She is Veiled in Vapour

      Дождь остужает знойный Париж.       Летняя жара пытается удержаться на улицах Парижа теплым паром, тени становятся длиннее, когда туманный вечер приближается к продолжительной ночи. Свет, отбрасываемый горящими окнами кафе, борется с сырой тенью, манит приглашением окунуться в тепло. Теплый дождь усиливает ароматы города: запах старого камня и свежемолотых кофейных зерен, сочный аромат цветов в кашпо под навесом и кислоту автомобильных выхлопов.       Кот Нуар замирает на крыше, подставляя лицо под моросящий дождь, упиваясь призрачным прикосновением влаги к его щекам. Капли создают тоненький ручеек, текущий по волосам, исследующий бьющуюся жилку на шее, останавливающийся, когда обнаженная плоть переплавляется в черную кожу. Дождь капельками замирает на его костюме; будь то магия или продуманная защита от воды, он в безопасности и сухости внутри кожаной брони.       Вокруг него город продолжает томное существование под долгожданным дождем. Сырой погоды недостаточно, чтобы испортить настроение парижан, продолжающих пить вино за ужином под яркими навесами, а влюбленные парочки пользуются возможностью прижаться друг к другу поплотнее под тенью летних зонтиков. Они спокойны, потому что находятся под защитой двух парижских супергероев. Они радуются, когда видят женский силуэт, мелькающий на фоне полной Луны, и улыбаются, когда улавливают темную мужскую фигуру, прочерчивающую мглу меж звезд.       За годы, прошедшие с тех пор, как Ледибаг и Кот Нуар начали патрулировать город, преступность — даже не магическая — значительно снизилась.       Настолько, что Кот Нуар не чувствует себя виноватым, завершая свой сегодняшний обход раньше обычного.       Бывают вечера, когда он возвращается далеко за полночь, наслаждаясь магией, дарующей ему возможность прыгать и нестись по крышам, не испытывая никаких трудностей в погоне за соблазнительными ягодицами известной пятнистой героини. Время от времени он сам испытывает азарт от того, что преследуют его, и с нетерпением ждет момента, когда его настигнут.       Сегодня вечером улицы города спокойны, и рядом с Котом Нуаром нет Ледибаг, чтобы насладиться погоней. Она погрязла в обязанностях своей гражданской личности, всю неделю сражаясь с заказом элитной одежды для одного из самых ценных своих клиентов. Сегодняшний вечер — крайний срок, и он с легкостью может представить Маринетт в её магазинчике, наносящую последние штрихи на каждый предмет гардероба.       Самое меньшее, что может сделать Кот Нуар — сменить свои кожаные доспехи на фартук и приготовить ужин к её возвращению домой.       Отпуская мысли, он прыгает с крыши и опускается на кованые перила балкона. Серебристый ветерок рассеянно покачивается, звеня в туманном мраке. Дверь на балкон приоткрыта, и из затемненной комнаты Адриан улавливает тихую мелодию джаза. Заинтересовавшись, он проскальзывает в спальню, радуясь обостренным чувствам, что даёт его нынешняя форма; один глубокий вдох подсказывает ему, что в квартире отнюдь не вор. Он следует за ароматом женщины и вина через всю квартиру до порога ванной, где мерцающее зарево дюжины свечей разливается по полу.       Его дыхание сбивается от картины, открывшейся ему.       Его жена явно вернулась домой пораньше и нашла способ расслабиться без него.       В золоте свечей, укрытых завитушками пара, ванна превращается в сказочное место. Сияющий белый фарфор становится слоновой костью, окаймленной золотом, а латунь светильников сверкает медью. Образованные в сиянии десятков свечей тени колышутся в такт чувственному журчанию мелодии, ставшей саундтреком ко сну, от которого Кот Нуар определенно не хочет просыпаться.       