Ложь закрытых глаз

      Из-за того, что над Конохой сгустились тучи, вечер наступил раньше, и в кондитерской к её закрытию было не так много посетителей. Перевернув табличку на двери, Итачи заглянул на кухню, где Шисуи, что-то напевая под нос, мыл посуду. Захватив влажную тряпку, Учиха вернулся в торговый зал и подошёл к столам с намерением протереть их, как вдруг замер, услышав у входа частое дыхание. И почувствовав просто убийственно пылающую чакру.       — Саске? — спокойно произнёс он, медленно разворачиваясь к брату. — Ты уже пришёл в себя? — в голосе явно звучало удивление. — Быстрее, чем я думал, — добавил он себе под нос.       — Итачи… — практически прорычал младший Учиха, находясь в шаге от того, чтобы наброситься на него. — Это был ты?!       — Был я? — удивленно переспросил старший брат. — Не понимаю, о чем ты говоришь, — ровно добавил он.       — Хватит прикидываться идиотом! — прошипел Саске и, сорвавшись с места, всё-таки бросился на него. Толкнув его в грудь, он прижал брата к стене и схватил его лицо, большими пальцами давя на нижние веки и заставляя глаза открыться шире. — Тем вторым Акацки, который пытал меня, был ты! Я всё вспомнил! А ты… значит, ты снова солгал мне? — задыхался от крика юноша. — Ты на самом деле не слеп? — его пальцы начали давить на веки сильнее, и Итачи пришлось открыть глаза полностью. — Где он? Твой Шаринган, — низкий грудной голос Саске действительно напоминал звериный рык. — Покажи мне его! Покажи! — его собственные глаза загорелись алым, и этот яркий цвет отразился на тёмной радужке Итачи, которая сейчас напоминала зеркало. Однако проникнуть в его разум Саске не смог, и это разозлило его ещё больше.       — Что ты скрываешь от меня? — бушевал юноша, доведенный до исступления, — что ты снова скрываешь от меня?! Ты состоишь в той организации шиноби-преступников? Состоишь в Акацки?       — Да, состоял когда-то, — всё-таки ответил на один вопрос старший Учиха, и от его равнодушного голоса по спине Саске прошёл обжигающий холод, напоминающий ту корку льда, которая не так давно покрывала его тело.       — Значит, это всё же был ты, — казалось, юный шиноби до последнего не верил собственным воспоминаниям, пока Итачи не подтвердил их самолично. На губах юноши тут же заиграла презрительная ухмылка.       — И как это понимать? — уже холоднее, но более надменно спросил он. — Прикидываешься слепым днём, чтобы вызвать жалость и всеобщее обожание, строишь из себя полную невинность и добродетель, а ночью развлекаешься пытками и убийствами? А заодно предаёшь деревню?       — Если тебе удобнее так считать, то считай так, — бесстрастно ответил тот, а Саске опять будто огнём по лицу ударили.       — Нет, не удобнее! — он настолько сильно сдавил лицо брата, что глаза того практически оказались на выкате. — Я хочу услышать правду от тебя!       — Что здесь происходит? — услышав шум после выключенной воды, из кухни вышел Шисуи и оцепенел, увидев эту сцену. Саске прижимал брата к стене и так сильно давил на его глаза, будто хотел вырвать их. Итачи не сопротивлялся. Ему будто было всё равно, что с ним происходит, однако друг заметил, насколько сильно тот сжимает кулаки, чтобы сдержаться и не выпустить ответных эмоций, которых так жаждал Саске. И если младший этого добьётся, то при любом раскладе бой будет идти насмерть.       — Ты что делаешь? — воскликнул Шисуи и, подлетев к Саске, схватил его за плечо и с силой рванул назад, отстраняя от брата и закрывая Итачи собой. Парень врезался в столик, но устоял на ногах, свалив два стула. Его Шаринган пылал, и теперь вся ненависть была направлена на Шисуи.       — Это не твоё дело, — свирепо произнёс Саске, выпрямляясь. — Это касается только нашей семьи.       — Да? — сурово спросил молодой человек, — но я тоже часть этой семьи и знаю Итачи гораздо лучше тебя.       — Правда? — на лице Саске снова заиграла ядовитая улыбка, — тогда может объяснишь, откуда у слепого Шаринган? — напрямую спросил он.       Шисуи, до этого смотревший только на младшего брата, нахмурился и чуть развернул голову, пытаясь прочитать эмоции на лице старшего. Но как обычно столкнулся лишь с неприступной стеной.       — Слышал, — глухо начал он, снова переводя взгляд на юного Учиху, — несколько дней назад вы были на миссии, где столкнулись с двумя Акацки. Они убили даймё страны Грома, за которым охотились все скрытые деревни. Но перед этим вытащили из него всю информацию и уничтожили сознание. Это случайно не твоих рук дело, Итачи? — очередной косой взгляд в сторону неподвижного напарника. — Снова взялся за старое? — уже холоднее спросил он. — Поэтому в тот день что-то подмешал мне в чай?       — Он — член Акацки, — не дав Итачи ответить, не выдержал Саске. — Я сам видел его. У него был Мангекё Шаринган, и он пытал меня своим гендзюцу, из которого даже я, Учиха, не мог вырваться. А потом просто убил даймё, после чего они ушли вместе со вторым Акацки, оставив нам бесполезный труп. Насколько я помню, все Акацки являются международными преступниками S-ранга и подлежат немедленному уничтожению. Похоже, Четвёртый Хокаге не знает об этом, раз позволяет тебе спокойно разгуливать по деревне и работать против Конохи. Что ж думаю, ему понравится эта новость, — улыбка на лице Саске стала поистине безумной, а глаза полностью поглотила ненависть. Развернувшись, он отшвырнул стул, который мешал ему на пути к выходу.       Как внезапно почувствовал, что его схватили за плечо и остановили. Развернув голову, он бросил гневный взгляд на Шисуи который за мгновение оказался рядом и удержал его.       — Снова встаёшь на пути, — пытаясь сбросить его руку, прошипел Саске. — Чего ты добиваешься, защищая его?       — Шисуи, — внезапно прервал их Итачи, выступая вперед. — Оставь его, пусть идёт, — всё так же невозмутимо говорил он.       — Что? — изумился друг. — Ты знаешь, что у Четвёртого не будет выхода, кроме как убить тебя, как только это станет достоянием общественности?!       — Саске прав, — покачал головой Итачи, — неделю назад я действительно выполнял задание как член Акацки. Я добыл информацию у даймё, уничтожил его сознание и препятствовал шиноби Конохи заполучить его.       — Но… почему? — Шисуи, до этого чувствующий себя уверенно, опустил руку, которая держала Саске, а его голос начал колебаться. — Зачем, Итачи? Разве ты не завязал с этим ещё тогда?       — Завязал, но… — ответил напарник, тоже сомневаясь, — я не хотел, чтобы о моём прошлом узнал кто-то из семьи, поэтому согласился на ещё одну миссию. Однако всё вышло наоборот, — усмехнулся он и вздохнул. — Даже хуже, чем я мог предположить.       — Пора покончить с этим предательством, — толкнув Шисуи, преисполненный ненавистью Саске снова направился к двери. — Пусть все увидят истинное лицо этого лицемера! — воскликнул он, больше не сдерживая свой голос и гнев. Однако эти слова, пропитанные ядом, будто разрезали Шисуи пополам. Не выдержав, он снова нагнал младшего Учиху и, развернув его за плечо со всей силы ударил кулаком по лицу. Удар получился настолько мощным, что Саске, пролетев пару метров, врезался прямо в прилавок и разбил правой рукой витрину, осколки которой впились в его предплечье и ладонь. Пораженный юноша, с трудом поднявшись на ноги, почувствовал, как рот наполнился кровью. Он выплюнул её, с опасением глядя на друга Итачи, который часто дышал и находился на взводе.       — Не смей так обращаться со своим братом! — впервые за всё время, Саске увидел его таким разъярённым. Тёмные глаза Шисуи тоже вспыхнули алым, и сейчас горели не меньше, чем у юного Учихи. — Да, он оступился однажды, но ты даже понятия не имеешь, что он сделал для тебя!       — Прекрати, Шисуи! — внезапно воскликнул старший Учиха, а в его голосе отчётливо звучало неприкрытое волнение.       — Да? — вытирая предплечьем кровь, которая продолжала сочиться изо рта, грубо спросил Саске. — И что же он сделал для меня? Ослеп и освободил мне место наследника клана Учих?       — Ослеп?! — переспросил его Шисуи, а от тембра его голоса Саске снова пробрало. Он никогда не воспринимал этого Учиху как своего соперника, но сейчас тот показался ему очень сильным противником. И если дойдёт до боя, то ещё неизвестно, кто победит. — А ты думаешь, почему он ослеп? — казалось, вся кондитерская заполнилась его голосом, настолько громко и чётко он звучал в ушах.       — Шисуи, — снова попросил его Итачи, стиснув предплечье друга. — Хватит. Не нужно меня выгораживать.       На губах Шисуи внезапно появилась улыбка. Он стиснул ладонь Итачи на своём плече, а потом мгновенно оказался за его спиной, заломив эту самую руку.       — Прости, я больше не могу так. Я предупреждал тебя, что не буду просто стоять и смотреть, как тебя убивают. А именно этого он и добивается, — шепнул Шисуи на ухо другу и отпустил его, снова приближаясь к младшему Учихе, который во все глаза смотрел на него, требуя ответов.       — Саске, Итачи не ослеп тогда в автокатастрофе, — холодно и резко продолжил Шисуи, видя, как меняется лицо юноши, из раздраженного переходя в изумленное, — он выжил вместе с твоими родителями и с ним всё было в порядке. Ни травм, ни переломов, даже царапин. А вот тем, кто ослеп, был ты.       В кондитерской мгновенно повисла тишина, а люди, находящиеся в ней, будто перестали дышать. Саске и Шисуи смотрели друг на друга. Один — так, будто в него ударила молния, парализовав на несколько мучительных секунд, второй — с непреклонностью и холодной яростью, долгие годы пожирающей изнутри и теперь наконец-то выпущенной наружу. А Итачи, покачнувшись, рухнул на ближайший стул и, склонив голову, запустил пальцы в волосы, понимая, что назад теперь ничего не вернуть.       — Что? — наконец выдавил из себя Саске, первым нарушая это тяжелое молчание. — Что ты такое говоришь? — с трудом выговаривая слова, спрашивал он. Его тело отчего-то начало дрожать, а широко открытые глаза снова полоснуло болью, будто пытки Итачи до сих пор продолжались. — Я ослеп? — словно не понимая смысла этих слов, повторил он.       — Да, тогда тебе даже не было пяти, — голос Шисуи звучал ниже, но спокойнее, будто самое страшное уже было позади, — из-за пережитого потрясения ты начисто забыл об аварии. В тот день сильнее всего в аварии пострадал твой отец, который был за рулём, и ты, который выпал из автомобиля во время взрыва. Итачи и Микото-сан оставались в сознании, практически не получив никаких увечий. Ты потерял зрение, Саске, и твоя травма оказалась настолько серьёзной, что потребовалась пересадка глаз, иначе ты бы не смог видеть, даже если бы успешную операцию провели уже в более зрелом возрасте. Только было два «но»: трансплантацию нужно было провести незамедлительно, а донором мог стать только ребенок из клана Учих. И что ты думаешь? — губы Шисуи снова изогнулись, — кто стал твоим донором?       — Не может быть… — потрясенный Саске медленно, будто под чьим-то приказом перевёл свой взгляд на Итачи, который так и сидел с опущенной головой и, казалось, готов был рвать собственные волосы. — Ты?.. — прошептал младший брат, обращаясь к нему. Старший брат, почувствовав, что тот смотрит на него, опустил руки и приподнял голову. Он не мог видеть, но всё же его взгляд был устремлён на Саске, а губы едва заметно дрогнули, будто ему запрещали говорить.       — Как это произошло? Почему? — непонимающе мотая головой, запричитал Саске, снова теряя самообладание. Лишь шоковое состояние до сих пор удерживало его на ногах и не давало провалиться в бездну. — Как можно было забрать глаза у живого десятилетнего ребёнка? — он смотрел на Итачи, но тот молчал, поэтому юный Учиха снова перевёл взгляд на Шисуи, который единственный в этом помещении сохранял самообладание и не шёл на поводу у своих эмоций.       — Меня не было там, но я лишь могу догадываться, что испытал твой старший брат, когда узнал об этом. Когда увидел твоё маленькое искалеченное тело и голову, где от глаз остались лишь куски. Его разрывало от боли, безысходности и отчаяния. Такое эмоциональное потрясение оказалось слишком сильным для маленького ребенка, и у него пробудился Шаринган. И не просто Шаринган, Саске, а практически одновременно с ним и Мангекё. Это — уникальный случай, когда оба доудзюцу пробудились одновременно, лишь с разницей в несколько секунд. Он принял решение сам, всего за минуту, — Шисуи бросил печальный взгляд на бледного Итачи, который, слушая о прошлом, снова погружался в него. — Однако его решение было слишком опрометчивым и безумным, основанным только на необыкновенной любви к тебе. Он знал, что отец ему не позволит этого сделать, да и мать будет против. Поэтому на ослабленного Фугаку он наложил своё сильнейшее проснувшееся оружие — Цукуёми, а мать, увидев это, уже не могла ничем возразить ему, так же пребывая в сильнейшем отчаянии. Таким образом, родители подписали все необходимые бумаги, и врачи в тот же день пересадили тебе глаза Итачи.       