Как ты поступишь...

Пять лет назад. Граница бывшей пустыни Чиуауа.       Когда все боеприпасы и аптечки были собраны, а тяжелые рюкзаки оказались на плечах самых крупных людей отряда, Юнги тихо выдохнул, немного раздражаясь от нерасторопности взрослых. Ему всего двадцать, и остальные считают его чуть ли не внуком, за которым нужен глаз да глаз! А Юнги другого мнения обо всем этом, особенно, когда один из группы медиков, вызвавшийся добровольно, роняет единственный пакет с сухим льдом. Лидер всего отряда орал матом долго, с чувством и расстановкой, да так, что даже у Юнги уши в трубочку свернулись. — Кусок дерьма, — мужчина средних лет смело плюет юному медику в лицо и уходит, напоследок смерив ледяным взглядом Юнги, сидящего в тени разрушенного здания.       Парень дождался, пока тот уйдет, и тихо выругался словами, понятными только ему. Потому что в этом мире не осталось больше тех, кто смог бы понимать его язык. Он до сих пор будто не в своей тарелке, здесь все чужое и одновременно знакомое, и от этого хочется кричать, хочется проснуться. Но, к сожалению, Юнги не спит, хотя и должен был. Парень прикрывает глаза, когда поднимается ветер, разнося пыль и мелкий мусор по окрестностям пустоты. Что-то неприятно колет кожу лица, и Юнги морщится, вдыхает спертый воздух пустыни. Как он здесь оказался, в таких условиях, не то что временных, а жизненных, парень не помнит. Скорее всего, он был настолько обессилен, что не сопротивлялся, когда его тело, практически высушенное реальностью и недостатком причин, закинули в тубус вертолета, кажется, М-8. Юнги такие по телевизору видел когда-то, но не может вспомнить, из какой они страны. И эти мысли о его родной стране, о его родителях, любимом песике и недоеденном салате, который приготовила его мама, доводят парня до немой истерики. Все слезы оставались внутри, текли водопадами по уже мертвому сердцу, на лице лишь смирение и безнадежность. Его долго пытались привести в сознание, но ничего не помогало. Ему попросту не нужно было, чтобы его спасали.       Все началось около двух недель назад. Примерно тогда Юнги остался один и был найден отрядом таких же счастливчиков, как он. Примерно в то время планета Земля перестала существовать. Никто точно не знает, что произошло, ходило много разных слухов: и об инопланетном вторжении, и о случайной активации биологического оружия, и о неудачных играх больших политиков… На самом же деле, все было куда прозаичнее, — однажды утром люди просто больше не проснулись. Вот и все. Так думал Юнги, потому что сам хотел бы однажды не проснуться. Он не понимает, почему все-таки открыл тем утром глаза, а не ушел в странствие по другим мирам.       С самых малых лет ему настойчиво программировали мозг на то, что у каждого есть свое предназначение в этой жизни. Ему обещали показать, как выглядит дружба, любовь и счастье, но прошла одна четвертая его жизни, а познал он только боль и разочарование. И вот сейчас, когда по всему миру, во всех домах вечным сном покоятся люди, о каком предназначении может идти речь? Когда почти весь мир превратился в громадную ярко-оранжевую пустыню за одну ночь по неизвестной причине, а из живых существ осталась лишь горстка поцелованных удачей людей, которым не повезло проснуться?       Чуть больше сотни людей собрались вместе после катастрофы. Юнги не уверен, но здесь очень мало женщин. «Тяжело им придется», — думает парень. А еще постоянно следит за своим окружением, сомневается, косит взгляд на подозрительных людей и не доверяет даже себе, потому что единственный вопрос, который его мучает даже не тот, почему остались именно эти люди… Кто в здравом уме после такого сможет собраться с мыслями и начать поиски выживших по всему миру? Если Юнги нашли около недели назад, то буквально за шесть дней один или несколько человек смогли облететь полмира в поисках, вслепую, без какой-либо моральной и физической подготовки. Как? Мин не верит, ибо, будь он на их месте, сошел бы с ума. Потому что сам Мин Юнги не настолько сильный человек, каким он в глубине души считает командира своего отряда. — Чего расселся? Шевели булками! — Да, — почти громко ответил Юнги, забыв про то, что его так не понимают. — То есть, да. Иду.       Парень слишком погрузился в свои мысли, не увидел, как команда выживших двинулась вперёд, он вообще, кажется, потерял нить реальности, думая о своем. И он также не понял, почему сквозь шум песка и разговоры мужчин ему послышался тихий лепет на его родном языке. Снова. Он не знает, галлюцинации это, или разыгравшееся воображение, но шанс слишком мал, чтобы Юнги поверил самому себе. Прислушивается к ветру, пытается найти взглядом кого-то, а туманные, легкие, словно лепестки, слова все продолжали сотрясать сердце. Каждый раз паника не дает ему разобрать и звука, но, кажется, его незнакомец поет. Тонко тянет ноты, сливаясь с воздухом. Постепенно мелодия становилась все тише, и Юнги разметает, его сердце пропускает несколько мощных ударов, а тело покрывается мелкой неприятной дрожью. Именно такие моменты, казалось, меняют жизни, когда тело само ведет тебя вперед, утыкаясь в человека, что готов разбить и без того хрупкое сердце. И Юнги тянет, связывает по рукам и ногам, заставляя передвигаться осторожно и с опаской. Ему пришлось уйти почти в самый конец колонны, чтобы увидеть хотя бы мираж от жары и чьих-то пустых разговоров на английском. Он никого не нашел. Снова. Это всего лишь призрачные надежды гуляют вокруг, создавая иллюзию его собственного голоса. Юнги плохо, его конкретно рвет изнутри от таких моментов, но готов поклясться, что слышал. Здесь больше сотни человек, он совсем недавно к ним присоединился и не знает всех поименно. Вообще больше ничего и никого не знает. Лишь думает, много и долго.       Все города, поля, леса и океаны, со слов тех, кто пролетал над миром после катастрофы, замело песком. Замело даже человеческие судьбы. Откуда этот песок в таких количествах, и почему даже многоэтажные здания были наполовину разрушены, непонятно. И нет никакой информации, остались ли еще выжившие группы людей. Потому у этого отряда нет конечной цели, нет плана действий, нет мыслей о будущем, мало еды и воды, как и жизненных сил. У них нет веры. А во что верить, когда ничего не осталось? Все, ради чего люди работали, учились, ради чего жили, — исчезло. Растворилось в цвете песка мировой пустыни. На границах когда-то бурлящего жизнью мира, может, и остались чьи-то мечты, полуразрушенные и дряхлые, но к ним никто уже не стремится. Никто из команды не знает, куда и по какой причине они направляются. Они просто двигаются, напоминая себе самим, что живы. Но Юнги не согласен с этим. Юнги мертв. Он считает себя одним из тех, кто должен был не проснуться, кто должен был навечно остаться в своем доме. Более того, так думают практически все, кто находится рядом, но никто не осмеливается сказать это вслух. Никто не сможет признать, что все здесь уже давно обречены.       