Пар от наполненной ванной вьётся в воздухе, окутывая Маринетт эфемерной вуалью. Ниточки пара укрывают её лицо, ласкают обнаженные плечи, поднимаясь от прозрачной воды, целуют верхнюю область груди. Её волосы собраны в пучок, лишь полуночные прядки свисают вдоль висков, скользя по глади воды, дразня затылок. Тонкие аккуратные икры поднимаются из воды, отливая захватывающим дух совершенством под ласкающими прикосновениями свечей. Её маленькие пальчики с окрашенными в красный ноготками расслабленно покачиваются в такт мелодии, что просачивается через теплый воздух, её ступни покоятся на изогнутом бортике внушительной конструкции на ножках-когтях, господствующей в этой комнате.       Впечатление, которое она производит, настолько прекрасно, что Кот Нуар боится, что если потревожит туман комнаты, то разрушит волшебство, и прекрасная богиня, посетившая его, исчезнет навсегда.       Глаза Маринетт прослеживают путь от страницы журнала, зажатого в её пальчиках, до высокой фигуры мужа, опершегося о дверной косяк. Умиротворенное сияние в её глазах, когда она встречает его взгляд, ярко вспыхивает, стоит ей разглядеть маску на его лице. Удивление сменяется лукавством и восторгом, не в последнюю очередь, от того, что обнаружен он в облике супергероя. Она не отпускает его взгляд в течение нескольких долгих секунд, а затем её глаза умышленно лениво оставляют его прикрытое маской лицо. Скользят вниз по его груди, животу, исследуя четко очерченные линии бедер; она не прячется и не стесняется своего восхищения, и не беспокоится о том, что скрывается под его кожаной броней.       Каждый её взгляд — жар, который он чувствует так же остро, как если бы она прокладывала этот путь горячими руками по его обнаженному телу. В течение дня могут найтись сотни незнакомых рук, прикасающихся к нему, одевающих и придающих ему нужную позу, будто он всего лишь бездушная кукла. Голодные глаза публики пожирают его лицо и тело, но оставляют его равнодушным. Всего один взгляд Маринетт заставляет почувствовать себя человеком, нежели манекеном; в её глазах он создание из плоти и крови, и хоть кому-то нужно больше, чем его тело и лицо.       Хотя в эту минуту она наслаждается именно его телом. Откровенно. Почти так же сильно, как он наслаждается ею.       Даже если оставленные дождем холод и сырость задержались в Нуаре, они исчезают в тот момент, когда взгляд Маринетт возвращается к его лицу. Очевидное желание вспыхивает пламенем в сапфирах, спрятанных под полуопущенными веками. Пожар набирает обороты в его крови, когда он видит изящную руку, вынырнувшую из воды, её обнаженную, раскрасневшуюся кожу, как она берется за тонкую ножку фужера, поставленного среди свеч на низкий бортик за её плечом, как приоткрывает губы, делая глоток рубинового вина.       Она продолжает пристально смотреть на него поверх хрусталя, позволяя возбужденной тишине повиснуть между ними.       Её губы, теперь сверкающие малиновым со сладким привкусом вина, изгибаются в знак приветствия.       — Кот Нуар, чему обязана удовольствию? — Маринетт знает, какие мысли проносятся в его голове. Да он, признаться, не пытается скрыть их. Трепет. Жар. Голод. Его костюм слишком тесен, чтобы скрыть все его тайны, по крайней мере те, что начинают движение внизу живота. Даже древних сил Кота Нуара недостаточно, чтобы бороться с такой возбуждающей силой, как взгляд его Леди, обнаженной, потягивающей вино и смотрящей на него так, словно она хочет съесть его.       У неё хватило смелости вопросительно изогнуть брови; её улыбка все горячее.       Он принимает её молчаливый призыв к действию, осмеливаясь перешагнуть порог, ведущий в сон. Пар, обволакивающий её тело, обнимает его, приветствуя, и он рад, что не разрушил волшебство момента. Действительно, когда он пересекает ванну и может увидеть за изогнутым бортиком её гибкое тело, расслабленное в горячей воде, Кот Нуар уверен, что магия только усилилась. Он опускается на коврик, подпирая плечом фарфоровый бок, любуясь эротичным пейзажем, которым может вдоволь насладиться. С этого ракурса его глаза могут блуждать от самых кончиков пальцев ног до каждого локона её влажных черных волос.       — Миледи, считаю, что это — полностью мое удовольствие, — искренне шепчет он, протягивая руку, когда она предлагает ему свою, и берёт её ладонь. Его губы прижимаются к внутренней стороне запястья, задерживаясь, чтобы насладиться её вкусом и ароматом. Ему нравится, что в облике Кота Нуара он может найти ещё тысячи причин, заставляющих любить её сильнее, и ни одному смертному не под силу обнаружить, например, что она — Ледибаг, она — это Маринетт, и она только его.       Жар, не имеющий ничего общего с наполненной ванной, вспыхивает на его щеках, его глаза искрятся от лукавого восторга. В драгоценной синей глубине, покрывшейся пеленой, он видит полыхающий интерес.       — Я не думал, что ты вернешься домой до темноты, — признаётся он, отпуская тонкое запястье. — Надеялся успеть приготовить ужин для тебя.       — Вино будет получше. — Она протягивает ему свой бокал, который он принимает и опустошает одним глотком, наслаждаясь богатыми ароматами, пощипывающими язык. Когда Маринетт откидывается на спинку, умышленно демонстрируя ему грудь — лишь проблеск розового соска, едва мелькнувшего над водой, — Кот внезапно думает о многих вещах в этом мире, что на вкус будут лучше вина.       Но, стараясь поддержать светский разговор, он салютует ей фужером и говорит:       — Оно превосходно.       Её глаза смеются, её улыбка становится шире.       — Это подарок от моей клиентки, которая забирала сегодня коллекцию. — Она приподнимается из воды, капли скользят по её телу манящими ручейками. Журнал отложен в сторону, его место заняла темно-зеленая бутылка, до этого затерянная в блеске свечей. — Её дед владеет виноградником в Бордо.       Кот Нуар берет бутылку, любуясь названием и годом. У него, выросшего в обстановке утонченности, отлично развито чутье на то, что действительно хорошо и дорого. Вино, несомненно, стоит маленькое состояние. Оно имеет прекрасный букет, за который коллекционеры передрались бы. Признак очередного довольного клиента, который, без сомнений, вернется за новыми проявлениями таланта Маринетт. Он отвечает ей заигрывающей улыбкой.       — Ты становишься самостоятельным именем в мире моды, любовь моя.       Она смотрит мимо него, заправляя за ухо мешающую прядь.       — Фамилия Агрест обладает сильным притяжением.       — Вовсе не моё имя привлекает их, — дразнит он. Он слишком счастлив сейчас, чтобы осуждать по-настоящему неподходящее ему имя. А фамилия «Агрест» особенно презираема им, когда он одет в кожу. Что, кроме противного привкуса она оставляет на языке? Чтобы избавиться от вкуса, он делает глоток прямо из горла бутылки. Личный сиюминутный бунт, которым он упивается — плохие манеры, хорошее вино и красивая женщина…       Затрудненное дыхание, которое он вызывает у Маринетт, — это музыка для его ушей; вино мгновенно исчезает из его когтистой хватки. Усиленными рефлексами он ловит её запястье прежде, чем она успевает отстраниться. Поднявшись на колени, Кот встречает её взгляд, разделяет с ней наполненный вином поцелуй, задерживаясь, чтобы обласкать её губы своими.       — Это всё твой талант, принцесса. Весь Париж, должно быть, слеп, раз не в силах разглядеть того, что вижу я.       Маринетт отвечает ему веселым смехом, который теряется в туманном мареве между ними, её руки скользят по его плечам. Её влажная грудь прижимается к его груди, а теплый живот изгибается напротив его живота. Огонь свечей танцует на её влажной плоти, укрывает туманным, золотым покрывалом, что делает её слишком прекрасной, чтобы быть реальной.       — Если бы весь Париж видел меня такой, какой видишь ты…       — Они увидели самую очаровательную женщину в мире. — Он целует уголок её рта, щеку, прижимается губами к уху. Он выпил совсем немного вина, чтобы обвинить один лишь алкоголь во всепоглощающей страсти к ней. Его страсть всегда с ним, хотя вино помогает поднять её на новые высоты.       