Не знаю кто ты

      — У вас дрожат руки, сонбэ. Замерзли? — Хино сжимает в ладони заиндевевшие руки Эрака, растирая большим пальцем костяшки, чуть-чуть согревая, но не настолько, чтобы отогреть полностью.       Дрожь не прекращается. Хино поднимает глаза на растерянное лицо Эрака. Тот не смотрит на него, отворачивается, но вырвать руку не пытается, сил нет. Не в холоде дело. Эффекты от лекарств закончились. Хино притворяется, что не понимает в чем проблема, ожидая, что сонбэ сорвется. Он поддерживает иллюзию холода, накрывая руку и другой ладонью, сжимая крепче, чем нужно.       — Да, замерз. — Эрак врет легко. Руки, хоть и были ледяными, холода не чувствовали. Эраку уже давно наплевать на собственные руки. За него о них беспокоится Хино. По личной инициативе или же напрашиваясь на похвалу, ведь он нуждается в подпитке собственной значимости — Эрак не знает его причин, только гадает.       Его ладонь больше. Намного больше и тяжелее худых, почти невесомых, белоснежных рук Хино. После того как руки отказались от Эрака, Эрак отказался от своего тела. Его иллюзорное настоящее «я» стало растворяться, заброшенное, подпитываемое эрзацем, которое едой назвать язык не повернется. Его прошлое «я», ущербное, сальное и расплывчатое, то, что застряло когда-то в топи, выбралось наружу, вызывая у Эрака ужас. Его ночной кошмар, преследуемый со средней школы, вырвался на волю.              Глупый, инфантильный, эгоистичный Хино был рядом с ним так давно, что Эрак иногда забывал, кем он являлся до встречи с И Хино. Это слово иногда просачивалось в его мозг, затмевая все вокруг, когда он целился в мишень. Он часто злился, представляя в центре круга лицо с золотистыми волосами, с ядовитой ухмылкой, и, когда рот его раскрывался, губы складывались в одно слово. Следом за этим бледное лицо исчезало и следом появлялось другое, округлое, мясистое, со стекающими капельками пота и почти незаметными, заплывшими глазами.       С-вин-ту-с.       Ушат холодной воды опрокидывался на Эрака, он с остервенением выпускал стрелу за стрелой, попадая точно по красному кругу в центре, пока расплывшиеся черты не исчезали, оставляя четкое видение места, где он сейчас находился, и реальное знание, что он попал в точку. Большего Эраку не нужно было знать.       Позади него раздавался смешливый голос Хино, сильные хлопки изящных ладоней и слова: «Вы великолепны, сонбэ!» Открытое, абсолютно счастливое лицо Хино не выражало ничего, он не догадывался кого только что пристрелил из лука Ко Эрак.       Он убил прошлое. То самое, что шлепало рядом, отставая на полшага, которые можно с легкостью преодолеть, сделав их немного шире, встать перед его лицом, раскинув руки и оплетая лучника с головы до ног, затягивая в болото, заставляя увязнуть. Эрак становился сильнее с каждым выстрелом, но вместе с ним крепло и его прошлое, оно всегда было сильнее, оно было и умнее. У него была прекрасная память. Оно не забывало и не позволяло забыть ничего нынешнему Эраку.              Каким же низменным и пустым нужно быть, чтобы полюбить оболочку? Красивая снаружи обертка приковывала взгляд Эрака, проплывая мимо, заставляя того ненавидеть свою — несовершенную, аморфную, мерзкую. Ту, которая ни за что не привлечет внимание красоты, не позволит с ним заговорить, оставит отвергнутой. Это не мешало Эраку воображать, ведь он считал, что Хино так же прекрасен внутри, как и снаружи. На эгоистичные порывы, нарциссизм и ветреное поведение всегда можно было закрыть глаза — Хино мог себе позволить быть любым, и это всевластие привлекало Эрака еще больше. Он не замечал, как тонул в грязи, увязая с головой в созданном им образе. А затем появилось то самое яблоко.       Отрезвленный, он мог теперь взглянуть на себя со стороны, но так и не прекращал себе удивляться — так хорошо в нем переплетались любовь и ненависть к одному человеку. Поселившийся в сердце образ не собирался исчезать полностью, только растворился ненадолго, отсрочивая свое глобальное появление на несколько лет.       Эрак презирал себя за то, что принял Хино — он стал даже сильнее падок на его красоту. Но что было в Хино кроме этого? В душе он бездонно пуст, и только лишь увлечение собой плескалось на дне его души, понемногу, совсем чуть-чуть, позволяя поселиться в пустоте и образу крошки Эрака, так вовремя сменившему свою грязную оболочку.              