Юнги в который раз бьет себя мысленно по лицу, чтобы дурные мысли не лезли в голову, и смотрит под ноги. Песок. Пыль. Черные ботинки и тонкие сухие разломы. Парню кажется, что так выглядит его душа. Ему осточертело смотреть вниз, он поднимает глаза и осознает, что уже темнеет. Отряд продолжает идти, впереди едет несколько машин, высоко в небе вертолет шумит своими крыльями, и прохладный ветер, смешанный с грязью, снова грубо касается лица Юнги, будто давая пощечину. Что они планируют сделать? Почему лидеры не останавливаются? Неужели надеются за ночь отсеять слабых? Юнги в бешенстве. Он готов закопать заживо главу отряда.       Спустя несколько часов пути терпение блондина кончилось окончательно, и он уже начал пробиваться вперед сквозь толпу полуживых трупов. Внезапно все останавливаются, машины перекрывают ход, а вертолет приземляется рядом. Юнги бьет дрожь от этой ситуации. — Привал! — кто-то далеко впереди басит, и толпа оживленно выдыхает.       Парень сам не заметил, как опустился на корточки и спрятал голову в коленях. Вокруг мнимо кипит жизнь, все что-то делают, копошатся, переговариваются, кричат. А Юнги плохо. Ему нужно научиться доверять хотя бы кому-то, иначе долго он здесь не проживет. Если это, конечно, можно считать жизнью. Он в подгруппе помощников. Это значит, что бегать придется много и быстро. Начиная от готовки и заканчивая расстановкой палаток и осмотром людей. Юнги в этой адовой группе не по собственной воле, естественно. Великодушный лидер почему-то сразу решил, где он будет трудиться, посмотрев на парня лишь один раз. Мин не в восторге, но это хоть как-то спасает. Правда. Если бы не эта изнурительная беготня, он честно не выдержал бы и отправил на тот свет не только свою душу, но и всего отряда. Почему? Потому, что бессмысленно. Все для Мина стало угнетающим, каким-то искусственным до такой степени, что мысли о смерти и ее значении все больше заполняли светлую голову парнишки. Иногда они доходили до абсурда со стороны его прошлой жизни, а иногда зацикливались на правильном решении по причине нынешних обстоятельств. Если он умрет, будет ли в этом хоть какой-то смысл? Существует ли этот смысл вообще? Теперь Юнги не знал ответа.       Еще Мина спасала музыка. Он был весьма грубой и черствой натурой, потому и песни в его плейлисте просто по-прежнему наполнены матом, сарказмом и чёрным юмором. Но и в его любимой музыке, и в характере Юнги, и даже в весьма смазливой внешности, можно было найти что-то цепляющее. Это то, из чего состоит человек, и оно кажется ему самому прекрасным, — когда ты тот, кем на самом деле являешься, когда не притворяешься. Юнги вставляет черные затычки в уши, включает свой любимый и единственный плейлист на плеере, поставленный на вечный повтор, и в голове, уже обыденно, бегут строчки знакомого текста. Он поднимается с колен, прикрывает глаза. Биты бьют по вискам, губы непроизвольно шепчут отрывки фраз, и пальцы так норовят постучать по твёрдой поверхности в такт мелодии. До него никто не дотрагивается, даже случайно, даже в суматохе сборов. Здесь не принято контактировать друг с другом. И в такие моменты Юнги благодарен. Не знает кому и за что, но благодарен, потому что хоть ненадолго, но он остается в своем собственном мирке.       Когда небо превратилось в темно-синее море, на планете Юнги во всю горели огни, резвистыми линиями искрился костер, вокруг которого уютно расположились люди, летала громкая музыка разных народов, в разном исполнении, и только в живую. Это единственное, что Юнги любил до одури в этой кунсткамере. Он любил смотреть, как люди пытаются быть счастливыми. И потому, как грустно и искренне смеются люди, у которых все отняли, хочется самому поверить в лучшее. Атмосфера праздника, теплых и домашних посиделок окутывает и тело, и душу каждого, кто сидит вокруг пламени; тех, кто в пластиковом стаканчике с красным сухим вином ловит блики звезд в небе и искр в глазах. Юнги гипнотизирует яркое горящее солнце, личное для их отряда, и не замечает, как начинает подпевать, не зная текста песни. Скомкано, но он улыбается. Нотки инди-рока, смесь с западной попсой, что-то непривычное для азиата, но так сильно трогает за душу, что невозможно тянет даже потанцевать. Он не танцует и не поет, вообще, никогда, просто наслаждается этим редким моментом, когда около шестидесяти человек поют в унисон незнакомую песню. Никто и не заметил, что вокруг костра уже несколько минут кружится паренек. Никто, кроме Юнги.       Губы приоткрываются в немом восхищении, когда светлый юноша делает один плавный шаг, глаза сжимаются в узкие линии, когда он взмахивает тонкой рукой, разрезая воздух, Юнги млеет, когда звонкие колокольчики на платке, обвязанном вокруг пояса, бьются друг о друга и создают новую мелодию. Незнакомец танцует. Он улыбается и вырисовывает телом узоры, от которых у Мина светятся глаза. Изгибы тела юного на вид танцора открывают в сердце парня все тайные двери, а взгляд из-под русой челки заставляет замереть и не дышать. Впервые в жизни не может дышать. Он не хочет дышать.       