Он гордится тем, как совершенна его женщина. Он обожает её силу духа и её сердце. Он любит вкус её горячей влажной кожи под своими губами. Её тело вздрагивает в его руках, когда он прикусывает кожу на её шее. Он мурлычет:       — Они увидят свою драгоценную Ледибаг, совершенную во всех отношениях. — Его когти прослеживают путь от верха её позвоночника до соблазнительных округлостей. Горячая вода стекает с его рук, и более горячая плоть заполняет ладони.       Она горячо дышит ему в волосы. Одна рука сжимает его затылок, другая отчаянно цепляется за горлышко бутылки, прижатой к его бедру. Её сердце трепещет, каждый удар отдается на языке Кота Нуара. Он упивается ощущениями, что доставляет ей — они приятны ему не меньше.       — Они увидели бы мою Маринетт во всем её блеске. — Он делает паузу, отстраняясь, несмотря на руку, что пытается удержать его за затылок. Всхлип, сорвавшийся с её губ, доходит до самого паха, и костюм его становится раздражающе тесным. Затуманенный взгляд, которым она одаривает его, жидким огнём ударяет по венам. Он скользит внимательным взглядом по её обнаженному телу, особо задерживаясь на высокой груди, прежде чем остановиться на полуночных завитках меж бёдер. Умышленно крепко сжимает руки на её спине, вплотную притягивая к себе, почти касается её носа своим. — Но, поразмыслив, я предпочёл бы оставить твой блеск лишь для себя.       Она трется кончиком носа об его: — Договорились. Я тоже не хочу делиться твоим сиянием.       Он поворачивает голову совсем немного, но вполне достаточно, чтобы губы соприкоснулись, а языки медленно и будто лениво сплелись. Сладкий вкус вина и её собственного сияния играют с ним столь же тонко, как и пар, наполняющий комнату. Ощущение её присутствия рядом становится эфемерным, словно стоит ему неосторожно сжать любимую крепче в своих объятиях, и она сама станет паром, исчезнет.       Хоть тысячу раз он может повторять себе, что Маринетт никогда не покинет его, но страх перед этим сидит слишком глубоко.       — М-м, Кот, — стонет она, реальная женщина в его руках, а не мираж, сотканный туманом.       — Маринетт, — ласково растягивает он самое дорогое имя, спускаясь кончиками пальцев со спины на ягодицы. Чуткими пальцами ощущает мурашки, покрывшие гладкую кожу, а тихий поощрительный вздох разрушает тишину ванной комнаты. Внезапно его губы растягиваются в усмешке, а глаза вспыхивают озорными огоньками. — Если хочешь, я оставлю ванну в твоём распоряжении. — Смиренно мурлычет он, набирая в ладонь теплую воду и проливая её вдоль изящной спины. Глаза Маринетт широко распахиваются, на миг отдавая удивлением, а затем сужаются, стоит ей различить дразнящие нотки в его голосе. — Эта неделя была долгой. Ты заслужила немного времени на себя…       — Или, — не даёт договорить она, поднимая подбородок, — я заслужила отпраздновать её окончание. Присоединишься ко мне?       — Как и всегда, — выдыхает он, лишенный необходимости просить её о поцелуе.       Губы Маринетт оказываются на его губах прежде, чем успевает договориться последнее слово, и изгибаются в усмешке, когда она позволяет себе раствориться в этих мгновениях. Мгновениях, когда она, абсолютно обнаженная, прижимается к полностью одетому, целиком прикрытому телу своего невероятно красивого мужа, когда буквально сегодня она продала свою коллекцию фантастически богатой женщине с обширными связями. Она выпила куда больше вина, чем готова была признать, и вкус губ Кота на её губах моментально ударяет в голову. Её руки оказываются заняты: пальцы одной запутываются в его волосах, притягивая ближе, чтобы углубить поцелуй, а другая обхватывает мускулистую спину. С захватывающей дух силой она дёргает его на себя, чтобы их тела соприкоснулись, чему мешает бортик фарфоровой ванны, разделяющей их.       