В перевернутом положении аркан Маг указывает на эгоизм, использование умений в разрушительных целях, на злоупотребление силой и властью. Так же подобное положение карты нередко говорит о неуверенности, депрессии, меланхолии, нерешительности, пренебрежительном отношение к себе. Индивидуум недостаточно любит самого себя, не уделяет время саморазвитию, улучшению своего тела и души. В перевернутом виде Маг может означать, что момент выбора уже упущен, что события начали разворачиваться по своим законам, так что теперь остается лишь ждать результата. Иногда указывается на возможность, что некто предпринимает магические операции против спрашивающего.
***
— Когда живёшь на свете долго, — сказал мастер големов, безучастно глядя в пустоту перед собой, — годы становятся похожи на дни. Вот солнце не поднимается высоко на над горизонтом и у него всегда уставший вид — это зима, но уже скоро снова станет жарко и будет лето. Короче… смена сезонов скоро начинает восприниматься как смена ночи и дня. А ты всё живёшь и живёшь, и коптишь небо. И кажется… что прошлое… — его речь становилась всё более невнятной, словно он засыпал, — кажется… что тогда жизни было больше. Но чем дальше, тем меньше света внутри. А потом он уходит в минус. Когда сестра… — у Гирико дёрнулась щека, и по всему лицу промелькнула мгновенная болезненная судорога. Он помолчал, но продолжил, всё так же монотонно: — Когда сестра развоплотилась, тогда я совсем закончился. Будто чёрная дыра в груди… такая холодная бездна, которая всасывает всё тепло и свет. И с тех пор я не сделал ни одного хорошего голема. Они все — обыкновенные. Просто штампованные болванки. Они мёртвые. Такие же мёртвые, как и я. Прошло так много лет, и я всё надеялся, сам не знаю на что!.. А потом, когда она умерла…***
— А ну тихо! — рявкнул Фри, и Эрука, испуганно пискнув, дёрнулась и вжалась спиной в стену, — не смей, кричать! Тебе ясно? Он шагнул к девушке и грубо потискал её за щёки. — Если будешь хорошей девочкой и не станешь кричать, — проговорил оборотень глухо, — я постараюсь быть поласковей. Может быть тебе даже не будет больно. И он погладил её по голове, провёл по длинным гладким белоснежным волосам, взял одну прядь и задумчиво пошевелил её, накручивая на палец. — У тебя красивые волосы… В этот момент раздались тяжёлые шаги в коридоре, дверь растворилась и в спальню вошёл Гирико. Он, увидев Фри, среагировал мгновенно. Секунда, и оборотень уже блокировал раскрытой ладонью кулак мастера, а ещё через мгновение раздался рёв цепной пилы и кровь брызнула в разные стороны. Эрука снова взвизгнула, закрывая лицо руками. — О! — сказал Фри, — стало быть, ты — её парень… Он только зловеще улыбался, скаля свои крупные волчьи клыки, и игнорировал боль. Цепь рвала его руку не быстрее, чем регенерировало тело. И он был тяжелее и сильнее, чем мастер големов. Фри напряг мышцы, продавил блок Гирико, отведя его руку вниз, и тут же двинул парня кулаком в лицо. Этот удар опрокинул мастера на пол. Оборотень набросился на парня, оседлав сверху и заламывая руки за спину. — Идеально… — проговорил он, ухмыляясь. — Какая нынче у меня богатая добыча — девчонка, да ещё и такой сладкий мальчишка на десерт! Он заломил руки Гирико сильнее, тот вскрикнул. Эрука зажала рот ладонями, глядя во все глаза. — А ты стройный, — сказал Фри, хищно глядя на обездвиженного. Гирико упорно продолжал молчать и не делал попыток вывернуться из хватки, даже металлические цепи больше не появлялись. — Ты точно не будешь больше дёргаться, парнишка? — спросил ведьмак. — Нет… — ответил мастер еле слышно, апатичным тоном. Фри тихо рассмеялся и, взяв за шиворот, заставил подняться. Он встал сзади, ухватил Гирико за волосы, грубым рывком вынудил запрокинуть голову и посмотрел на обнажённую шею. Чуть наклонившись, мужчина вдохнул запах его тела, снова улыбнулся и горячо зашептал на ухо: — Смотри, мальчик… Сначала я хотел взять твою милую подружку, — он просунул вторую руку парню под рубашку и погладил его по животу и бокам — тот вздрогнул