Музыка затухает, но свободное падение юноши не прекращается, он продолжает двигаться под собственный ритм, ловить шепот окружающих, не глазами: они уже давно прикрыты пушистыми ресницами, а телом. И Юнги кажется, что это его он искал в толпе все это время. Даже если он не говорит на его языке, даже если не поймет ни слова, Мин все равно хочет к нему подойти. Секундное явление, случайно брошенный взгляд и намеренный вдох, предназначенный лишь ему, и в сердце Юнги запело новыми красками прежде неизвестное чувство, которое совершенно точно должно разбить вдребезги его хрупкое мировоззрение. Юнги просто знает это. И Юнги идет к нему, добровольно, пропуская ток по венам с каждым шагом. Незнакомец улыбается, не оборачиваясь, но Юнги просто чувствует. Мин очень хочет, чтобы его кто-нибудь остановил, задержал, отрубил ноги или просто дал по лицу, потому что он не должен за ним идти. Он должен бежать от него. Юнги думает, что пьян, и глаза заполняет мутной дымкой, словно песком города, но он не притрагивался к своему напитку за этот вечер ни разу. Туман в его голове означает лишь одно. Всему виной странный незнакомец, ведущий его все дальше в пустоту. Парень впереди расправляет руки, но Юнги мерещится совершенно иное. Ветер раскрывает заслонки душ, и свободная светлая рубаха на парне распахивается, не сопротивляясь силам природы, а Юнги видит крылья. Белые, огромные, незримые для обычных людей. Юнги не считает себя особенным. Ему просто повезло. Потому что крылья есть у всех. Вот только у Юнги они черные. — Как тебя зовут? — Юнги вполне очевидно прочищает горло, убирая сухость во рту. Конечно же, это не помогает.       И парень не отвечает. Молчит. Белая ткань еле колышется на его плечах, а выгоревшие добела прядки волос непослушно растрепались. До Юнги вдруг доходит, что его незнакомец до сих пор танцует. Мыслями, скользящими по губам, пальцами, что бегают по воздуху в поиске инструмента. Юнги не танцует и не поет. Он просто наслаждается этим редким моментом, когда реальность Мира граничит с фантазией Вселенной. И никто их уже не заметит. Юнги расправляет свои крылья рядом с незнакомцем и тонет взглядом в сухом песке под ногами, втягивает горький, жаркий воздух до такой степени, что в лёгких не остаётся места. Зной отныне вечной летней ночи ласкает шершавую кожу пальцев, осыпает мелкими иголками веки, и оба, хоть и не признаются вслух, но прекрасно знают это чувство. Они хотят улететь, не имея настоящих крыльев, хотят разбиться, не умея падать.       Незнакомец смотрит вдаль, туда, где уже нет ничего, кроме пустоши. Юнги смотрит на знакомого, туда, где есть сверкающая улыбка. Наконец на него смотрят огромные чёрные глаза в ответ, скользя вдоль искусанных губ. И вот, они ловят усмешки друг друга, пряча свои крылья. — Ким Тэхен, — он заправляет тонкими длинными пальцами мешающие пряди за ухо, открывая вид на пейзаж, который Юнги никогда прежде не видел. — Невозможно, — в горле встает ком.       Непонятная обида завлекает в омут. Юнги не верит. У него горят глаза, а ресницы смахивают свежую росу. И только Мин убежден, что это от сильного ветра. — Откуда ты? — Из Тэгу. — Я тоже, — и голос предательски ломается, звенит высокими нотами безграничного мира.       И Тэ улыбается. По-новому, кажется Юнги, но потом понимает, что с его губ не сходила улыбка, что Мину просто с каждой секундой она кажется более живой. Парень невесомо щекочет нового друга своим вкрадчивым шепотом, и у Юнги вдоль спины сыпется дрожь. Его голос проникает внутрь, куда-то в область грудной клетки, в толщу подсознания, глубоко зарываясь в памяти. Почему-то Юнги хочет навсегда запомнить его голос, его профиль, его крылья. И он судорожно сохраняет уже почти родной образ, всматриваясь в плохо освещенный профиль справа. Под монотонный вздох Тэхена, Мин наконец переводит взгляд туда, где сейчас летает Тэ, где-то там, в пустоте прошлой разрушенной жизни, над его родным домом, над душным миром. И Юнги гуляет рядом, под тенью птицы, что высоко парит над облаками, в ожидании, когда та упадет. — Ты тоже пьян, — скорее как утверждение, Ким смотрит вновь на него, и Юнги кивает, издает короткий звук и поджимает губы. — Но ты не пил. — Ты тоже.       Диалоги получаются сухими и едкими, под стать их новому климату. И потому в этих редких фразах и движениях бушует океан чувств и невысказанных мыслей. В их молчании гораздо больше смысла и еще больше слез, чем во всем этом мире. Эта связь больше, чем сама Вселенная. И им обоим от этого не по себе. Особенно Юнги. — Почему ты танцевал? — Я люблю… — блондин запнулся, вспоминая. — Танцевать. — Ты любил танцевать. — Мы все что-то любили, — он обернулся в сторону шумной компании.       Темно-рыжий свет костра отражался на его скулах, бегал по щекам и носу, и Юнги это нравилось. В его глазах полыхает огонь, чистый и яркий, и Юнги открыто любуется этим, успокаивая желание подойти ближе и вглядеться. Ему бы утонуть в его внутреннем пламени, но он скорее уничтожит его. Ведь всех с детства учили, что открытый огонь нужно незамедлительно тушить, потому что он может оставить сильные ожоги. Но, кажется, Юнги — самоубийца, жертва, мазохист, волонтёр, кинувшийся в самое пекло без раздумий.       Тэхен не хотел идти обратно, пропустил мимо ушей слова Юнги о том, что там тепло и весело, взамен он предложил ему потанцевать здесь. Юнги долго пытался отказаться, фыркал и с насмешкой крутил головой, смотря прямо на Тэ, прыгающего вокруг маленьким светлячком и смеющегося со всей душой. Он же стоял как вкопанный, пока чья-то нежная рука не увлекла за собой в танец, вырывая парня из его вымышленного круга. Юнги противится, но не позволяет своему запястью выскользнуть из ладони партнера. Его кружат, нелепо и неумело, тянут в разные стороны и вытаскивают из самого нутра тонкие нити интереса. Юнги кажется, что музыка вдалеке никак не влияет на движения друга. Потому что по ушам бьёт живая, энергичная сальса, а в пальцах Тэ сейчас течёт медленный, спокойный вальс. Он сейчас похож на течение реки, спокойное для умеющих плавать, но для тонущего Юнги — очень сильное. Он, черт возьми, не танцует, и даже не поет, — Мин никогда этого не делал. Но руки повторяют движения нового знакомого, ноги стаптывают до темноты сухую землю, губы раскрываются в узкой улыбке, а сердце начинает биться быстрее. У Тэ горят глаза, а у Юнги пожар в области груди, который нельзя тушить.       Теперь и Юнги не обращает внимания на быстрые нотки музыки вдали, но расслабиться ему невозможно. Его сковывает, когда Ким оказывается слишком рядом, перехватывает ладонь Юнги и кладет свою на его плечо. Он в панике. И Тэ видит это, смеется, заливисто и громко, кажется, перебивая даже песни отряда. Мин чувствует себя бесполезным, ему впервые хочется научиться танцевать. — Ты ведешь, — слова падают на самое дно души, и Мин хочет убежать. — Просто чувствуй, не бойся.       Но страха нет. Есть густой туман в голове под названием «Ким Тэхен». Там, где он его касается, кожа плавится, образуются черные дыры, взрываются фейерверки, и Юнги осмеливается сделать шаг. Тэ подаётся в сторону, вслед за его рукой. Ему кажется, что смотреть в глаза Юнги — смертельно опасно, и потому блондин не отрывается ни на секунду от них, слепо доверяясь неумелому партнеру. — Прости, — Юнги поднимает виноватый взгляд, когда очередной раз наступает Тэхену на ногу, и ловит мимолетное смущение на щеках друга. — Все хорошо, просто держи меня крепче.       