Без названия

Идеально отглаженная форма. Ботинки начищены с такой тщательностью, что в них впору высматривать собственное отражение. Как в зеркале. Прическа – волосок к волоску. Кожаный пояс немного давит, но так даже лучше. Заставляет, знаете ли, подтянуть живот. Верная дубинка – как продолжение правой руки. Зелень линолеума под ногами. Решетки, решки, решетки. Испуганная рожа Делакруа, гундосого педика, любителя блохастых мышей. Бойся, бойся, французик. Коффи, дылдон черномазый, валяется на койке, свесив с края несуразно длинные ноги. Тоже мразь, но место свое знает. Даже не вздрагивает, когда дубинка Перси небрежно проходится по железным прутьям решетки. А французик дрожит. Забивается в дальний угол своей камеры и смотрит на Перси расширенными от страха глазами. Перси снисходит до широкой, полной высокомерного злорадства улыбки. Скоро, скоро, педик французский, тебя проведут по коридору, скоро ты окочуришься в жарких объятьях Старой Замыкалки. А Перси Уэтмор, деловито поправив галстук, отправится домой, наслаждаться сытным ужином и развеселыми журналами для мужчин. А может быть, завернет в один славный бар и снимет девочку на ночь. Да, сговорчивая девица, веселая шлюшка с пышной грудью будет в самый раз. Перси щурится блаженно и проводит дубинкой по решетке, отгораживающей француза от коридора блока «Е». От всего мира. От Перси Уэтмора. - Эй, сладенький! – слышится сзади насмешливый шепот. – Соскучился по Крошке Билли? Ты заходи, не стесняйся, предложение все еще в силе! Уильям Уэртон, мерзейшая тварь, неупрявляемый извращенец, облапивший Перси и поцеловавший его в ухо, шептавший жарко: «Я бы скорей трахнул тебя, чем твою сестру», Дикий Билл, ненавидящий, когда его называют Диким Биллом, исходящий злобой, на всю голову трехнутый, стоит, вцепившись в решетку пальцами, прижимается мерзкой рожей к железным прутьям, так прижимается, будто хочет протолкнуть голову между. Безумные, хитрые глазки его горят, язык похабно облизывает нижнюю губу, темные волосы всклокочены. Взгляд его неотрывно следит за Перси, сумасшедший, полный нескрываемой похоти взгляд. Мерзавец, похоже, снова забыл, кто здесь главный. Забыл, как бился и выл в темноте изолятора, упакованный в смирительную рубашку. Следует напомнить. Проучить. Указать твари ее место. И неважно, что, кроме Перси, в блоке никого нет. Куда все делись, кстати, ведь по инструкции… Впрочем, неважно. Перси справится сам. Сегодня – сам. И никто не вмешается с кретинскими поучениями, никто. Перси знает, как следует обращаться с мусором вроде этого. Вроде трясущегося в своей камере французкого педика Дела. Вроде черномазого дылдона Коффи. Вроде призывно кривляющегося Дикого Билла. О, да. Перси Уэтмор знает. Уэртон не сводит с него глаз. Дьявольских глаз готового на все маньяка. По мере того, как Перси приближается, Дикий Билл, наоборот, отступает. Так же неспешно, в одном с Перси ритме. Отходит вглубь камеры, к жесткой тюремной койке, кривит бледное лицо и дышит тяжело, как загнанный конь. Верхняя губа его приподымается, открывая кривоватые зубы. Крыса, дикая и кусачая. Перси ненавидит крыс. И мышей. Вообще грызунов. И до блохастой мерзости, прирученной французом, он обязательно доберется. Перси неторопливо звенит ключами, щурясь на Уэртона. Тот вжался в стену тощим своим задом, все так же скаля зубы. Отступать больше некуда. И Перси Уэтмору тоже некуда. Спешить. Он все успеет. Он не уверен – он знает. Откуда-то знает, что у них с Диким Биллом полно времени. Бездна времени, если можно так выразиться. Океан. Перси Уэтмор, невольно копируя хищный оскал осужденного убийцы, переступает порог камеры. Зловещий щелчок замка за спиной как бы подтверждает: времени много, крыса никуда не денется. Перси, изящно взмахнув дубинкой, вкрадчиво начинает: - Ну-ка, повтори, мразь, что ты только что сказал? Можно было ничего не говорить. Но Перси есть Перси, он не может без обязательного вступления. - Предложение в силе, сладкий, - Дикий Билл растягивает рот в мерзейшей улыбке. – И я все еще готов трахнуть твою нежную попку. В сумасшедших глазах ни тени страха. Перси страстно желает исправить это недоразумение. Два шага и один замах спустя Перси Уэтмор понимает, что с крысой, даже загнанной в угол, следует держать ухо востро. Когда драгоценная дубинка отлетает в другой конец камеры, резко выдернутая сильной рукой. Когда плечи сводит от резкой боли - Перси не знал до сих пор, что, когда