от прикосновения, и твёрдые мышцы напряглись под тёплой кожей, — но, пожалуй, сначала я возьму тебя… А она пусть поглядит на это — как здоровенный мужик будет дрючить её защитничка. Идёт? Гирико отвернулся, когда Фри прижался и потёрся щетинистой щекой о его щеку. Губы у парня задрожали, и он начал в отчаянии нервно их покусывать. Его руки безвольно висели вдоль тела. Он даже не пытался удержать мужика от наглого облапывания. А Фри лапал его всего, тихо порыкивая от удовольствия тискать крепкого мускулистого парня. Он расстегнул мастеру пуговицы на рубашке-безрукавке и ремень на штанах, а потом грубо пихнул в спину, заставив пройти вперёд. Гирико прижался к Эруке, которая всё так и стояла у стенки, близко, Фри буквально притиснул парня и девушку друг к другу. Она тихо ахнула, чувствуя, как трётся грудью о чужое тело. Гирико опёрся руками в стену по обеим сторонам от лица ведьмочки, и, стараясь не встретиться с ней взглядом, опустил глаза в пол. — Быстро же ты сдался, парень, — проговорил Фри, продолжая гладить его напряжённое тело. Он снял с мастера рубашку, сунул руки ему в штаны и удовлетворённо улыбнулся: — Плохой мальчик… Очень плохой. Такого крепкого стояка не должно быть у тех мальчиков, которые не хотят, чтобы их трахали! Гирико вскинулся и заскулил от прикосновений чужих рук к члену. — Я накажу тебя, парень, — снова услышал он глубокий низкий рокочущий голос оборотня над самым ухом, и от горячего дыхания на шее мурашки пробежали по позвоночнику. Мастер подался назад, прогибаясь в пояснице и теснее прижимаясь к этому огромному мужику. — Мне просто придётся наказать тебя… Я буду драть тебя так долго, что вытрахаю из тебя эту податливость. Ты же даже девушку свою защитить не можешь! Ничтожество… Ты — просто кусок мяса для меня, ясно тебе, шлюха!.. Гирико уже явственно застонал, потом тихо зашипел от злости сквозь стиснутые зубы. — Пошёл ты, ублюдок!.. — проговорил он злобно. — Ненавижу!.. И он, уткнувшись носом Эруке в ложбинку между шеей и ключицей и сжав руки в кулаки, шире раздвинул ноги. — О, — Фри погладил парня по ягодице, пока сквозь плотную джинсу, — так даже не интересно!.. — Заткнись! — прорычал мастер, — заткнись уже и трахни меня! Я… чёрт!.. я не могу больше ждать… Эрука тихо застонала, закусив губу, подняла ладони и коснулась своими тонкими прохладными пальцами его горячего торса. Гирико весь задрожал и тоже выдохнул стон. Девушка, блуждая, нащупала металлические шарики штанг и потёрла его соски самыми подушечками пальцев. Они у него были уже очень твёрдыми, хотя, благодаря пирсингу, они почти всегда были возбуждены. Подумав, она сжала соски мастера сильнее, сомневаясь, что мужчинам могут нравится такие ласки. Впрочем, этому парню-бензопиле ведь явно нравилось, когда его грубо насилуют в зад, а это нравится не каждому мужчине, знаете ли… — Эрука, ты слишком ласковая… — прохрипел Гирико ей на ухо, — сделай больнее. А ещё ему нравилась боль. Он был очень несчастен с некоторых пор. Да и был ли он когда-либо счастливым? Но если ему так нравится страдать, то он должен быть счастлив своей болью, разве нет? Нет, одёрнула себя ведьма, он просто хочет, чтобы боль тела заглушила боль души. Это совсем другое дело. Эрука не стала пытаться сделать больнее. У неё руки были слишком слабыми, чтобы удовлетворить его дикие запросы. Гирико иногда нужно было, чтобы его буквально рвали на части. По крайней мере, Эруке казалось, что хочет он именно этого. Фри справлялся с Демоническим Оружием лучше. Он оставляет на шее и ключицах Гирико такие безобразные багровые кровоподтёки, что на них нельзя взглянуть без дрожи. И укусы. Он кусает его всерьёз, едва ли не калеча. У мастера все плечи в ранах от волчьих зубов. Иногда он кричит от боли так, что становится страшно. Оборотень стащил джинсы с крепкой задницы парня и обхватил её обеими ладонями. — Прелесть! — сказал он, — не могу решить у кого из вас, ребята, попка совершеннее в очертаниях. — Неужели моя не симпатичнее? — спросила Эрука, недобро ухмыляясь. — Не