Dead Girls, Beautiful Losers

На улице уже было совсем темно, когда Алан, борясь с окутывающей его тело и дух дремотой, распахнул настежь окно, чтобы выкурить сигарету. Он оперся локтями на подоконник, но тут же отпрянул от него и выругался: за те пару дней, что не прибирались в его комнате, на подоконнике собралась пыль, а в углах покоились насекомые,погибшие по причине своей безграничной глупости. Каким именно насекомым посчастливилось провести в его комнате остаток короткой жизни, Алан затруднялся ответить, а потому только рассуждал об их происхождении, осматривая безымянные крошечные силуэты. Отвращение, подобно кинжалу, пронзило его насквозь. Он слишком трепетно относился к порядку в помещениях, даже сейчас, когда отчаяние и алкоголь настолько завладели его разумом, что он едва понимал, кто он и где находится. Глубоко вздохнув, Алан достал из кармана брюк пачку сигарет с зажигалкой внутри и все равно высунулся в окно. Терять было нечего. Рубашку он не снимал так давно, что та была помята до невозможности и пропитана запахом едкого пота, а значит, пыль ей уже не была страшна. Испанский день был горячим, как дыхание дьявола, а ночь ледяной, словно прикосновение снежной королевы, и именно ее прикосновения пальцев ему так не хватало этим днем, когда он пытался заснуть, но у него не получалось этого сделать из-за невыносимой жары. Закурив, Алан посмотрел вдаль, туда, где мерцала россыпь редких фонарей, освещающих дорогу. Потом бросил усталый взгляд на ночное небо, на котором особенно ярко сияли многочисленные звезды. Скорее всего, на испанском небе всегда горят только яркие звезды, но он просто не придавал этому значения, будучи глубоко погруженным в работу. «Работа, — ухмыляясь, подумал он. — Мне кажется, что работаю здесь один я. Остальные обезьянничают». Его посетили неутешительные мысли о том, что скоро его импровизированный перерыв закончится, и ему снова придется рассуждать над тем, как закончить тот, тот и вот этот трек, какую именно из записанных партий ударных обработать на синтезаторе, а еще нужно было послушать демо, которое принес Мартин около недели назад... Черт бы побрал это все. Он окончательно выдохся за годы упорной работы. Алан любил и ненавидел свое дело жизни. С годами процесс создания музыки стал больше походить на наказание, чем на вознаграждение и триумф над жизнью среднего класса. К его сожалению, сигареты слишком быстро заканчивались, когда он начинал погружаться в думы. Слабость доконала Алана, и он, выбросив окурок на недавно постриженный газон, опустился на кровать, продолжая усиленно думать о чем-то, известном и понятном лишь ему одному. Он включил прикроватный светильник. Желтоватый свет озарил каменные стены и рельефный потолок. Ему почему-то казалось, что в освещенной комнате ему будет не так одиноко и тоскливо, но гнетущие чувства не спешили покидать его беспокойную голову. Он внимательно разглядывал аскетичный латинский крест, повешенный над дверью, когда в нее тихо постучались. Поначалу у Алана отсутствовало какое-либо желание откликаться, но он знал, что если не пригласит гостя войти сейчас, то последний ворвется без спроса и примется панически тормошить его, почему-то решив для себя, что Алан выпил слишком много алкоголя и умер от отравления как какой-нибудь Джими Хендрикс. — Входите, — сухо произнес Алан, и дверь без предупреждения распахнулась со скрипом, впустив в комнату порыв холодного воздуха. Кружевной тюль тут же затрепетал на ветру, но бархатные гардины остались неподвижными. Взгляд Алана был по-прежнему прикован к позолоченному кресту, когда в дверном проеме возникла до боли знакомая фигура. Невысокая, хрупкая тень скрывалась во мраке коридора. Это была тень мученика, ничуть не подобного Богу, мученика, только вредящего истине и распускающего святотатственные сплетни. Алан усмехнулся про себя, представив, будто к нему явился сам падший ангел Люцифер. Но нет, это был Мартин Ли Гор, лишь отчасти скопировавший этот сокрушительный образ и не мечтавший слиться с ним навсегда. Мартин неуверенно прошел внутрь, остановившись около входа. Крест возвышался над копной его спутанных осветленных волос, придавая ему вид святого с потрепанных тканевых образков. — И тебе привет, Мартин, — не дожидаясь слов