Хино не интересовало ничто кроме себя, и глуп он был настолько, что не признавал свою абсолютную незаинтересованность ни в чем. Бывало, они подолгу молчали, застревая в неловких паузах, когда точек соприкосновения совсем не находилось. Такое случалось каждый раз и так часто, что Эраку не хотелось говорить, впуская в приятную тишину пустой, бессмысленный треп Хино. Это было мерзко, но Эрак думал лишь о том, какой же красивый и милый Хино в такие моменты, через сито отсеивая вздор и восторженность, что сопровождали речь И Хино.       С окружающими Хино был груб и бесцеремонен, но с ним, Эраком, на удивление, Хино был обходителен и заботлив. Не державший до встречи с сонбэ в руках бинт, Хино научился перевязывать раны Эрака. Вначале небрежно, развязно и слабо, под аккомпанемент снисходительных вздохов Эрака, после крепко, основательно, но не туго, так, чтобы руке было комфортно; а потом, когда в доджан никого не оставалось, дабы не смущать неловкого в нежностях сонбэ, Хино брал перевязанные пальцы в ладони и целовал каждый, не смотря Эраку в глаза.       — Вы должны о себе заботиться, Эрак-сонбэ, а если не станете, то я буду.       Хино был искренен как ребенок. Эта искренность с переходом в инфантилизм, вызывала теплоту в душе Эрака. Хино действительно радовался, когда он смог занять первое место на национальных соревнованиях в последнем классе старшей школы.       — Сонбэ так же крут как Лим Дон Хён! — выкрикнул Хино, отбрасывая в сторону плакат с надписью «Вперед, сонбэ!», сделанный на неровном куске ватмана. — Занять первое место с такими травмами на руках! Вы прекрасны, сонбэ!       — Постой, — прервал его Эрак, с удивления смотря в глаза. — Откуда тебе известно это имя?       — Ну как же, — почесал голову Хино. — Это же знаменитый лучник, которого не останавливали трудности. Вы такой же несгибаемый, сонбэ. — Восторг, ни грамма лести, обожание — все это было написано в глазах Хино. И то, что он заинтересовался стрельбой из лука было… грандиозно.       И все же, ничто из этого не способствовало тому, чтобы Эрак стал доверять Хино. Большая, ничтожно червивая его часть ждала и боялась повторения того унижения и сказанных слов.       Я не встречаюсь с животными.       Болезненный страх, неприятие и горечь сковывали его, когда в тот же вечер после своей победы Хино пригласил его к себе домой.       — Обними меня, — просил он снова, как в тот раз.       Хино стиснул его в объятьях, дыша тяжело, уткнувшись в плечо.       — Вы этого хотите, сонбэ? Тогда, я сказал вам, что, как только я буду уверен, что вы хотите…       — Ты не хочешь?       Хино промычал что-то в шею, подталкивая Эрака, чтобы тот лег на спину.       Эрак лжет. Это он не уверен.       Он закрывает глаза, отдаваясь Хино, и до самого конца не открывает веки, несмотря на увещевания своего хубэ. Он боится увидеть в отражении его темных глаз монстра, скованного внутри себя. Каждый раз прошлое напоминает ему об этом, вступая с Эраком в диалог, подкидывая жалящие слова и отрывки былого.       Эрак не уверен в себе, но еще больше он не доверяет Хино. Как долго он сможет оставаться желанным для него? Если не будет этого тела, насколько практичной будет привязанность Хино? Примут ли его прошлого — чудовище, заточенное за семью печатями?              Сомнения Эрака Хино замечает невооруженным глазом. Он признает, что иногда слеп и не видит дальше своего носа, в заботах о себе забывая о важнейших вещах.       И Хино старался стать лучше. Он всегда был уверен в себе, зная цену собственному великолепию, однако перед Эраком-сонбэ чувствовал, что теряется. Сонбэ был прекрасен настолько, что Хино без сомнений признал в нем того, кто гораздо лучше него. Хино не считал преклонение перед внешностью — слабостью и низостью. Как бы там ни было, каждый, когда с кем-то знакомится, оценивает внешнее состояние собеседника, и пусть хоть кто-то попробует сказать, что это не так. Он не обязательно должен быть красив, однако после первичного осмотра должно остаться что-то, что заставит заинтересоваться человеком, чтобы продолжить общение дальше. Хино считал, что несвежее состояние верхней одежды, помятое лицо и неуверенность вряд ли вынудит его обратить внимание на такого человека. Он признавал за собой некую предубежденность, однако в минус к себе ее не записывал. Хино просто любил и ценил красоту.       