И Юнги держит. Сжимает хрупкую ладошку и осторожно, будто под прицелом, опускает вторую руку на его поясницу. Парень хихикает, чувствует тепло где-то внутри. И опускает взгляд, понимая, что, кажется, уже несколько раз погиб.       И только Юнги не понимает, честно, что происходит. Зачем он зацепился за остатки надежды, зачем пошел за Тэ? Сводит с ума собственная глупость, потому что ненормально так быстро и крепко к кому-то привыкнуть. Но издалека доносятся неразборчивые фразы на английском, грубые и чужие, и до него наконец доходят причины его помешательства. Ему просто нужен был тот, кто поймет. Ему всегда нужен был человек, который просто будет рядом. И Юнги перекрывает кислород, когда Тэхен, к великому сожалению, оказывается именно таким человеком и именно в таком мире. И ему не нравится это. Мин чувствует, что обманывает и себя, и его, бессмысленно и беспощадно тешит приятной надеждой на лучшее. Ему не нравится, что Тэ смотрит на него так, словно он и есть весь этот мир, словно сейчас существует в его глазах только неуклюжий Мин Юнги. Люди слишком лицемерны, эгоистичны, глупы и наивны. Юн понимает это, потому что сам такой, как бы он не отрицал искренности в их знакомстве, все равно подсознательно продолжает восхищаться человеком напротив. А когда Ким упирается тёплым лбом ему в грудь, Юнги вздрагивает. И вдруг забывает, что они просто пленники этого нового мира и всеми силами пытаются спасти друг друга от одиночества. Криво и так, как они только могут, но стараются. Юнги прикрывает глаза, потому что не хочет смотреть. Он хочет чувствовать, как и говорил Тэхен.       Впервые в жизни Юнги в присутствии другого человека молчит. И ему это нравится. Ему нравится держать чью-то руку в своей, нравятся эти монотонные движения, нравится, как свистит ветер, нравится искать созвездия в глазах Тэ, нравится его терпкий аромат, — естественный запах; нравится россыпь темных родинок на кофейной коже. Ему нравится он. А Киму нравится ловить яркие блики костра на кончиках пальцев, на кончике носа, который морщит Юнги от ослепляющего солнца, на кончиках ресниц партнёра. Они растворились в собственном мире на несколько часов, шатаясь из стороны в сторону на одном месте, но им казалось, что прошла целая вечность. Вокруг них уже появилась неглубокая ямка, вытоптанная ими же, а грязь от ботинок смешалась с песком. Солнце уже давно зашло за горизонт, люди около костра начали расходиться по палаткам, а юноши, нашедшие в черноте ночи и звездах чужих глаз что-то похожее на дом, так и не рискнули обнять друг друга. Им бы поменять инерцию тел, остановить вращение планеты или прекратить взрывы на поверхности сердца, но в их общем пространстве тепло и уютно, и отпускать — подобно смерти. — Я очень пьян, — не лишнее в их тишине, это осознанное.       Юнги больше ничего не говорит, только думает, что в нем градусов сорок, не меньше, и с утра точно будет жесткое похмелье. Он действительно опьянен и чувствует, как дышит через раз Тэ, и сходит с ума. Он что-то говорит, а Юнги глотает его слова будто крепкий алкоголь, осушая до дна. Выжат на максимум. Движения все медленнее, и Тэхен опускает руки, а у Мина внутри температура упала до минус тридцати. Им нужно прощаться.       Он в последний раз касается пальцев Юнги и отходит. Колокольчики на его талии мелодично звякнули, отозвавшись в голове у разбитого парня острой точечной болью. С каких пор стало так неприятно прощаться с человеком? Мин плавно поворачивается в его сторону, и руки наконец падают, освобождаясь от полюбившегося за короткое время положения. Тэхен уже не смотрит на него, снова витает где-то высоко, там, где его никогда, никому не достать. Мелкими шагами они рвут связь друг с другом, направляются к лагерю, явно без энтузиазма. Тэ пинает носком ботинка какой-то камушек, и Юнги почему-то представляет себя на его месте. Чувствует, что его швырнула сама жизнь так же, как Ким этот дурацкий камень. Внезапно парень впереди останавливается. Ветер насквозь продувает им обоим спины, но ни один не шевелится. Юнги ждёт. Тэхен думает. — Как ты поступишь, — фраза Тэ обрывается, а его низкий голос набирает высокие ноты. — Если я захочу умереть от твоей руки?       Он стоит вполоборота, смотрит сквозь растрепанные волосы на Юнги. Кажется, Мин окончательно потерял связь с любыми мыслями, потому что нечестно, подло и до крови на губах обидно слышать такое. Невозможно страшно слышать такое. И Юнги вдруг действительно стало не по себе. Когда к нему вернулось сознание, с уст почти слетели слова, которые, возможно, могли бы спасти даже самого безнадежного самоубийцу. «Ты нужен мне, я не справлюсь один в этом гребанном мире». Шепотом, в такт прохладному ветру, Юнги расходится в улыбке и произносит: — Нет.       Тэхену кажется, что Мин превращается в ветер, когда вместо ответа — шуршание и сомкнутые губы. Тэ не слышал его голос, он видел. Видел его безразличное выражение лица, его сжатые в кулак руки и внутренние метания. Он знает, что вопрос не из лёгких, даже неуместных, но Юнги понимает. Им сложно думать об этом, эти мысли противоречат самой жизни, они неправильны и опасны. Еще опаснее сейчас ответ Юнги. Он много раз сам хотел умереть, жалел, что остался, представлял, как разбиваются о скалы его последние слова. Он думал, но решимости сделать это никогда не было. Юнги впервые видит, что кто-то ненавидит жить в этом мире больше, чем он. Мин абсолютно точно не знает этого парня, кто он на самом деле, почему так тянет и скручивает в узел внутренности от каждого его слова, он не знает. Этот паренек ему нравится. Как человек, как неразгаданная личность, ему нравится, как он выглядит и говорит, как танцует и смеётся. Он рад, что встретил его именно сейчас. Ведь если бы их знакомство произошло намного раньше, возможно, еще в их городе, до случившегося, Юнги признает, вряд ли обратил бы внимание на такого парнишку. Задай он ему этот вопрос тогда, Мин бы ответил прямо и спокойно, что тому пора в психушку. Но сейчас он колеблется, пытается придумать хоть что-то похожее на ответ. И ему это почти удается. Юнги приходит к единственно-неправильному решению. «Я исполню твое желание», — уже чуть не слетело с его губ, но Тэхен останавливает его, будто чувствуя. И смеется, грустно и громко. Так, что Юнги дрожит внутри всем своим существом. — Шутка.       «Смешно, правда», — думает Юнги и натянуто улыбается в ответ, пролетая тенью мимо напуганного, дрожащего от холодного ветра Тэ. Ему больше нечего сказать. Ему ничего больше не хочется говорить. Ему впервые хочется плакать.       Утро ещё долго не хотело наступать. Юнги не спится, он не может унять дрожь до самых глубоких созвездий на небе, пока через тонкие стены его тесной палатки не пробирается утреннее солнце. Почти всю ночь Юнги смотрел будто сквозь тканевый купол, старался разглядеть где-то за ним мерцания других миров. Он лежал, укрытый ночным воздухом, тонким пледом и болезненными мыслями. Мин думал о своем смысле. Таком маленьком и глупом смысле, которого нет. Не было. Юнги не предполагал, что смысл может появиться так не вовремя и безрассудно. Отрывая парня за волосы от земли и взмывая вверх, душа Юнги стонет, падает куда-то в вечную пустоту и кричит. Так сильно, так громко, что тело трещит по швам. Юнги начинает жалеть о том, что просил у неизвестности друга, когда вспоминает свои постыдные попытки танцевать. А когда перед глазами вместо темно-бежевого полотна мелькают абсолютно все эмоции Тэхена, его беспечность и белые крылья, Юнги невыносимо клонит в сон. Он успокаивается, когда рядом светловолосый незнакомец, хоть это и неправильно. Во сне он долго и с интересом кружился вместе с Тэ в очень странном, проникновенном танце, по-настоящему улыбался и жил. В ту предрассветную ночь, в том чистом воздухе снов они вместе рассекали небо над песчаной пустыней, задевали пальцами белые облака и почти дотягивались до луны. Тем утром они оба сладко улыбались сквозь сон, морщась от первых солнечных лучей нового дня.       Лидер отряда безбожно проспал общий подъем, потому что явно перебрал вчера вечером у костра, и потому вид у него был, так скажем, не самый привлекательный. Он выскакивает из своего шалаша и весь отряд, уже давно собравший рюкзаки, начал хохотать. Странно, что никто не начал смеяться над Юнги, потому что выглядел он в раз пятьдесят хуже. А ведь он даже не пил, в отличие от командира. И Юнги бы позавидовал ему, если бы его так никто и не заметил. Но один человек все же смог вогнать Юнги в краску. Тэхен прибежал с другого конца лагеря, лишь чтобы увидеть Юнги. А точнее его мешки под маленькими глазками, свирепый взгляд и торчащие в разные стороны светлые волосы. Тэ вытирает слезы от смеха, сгибается вдвое перед смущенным Юнги, пока тот плетется ленивыми шагами с кружкой и зубной щеткой к одной из очередей за водой.       «Что не так с этим парнем», — думает Юнги, наблюдая, как тот падает на землю в истерике. Похмелье — это ни черта не смешно. И в том, что Мин выглядит как бомж, тоже ничего веселого. Он закатывает глаза и отворачивается, когда Тэхен останавливается на секунду, а потом снова заходится в диком смехе. А Юнги слишком лень что-то отвечать. И ему неважно, что удивлённые взгляды толпы переместились на его персону. Потому что смех нового и единственного друга — это лучшее, что могло быть с утра пораньше для ворчливого Мина. Пожалуй, это лучшая причина для его доброй усмешки.       Около недели потребовалось такому тяжелому случаю как Юнги, чтобы максимально расхотеть избить этого мальчишку за очередной звук. Для него это невообразимо и неправильно, так быстро привыкать к шуму рядом, но настырность и сказочность Тэхена делают свое дело, не отпускают мысли Юнги ни на секунду. Он такой воздушный и свежий, жаркий и приторный, всегда разный, всегда рядом и часто смеётся, разгоняя серые тучи над мрачным Мином. Такие люди как Тэ пугали парня в прошлой жизни, но сейчас, когда время замедляется для них двоих, когда глаза в глаза часами, без лишнего вздоха… Сейчас Юнги понимает, что зря. Вся его жизнь вдали от людей, грубость, недружелюбность и напускная язвительность, все это меркнет под лучами солнечного парнишки.       Еще около четырёх дней ушло на то, чтобы подпустить Тэхена ближе. Ведь он следовал за ним повсюду. Хоть идти было некуда, хоть Юнги и умудрялся раз за разом теряться в этой пустоте, он не унимался. В очереди к цистернам с водой стоял рядом, весело отбивая свой собственный мотив песни пальцами, по плечам Юнги. На сборах он помогал, собирал рюкзаки детям и женщинам, таскал по просьбе Юнги потерянные вещи. На завтраках Тэ тоже был рядом, сидел прямо напротив Юнги и систематично таскал еду из его поломанной металлической миски, еще и с таким переизбытком радости и коварства, будто маленький хитрый зверек стащил что-то и спрятал к себе в норку, чтобы там до конца жизни радоваться своей пакости. Юнги он казался именно таким: наглым и бессовестным ребенком. И от того юноши, который той первой ночью буквально вскружил ему голову, не осталось даже намека на присутствие. Испарилось, исчезло, разнеслось ветром по окрестностям пустых улиц, растворилось в звездах, которые Юнги разглядывает ночами. Он не понимает, почему Тэ ведет себя обычно, хоть немного и наигранно, но без сомнений. Почему Ким улыбается так, словно он счастлив? И почему сам Юнги ничего не спрашивает и не пытается даже казаться огромной стеной рядом с ним? У обоих чувство, что ничего не случилось, что время, которое они провели вместе, было просто сном. Глупым, милым и грустным сном, из которого никто не хотел выходить. Тэхен по-прежнему думает, что это все чертов сон, и они с Юнги до сих пор танцуют под звездным черным морем медленный танец. Но Юнги начинает понимать, что это не сон, а реальность. И такая реальность нравится. Рядом с Тэ он не жалеет, что проснулся.       Время шло, а поход в неизвестность безымянного отряда продвинулся далеко на Север. Запасы воды и продовольствия лидеры смогли восполнить в одном из городов, который встретился по пути. Поиски выживших там ни чем хорошим не закончились. Настроение отряда резко опустилось до нуля, последние капли надежды ещё плескались где-то на дне, но их было даже меньше, чем женщин в этом мире. За все это время никто не спросил, куда идет отряд, что они должны искать, ради чего жить? Все это время Тэхен, словно преданный песик, крутился около раздраженного Юнги и глупо шутил, часто звал потанцевать и даже спеть. А во время отбоя, в глубокую ночь, светлый паренек бежал через весь лагерь и тихо прокрадывался в палатку друга, плюхался рядом и прижимался своей спиной к спине Юнги, чтобы было хоть немного теплее. Юнги не подавал виду, но он знал, что Тэ приходит каждую ночь и уходит под утро, как только его лица коснутся первые лучи солнца. И за завтраком они ни слова друг другу не говорят, болтают о родном городе и местах, где они были, о лидерах отряда, об оставшихся девушках, о погоде (хотя о чем здесь можно говорить, если только о повышении температуры и промерзлом песке, который сыпется с неба все чаще). Они рассказывают обо всем, кроме самого главного, — будущего. Эта тема по умолчанию запретна, она не произносится вслух и не мелькает в мыслях не только у них одних, но и у всего отряда.       