от необщительного коллеги, сказал Алан, повернувшись на бок на сбитых простынях и подложив руку под голову. — Мы боялись, что ты... — безапелляционно начал было тот, но осекся. — Что ты решил последовать примеру Дэйва и провести в комнате недельку-другую. Алан засмеялся и почувствовал, как Мартин напрягся от его неуместного приступа смеха. — К сожалению, — более спокойным тоном проговорил Алан, — я слишком за многое ответственен в этом гадюшнике, и без меня корабль с альбомом во главе быстро пойдет ко дну. Мартин, облегченно вздохнув, подошел к Алану и скромно присел на край широкой двуспальной кровати. Он был одет по-домашнему, в растянутую серую футболку с болтающимися на воротнике очками и трикотажные шорты, что разнилось с его устрашающим видом в тени. — Блять, Алан, — на лице Мартина появилось бледное подобие улыбки. — Ты напугал меня до усрачки. Мне показалось, что ты сильно обдолбан, но сейчас я уже узнаю тебя. Алан приподнялся в кровати и одарил его высокомерным взглядом. — Уже и отдохнуть от вас нельзя. Сразу пропащим для общества становлюсь, да? Кажется, Мартин ничуть не смутился от резких замечаний в свой адрес. Наоборот, он испытал некоторое подобие облегчения. — Это была идея Флетча. Он и сам был бы не против проведать тебя, но сейчас он немного занят. Алан припомнил, как Энди решился однажды «проведать» его, в результате чего у них возник конфликт на пустом месте, и Алан в порыве ярости чуть не спустил Флетчера с лестницы. — Но выглядишь ты правда хреново, — искренне признался Мартин. Он не умел врать. И льстить тоже. — Тебе бы сходить в душ. Алан лениво отбросил одеяло в сторону и вылез из кровати. На нем была черная рубашка и твидовые брюки. — Тебя не спрошу, — отмахнулся он от него, сняв с себя рубашку и вальяжно бросив ее на пол. — Меня восхищает твой стриптиз, Алан. Продолжай, — съязвил Мартин и отпихнул ногой рубашку в сторону. — Иди к черту, Гор, — копируя эссекский акцент их общего коллеги Дэйва Гаана, протянул Алан и, захватив с собой из раскрытого чемодана-кейса вещи, вышел из комнаты. Волей-неволей, но он отправился в ванную. Ему действительно требовался горячий душ. — А вот и мистер Уайлдер собственной персоной. Решил осветить нас своим присутствием, — послышался из соседней комнаты задумчивый голос того самого Дэйва Гаана. Должно быть, он понял, что Алан вышел из своего пристанища по характерным шагам, которые были слишком отчетливо слышны из-за особой акустики в особняке. Уайлдер ничего не ответил, но тихо хмыкнул. В ванной комнате горел тусклый больничный свет. Алан включил воду и сбросил с себя оставшуюся одежду, посмотрев на себя в зеркало мимоходом. Он и вправду выглядел отвратительно, что, тем не менее, не слишком-то и волновало его. Волновала его некоторое время религия, о которой он вскоре поспешил забыть, потому что у него невольно возникали ассоциации с Энди Флетчером и его рассказами о дурацкой бригаде мальчиков. Пытаясь отвлечься, он внимательно принялся следить за гонкой стекающих по потрескавшейся плитке капель воды. Горячий душ помог справиться с усталостью и сонливостью, которые так сильно мучили Алана. В том, что на самом деле его оживил визит Мартина Гора, он никогда не осмелился бы признаться даже самому себе. Вскоре он вернулся в комнату. Светильник был выключен, и его роль взял на себя ламповый неказистый «Тошиба», который транслировал мыльную оперу в насыщенных темно-синих тонах. Мартин сидел на кровати и допивал «Егермейстер», оставшийся после внепланового «потерянного уикэнда» Алана. — Какого хрена, Мартин? — опешил от неожиданности Алан. Мартин, убавив громкость телевизора, повернулся к нему, загадочно улыбаясь. — Флетч не позвал тебя ни на какую гулянку сегодня? — не успокаивался он. — А я отказался идти, — возразил Мартин, демонстративно отвернувшись. Алан ни в коем случае не был смущен посяганием Мартина на свое личное пространство и не пытался спровадить его прочь. Так могло показаться только тем, кто не понимал или не был способен понять, что с ними на самом деле происходило все эти годы. Положив грязные вещи и полотенце на столик около чемодана, он аккуратно закрыл дверь, стараясь не создавать лишнего шума. На языке Мартина «я отказался идти» значило «мне неожиданно захотелось