Нуару приходит в голову мысль, что ничего не должно стоять между ними. И среди возможных вариантов, присоединиться к ней или забрать её с собой, он выбирает последний. Он подаётся вперёд и обхватывает её талию обеими руками, поднимая из воды с невероятной лёгкостью. Уже через несколько секунд тело, с которого ручейками стекает остывающая вода, аккуратно уложено на кровать из слоновой кости, обернутое полотенцем, по пути захваченном из стенного шкафа. Её распаренная нежно-розовая кожа контрастирует с мглой его костюма, когда он опускается сверху.       Маринетт обнимает его за шею, её глаза наливаются голодом, глядя на него.       Он дарит ей ответную ухмылку, невероятно возбуждаясь от вида собственных когтей, скользящих по её коже. Он испытывает ни с чем не сравнимый трепет каждый раз, когда сохраняет облик Кота Нуара, а перед ним она, просто Маринетт. Магия и сила бурлят в крови, придавая ему мощь, настраивая на невидимые потоки неудачи, пронизывающие город. Наполненный магией, он может расслышать стук её сердца, увидеть, как жилка пульса бьётся птицей на её шее, уловить сладкий аромат её возбуждения в густеющем воздухе. В этом облике он имеет небывалую власть над её телом.       Как она — над его душой.       Одно гладкое, обнажённое бедро поднимается, легко нажимая между его ног. Дыхание сбивается, а разум заполняет сладостное возбуждение. Пульсирующий жар отнимает возможность вдохнуть, и это настолько болезненно, что Кот пугается. И пока он смотрит в её глаза, пока она изгибается под ним, совершается смертный грех перед своим костюмом и бедным Плаггом, который уже недовольно ворчит в сознании Адриана. Он сжимает её грудь, бережно касаясь острым когтем набухшего соска.       — Я собирался угостить тебя расслабляющим ужином, — бормочет он задумчиво, поглаживая сосок, наблюдая как она прогибается в спине, кусает её губу, тронутую улыбкой. — Но, поскольку ты испортила эту идею, я мог бы поужинать иначе…       — Ох! — выкрикивает она, одновременно застонав и рассмеявшись над ужасной шуткой, в то же время влажная и возбужденная умелыми пальцами.       Он мурлычет ей в ухо, прокладывая дорожку поцелуев вниз по шее, пока кончик указательного пальца обводит бугорок клитора. Он не смеет использовать когти в столь деликатном месте. На заднем плане продолжает звучать музыка, когда его рот следует вниз по любимому телу, заботясь о том, чтобы поклониться каждому его сантиметру. Его губы и язык отдают дань её груди, оставляя за собой горящие пятнышки на гладкой коже — свидетельства его преданности. Его руки гладят живот, очерчивают контур бёдер, удерживая её; губы облюбовали пупок, пощекотали кожу на бедре, прежде чем скользнуть ниже, к лону.       Аккуратные чёрные завитки уже блестят от влаги. Её запах — здесь более насыщенный, мускусный и сладкий, — дразнит его. Сводит с ума. Он возбужден настолько, что желание перетекает в боль, уходящую гораздо глубже, чем плоть. Он достиг точки, в которой его тело просто не может стать тверже. Это неуловимая черта, за которой размывается грань между удовольствием и болью. Когда он раскрывает набухшие от возбуждения губы, она становится настолько влажной, что это кажется божественным нектаром на языке.       Его губы, касающиеся её лона, заставляют дыхание Маринетт участиться, стать музыкой и без внешнего аккомпанемента. Её пальцы зарываются в его волосы, бедра раскрываются шире. Он ласкает её, прислушиваясь к каждому её вздоху, наслаждаясь ощущением её ног, сжимающих его плечи.       Она поглаживает его, шепчет нежные глупости. Её дыхание смешивается с паром, заполняя целиком маленькую комнату. Каждый страстный звук накаляет его нервы, заставляя гореть живьём. Её вкус на его языке становится ярче, словно требует большего; она намного слаще дорогого вина, что он недавно собирал с других её губ.       Его плечи удобнее раздвигают пытающиеся сжаться бёдра, что напоминает ему о силе, которой обладает гибкое тело. Прикосновений к её клитору почти достаточно, чтобы душа его покинула тело. Но всё ещё в себе и снова радуется силе, что получает, как Кот Нуар. Двое супергероев, обладающие повышенной силой, потерявшиеся в мучительной страсти, могут устроить мощную, дикую гонку.       