Юнги не хочет признавать, точнее, ему просто больно, но каждый раз всматриваясь в красоту Тэхена, он думает, как было бы прекрасно, будь у них двоих будущее. Но Мин поспешно прогоняет эти горькие мысли каждый раз, потому что Тэ все это видит, замечает, понимает. И молчит.       Юнги все чаще ловит отрешенные взгляды Тэхена, все реже чувствует его руки, обнимающие глубокой ночью, и все громче слышит молчание со стороны друга. Ему это не нравится, он привык к жизнерадостному парню рядом. Если тот и бывает грустным, то только из-за какой-нибудь чепухи, например, малого количества песка на палатках или слишком холодной еды в своей тарелке. Но такие пустяки долго не задерживаются в его сердце. Однако, Мин теперь достаточно знает его, чтобы понять, что дело тут не в чьей-то красивой заколке, которую Тэхен тоже очень внезапно хочет (без понятия, зачем).       Юнги замирает вместе с сердцем, когда этот сумасшедший не приходит на завтрак. Будто в густом тумане, без путеводителей и страховки, блуждает в собственных дурных мыслях, а затем вскакивает с места, роняя свою еду. Внутри него все кричит, что нужно найти этого идиота, Юнги жизненно необходимо смотреть на него и тихо радоваться его улыбке. Он наконец осознает, что все это время было за чувство. И от того бежит быстрее. Проверяет все палатки, заглядывает к командиру и знакомым Тэ, но те лишь качают головами. Где он, какого черта здесь творится? Какого черта творится с душой Юнги? Он стоит посреди лагеря, словно разбитая стеклянная кукла, пропуская через тело неслабую вибрацию ветра и своих внутренних слез. Он прислушивается, как и тогда, когда смог найти его. И сейчас сможет найти. Точно сумеет. Разговоры о пустыне, о еде, о боли, о непроизносимом и о море. Синем, огромном и недалеком. Юнги просто замыкает, кидает на холодную землю лицом вниз. Совсем недавно отряд подошёл к берегам Калифорнийского залива, но никто из команды так к нему и не осмелился сходить. Потому что теперь это не водное безграничное пространство, а песчаная пустыня. Но для таких придурков, как Тэхен и Юнги, оно по-прежнему ярко-лазурного цвета и дышит хорошими воспоминаниями. Мин спотыкается, падает на ровном месте, вгрызается пальцами в песок и срывается на бег.       До бывшего пляжа пешком минут тридцать, поэтому, скорее всего, Тэ ушел ещё ночью, — любоваться океаном маленьких светящихся медуз, он уверен. На секунду Мин жалеет, что не застал такую красоту вместе с ним, но быстро приходит в себя и ускоряется. Требуется чуть больше десяти минут, чтобы добраться до моря и упасть замертво, пытаясь отдышаться. Юнги чуть не умер, когда в голову ударили тридцать градусов жары, а дыхания на такой быстрый бег нет и никогда не было. Впрочем, сейчас была причина. Глупая, надоедливая и безрассудная, которая сидит на раскаленном камне у самого края зыбучих песков. Если бы не состояние Юнги, он бы уже уничтожил эту занозу. Но Тэ оборачивается, смотрит и смеется. Слишком безрадостно и отчаянно, собирая последние свои искры, и его голос вскрывает грудную клетку бедного Мин Юнги. Он зол, но все же решается сделать шаг ему навстречу, стряхивая с головы сухой песок. И садится рядом, не слишком близко, и дышит через раз, жмурится от жара кожи своей и своего друга. — Ты бежал сюда?       Теперь молчит Юнги. Раздраженно выдыхает и отворачивается. Он зол и обижен. Не только на себя за то, что не уследил, но и на Тэхена, этого сказочного идиота. Он просто взял и ушел, без слов и жестов, даже не подумал, Мин уверен, сообщить. Теперь парень понимает причину своей раздраженности, прекрасно чувствует, как разъедают переживания его ранимое сердце. Да. Юн теперь совершенно точно знает, что и к кому он чувствует. Поэтому и мечется, поэтому так сильно волнуется и охраняет. У него впервые в душе расцвели песчаные просторные дюны, а сердце беспробудно кричит лишь одно имя. Тогда он понял, что погиб. Тэхен же понял это в их первую встречу. — Тебе нравилось море? — Безумно, — усмехаясь, встряхивает головой парень, ловя себя на мысли, что примерно так же он ответил бы на вопрос, как он относится к Тэ. Юнги немногословен, но для него почему-то хочется сочинить даже историю этого старого мира. — Я никогда не был на море. Видел лишь на картинках. — Я… — незаметно начинает Юнги. — Был на пляже лишь раз, с родителями в детстве. — Насколько то море прекрасно? — Тэхен щурит глаза от песчаного ветра и задумывается, представляет то, что видел Юнги когда-то. — Море, — зачем-то поворачивает голову в сторону Тэ, на секунду замолкая. — Оно удивительно. Тихое и шумное, завораживающее и обычное. Оно тянет к себе, будто предлагает окунуться на самое дно, но вместе с этим устрашает и давит своей глубиной на виски. Мне очень нравилось наблюдать за стаями прозрачных медуз во время шторма, — Юнги мягко улыбнулся. — А ночью, когда я в тайне от родителей сбегал к берегу, они светились яркими пятнами. Представь, — осмеливается прислониться плечом к Тэхену. — Будто ночное небо взбушевалось громкими разноцветными волнами и перелилось за свои границы. Ночью казалось, что я мог потрогать небо и звезды, если только протяну руку. — Волшебно… Правда, это удивительно. Я бы хотел тоже это почувствовать, — Тэ смиренно выдохнул и опустил голову на чужое плечо. — Когда-нибудь и мы увидим океан.       Юнги не мог ничего возразить. Он еле сдерживал рвущийся наружу тайфун, а кожа на оголенном участке жгла своим немым бездействием и раскаленной проволокой его волос. Но он мог пообещать самому себе. Беззвучно, отгоняя вечную жару и сомнения над макушкой милого паренька движением кисти. Они обязательно увидят бескрайнее бирюзовое полотно, вместе, потому что Юнги больше не позволит ему уйти в свое одиночество.       