провести с тобой время». — Мы давно не исполняли супружеский долг, правда, дорогая? — поинтересовался Алан. Мартин красноречиво показал ему средний палец и вновь приложился к бутылке. Уайлдер сел рядом с ним и достал из-под кровати недопитую бутылку «Хенесси». — Вот, значит, где Энди, — после небольшой паузы огорченно заговорил Алан. — «Занят» в местном баре. Что ж, все равно стоит сердечно поблагодарить нашего дипломата за то, что он удосужился послать заместителя в свое отсутствие. Мартин скованно улыбнулся, прикрыв глаза. Его белесые ресницы, казалось Алану, блестели из-за синеватого света, который источал кинескоп телевизора. Мартин, что было свойственно его неконфликтной и сдержанной натуре, не нашелся, что ответить Уайлдеру. Они сидели вдвоем, вслушиваясь в неразборчивую испанскую речь, которую заглушало монотонное гудение телевизора. Сидели, едва касаясь друг друга плечами и попивая маленькими глотками горький, но расслабляющий нервы алкоголь. Их взгляд синхронно следил за передвижениями знойной испанки с бурными черными кудрями на телеэкране. Она осторожно шла по узкой тропинке в осеннем лесу, утопающему в густых сумерках. Услышав шум, она тут же сорвалась с места и спряталась за могучим дубом. Достав из кармана пальто револьвер Лефоше, девушка прижалась щекой к коре дерева и сдавленно заплакала. Закадровый голос что-то вкрадчиво объяснял зрителю, но что именно, Алану оставалось только догадываться. Он оторвался от экрана, чтобы посмотреть на Мартина. Тот, нахмурив светлые брови, пытливо вглядывался в телевизор. — Война, — неожиданно тихо проронил Мартин. — Они говорят о войне. — Откуда ты знаешь? — полюбопытствовал Алан, не переставая разглядывать Мартина. Гора захватила история с головой. Он даже надел очки, в которых отражались голубоватые блики. Он отмахнулся от Уайлдера. Алан понимающе кивнул. Когда Мартин был чем-то увлечен, его было бесполезно отвлекать от занятия. Мартин был поглощен вечерними огнями, брусчаткой, едва тронутой мелким дождем, и солдатами, чей стройный шаг был отчетливо слышен в вечерней тишине. Алан был поглощен внешностью хрупкого Мартина, по-прежнему выглядевшего моложе своих лет. Сердце болезненно закололо от воспоминаний о сумасшествиях юношеского возраста. Вскоре началась реклама, и Гор возобновил разговор: — Испанский язык очень похож на французский. Но есть в нем, знаешь... что-то такое, более цепляющее. — Например? — скорее из вежливости, чем из интереса задал вопрос Алан. — Страсть, — решительно сказал он и повернулся всем телом к Алану. — В нем есть страсть. Уайлдер удивленно посмотрел на него. Он совсем не ожидал того, что Мартин окажется так близко, что можно будет почувствовать его теплое дыхание. «Неужели...», — подумал было Алан, но его опасения оказались напрасными. Мартин выхватил у него бутылку и сделал глубокий глоток. — Мартин, твою мать! — в сердцах воскликнул Алан и насупился. Гор рассеянно захихикал, но стоило только фильму вновь вернуться на экран, как он мгновенно посерьезнел. Английский выбил его из колеи, и теперь ему было трудно настроиться на волну романских языков. Алан устало вздохнул. Бутылки он лишился, зато приобрел желание крепко уснуть. Темно-синий свет сменялся светло-голубым, убаюкивая его. Голые стены с одиноким крестом слева от него внушали болезненную тоску. Мартин, находящийся так близко физически и так далеко ментально, по-прежнему касался его левым плечом. Алан стыдился в его присутствии вспоминать те пьяные неловкие поцелуи, которыми они грешили, когда им едва ли исполнилось больше двадцати пяти лет, но сейчас эти лобзания так явственно всплывали в голове, что он заерзал на месте и слегка отклонился назад. Нет, он не помнил 1986 год так, как будто бы он был совсем недавно, и на образах из прошлого уже успел образоваться тонкий слой пыли, но она не портила воспоминания, а только придавала им приятный оттенок меланхолии и ностальгии. Мартин стоял лицом к Алану, крепко сжимая его жесткие плечи. Гор тяжело дышал и не осмеливался заглядывать Уайлдеру в глаза. Рот Мартина был едва приоткрыт. Возможно, он хотел сказать Алану какие-то слова, но вдруг вспомнил, что они не имеют веса и значения, и прикусил накрашенные губы. Мартин был падок на эксперименты в своей жизни. Он