Ко Эрак стал его слабостью. В нем он видел силу духа, крепость и целеустремленность в сочетании с так уважаемой им красотой. Эрак увлекался разными вещами, но сильнее всего он любил стрельбу из лука. Поверхностные знания Хино мешали им говорить свободно об этом, поэтому он заполнял пробелы как мог. Сам не заметил, как увлекся, когда закончил ознакомление просмотром Олимпийских игр, криком, расплесканным молочным коктейлем и долбежом соседей в стену.       Также Ко Эрак любил возиться в саду. Хино увидел это случайно, когда заметил на корточках знакомую фигуру. Он завис на секунду, опираясь локтями на подоконник, и вздохнул, с упоением глядя на Эрака.       — Ты любишь яблоки, сонбэ?       Эрак вздрогнул, шустро вскакивая на ноги и оборачиваясь на голос. В глазах страх. Они бегают в разные стороны как жучки, не в силах остановиться на лице Хино. Хино страшно. С губ спадает улыбка, он насторожен и немного взволнован.       Сказал что-то не то?       — Сонбэ?.. — неуверенно начал он, но Эрак сорвался с места.       Хино в ужасе перелез через окно, спрыгивая на землю и следуя за сонбэ, укоряя себя за оплошность.       Он пропустил целый урок, но так и не смог найти сонбэ, тот как сквозь землю провалился. Ждал его после уроков возле школьных ворот, торчал там до самых сумерек, но Эрак не появился.       Хино начал задумываться, когда стал ловить тленные взгляды сонбэ, обращенные в пустоту. Никаких эмоций, движений и заинтересованности. Сонбэ скрывался за завесой, куда ему, Хино, входа не было. Обида Хино крепла пропорционально молчанию Эрака. Тот стал реже смотреть в глаза Хино, а он с ужасом отметил, что не может найти слов. Даже тот привычный вздор, который он всегда нес, не хотел срываться с его губ. Молчания становились чаще, гуще, словно под прессом сдавливая их двоих. Хино не чувствовал отдачи.       Вывести Эрака на ревность было примитивной идеей, но до черта рабочей — по крайней мере, с бывшими пассиями — и всегда выполнимой. Найти кого-то заинтересованного в нем было несложно, пару улыбок, нежных слов, и вот уже мед заливался в их уши, а в глазах — щенячья преданность. Попасться на глаза сонбэ было также простым делом, но увидеть безразличие — это было для Хино неправильно. Должно же было быть хоть что-то? Хоть какая-то эмоция.       — Ты вообще меня любишь, сонбэ? — твердо спросил он, уставая списывать все на шутку и собственное дурачество, как обычно поступал. Ему нужны были ответы, а не чертовы взгляды в никуда, в которых он ничего не мог прочесть. Он не телепат, читать мысли его не обучали. — Я не вижу ни капли ревности и беспокойства на твоем лице. Тебе будто все равно, что я делаю. — Так и не сумев дождаться ответа, Хино махнул рукой, оставляя Эрака одного.       Несмотря на то что эту историю удалось замять, получив-таки признание от Эрака о любви и ревности, беспокойство Хино не оставило. Признаться честно, с того дня оно стало постоянным спутником его жизни наравне с сонбэ.              Лук принес Эраку возможность учиться в университете, а также получать стипендию. Хино искренне плакал, когда на станции сжимал в объятьях сонбэ, у ног которого стояли сумки и над всем возвышалось его оружие.       — Я буду скучать, сонбэ. Подожди меня еще год, хорошо?       — Не заливай мое плечо водой, придурок, — проворчал Эрак, но Хино, немного научившийся пониманию сонбэ, различил в его голосе нотки нежности.       Но несмотря на все эти ласковые прощания, Хино не смог ничего добиться. Он писал и звонил первым, в ответ слыша от Эрака тяжкие вздохи и слова, отдаленно напоминающие тоску: «тяжелые занятия», «большие нагрузки», «много бегаю», «готовлюсь к экзаменам», «о здоровье не забываю». А стоило ему произнести важное, как Эрак замолкал или ограничивался кратким и безликим «ага», вешал трубку и не брал ее до следующего звонка Хино.       Как-то Хино не звонил долго. Месяца три, если не дольше. Эрак гипнотизировал телефон и все же набрал ему сам, впервые.       — Знаешь, сонбэ, мне предложили работу манекенщика. Меня заметили, сонбэ, ты бы знал, как я счастлив!       Давно забытые придурковатые нотки в его голосе наполняли Эрака болезненной и, как ему казалось, беспричинной тоской.       — Ты должен учиться, не забывай об этом.       — Ну, как-нибудь справлюсь, сонбэ. Но, знаешь, кажется, я знаю, чем буду заниматься после школы. После выпускных экзаменов мне предложили остаться и, я подумал, что в университет все же не пойду.       