Одна мысль о том, как легко они возбуждаются от прикосновений друг друга, независимо от сочетания приобретаемых ими форм, заставляет его застонать. Он вытягивает ноги в попытке принять более удобное положение, но эти усилия не приносят пользы. Одно прикосновение собственной ладони к паху едва не приводит к его сумасшествию. Костюм водонепроницаем, поэтому он не может почувствовать влагу, но каждое сжатие мышц живота позволяет почувствовать, как головка члена упирается в низ живота, ощутить, как смазка липнет к коже. Трение костюма в сочетании со сладкими стонами, что издает его Леди, доводят его до исступления.       Маринетт столь же потеряна, как и он, и выглядит настоящей блудницей, извиваясь на своём ложе из полотенец на покрывале. Она порочна и раскрепощена благодаря его страстному вниманию. Мышцы её живота напряжены, грудь высоко вздымается в такт частому дыханию. Она чувствует, как в воздухе формируется раскаленный магический заряд, но это не охлаждает её пыл. Напротив, ей чудится, как это волшебство раскаленными искрами проходит по нервам, обволакивает тело жарким коконом, пока она едва не задыхается на самом краю бездны.       — Кот, — стонет она, дергая одно из фальшивых черных ушек. — Посмотри на меня. Пожалуйста, просто… ах! Посмотри на меня! — Её рука отпускает его ухо, скользит вверх по телу, беря грудь в чашу ладони. Её пальцы теребят набухший сосок, пощипывают, перекатывают, а на лбу собираются морщинки, свидетельствуя об её удовольствии.       Не желая останавливаться, Кот лишь поднимает глаза, не отрывая языка от её клитора. Ему нравилось ласкать её, наблюдая за игрой её рук, за сменой эмоций на её лице. Возносить её выше, сильнее разжигать огонь желания, позволяя ей задержаться подольше в прекрасном мгновении, балансировать у самой черты. Её щёки порозовели, губы налились кровью, и сквозь них вырываются тяжелые вздохи. Потемневшие глаза, и черные локоны — как корона вокруг её головы. Он вглядывается в её глаза, и в тот же миг Плагг хохочет в его сознании и снимает трансформацию. Он наблюдает за тем, как древняя магия, покидая его, касается её. Её глаза распахиваются невероятно широко и на мгновение ярко вспыхивают неестественным светом. Улыбка замирает на её губах, когда она выгибается в спине, накрытая приливной волной, что поднимается внутри неё.       Адриан вслушивается в будто бы жалобные крики, наслаждаясь каждым разом, когда может различить своё имя. Он смотрит как она изгибается, растягивая её удовольствие губами и языком, танцующими на её клиторе, а её трепещущее тело подается его пальцам, лишенным теперь когтей. Её оргазм, настоящий и прекрасный, напоминает, что она принадлежит лишь ему. Магия, превращающая её в ЛедиБаг, может сделать её потусторонней, и её дух в те минуты столь же свободен, как и завитки пара, обволакивающие их в этот момент; но её тело реальное, а сердце только его, и он вверяет ей всю свою душу.       В конце концов, он отвечает на её молчаливую просьбу, поднимаясь выше вдоль её тела и накрывая его своим, и её руки заключают его в объятия, а бедра её плотно прижимаются к его. Её тело ещё дрожит, отходя от оргазма, каждый нерв натянут и напряжен. Чувствительная плоть между её ног мягко трется об его возбуждение, и Адриану всё труднее сдерживаться в оковах брюк. То, как она двигается вдоль его эрекции, покусывает губу, заглядывает в глаза, заставляет его едва ли не ослепнуть.       Однако, она не жестока. Его Маринетт никогда не заставит его страдать слишком долго. Пар всё еще поднимается от её кожи, светясь подобно магической вуали, тонкие пальчики зарываются в его волосы и плотнее прижимают к ней. Её бедра принимают его манящей колыбелью, а грудь прижимается к его груди. Её губы, коснувшиеся мочки уха, заставляют его задрожать.       — Если это был ужин, я не могу дождаться десерта.