факт, — отозвался Фри, сжимая восхитительно упругую ягодицу, которая так прекрасно ложилась в руку. Гирико издал нетерпеливый стон, переходящий в гневный рык. — Ох! Вы посмотрите на него, он потерпеть не может! Так хочется ощутить мой болт внутри себя, а, мальчик? — Гирико, ты шлюха, — проговорила ведьма. — Это точно, — повторил оборотень очень близко и слегка прикусил мастеру ухо, проведя языком по ряду сережек-колец. — Пожалуйста… — взмолился Гирико. — Хорошо-хорошо, — Фри ухватил парня ладонью за лицо и протолкнулся двумя пальцами ему в рот, ощупывая острые треугольные зубы и осязая нежную теплоту языка, — давай, пососи их немного… — К чёрту это, — Гирико, мотнув головой, вывернул подбородок из хватки ладони, — войди в меня! — Что, прям так, снова без подготовки? — спросил Фри. — Парень, ты себя не щадишь… Он, облизав ладонь, размазал слюну по своему члену и удобнее ухватил мастера големов за бедро. Гирико обернулся через плечо, бросив молящий томный взгляд. О, его золотистые глаза были полны боли и желания, а эта поза, в которой он бесстыдно предлагал себя, заставляла оборотня терять самоконтроль… У мастера такие широкие плечи, и такие мощные руки — сильные, но с тонким запястьем и длинными красивыми пальцами. Этими руками от может творить великую Работу, он ваяет и оживляет машины. Так странно думать об этом и осознавать это… Этот бешеный мальчишка — мастер, проживший тысячу лет, почти так же долго, как и оборотень из клана бессмертных. Такой старый и такой молодой. Такой безрассудный и дикий, и настолько мудрый и опытный. И такой жертвенный. Прекрасная податливая жертва, которая хочет, чтобы её растерзали… Фри вошёл в него одним сильным толчком. От боли у Гирико подкосились колени, и он навалился на ведьмочку, от чего та ахнула. Мастер, прикрыв глаза, застонал, заставляя себя выпрямить руки и снова опираться на них. Эрука видела, что на висках у него выступили капли пота, а взгляд совсем затуманился. — Ох, Гирико, — прошептала она, обнимая его за шею и чувствуя, что все его тело стало прохладным от выступившей испарины, — тише, иди ко мне… Сейчас будет полегче. — Нет, — ответил он, едва внятно, — не нужно меня жалеть… Ведьма, испытав к нему острый прилив нежности, (а Эрука вообще была добрая девочка) притянула к себе и поцеловала в губы, медленно и вдумчиво. Обычно, когда они целовались, Гирико бывал агрессивным, брал на себя инициативу, и это была борьба, а не поцелуй. Но в этот раз он позволял делать с собой что угодно и только слегка, довольно робко отвечал на ласки. Эрука кружила языком по его языку, это было приятно. Пожалуй, ей в сексе больше всего нравились именно поцелуи, поскольку это при всей глубокой интимности было почти невинно, но прямо сейчас немного мешало то, что Фри размашисто всаживал в мастера свой член, отчего Гирико и Эрука то и дело неловко сталкивались зубами. Ведьма чмокнула парня в уголок губ и улыбнулась. — Уф!.. — сказала она, отдышавшись, — от тебя так бензином несёт, что аж дыхание перехватывает!.. Гирико уже не мог ей ничего ответить, он мог только глухо мычать от боли и удовольствия, и, не выдерживая напора грубой любви оборотня, выдыхать стоны. Скоро Эрука, глянув на него, увидела, что глаза мастера наполняют слёзы. Он сморгнул их, и они побежали по щекам и тяжёлыми каплями упали на доски пола. Сколько бы они ни занимались любовью вот так, втроём, (за те разы, когда Фри и Гирико трахались без неё, она говорить не могла), этот парень всегда начинал рыдать после оргазма. Или в преддверии его, как сейчас. Эрука, взволновано охая, выскользнула из кольца его рук и отошла в сторонку, она не хотела, чтобы ей, как в прошлый раз, обкончали платье. Склонив голову набок, ведьмочка оглядела занятых бурным сексом мужчин и довольно хмыкнула. Век бы смотрела на это. Гирико был довольно крупным парнем, но скорее худощавым и жилистым, чем очень мускулистым, в сравнении с Фри. Они представляли разительный контраст в комплекции. Девушке нравилось смотреть, как в такие моменты Фри кладёт руки парню на поясницу и гладит по бокам. Талия у Гирико такая гибкая и тонкая, что кажется, будто оборотень может полностью обхватить её ладонями. «Если он превратится в вервольфа, — подумала Эрука, — то сможет». — Ну, — уговаривал ведьмак с придыханием, — давай, мальчик, сдавайся уже!.. Он и сам уже готов был сдаться. Ведьма видела, как пот стекает по его бедру, но он не сбавлял темпа, и от соприкосновений тел раздавались частые влажные шлепки. Эрука в напряжении покусывала ногти. И вот, наконец, мастер издал страдальческий стон, переходящий в хриплый крик…***