Сердце Эрака пропустило удар. Еще один. Он шумно выдохнул и осмелился сказать:       — Ты же хотел поступить в тот же университет, что и я.       Надежда, теплившаяся в нем, потухла под порывом ветра, когда Хино произнес тихо:       — Не думаю, что это теперь актуально, сонбэ.       — Что ты… хочешь этим сказать?       На другом конце вздохнули. Веселые нотки давно скрылись за серьезным, твердым тоном.       — Ты знаешь, что впервые позвонил за все то время что мы встречаемся? Заметил это? А я вот всегда замечаю такие вещи. Если бы ты хоть одно слово сказал мне, я бы сорвался и приехал к тебе, если бы понял, что ты хочешь меня видеть. Но ты игнорируешь все мои сообщения, с трудом отвечаешь на звонки. И, я уверен, если бы сейчас я тебя увидел, взгляд был бы пустой, ничего не значащий, отстраненный. И он такой не от усталости, сонбэ. Он ведь из-за меня, да? Вспомни, когда ты в последний раз смотрел мне в глаза? Что ты боишься там увидеть?       Пораженный, Эрак застыл, оторвав телефон от уха.       С-вин-ту-с-с-с.       — Я не знаю, что я тебе сделал, сонбэ, — услышал он, — но знай, я прошу у тебя прощения.       Цикличные гудки еще долго звучали в тихой комнате Эрака. Это было странное ощущение. Он испытывал свободу, словно наконец-то избавился от оков своего прошлого, мешавших ему двигаться как надо. Но с другой стороны на него накатила волна отчаяния, перекрывая ненавистью и презрением к себе, но в большей степени к Хино.       Снова появился в его жизни и вновь все разрушил. И как только он умудряется так все испоганить?       Хино же считал, что этот небольшой перерыв поможет им обоим остудить голову и прочистить мозги. Он еще никогда не делал этих самых «перерывов» — обычно все заканчивалось сразу, не доходя до конца. Хино был еще ребенком, очень глупым, развращенным ребенком, но он пытался действовать по-взрослому, часто ошибаясь, конечно, и все же пытаясь.              Вынужденный перерыв затянулся на несколько лет и закончился, когда И Хино попал на чемпионат, где выступал Ко Эрак. Он вновь, как когда-то раньше, стоял в центре пьедестала, принимая заслуженную медаль.       Эрак словно почувствовал, как одна пара глаз цепляется за него сильнее, отчаяннее, нежели другие, но отогнал предчувствие, принимая его за собственные желания. Каково же было его удивление, когда около раздевалок его встретила знакомая и все же немного другая физиономия.       — Хино… — произнес он, чувствуя, как все внутри теплеет, словно и не было этого странного расставания, словно обида не грызла его до сегодняшнего дня.       Он изменился. «Покрылся» чисто мужской красотой, оставляя юношеские черты в прошлом.       — Вы были прекрасны, Эрак-сонбэ, — переходя на давно позабытый официоз, произнес он, искренне улыбаясь, — на вас невозможно не смотреть.       — Что ты здесь делаешь?       — Пришел увидеть вас. — Он мягко прикоснулся к темным волосам, легко взъерошив. — Увидеть, чтобы остаться.       Эрак впервые за долгое время смотрел ему в глаза без боязни увидеть монстров из прошлого. В них он видел себя настоящего, до сегодняшнего дня пустого, только существующего. В них не было места прошлому.       В аскетичной квартире Эрака было тихо. Тяжелое дыхание, прерываемое болезненными стонами, наполняло темную комнату, в которой всегда стояла давящая тишина. Эрак не закрывал глаз, не прятал лицо на плече Хино. Наконец-то он позволил себе смотреть ему в глаза. Эрак повторял себе, что в них нет его прошлого «я», что оно исчезло вместе с тем яблоком, что осталось лежать на полу чистого школьного коридора. Здесь не было прошлого Хино — то был обласканный всеми эгоистичный ублюдок. Новый Хино не такой. Он вернулся, чтобы быть-таки вместе.       Хино снова и снова повторял те самые слова, которые жаждал услышать Эрак за годы его молчания. Эрак сжимал Хино в своих объятьях руками и ногами, и к его ужасу он вспомнил свое «прошлое», которое так же окутывало и его. Эрак качал головой как болванчик, прогоняя видение, ладонями сжимал лицо Хино и просил его не молчать, говорить и смотреть на него.       Хино изменился — Эрак отметил практически на следующий же день. Больше он не пытался говорить глупости, чтобы занять тишину, предпочитая молчание. «На работе всегда треплются о ерунде, дома хочется помолчать», — со смехом признался он, подчеркивая одно-единственное слово. Эрак не помнил, когда в последний раз был так счастлив.       