***
Ричи был для него солнцем, но теперь тем дневным летним солнцем, что обжигало кожу и казалось, что вот-вот сгоришь. И все летит к чертям, когда Билл больше не может чувствовать себя счастливым просто смотря на Тозиера со стороны. С каждым разом все сложнее быть рядом, смотреть на его кудри, улыбку и силуэт, который никогда не сможешь обнять. И это чувство разъедало изнутри, пожирало всю энергию и эмоции.***
Дом Ричи находился в том же направлении, что и Билла, поэтому ребята после каждой прогулки ездили домой вместе. Они шли медленно, волоча за собой велосипеды. Ричи что-то усердно рассказывал заике, использовав все гримасы и голоса, какие только мог изобразить. Билл в ответ лишь смеялся, иногда отводя глаза в сторону, делая вид, что рассматривает окрестности, которые уже изучил как свои пять пальцев, чувствовав, что краснеет, когда долго удерживал взгляд на Ричи. Ребята и не заметили, как солнце начало опускаться над горизонтом и день сменился бронзовым закатом. Дул легкий ветер, играя с волосами ребят, но пробирая до костей, и в один момент он затих. На улице воцарилась тишина. Будто все живое, что существовало, внезапно исчезло без следа. И в глазах Билла отчетливо читался весь спектр эмоций, когда Тозиер, прижав ладони к его лицу, одарил его таким быстрым, сладким, но уверенным поцелуем. — До завтра, большой Билл, — бросил в его сторону Ричи, и, оседлав велосипед, скрылся за поворотом Джексон-стрит, оставляя Денбро тонуть в собственных эмоциях, которые уносили за пределы сознания с бешеной скоростью. И теперь все, что казалось сломанным, казалось бы, можно починить. По крайней мере его искаженное сердце. И ему было плевать на то огромное препятствие между ними. И умирать больше не хотелось. Так казалось Биллу. Но эти беззаботные глаза и смех, что бывал только при глупости слов или действий Тозиера, возвращают обратно в сознание, рывком бросая о землю, и крылья разбиваются. — Прости, Большой Билл, вчера все так глупо вышло, как глупо и абсурдно мое превосходство, сэр, — протянул Ричи в своей манере. Конечно. Как Билл мог забыть о той дурацкой привычке Ричи, что казалась такой несерьезной и по-детски милой, если ты не влюблен, — целовать без причины. Это раздражало всех членов клуба неудачников, а особенно Стэнли, когда балабол, глупо шутя, пытался «поцеловать» Стэна, чтобы разозлить того еще больше, отчего Урис как кипятком ошпаренный буквально отпрыгивал от Тозиера, ругаясь себе под нос на иврите. И Билл, пытаясь выдавить из себя улыбку, ибо если Рич заметит, то Денбро испортит весь концерт, что сейчас разворачивается на глазах у всех неудачников, говорит, что все именно так и воспринял, уверяя, что все нормально, но призывая больше так не делать, ссылаясь на их дружбу, в которой таких поцелуев быть не может. А внутри угли, что так долго тлели все эти месяцы в груди Билла, наконец дотлели. И Билл понимает, что срывается, когда бросая стул в зеркало, находясь в собственной комнате, разбивает его на осколки. Какая ирония — сопоставлять это с жизнью. Он больше не пытался заглушить свои рыдания и свой гнев, просто с силой швыряя все, что попадается под руку. Билл не помнит, когда это начал и когда это закончил. И нащупывая стену, в попытках ухватиться за нее, но не ощущая поддержки, с грохотом опускается на пол. Прижимает ладони к вискам, что так пульсировали от приливающей крови. И поджав колени к подбородку, кусая губы до крови, он понимал: все, что было внутри, полностью сгорело, океан стал цунами, а чувства — рельсами, что пересек поезд. Билл не хотел чувствовать, думать, существовать. И окруженный полным одиночеством, он слышал лишь свои всхлипы и тиканье часов, что так давило на разум. И все чувства доносились лишь эхом чей-то комичной игры, все ангелы давно пали, а черти давно станцевали свой танец.