твои руки внезапно скручивают у тебя за спиной, бывает так… неприятно. Когда колени ощущают твердость и холод бетонного пола. Когда щека мерзко зудит от соприкосновения с грубым тюремным одеялом. Но понимание приходит слишком поздно для Перси Уэтмора. Он дергается, пытаясь вырваться, но в хилых с виду руках Уэртона скрыта недюжиная сила. - Ну что ты, сладкий, тебе понравится, - шепчет безумец в пылающее ухо. И хихикает, щекоча кожу прикосновением немытых темных волос. Задницу обдает холодом, когда Дикий Билл ловко стаскивает форменные брюки. - Ах, ну чисто тебе персик, - Уэртон то лапает грубо, то нежно поглаживает окаменевшую от ужаса задницу. – Небось, мажешь ее дорогущим кремом, чтоб оставалась гладкой и шелковистой… Рука Дикого Билла шарит свободно: по заду Перси, по ляжкам Перси, по животу Перси, по поджавшимся яичкам и вялому члену. - Ну нет, так не пойдет, - мурлычит Уэртон, и трется о зад своей жертвы пока еще прикрытой казенным бельем твердостью, и умело сжимает в ладони беспомощный член Перси. «Тебе понравится», - пообещал безумный убийца, и оказался прав. Перси Уэтмору сладко от шершавой ладони, скользящей по члену, жарко от ощущения жмущегося к заднице чужого члена. Щеки и уши горят, но уже не от бессильного гнева. Беспомощно оттопыренный зад покрывается мурашками. Дикий Билл размеренно двигает правой рукой, левой удерживая скрученные за спиной руки Перси. Хриплый голос нашептывает пошлости вперемешку с комплиментами, пошлейшими, матерными комплиментами в адрес гладкой задницы Перси Уэтмора Уэтмору нравится, о чем он и сообщает посредством жалкого, униженного стона. Точно так же стонала та шлюха, которую Перси, робея и обливаясь потом, снял как-то в переполненном, провонявшем табаком и потом баре. Она стонала и хихикала, когда трясущийся девственник Перси нелепо дергая бедрами, ждал первого в своей жизни нормального оргазма. Перси, дрожа от возбуждения и страха, чувствует себя той шлюхой. Нет, он и есть сейчас шлюха, дешевая, исходящая похотью шлюха, и Дикий Билл Уэртон, Крошка Билли, убийца-смертник, намеревался сполна насладиться ситуацией. Перси дернулся, возмущенно мыча, но Уэртон лишь рассмеялся. - Не терпится, шлюшка моя? – шепчет он, интимно склоняясь к уху Перси. – Потерпи немного, совсем немного… К изумлению Перси, боли не было. Было лишь чувство наполненности, восхитительной, тягучей, острой. Были лишь ритмичные шлепки кожи о кожу и бессвязное бормотание Уэртона. Были лишь короткие стоны, приглушенные жестким одеялом, и восхитительный жар, стекавшийся к низу живота и возбужденному члену. Перси стонет, не замечая, что руки его давно свободны, шарят по койке, беспомощно комкают одеяло. Дикий Билл шипит сквозь зубы, трогает Перси везде. Его член вбивается в зад Перси, его слюна капает на поясницу Перси, его ногти, длинные, желтоватые, впиваются в нежный зад Перси. Уэтмор вскрикивает, когда Дикий Билл, зарывшись пальцами в его волосы – теперь уже не прилизанные, нет, он, наверное, выглядит так, будто сроду не видел расчески; так вот, Уэртон тянет Перси за волосы, вынуждая выпрямиться, и Перси повинуется беспрекословно, цепляясь за край тюремной койки. - Поцелуй Крошку Билли, шлюшка, - требует Уэртон, кусая Перси за шею, прямо над промокшим от пота, давящим на шею воротничком. И Перси, выворачивая шею, покорно прижимается ртом к мокрым губам Дикого Билла, не прекращая стонать, двигая задом навстречу сильным движениям чужих бедер. Краем глаза Перси замечает какое-то движение, и на секунду его охватывает оцепенение на грани ужаса: неужели вернулись? Неужели они, отвратительные, вечно лезущие в его, Перси дела, людишки, по недоразумению считающиеся начальством, стоят у решетки и наблюдают, выпучив глаза и уронив челюсти? Но внутренний голос уверяет, что никого в коридоре нет. Никто не придет, не уставится, не заорет на весь блок: «Что здесь, черт возьми, происходит?!» Уэртон орудует языком во рту Перси, а рукой шарит в его промежности, и Перси успокаивается. Никто не помешает. И правда – пространство рядом с решеткой пусто – это Перси осознает, когда Дикий Билл, укусив его нижнюю губу, разрывает сумасшедший поцелуй и до крови расцарапывает бедро. Ни единой надзирательской рожи. Но выпученные глаза и отвисшая челюсть в наличии. Почти вылезшие из орбит глаза ненавистного французика, грязного педика, посмевшего прикоснуться к члену Перси Уэтмора в день прибытия в славный блок «Е». Делакруа пялится