Доверие было единственным, что до сих пор не отпускало Эрака, напоминая ему о предательстве со стороны Хино. Маленький наглый червячок ненавязчиво продолжал копошиться в недрах его сознания, мягко напоминая, что когда-то, даже дважды, Хино его предал.       Он сделал это однажды, свинтус, и сделает это снова. Уверен, что хочешь еще?       Как бы Эрак не видел изменений, произошедших с Хино, но внутренний голос все же был прав. Подорванное доверие не вернется в полной мере, какими бы положительными сторонами не светил сейчас его хубэ. Оно будет висеть над ними в воздухе, ожидая следующего прокола от блондина. И — почему-то в этом Эрак был согласен со своим «я» — когда-нибудь это все же произойдет. Внутреннее «я» Эрака начало свой отсчет.              В их совместной жизни было несколько переломных моментов. Кто знает, как бы сложилось их дальнейшее — совместное или одиночное — будущее, не произойди эти две вещи.       Как-то Эрак пришел с тренировок раньше обычного и не застал дома Хино, как обычно бывало, когда тот находился в рабочем застое, после прекращения очередной фотосессии. Эрак даже как-то присутствовал на одной. Хино был в малине, так же как и в школе. За исключением того, что на этот раз он не пытался проверить чувства Эрака, вызывая в нем ревность. Эрак научился замечать расположенность Хино к тому или иному человеку. В тот момент в комнате был только один человек, которому Хино был рад, и это были не модели по съемочной площадке.       Эрак вышел из душа, на ходу вытираясь полотенцем, шлепая мокрыми ногами по полу. Отрешенный и усталый, его взгляд привлек один очень маленький предмет, который он вначале даже не заметил. На книжной полке, неподалеку от его призов, лежала маленькая бархатистая коробочка, совершенно неприметная.       Мокрое полотенце выскользнуло из рук Эрака.       — Не может быть…       — Проклятье, а я-то думал, что успею, — раздалось недовольное шуршание пакетами за его спиной.       Эрак резко обернулся, сжимая в руках открытую коробку.       — Хино?..       Он отодвинул со лба светлые пряди и подошел к Эраку, стесняясь смотреть в глаза.       — Ну, — почесал он затылок, — знаю, это немного… внезапно, но я же говорил, еще когда мы учились в старшей школе, что хочу, чтобы мы… — Хино отвернулся, избегая смотреть в глаза, а Эрак наоборот вставал на цыпочки, чтобы увидеть темный взгляд Хино. — Эрак-сонбэ, я не собираюсь вас торопить. Эта коробка будет стоять на этом месте столько, сколько нужно. Крышка всегда будет открыта. Когда вы решитесь, вы можете в любой момент надеть его. Но, если вы не захотите, можете закрыть крышку — это будет для меня знаком что… Ну, в общем, давайте пить кофе. — Сгорая как рак, Хино подхватил пакеты и скрылся на кухне, демонстративно гремя посудой.       Эрак долго вертел в руках коробку с открытой крышкой, рассматривая ее со всех сторон. То, что раньше казалось всего лишь подростковой шуткой, оказалось реальностью. Так Хино был серьезен, когда говорил, что всегда хочет быть вместе с ним. Червячок недоверия мягко нырнул в мозг, направляя ему совсем не нужные сейчас картинки.       Я не встречаюсь с животными.       Фу, аппетит пропал.       Свининой запахло.       Картинки отрезвляют Эрака равно настолько, чтобы положить открытую коробку обратно на место, оставляя внутри его содержимое. Пока он мог позволить себе принять из его рук лишь черный кофе без сахара.              Теперь каждый день утро Хино начиналось с осмотра той самой полки, и было только три варианта развития событий: коробка открыта, но содержимого нет — значит, его приняли; коробка открыта, содержимое на месте — обдумывают; коробка закрыта — думать нет смысла.       Последующие годы Хино не раз признавался себе, что лучше бы коробка была закрыта, чтобы не видеть ее содержимое, аккуратно стоявшее в вырезке нижнего отсека. Почему-то открытая коробка причиняла ему больше боли, чем он думал вначале, ожидая, что открытой она будет недолго. Наверное, он заслужил это, потому как заставил страдать сонбэ в прошлом, потому что оставил в силу своей юности и глупости. Но ведь он теперь не тот юнец, без единой светлой мысли в голове. Годы, проведенные вдали от Эрака, закалили его, заставили повзрослеть, иначе он вряд ли был бы готов к серьезностям, связав свою жизнь с ним. Здесь Хино приходилось признать, что Эрак не доверяет ему, возможно припоминая прошлое, возможно, не доверяя именно ему, как мужчине. Но Хино не мог ничего сделать, боясь, что только надавит и спугнет сонбэ еще больше, отчаянно радуясь, что тот пока без боязни смотрит ему в глаза. Он продолжал ждать, когда же сонбэ решится и наконец… закроет коробку.              