Гирико лёг прямо на пол, не позаботившись даже о том, чтобы подтянуть джинсы. Он лежал, и из глаз его текли слёзы, скапливаясь в лужу. В этот раз он не рыдал, а плакал молча, и даже не шевелился. В такие моменты его лучше было не трогать, поэтому ведьма и оборотень занялись тем, что, когда Фри слегка отдышался после физических усилий, начали целоваться. — Ребята… — тихо сказал Гирико с пола, — ну, почему у нас всегда так получается, что начинаем мы за здравие, а кончаем за упокой?.. Был у нас хотя бы раз, чтобы вы не вышли из ролей? Ты же, типа, насильник, а ты — моя девушка… — Извини, — ответил Фри, растерявшись, отстраняясь от губ ведьмочки, — я как-то и забыл про это. Эрука начала смеяться, пытаясь вывернуться из объятий: — Ты всё время первый начинаешь говорить не по сценарию!.. Ох, ну и стоило ради этого заляпывать пол кровью? — По сценарию я должен был потом напасть и на тебя, красотка… — Отвали, Фри, ты мне подол изомнёшь! Фри, встав перед ней на колени, обхватил её за бёдра и сделал попытку поднять её пышные нижние юбки. — Кстати, почему ты всегда только смотришь, няшка-стесняшка? Хочешь, я тебя поцелую там? Снимай колготки. Эрука, взвизгнув, пнула его носком сапога в колено, в ответ на что оборотень легко уронил девицу, взял обеими руками за щиколотки и поднял, выпрямившись в полный рост. Подол платья упал ей на лицо, а белые гофрированные подъюбники распустились как бумажный цветок. Фри, смеясь, аккуратно положил ведьму на кровать. — Ты дурак, — сказала Эрука, неожиданно спокойно и даже обреченно, хотя он видел, что в её чёрных глазах пляшут искры. Эрука завела руки за спину и расстегнула молнию на платье. Она была воистину ведьмой — существом непонятным и, скорее диким и стихийным, чем логичным. Иногда она проявляла рассудительность и чисто женскую житейскую смекалку, и тогда сложно было поверить в то, что она ещё совсем молода, а иногда она вела себя совсем как дитя. Эрука стеснялась заниматься любовью при постороннем, но могла смотреть на чужой секс, не задумываясь, что это стыдно. А ещё она совершенно без стеснения ходила при мужчинах абсолютно голой и вот сейчас снова разделась донага. Она была тонкая и стройная, как тростиночка, с длинными изящными конечностями, и узкими запястьями и лодыжками. Грудь у неё была очень маленькой, но казалась вполне пропорциональной узким плечам, а соски имели очаровательный нежно розовый цвет. «Но ведь в форме лягушки я всегда в чём мама родила! — объясняла она, — почему в форме человека это нельзя? И, в конце концов, я же не выхожу так на улицу». Впрочем, всем известно, что ведьмы носят платья не для соблюдения приличий, а просто потому, что им нравятся красивые платья. — Я иду в душ, — сказала Эрука и ногой пошевелила мастера, который так и лежал, распластавшись на полу, — идём! Она ушла, и было слышно, как она напевает, намыливая волосы шампунем, и тихо вскрикивает, не справляясь с регулировкой холодной и горячей воды. Гирико продолжал лежать, глядя на перемещения своих спутников снизу-вверх, цепенея от боли. «Лишний… — проползали у него в голове отрывочные мысли, — не смог защитить… бесполезен…ничтожество». С тех пор, как Арахна умерла, он так отупел, что не мог даже связно изъясняться, хотя пытался иногда изложить то, что чувствует. Получалось плохо. Фри посмотрел на мастера сочувственно, поднял на руки и унёс в ванную.***