целовал Алана томно и медленно, его ладони осторожно скользили по выступающим ребрам Уайлдера. Алан выгнулся вперед, навстречу прикосновениям Мартина, и до конца не мог поверить в происходящее. Воспаленный мозг терзали сомнения: а что, если это все не взаправду? Что он так утомился, что не способен отличить реальность от ночных фантазий? А что… Мартин припал губами к его шее, и сумбурные, сбивчивые вопросы отпали у Алана сами собой. Они целовались отчаянно, словно за ними стояла непоколебимая Берлинская стена, и Мартину пришлось бы потом с позором бежать от стражей правопорядка, нелепо перелезая через ограждение. Ему было невыносимо трудно отпустить Алана в пучину скуки — ГДР, где последний бы с трудом переживал расставание на неопределенно долгий срок. Уайлдер не запомнил, как Мартин затащил его в свой номер. Помада окончательно смазалась на его губах, а на щеках застыли тонкие полоски чернильных слез. Гор мечтательно улыбался, и потрепанный вид ничуть не смущал его хрупкую натуру. Не смущал он и Алана. Они были настолько пьяны, что почти не смотрели друг на друга, полагаясь исключительно на тактильные ощущения. Тем вечером пытался руководить Мартин, пользуясь податливостью Алана. Его желание упиваться запретными, но такими приятными для кончиков пальцев прикосновениями, через какое-то время завело не на шутку их обоих: Алан грубо толкнул Мартина, покрывающего его грудь невинными поцелуями, ниже, к своим бедрам. Гор не смутился и встал на колени между раздвинутых ног Уайлдера, одарив последнего бездумным взглядом и кривой ухмылкой. Алану становилось все труднее и труднее дышать. Сердце гулко стучало в груди от страха и волнения. Взгляд было слишком трудно сфокусировать на чем-то одном. Комната рябила в глазах, словно была окутана туманом, поэтому он зажмурился, как маленький ребенок. Он очнулся от постыдных воспоминаний, ощутив на своем плече руку Мартина. Героиню фильма убили во время бомбежки оккупированного города. С ее рта стекали густые капли крови, а темные, некогда горящие решительностью глаза, скрылись за темнотой неподъемных век. Алан всегда будет помнить, как руки Мартина когда-то давно, будто во сне, крепко прижимали его к себе. Гор отчаянно стремился стать с ним единым целым. Сердце Алана снова заколотилось, только на этот раз необъяснимо болезненно. «Это было ошибкой», — тихо пробормотал тогда Мартин. Не в силах смотреть на Уайлдера, он замолчал и отвернулся к окну. Это было утро в лучших традициях киносцен после случайных связей: Алан быстро оделся, застегнув дрожащими пальцами на все пуговицы черную рубашку, и в забытьи выбежал из номера, так ничего и не сказав на прощание. Гостиничный ковролин шуршал под ногами, раздражая и без того расшатанные нервы. Он старался ни о чем не думать, пока каблуки его ботинок миновали красный ковер и размеренно застучали по бетонным ступенькам, иначе бы он схватился за голову и упал вниз, корчась от боли. Алан вернулся в свой номер, казенный дом, который менялся изо дня в день, чувствуя только острую головную боль и усталость. Не снимая верхней одежды и обуви, он рухнул на не разобранную кровать и на удивление быстро провалился в сон. Ожидаемое раскаяние пришло со вторым пробуждением за пасмурное утро. Он не мог вспомнить, каково это — проснуться, обнимая человека, который спустя несколько лет стал чем-то большим, чем просто другом. Пусть и на одну ночь. Ему было тошно, холодно и противно. А главное — невыносимо одиноко. Алан сбросил тяжелые ботинки и укутался в застиранное покрывало. «Почему я ничего не сказал перед тем, как уйти?», — только и думал он, попутно прокручивая в голове сценарии возможного развития событий, поступи он как-то иначе прошедшей ночью. С каждой минутой пребывания в постели сценариев становилось все больше, а душевного спокойствия все меньше и меньше. Алан поднял с пола пачку сигарет и положил рядом ее с собой. Он приподнялся, достал из прикроватной тумбочки сувенирные спички и закурил. Глубокая затяжка принесла подобие облегчения, и Алан, небрежно стряхнув сигаретный пепел в пустую пепельницу, вспомнил, что вечером группа должна была отправиться на саундчек и отыграть концерт. Не его плечах лежал груз ответственности за слаженную работу инструментов на