А потом, в какой-то из дней, спустя много лет, Хино проснулся и забыл посмотреть на коробку. Вместо нее он во все глаза уставился на взъерошенного, недавно проснувшегося Эрака, который каждое утро наливал себе кофе, а потом шел в гостиную, стоял, глядя на полку, думая, сможет ли сегодня дать ответ или отсрочит его еще на один день. В то утро Эрак до гостиной не дошел. Он почувствовал такую слабость в руках, что не смог удержать кружку с кофе — та упала, обрызгивая ноги горячим напитком.       — Боже, сонбэ, как вы?! — Обеспокоенный, Хино выпрыгнул из постели и оттолкнул приросшего к полу Эрака. Он присел на корточки, поднял вверх штанину, осматривая ноги Эрака. — Хорошо, что на вас длинные пижамные штаны, на кожу не попало. Вы не обожглись? Сонбэ?..       Хино поднял голову, глядя на Эрака снизу вверх. Перед его взором испуганные глаза сонбэ и выставленные вперед ладони с раскрытыми пальцами.       — Хино, у меня руки трясутся.       — Еще бы, вы так испугались…       — Нет, ты не понимаешь! У меня руки трясутся! — Страх сменяется отчаянием. Эрак с силой протирал руки, того гляди сломал бы, если бы увлекся. Хино медленно поднялся, рассматривая руки Эрака. — Хино, останови дрожь, пожалуйста, останови! — Безумным взглядом Эрак вперился в Хино, а тот почувствовал себя беспомощным маленьким ребенком, на которого по ошибке понадеялись. Понадеялись, но не доверились.       Коробка была надолго забыта.              Внутри Эрака умерло настоящее и будущее, когда он услышал одно слово, ставящее крест на его блестящей карьере.       Паркинсон. Слово, пришедшее из иностранных медицинских книжек. Слово, убившее Эрака и закопавшее его в стенах собственного дома.       Он не задумывался о проблеме, пока она не рухнула на его голову с огромной высоты. Легкая дрожь в руках была и раньше, что списывалась на усталость от интенсивных и частых тренировок. Тревожный звон колокольчика прозвучал слишком поздно. Единственное, что мог посоветовать врач, пить таблетки, слегка облегчающие приступы, однако предупредил, что все будет становиться только хуже.       Хино часто думал о том, что он ни черта не повзрослел. Вся его взрослость ушла во внешность, а внутри он трясся словно малыш, потерявшийся ночью в лесу. Внутреннее чутье говорило ему, что он не сможет ничем помочь сонбэ, когда болезнь начнет прогрессировать, он сломается быстрее под гнетом уже сломанного Эрака. А два разрушенных существа не смеют мечтать о помощи друг друга, втайне надеясь на поддержку извне.       Сломанный изнутри Эрак ломался и снаружи. Он часто просиживал дни на полу комнаты, тупо глядя на приставленный к стене лук. Столько раз тот спасал его душу, помогая привести ее в состояние равновесия и гармонии, а сейчас эта любимая вещь, как грязная клякса в тетради — не выведешь, разве что лист вырвать, после разрывая на мелкие кусочки. Желание разнести лук в щепки поднималось из самых темных уголков его души. То, что он любил когда-то, теперь становилось точкой его невыносимой ненависти, и, если ее источника не станет, его душе это, возможно, принесет покой.       Когда Хино вернулся из магазина, Эрак лежал на полу, на левом боку. В вытянутой дрожавшей руке он вертел обломки своего лука. Запястья были туго замотаны тетивой. Эрак не почувствовал тряску, не обратил внимания на холодные ладони, которые судорожно пытались развязать эластичный шнур. Эрак не смотрел в глаза хубэ. Он не хотел видеть их, ведь теперь единственное оружие, которое было способно уничтожить прошлое «я» и «прошлого» Хино, было разрушено им самим. Эрак больше не знал, как защитить себя от былого, надумай оно вернуться, а оно, почувствовав, что держащие его оковы распахнулись, стало появляться чаще, пока только отголосками, тихими словами, но беззащитный Эрак готовился к приходу его материальной сущности.              