В мастерской было несколько огромных печей, похожих на маленькие комнаты, а в гостиной на первом этаже имелся камин. Возле него они втроём и коротали вечера. Впрочем, Гирико, после того как вернулся в деревню, по большей части лежал на диване напротив камина, не важно, утро ли сейчас было, день, или вечер. Эрука однажды очень озадачилась тем, что его, как будто бы, нигде не было, хотя она и ощущала дыхание его души. Она долго смотрела на прямо-таки чудовищных габаритов бензопилу, которая лежала под верстаком среди гор сора, пыли и битых керамических черепков. На корпусе бензопилы не было пыли, к тому же Эрука словно бы смотрела мастеру в лицо. — Я знаю, что это ты, — сказала ведьма, — прими форму человека. — Зачем? — спросил он после продолжительного молчания. — Мне нужно, чтобы ты мне помог. Я не могу заниматься уборкой в твоём доме, без твоего участия. — Делай что хочешь, мне наплевать. Эрука закатила глаза и вычистила весь дом, за исключением собственно мастерской, где по углам стояли пугающие молчаливые, завитые паутиной, фигуры гигантских големов, а на полу были нарисованы или выжжены какие-то сигилы и печати, и подсобки возле спальни. И в том и другом помещении было слишком много магических предметов и веществ, чтобы ведьма решилась что-либо из этого трогать руками. Потом, когда мастеру надоело лежать и он снова начал бродить по дому как зомби, он вяло удивлялся тому, что в кухне появилась еда, шторы на окнах, а на его постели кто-то сменил бельё, и бельё пахло лавандой. «Ведьма в доме, — подумал он. — Раньше здесь тоже всегда жила ведьма, только она ничего не делала, а только смотрела из каждого угла…» Гирико огляделся. В его жилище стало заметно светлее и чище. И, несмотря на наполненность различными предметами и старой деревянной мебелью, в доме было пусто. Эрука тщательно смела всю паутину. Её и правда больше не было. В этот момент Гирико впервые почувствовал свободу. И, к ужасу своему, облегчение. «Она умерла. Эта тварь и правда сдохла, чёрт бы её побрал! Прекрасно!.. Прекрасно. Я не чувствую её. Я не вижу её. Она наконец-то отцепилась от меня…» Осознание этого предательского чувства причинило ему новую боль, будто ожогом коснувшись души. Он, зажмурился, схватился за голову и сел на пол. Это было беспощадной правдой, которую нужно было брать в расчёт — со смертью ведьмы, словно какой-то чудовищный паразит отвалился от его души. Но это отделение было ужасным. Когда Арахна умерла, в первые секунды он не мог поверить в это, а потом его ослепило всей той ненавистью, которая вырвалась из него. Словно вся та злость, что копилась в нём долгие столетия прорвала ментальные плотины и затопила его разум. Он почувствовал, что его душа буквально взрывается, а сердце готово разорваться от боли. И всё потому, что он на самом деле любил её. Такой яростной любовью, которая затмевала его самого. Он просто сгорал в этом фанатичном обожании. И эта любовь иссушала дыхание его души, уничтожая саму его сущность. Он не замечал этого, потому что был уверен, что он нужен Арахне. Что она зависима от него, что он её защищает. О, она очень многое сделала для него. Она посвятила его в свое еретическое учение, проповедующее свободу, и долгое время он был её единственным учеником. Она объяснила ему истинную суть запрета на пожирание человеческих душ, и он не понимал, что её слова — ложь от первого до последнего слова. Хотя… Его душа понимала, но он хотел верить Арахне, а не себе. Потому что Арахна была хороша. Его прекрасная сестра… Печальная, одинокая, всеми гонимая… отвратительная гадина. Теперь её нет — Смерть пожрала её, и туда ей и дорога. Гирико схватился за грудь, потому что сердце снова зашлось от боли и страха. Это был суеверный ужас перед Богом Смерти, которого каждый почитал и боялся. И он — Демоническое Оружие боялся Смерти особенно. Ведь он был грешником в глазах Смерти, ещё большим чудовищем, чем ведьма-еретик. Он был потенциальным кисином, потому что за долгую жизнь поглотил множество душ и не только демонических. Он пожирал и человеческие души тоже. Арахна вложила в его руку первую человеческую душу — живой, сияющий голубым светом, трепещущий огонёк — и сказала: «Вот, Гирико, возьми и съешь это. Если ты решишься, я пойму, что твои уверения в верности не просто слова… Не бойся. Слова Смерти о грехе и проклятье — только глупая ложь, чтобы пугать детей. Он не хочет, чтобы кто-то достиг силы Кисина, вот и всё, ведь иначе Его трон пошатнётся… Возьми её и съешь». И он взял душу из её протянутой руки, и съел, и вкус этот был прекрасен. Душа была мягкая и живая, огонёк её дрожал от ужаса, и Гирико чувствовал сладкий вкус этого страха, когда проглотил её. Сила, разлившаяся по телу, опьянила его, как и бешеное наслаждение собственным злом. Это было ужасное злодеяние, но он уже чувствовал свою безнаказанность, ибо Смерть не поразила его тотчас, а он забрал чужую душу. Он ещё не знал, что расплата придёт много позже и она будет страшнее любого возможного наказания. Безумие. Когда бесконечно медленно уничтожаешь себя сам. Но теперь её нет, а он ещё жив. Потому что он не смог защитить свою драгоценную сестру. Да, она делала ему очень больно. Да, она толкнула его на кривую дорожку, которая завела его в дебри сумасшествия. Но ведь она любила его тоже? Да? Нет? Любила ли она его так же сильно, как он любил её? Вина за её смерть просто уничтожала его, пудовым грузом прижимая к земле. «Боже, Синигами-сама, — думал мастер, — почему же ты забрал её, а не меня? Пожалуйста… пожалуйста прости меня, за то, что я думал о ней плохо. Хотя нет… я заслуживаю наказания. Я должен быть наказан за всё».***
Оборотень и ведьма, вырвавшись на свободу, были настроены очень позитивно. Они были настроены жить, занимались любовью при каждом удобном и неудобном случае и вообще были страшно счастливы и тем, что вся эта кошмарная история с возрождением Кисина закончилась, и никаких более волн безумия, омрачавших радость свободы, не предвидится. На мастера оба они смотрели несколько озадачено. Этот парень-оружие обоим очень нравился, так как притягивал их воистину огромной мощью своей души, в дыхании которой и ведьма, чья природа — хаос, и древний оборотень, забравший когда-то глаз у Верховной, чувствовали странное родство. Но им, существам очень простым, не было понятно почему он так убивается. Гирико иногда делал попытки объяснить. Он рассказал, что чувствовал, когда лишился хозяйки. Снова со слезами на глазах. Эрука смотрела на него, и по лицу было видно, что она очень старается понять. — Так ты… что же, любил эту ведьму? — спросила она, — поэтому был с ней всё это время? Услышав этот вопрос сформулированным, Гирико словно бы впервые попытался сам себе дать на него ответ. Результат его почти шокировал. — Я не знаю, — ответил он. — Я всегда думал, что люблю её. Но теперь понимаю, что это было… что-то другое. — Говорю тебе, — сказала Эрука со знанием дела, — она наверняка запихала своих гнусных пауков тебе в мозги! Медуза так со мной сделала. А когда она сдохла, я потом несколько дней блевала чернилами. Гирико, который лежал на диване, закинув ноги на подлокотник, сел и тупо уставился в пространство перед собой. — Ага, — продолжила девушка и постучала себя указательным пальцем по лбу, — представь — пауки прямо в твоих мозгах, управляют тобой и говорят, что делать и чувствовать. Наверняка она так могла. Так ведь? — она перевела взгляд на Фри, который сидел на полу и смотрел на огонь. Его левый глаз слегка светился. — Управление сознанием? — проговорил ведьмак задумчиво. — Такая могущественная ведьма могла освоить и это… Да, вполне. — Нет, вот не надо этой херни! — воскликнул Гирико неожиданно резким тоном, — всё, что я делал, я всегда делал осознанно. Он посмотрел на тяжеленный металлический шар, который так и был цепью прикован к браслету на лодыжке оборотня. С момента побега из тюрьмы ему, похоже, не приходило в голову избавиться от него, потому что груз не мешал, вопреки ожиданиям, свободно перемещаться, и, более того, Фри использовал его как оружие. — Эту хреновину нужно с тебя снять, — сказал мастер. — Она мешает. Кто-нибудь видел мои перчатки?