Часы летели вперед. Минуты разметали окрыленные мысли Юнги по пустынным улицам чужих миров, оставаясь едкими невысказанными фразами в уголках сухих губ. Тэхен рядом, и Мину кажется, что больше ничего не существует, больше ничего не требуется. Лишь его монотонное сопение под ухом по ночам и оживленные разговоры о несбыточном целыми днями. Ему достаточно и одновременно мало его присутствия, и все это выжигается невесомыми бабочками в лёгких.       Никто из них больше не убегает, не прячется под замками в тёмном звездном море. И Юнги еще никогда так не везло в жизни, потому что понимать друг друга они научились одним взглядом, незаконченными монологами и странным притяжением пальцев, что все чаще сплетались и царапали пыльную кожу на ладонях. Тэхен открытый, радостный и понимающий, но Мин этим не удовлетворен. Он это понимает и потому не настаивает на запредельном контакте, стараясь не показывать беспокойства. Он даже не думал, что мог стать счастливым после смерти, но вот, вечно слева от него, ближе к сердцу, весело скачет Тэхен, не отпуская постоянно выскальзывающие ладони, и заражает своим чистым смехом.       Лишь одно смогло ускользнуть от Юнги. Тот вечер, когда они впервые встретились. Он помнит все до мельчайшей детали и последнего вдоха: даже их с Тэхеном диалог он сотни раз разбирал по буквам, по возможным смыслам. Но фразу, сказанную им наперекор ветру, Мин так и не смог разобрать. Он думал, что слишком рано принять слова Тэ о смерти, думал, что со временем поймет смысл этой просьбы, но так и не смог. Он просто не хочет ее понимать, возможно. Лучше иногда оставаться в неведении, чем докопаться до сути. Юнги постепенно забывает, и Тэхен наконец опускает ресницы и тихо, в очередной раз вдали от хитрых любимых глаз, плачет. Ким смотрит на него любящими покрасневшими глазками, чувствует тепло, далеко не от температуры этого мира, и с тяжёлым грузом на сердце собирается прощаться с пышными лепестками цветов, витающих в юном омуте.       За все время группа прошла чуть больше двухсот километров, но погода, пейзажи и чувства все оставались теми же. Лидеры, как и всегда, идут впереди, по бокам разрыхляют толстый слой песка джипы, все о чем-то перешептываются, а Юнги по-прежнему держит Тэхена за руку, не давая оступиться. Единственное, что поменялось, — вера. Может, не всех людей, но Юнги точно. За такое короткое, но вечное расстояние, парень ощущался ему той надеждой, которая уже давно должна была угаснуть в его сердце.       Отряд набрел на весьма скалистую, высокую местность. Чуть дальше от разбитого лагеря виднелся холм, крутая скала, ведущая в пропасть. Ближе к середине дня люди полностью расслабились и, оставив свои гнезда, разбрелись по палаткам. Тэ долго беседовал с Юнги около их, с недавних пор, общей палатки, уговаривая пойти к тому утесу ближе к вечеру и посмотреть на звезды. Тэхен часто обещал ему странные танцы под полумесяцем, тихое красивое пение ветра, но сейчас он перестал клясться и уверять. Именно это и настораживало Юнги. Что-то в словах паренька было едкое, горькое и колкое, что тянулось неприятным тревожным шлейфом еще с первой встречи. Но Юнги согласился, возможно, в последний раз, потанцевать с ним вдали ото всех. В следующий раз он обязательно пригласит его на танец возле костра, никого не стесняясь. Хоть он и вспоминал часто их непонятное знакомство, но еще раз доказать свою неуклюжесть и неловкость перед Тэ он не горел желанием, потому и пообещал себе, что сначала научится хорошо танцевать. — Ты все-таки ужасный танцор, — глупо и по-детски хихикает Тэхен, положив руку на плечо партнера. — Поэтому я и не хотел идти, — зачем-то признается Юн и смущается где-то внутри. — Скоро закат, — слишком печально для ушей Юнги произносит он. — Тебе не нравится заходящее солнце? — Мне нравится ощущать свободу, — и Тэхен смотрит прямо ему в глаза, будто Юнги и есть его свобода, его спасение и погибель.       Где-то вдали зажигаются человеческие сердца, пылает большой костер и раздаются первые ноты незнакомой музыки. Все, как и в первый раз, все повторяется с ужасающей точностью. Только Тэхен почему-то дрожит, Юнги это чувствует, но не понимает, отчего. Вспышками взрываются первые звезды на еще светлом небе, и у Юнги начинают искриться глаза. Тэхен это видит. Он всегда будто смотрел сквозь него, будто искал в нем что-то важное. В линиях бровей, в форме и глубине глаз, в мягкости кожи и красоте рук, во всем. И он обнаружил то, что давно пытался найти, с коротким кивком запоминая этот момент, когда Юнги снова наступил ему на ногу и в сотый раз попросил прощения, виновато подняв глаза. — Я не помню своего отца, — вдруг прерывает тишину Ким. — Абсолютно ничего не сохранилось? — Одна фраза, которую часто любила повторять мать, — Тэхен вдруг закинул руки ему на шею и слабо потянул уголки губ вверх. — Хочешь услышать? — Ты слишком близко, — прошептал Юнги, сдувая чужую челку со своего носа. — Не нравится? — Говори уже, что хотел, — отмахнулся Мин. — Отец часто говорил, что только один вид заслуживает внимания каждого человека. Это вид неба над нашими головами. — Тогда почему ты смотришь на меня? — Кажется, мой отец немного ошибся, — и он приподнимается на носочки, тянется к свежести чужих губ, слегка касаясь их, а потом шепчет очень близко и слишком откровенно. — Я нашел свое собственное небо.       Юнги в ступоре, честно. Его потрескавшиеся губы горят еще сильнее, воздух в легких прогревается до ста градусов по Цельсию, а руки медленно соскальзывают с поясницы парня. Тэхен отстраняется, отходит немного назад, не отводя взгляда от его губ. У Мина дрожь в коленках и душа где-то в небе парит, когда на щеках Тэхена появляется румянец, который он прячет в ладонях. Юнги приходит в себя лишь через минуты две, фокусирует взгляд на силуэте парня, стоящего неожиданно близко к обрыву. Он делает осторожный шаг вперед, но Тэхен его останавливает, пятясь назад. — Что ты делаешь? — Я долго думал, — он улыбается, а свободная рубашка, как и в тот день, шелестит белыми крыльями от сильного ветра. — Как же ты поступишь. — Это не шутки, Тэхен, иди ко мне, мы поговорим, — Юнги тянет руку к нему, обеспокоенно сверля пустое пространство за его спиной. — Прости меня, — и Юнги готов сорваться с места, потому что Тэхен снова скользит по песку, становясь у самого края выступа. — Все же я был прав. Спасибо тебе, Юнги. Я действительно любил смотреть на звездное небо, — он поворачивает голову вправо, на зов уходящего солнца. — Мы хотели увидеть океан, — обреченно тянет Юнги, сдерживая слезы. — Я буду рядом, обещаю, когда ты дойдешь до него. Когда-нибудь мы встретимся вновь, у берегов моря, я так же как и раньше буду сидеть рядом и наблюдать за тобой. Только уже оттуда, — Тэхен поднимает голову вверх и смотрит туда, где сейчас просторно, свежо и нет никаких забот, а затем собирает капли ветра со своих щек. — Знаешь, я вспомнил, что мой отец говорил что-то похожее, — Юнги взрывает изнутри, он опускает руку и чувствует, как редко дышит сейчас его звезда. — Не говори, я узнаю это сам, когда засну. — Я все-таки исполнил твое желание, не так ли? — это действительно последнее, что хотел спросить Юнги. — Да, но не вини себя. И только посмей заснуть вместе со мной! — смеется Тэхен, ломая этим все границы и чувства Юнги.       