Более ничем не занятый Эрак, отказавшийся от себя самого, вернулся к прошлому «я» слишком быстро, не сопротивляясь. Проснувшись однажды утром, он заметил собственное отражение в распахнутом взгляде Хино: тот смотрел мимо него в окно, за которым стоял густой туман. В глазах Хино он увидел того монстра, о котором никогда не хотел вспоминать. Это дутое лицо, на котором пропадают глаза, огромные ладони, с трудом сжимающиеся в кулаки, это тело, когда-то выжимающее из себя колоссальную мощь, стало куском бесформенной, тяжеленной плоти. Эрак пуст внутри, как и его живот, издающий ужасные утробные звуки. Хино опустил глаза вниз, потянулся рукой к источнику звука, но одернул себя, так и не донеся ладони. Вместо этого он отвернулся, вздохнул так тяжко, словно на него навалился весь мир, а не какой-то там толстяк, приставленный в виде не совсем бесплатного бонуса, и поднялся, мягко спрашивая, чего желает сонбэ на завтрак. Получив в ответ ожидаемую тишину, Хино скрылся на кухне, специально громко хлопая дверцами шкафа и кухонной утварью, чтобы сдержать собственных призраков, рвущихся наружу.       Хино давно все вспомнил. Среднюю школу, кощунственные слова, сорвавшиеся с губ, фразу, которая, как он потом понял, стала в какой-то степени движущей силой, что привела сонбэ к луку, что сделала из него того, кого он всем сердцем полюбил. Нынешний сонбэ напоминал того, кого он облил грязью когда-то. Нынешний сонбэ не привлекал его физически, не заставлял себя любить. Нынешний сонбэ был жалок. Его не хотелось пожалеть. Он был жалок.       Хино не изменился. Он не вырос, не повзрослел, не поумнел. Он ценил лишь такую непостоянную вещь, как красота. Хино не жалел себя. Он тоже был жалок.       Его любовь к прежнему сонбэ была соизмерима размерами с маленькую вселенную. Нынешнему сонбэ он бы не дал и островка.       Хино хотел сбежать. Он думал о коробке, пыльно лежащей на полке, смотрел на нее временами, однажды даже руки сами собой потянулись к ней, чтобы закрыть, но что-то его остановило и он прошел мимо. Отчего-то он думал о «прошлом» сонбэ, которому сделал предложение, о котором мыслил и скучал и день и ночь. Он был смел и целеустремлен, его хотелось поддерживать, хотелось заботиться, и часто, раз десять в день говорить, как же им гордятся. «Настоящий» сонбэ был бесцельным куском лишней плоти, туманной оболочкой прошлого, которому не хотелось говорить слова гордости. Он был «другим» сонбэ, но он все еще оставался «тем самым». Это останавливало Хино от побега и от того, чтобы закрыть злосчастную крышку маленькой коробочки.              Он принес с улицы холодный воздух и красные щеки, когда бодрым шагом вступил в комнату, на ходу скидывая с себя пальто.       — Сонбэ, я принес вам кое-что!       Эрак не шевельнулся, только лениво перевел взгляд на Хино. Тот порылся в сумке и вытащил оттуда эспандер — ужасно холодный как и сам Хино.       Он опустился на кровать, взял большую ладонь в тонкую свою, поглаживая ее большим пальцем. Дрожь не унималась который день, вот и сейчас рука сотрясалась. Хино вложил в ладонь Эрака ручку эспандера и сказал:       — С этого дня мы начнем тренироваться. Я не позволю вам зарасти здесь пылью.       — Ты хотел сказать «жиром», — прошелестел Эрак, равнодушно отодвинув в сторону резинку-тренажер.       — Мы будем развивать ваши руки, — пропустив мимо ушей последнюю фразу, Хино поднялся и достал из сумки резиновые мячи и кистевые тренажеры.       — Не траться, Хино. Эти руки бесполезны. Когда-нибудь они вообще перестанут оставаться в состоянии покоя и тогда я их отр…       — Перестаньте! — Хино сорвался с места, не позволяя Эраку договорить, прижимая ладонь к лицу сонбэ. Он не знает, что тот увидел в его взгляде, но глаза Эрака раскрываются от ужаса, он пытается оттолкнуть от себя Хино, однако тот не думает отступать. Он всегда легко отказывался от Эрака, несмотря на собственные слова о любви и привязанности. Он оскорбил его однажды, бросил дважды. На что же он годен тогда, если вообще не пытается вернуть «прошлого» Эрака не только для себя, но и для сонбэ, и принять «настоящего». — Я больше не позволю вам себя разрушать.       — Признаться честно, Хино, я рад, что стал таким. Ведь это мое настоящее «я», от которого мне надоело убегать.       Хино молчал, давая себе слово признаться сонбэ когда-нибудь о том, что знает, что видел это его «настоящее» когда-то, им же надменно отвергнутое. Но сейчас он должен принять это «прошлое-настоящее» сонбэ. То, каким он стал, тоже часть сонбэ, та самая, которую он так любил.              