мероприятии, и у него не было выхода, кроме как привести себя в порядок и продолжить заниматься тем, за что ему платят деньги. Реальность была слишком отвратительна для того, чтобы существовать в ней без нервных срывов и антидепрессантов. — Вот, — убедившись, что в гримерной комнате не было никого, кроме них двоих, пробубнил Мартин и вручил ему браслет из стальных звеньев. Алан удивленно приподнял брови: это был его браслет, который, как он полагал, безвозвратно соскользнул с запястья где-то в клубе вчера вечером. Уайлдер крепко сжал браслет в пальцах и бросил испытующий взгляд на Гора, однако в изумрудных глазах с похмельной поволокой читались только отчужденность и раздражение. Со временем этот браслет стал символизировать договор о неразглашении того, что по мнению Мартина было ошибкой, ведь они больше никогда не возвращались к этому вопросу. Все будто бы вернулось на круги своя, но Алан прекрасно понимал, что ничего и никогда не будет прежним. Мартин воздвигнул вокруг себя несокрушимый барьер. Годы, тем не менее, проходили, как и желание Алана хотя бы попытаться разрушить эту бетонную преграду. Теперь Алан, ощущая на плече ладонь Мартина, едва ли был уверен в том, что действительно больше не хотел избавиться от негласного договора и начать новую главу в их искалеченных жизнью отношениях. Вскоре фильм закончился, и на экране появились титры. Мартин, опомнившись, резко убрал руку. — Прости, — смущенно протараторил он и отодвинулся. — Все в порядке, — сдержанно кивнул Алан. Наступила неловкая пауза. — Пусть я понял лишь половину того, что было сказано в фильме, — неуверенно начал Мартин, не повышая голоса даже тогда, когда реклама становилась излишне громкой и раздражающей слух, — он потряс меня своей правдивостью. Это война без романтизации, именно такая, какой я ее всегда себе представлял. Мне жалко ту девушку. Она могла достичь чего угодно, если бы не эта братоубийственная война. — Неплохой сюжет для новой песни, да? — вполне ожидаемо поинтересовался Алан. — Возможно, да, — согласился Мартин, пригубив коньяк из бутылки, — возможно, нет. Эта тема такая избитая, что за нее глупо браться и игнорировать другие непокоренные вершины. Он опустился на подушки, устало вздохнув. Уайлдер лег на кровать вслед за ним и повернулся на бок, подперев щеку рукой. Мартин внимательно рассматривал потолок, покрытый многочисленными слоями побелки, будто пытался увидеть в пустоте кого-то, известного лишь ему одному. В такие моменты Алан часто задавался вопросом: о чем думает Мартин Ли Гор, когда его лицо становится подобным венецианской маске — безэмоциональным, но маняще красивым? — Пожалуй, я схожу в бар проведать Флетча, — объявил намерение ретироваться Мартин, не поднимаясь с кровати. Алана приводили в уныние подобные фразы. Значит, он потерял интерес для Мартина, и последнему вновь требуется отправиться на поиски чего-то, что заставляет его глаза вспыхивать огнем и наполнять светом бледное лицо. Поиски алкоголя, легких наркотиков, уединения, любви на одну ночь и любви вечной — он искал всего сразу и огорчался, что невозможно наслаждаться этими несовместимыми вещами одновременно. — Ты со мной? — тут же добавил Гор, повернувшись к нему. Посмотрев в глаза Мартина, казавшиеся черными в полутьме, Уайлдер четко уяснил для себя, что с ним он никогда не будет ни мысленно, ни физически. Что-то внутри него будто сломалось пополам. — Нет. Я устал, — решительно отказался он, подсознательно остерегаясь присутствия Энди в баре. Или все-таки он боялся непостижимого для него Мартина, чьи слова и поступки останутся непонятыми впредь до ухода их обладателя на тот свет? Мартин покинул комнату тогда, не сказав ни слова. Так Алан в который раз в своей жизни остался один, почему-то ничуть этому не удивившись. Теперь компанию ему составляли повторы телепередач на канале «Telecinco», сигареты и пустые бутылки. Он провел пальцами по месту, на котором несколько минут назад лежал Гор и обратился к кресту, висящему на стене: — Кто бы ты ни был, не объяснишь, почему жизнь бывает настолько несправедливой? Он выключил телевизор, прикрыл воспаленные глаза и даже не успел заметить, как уснул. Вскоре в коридоре послышались чьи-то шаги и тихий, монотонный скрип ступенек деревянной лестницы.