Позади Тэхена огнем бурлит огромное солнце, а лучи кроваво-рыжего заката просвечивают тело насквозь, отражаются в жемчужинах последних слов о важном, о том, что Юнги не услышал, не увидел, но прекрасно понял. И он отпустил. Юнги отпустил невидимую нить, за которую держался долгое время, когда Тэхен оторвался от земли и распахнул свои крылья, полетев вниз. Тэхен по-настоящему улыбался, в последний раз щуря глаза и разводя в стороны руки. Лишь позже Юнги поймет, что он был действительно счастлив в этот момент.       Уходящий день запомнился Юнги ярким, выжигающим до самого основания, падением его солнца, его неба, его моря и звезд. Тэхен теперь парил где-то в вышине этого мира. Юнги упал вместе с ним, на сырой песок коленями, вгрызаясь пальцами в землю и истошно крича о том, что не успел. О том, что не смог. О том, что хотел показать ему выученные движения и спеть отрывок из любимой песни. Юнги кашляет и задыхается, роняя голову на землю. Так сильно, крепко и безостановочно, Мин понимает, насколько ему нравится Тэхен. Сухой песок под напором влаги становится грязным и липким, солнце полностью скрывается за горизонтом, оставляя Юнги лишь воспоминания, ссадины на руках и огромный шрам на грудной клетке. Юнги кажется, что его вскрыли заживо, потому что от истерики перехватывает дыхание, а кровь предательски разгоняет дрожь по телу. Его крик о боли, наверно, слышит Тэхен, наверно, он сейчас где-то поблизости, все так же радостно смеется и пытается успокоить, поглаживая мягкие волосы. Юнги захлебывается, будто в него плеснули крепкого алкоголя и оставили без воды. Его оставили без неба над головой. Жестоко, с натянутой улыбкой на лице, как умеет только Тэхен.       На небо уже опустилась ночь, и красивый поток маленьких звезд расплывается в покрасневших глазах Юнги, превращаясь смутное светлое пятно. Он просидел здесь не меньше двух часов, почти не шевелясь, уже давно не чувствуя собственного сердцебиения. Слезы снова высохли на лице, опять осадком упали на дно души. Темное пространство вокруг неожиданно быстро заволокло облаками, Юнги даже не заметил. Никто из выживших после катастрофы еще не видел тучи, никто не вспоминал о дожде. Никто, кроме Юнги. На его нос упала первая капля, и он наконец осмелился поднять голову. Вторая капля упала точно между губ Юнги, давая попробовать себя на вкус. Через секунду третья уже скатилась по щеке, сливаясь со слезами. Вдалеке послышался радостный смех, крики, мольбы и общая радость. Каждый из выживших видел дождь больше месяца назад. Для каждого это было самым настоящим чудом — еще раз увидеть его. Только для Мина этот дождь был не спасающей жизнь влагой, а острыми иглами, впивающимися под кожу. По волосам Юнги уже стекали тонкие струйки воды, утопая между губ и на шее. Он точно знал, что это был Тэхен. Настоящее время. У берегов Южной части Атлантического океана, г. Сальвадор. — Ты как? — в очередной раз спрашивает командир, хлопая по плечу. — Как и всегда, я в порядке, — в очередной раз врет Юнги и всматривается в безграничный океан взглядом, будто ища что-то. — Уже столько лет прошло… — Океан прекрасен, правда? — игнорирует его Мин. — Да, — мужчина усмехается, не лезет больше. — Ты прав. Я должен сказать тебе спасибо за это?       Юнги смотрит на него с непониманием, хмуря брови. И молчит. Ему нечего сказать, ему по-прежнему больно. По одному лишь выдоху понятно, что благодарность Юнги не нужна, что все это — сплошная ошибка, глупое совпадение и притянутая за уши легенда об ангеле, который пожертвовал собой. Мир постепенно возвращается в прежнее русло, а люди учатся жить заново. Лишь Юнги продолжает существовать, днями и ночами сидя на пирсах и пляжах, ища в чистой глади воды чей-то прозрачный образ. — Вставай, нам пора. — Куда? — Искать то, что ты потерял, — Юнги не ошибся, их лидер действительно сильный человек.       Поэтому Мин прощается еле заметной улыбкой со стаей маленьких медуз, что крутятся вместе с волнами у самого берега, отряхивается и тенью следует за мужчиной. Поиски чего-то важного и близкого сердцу, — вот настоящая причина жить. Лидер тоже потерял в этом мире свой смысл, поэтому их путешествие не заканчивается. Почти весь отряд разошелся кто куда, многие нашли себе пристанище, кто-то завел семью. Лидер с тяжелым вздохом отпустил их всех. Лишь Юнги не оставил, потому что помнил тот день отчетливо и ясно. Таким разбитым и разобранным по частям, мужчина нашел парнишку у самого края скалы. Сидел и беззаботно болтал ногами в такт ветру, напевая свою, когда-то чужую любимую песню. Таким безжизненным и спокойным лидер видел человека впервые. Уже второй раз Юнги спасли от самого себя.       В глазах Юнги полная тьма, густая и вязкая, как засохшая смола, она всегда была, почти с самого его рождения, — в этом Юнги уверяет себя сам изо дня в день. Уже час Юнги трясется в пыльной, жаркой машине последнего из лидеров его отряда и теребит пальцами наушники в ушах, вспоминая слова своего отца. «Сейчас все подростки смотрят туда. Там звезды». Юнги протирает сухими, потрескавшимися ладонями горячее стекло и прислоняется к нему лбом.       И он смотрит. Смотрит туда, где сейчас просторно, свежо и нет никаких забот. Наверно, высь это мира неподвластна Юнги, потому что сохранить даже землю под ногами он не смог. Пролетающие мимо массивные, воздушные белые корабли, по наблюдению паренька не оставляют за собой никакого следа. Однако, перед глазами еще долго будет мерещиться что-то настолько недостижимое и странно близкое сердцу. Перед его черными, мертвыми глазами еще очень долго будет мерещиться Ким Тэхен.