Эрак каждый день грозился отрезать собственные руки, когда дрожь в них после занятий с эспандером возрастала в геометрической прогрессии. Хино сжимал его в объятьях после каждого приступа — болезни или собственной ярости. Он понял, что ему так не хватало тактильных ощущений, связанных с сонбэ, к которым он так сильно привык за долгие годы совместной жизни. Да и сам Эрак скучал, с каждым днем ужасаясь и в то же время ожидая объятий.       Тот лук, что он сломал — оружие против всех его внутренних монстров — стал забываться и постепенно вытеснялся из его памяти. Он не научился справляться со своими демонами, в частности с Хино из прошлого, который нет-нет, но мелькал во взгляде его хубэ, однако он старался доверять ему. Получалось плохо. Это не значило, что нынешний Хино его не заслуживал, просто… у Эрака не получалось.              После изнурительных тренировок от плечей до кончиков пальцев, Эрак чувствовал облегчение вкупе со щемящей, давно забытой усталостью. Эти занятия давали ему отдушину и действительно притупляли дрожь, о чем он не преминул сообщить Хино. Его хубэ как раз вернулся после работы и собирался в душ, но после прекрасной новости сжал Эрака в объятьях и поцеловал, как оно было раньше.       Оторопели оба.       Хино пришел в чувство первым и прикоснулся губами еще раз, словно проверяя себя и, заодно, и Эрака. Остановить его никто не пытался, обоим стало любопытно. Все давно забытые ощущения возвращались, но Эраку было страшно. Теперь он был другим, воцарением собственных кошмаров, где связанный по рукам и ногам Хино не видел, как ловко дурят ему голову.       Хино боялся, что остановится, сбежит. Его руки тряслись так, словно он заразился болезнью сонбэ, но преодолевая собственную дрожь, он продолжал целовать Эрака. Дрожь не отступала, лишь прибавлялась.       Той ночью Хино принял «нового» Эрака, а Ко Эрак на недолгое время вернул назад свои руки.       После, он научился врать о своем состоянии ради Хино, а тот в свою очередь принимал его ложь ради душевного спокойствия самого сонбэ, ведь так приятно было поддерживать иллюзию выздоровления и не обращать внимания на разбитые чашки, вырванные листы книг и дрожащие совсем не от холода руки.              Хино долго собирался признаться сонбэ о прошлом, извиниться за него. Сама мысль о его низком поступке в юности не давала ему покоя, съедая его изнутри, а когда собрался, зацепился взглядом за полку — крышка коробочки была закрыта. Вначале он не поверил своим глазам, даже решил, что это проделки его глаз, мираж, но то было правдой. Сонбэ, несмотря ни на что, принял решение, занявшее у него долгие годы. Хино тяжело вздохнул — и это после всех тех усилий, которые он приложил, чтобы принять сонбэ таким, какой он есть, заперев его «прошлого» далеко в собственной памяти.       Хино захотелось уйти. Он давно ждал увидеть крышку опущенной, надеялся на это давным-давно, и вот, когда думал, что все нормально, и вся эта затея уже не нужна им обоим, потому как и так хорошо, сонбэ бьет его самым сокрушительным ударом под дых.       Он долго собирал свои вещи, складывая рубашки настолько аккуратно, что даже непривычно — обычно сонбэ был таким аккуратистом. В тишине комнаты он решил, что сонбэ специально вышел из дома, чтобы не пересекаться с ним больше.       Они сталкнулись в коридоре. Увидев Хино с чемоданами, Эрак поинтересовался, куда тот собрался. Хино думал сказать, что это низко со стороны сонбэ так издеваться над ним, но заметил что-то странное на дрожащей руке сонбэ. Эрак перехватил взгляд.       — Эм… Знаешь, размерчик оказался маловат, ну я и сходил его переделать…       Хино бросил чемодан, бормоча что-то о срочном вылете на съемки, которое можно запросто отменить, напрочь забыв, что он уже много лет не работает в модельном агентстве в силу своего почтенного, для модели, возраста. Хино много лет, но он глуп как дитя, и, кажется, влюблен как мальчишка.              Они врут друг другу только о руках. Эрак бережет Хино, зная, как же ему тяжело приходится с ним. Наверное, он все же доверяет ему, в глубине души даже сильнее, чем ему думается.       Хино поддерживает его ложь, потому что не хочет, чтобы сонбэ переживал больше, чем нужно. Он уверен, что вместе они преодолеют любой кризис, и никакая дрожь в руках им не помешает.       Им обоим приятно думать, что это все из-за холода.