молча, приоткрыв рот, но, поймав затуманенный и испуганный взгляд Перси, меняется в лице. Ни следа столь милого сердцу Перси Уэтмора затравленного выражения. Мутно-серые глазки француза сияют злорадным удовлетворением. Он медленно, невыносимо медленно поднимает руку и, вытянув в сторону Перси скрюченный палец, начинает смеяться. Смех Делакруа напоминает кудахтанье, и Перси хочет сообщить французу об этом, а так же проорать, чтоб поганец заткнулся-заткнулся-заткнулся немедленно, если желает и дальше жить с нераздробленными дубинкой пальцами. Но голос пропал, как будто Дикий Билл, Крошка Билли, Уильям, мать его, Уэртон, украл голос Перси во время затяжного поцелуя. А Делакруа, захлебываясь кудахтаньем, заменяющим ему нормальный смех, открывает свой поганый рот. - Посмотрите, дамы и господа, - говорит он с кошмарным своим акцентом. – Посмотрите на злобного придурка! Он чуть не сломал мне руку за случайное прикосновение, а сейчас так славно подмахивает Дикому Биллу! Посмотри, Джонни, - взывает Делакруа к безмолвному Коффи, - посмотри, как эта прилизанная шлюха извивается на чужом члене! - Шлюха, шлюха, шлюха, - нараспев произносит Уэртон, не сбиваясь с ритма. – Сладкая шлюха Перси! Если хочешь, парень, если твой маленький французский член зудит в штанах, Крошка Билли позволит тебе пошуршать в этой славной попке… Может, и ниггера позовем, Крошка Билли сегодня добрый! Делакруа продолжает смеяться, но смех его приобретает новые интонации, а мерзкие глазки загораются масляным блеском. «Нет, нет, нет!» - пытается выкрикнуть Перси, но голос так и не вернулся, и сердце скачет бешеным зайцем, и от страха сводит пальцы, и внезапная волна жара обжигает изнутри, и Перси накрывает рокочущей волной оглушающего оргазма. - Нет! – Перси Уэтмор с каким-то женским визгом чуть не падает с кровати. Узковатой, но кровати, а не поганой тюремной койки. И под задницей у него нормальная простыня, а не отвратительно-серое одеяло из колючей шерсти. На полу валяется раскрытый журнал - аппетитная девица в матросской фуражке, улыбаясь и широко раздвинув ноги, демонстрирует желающим свою «киску». Одеяло скомкано где-то в ногах. Спина и грудь Перси взмокли и кажутся липкими. На трусах, белых трусах «правильного» парня расплывается позорное пятно. Перси кажется, что он чувствует запах: терпкий, густой, смутно похожий на запах морской воды – но это, конечно же, бред. Как и привидевшийся в кошмаре – ведь в кошмаре же, иначе и быть не может! – разнузданный, отвратительный, неестественный акт. Перси сглатывает и с трудом заставляет себя сползти с постели. Добрести до тесной ванной, стянуть непослушными руками трусы, скомкать, швырнуть в корзину с грязным бельем. Вода в кране ледяная, но Перси необходимо смыть с кожи свидетельство… чего бы то ни было. Жизненно необходимо. Он драит свой бедный член, вздрагивая морщась от кошмарных ощущений. Он вспоминает кудахтающий смех Делакруа, наглые руки Уэртона, чувство беспомощного стыда и безнадежности. Вспоминает жар внизу живота и яростно гонит непрошенное воспоминание. Яркое, как обрушившийся перед пробуждением… - Чертов француз! – шипит Перси Уэтмор, набирая в подставленные ладони ледяную воду и вскрикивая, когда от мокрого холода сводит живот. – Поганый педик, гундосый извращенец, мышиный холуй, мразь-мразь-мразь!!! Перси Уэтмор ненавидит осужденного преступника Делакруа. Ненавидит слепо, до белых глаз. Перси Уэтмор страстно ждет того дня, когда француз пройдет свою последнюю милю, и без тени жалости отдаст приказ. Перси Уэтмор придушил бы старину Дела голыми руками. Если бы был уверен, что ему за это ничего не будет. И что француз не станет сопротивляться. Перси Уэтмор, в общем-то, маленький гаденыш, и об этом в Холодной Горе знают все. Перси Уэтмор старательно вытирается махровым полотенцем и покидает ванную. Бросив короткий взгляд на корзину с грязным бельем. Испачканные трусы вызывающе белеют на самом верху разноцветной тряпичной кучи. О Уильяме Уэртоне, о Диком Билле, о Крошке Билли Перси старательно не думает. Слишком старательно. Но, к счастью для Перси, чтецов мыслей в блоке «Е» не водится. А в ту ночь, когда коричневая рука сожмет его предплечье, громадная рука Джона Коффи, решившего воздать каждому по заслугам, Перси уж точно не будет думать о Диком Билле и отвратительных, но регулярно повторяющихся снах. Да и Джону Коффи вряд ли будут интересны грязные тайны маленького говнюка Перси Уэтмора.