Гробовая тишина повисла в кондитерской во второй раз. Саске, изо всех сил держась за прилавок, почувствовал, как онемели пальцы его рук и будто приросли к дереву. Он пытался понять всё то, что сказал Шисуи, однако его разум отказывался это воспринимать, словно в его тело пытались ввести что-то чужеродное.       — Но… у Итачи же есть глаза… — рассеянно произнёс Саске, не ощущая в себе ни одной прежней эмоции. Несколько минут назад они кипели в нём, смешиваясь друг с другом, а теперь исчезли, вытянув из него все силы.       — Они искусственные, — ответил Шисуи, смотря на друга, — из стекла. После того, как Итачи лишился своих глаз, ему тоже несколько раз проводили операции по пересадке глаз погибших юных шиноби. Однако все попытки кончились неудачей, ибо Учихе не подходят обычные глаза — спящий или пробуждённый Шаринган просто разъедает их за несколько часов, причиняя мучительную боль. А брать глаза соклановцев он отказался, хотя и я, и его мать неоднократно предлагали свои. Но совсем без глазных яблок он тоже остаться не мог, ибо без них произошла бы деформация лица, поскольку он ещё рос. И выход тогда оставался только один. Поэтому, — голос Шисуи снова изменился, и прежняя ярость стала наполнять его, — больше не смей и слова поперёк ему сказать — ведь только благодаря ему ты можешь видеть, жить полноценной жизнью и использовать Шаринган. После операции я был там и всё видел. Когда действие Цукуёми закончилось, и Фугаку узнал о том, что сделал Итачи — он был готов убить сына, и если бы Микото-сан не защитила его собой, так бы всё и произошло. Глава клана тогда считал, что старший сын буквально похоронил себя заживо. Ибо без глаз он уже не был тем Итачи, каким хотел его видеть отец. С самого детства, заметив выдающиеся способности старшего сына, Фугаку прочил ему блестящее будущее в мире шиноби, вплоть до титула самого Хокаге и поэтому возлагал на него большие надежды. И до поры до времени сын его не подводил, раскрывая один талант за другим. Некоторые завидовали ему, некоторые — души не чаяли, были даже те, кто называли его гением клана Учиха и говорили, что с Шаринганом он станет непобедим. И вот случилось это — маленькому, беспомощному Саске, который всегда находился в тени брата и был лишь посредственностью, достались эти восхитительные глаза гения клана Учиха! Все мечты Фугаку, все его цели и старания, всё, что он строил все эти годы рухнуло за мгновение. В семье пошёл разлад. Он не мог простить Микото-сан, что она согласилась на эту операцию, поэтому у них постоянно возникали скандалы на этой почве. Она защищала старшего сына, которого отец постоянно обвинял и хотел вернуть глаза. Но Итачи отказывался вплоть до своего побега.       — Побега? — проронил Саске.       — Да, — Шисуи снова бросил косой взгляд на неподвижного виновника всего этого «торжества». — Чтобы ему силой не вернули глаза, Итачи даже сбежал из больницы, ибо хотел, чтобы они оставались у тебя. Ты тогда только пришёл в себя, Саске, и не знал всего того, что случилось. Поэтому решение отца стало для тебя такой неожиданностью. Возненавидев Итачи за его выходки всей душой, он подал на развод, а в качестве некой «компенсации» за свои рухнувшие надежды, забрал с собой Саске, чтобы вырастить из него достойного наследника и тем самым отомстить старшему сыну. Ты ведь был совсем крохой и белым листом, на котором можно было написать всё что угодно. И внушить, что угодно. Фугаку тогда решил, что лучшим вариантом будет разорвать все ваши связи. С матерью и, особенно, с братом, которого ты так любил. И ради которого Итачи решился на этот отчаянный шаг. Без этих привязанностей было легче воспитать истинного Учиху. Сильного, хладнокровного и независимого. Хотя, похоже, он видимо всё же просчитался, вернув тебя в Коноху, — Шисуи перевёл дыхание — даже ему становилось всё труднее говорить, однако он продолжил, решив уничтожить Саске окончательно. — Итачи я тогда нашёл. В Лесу Смерти. Он прятался там, в ветвях высокого дерева. И даже не мог слезть оттуда, настолько был истощён. Ты не представляешь, что чувствовал твой брат после всего этого. Ослепший, преданный и брошенный. Тебя не было рядом с ним, а я был. И видел, как он падал во мрак. Помнишь, я сказал, что его поступок был опрометчивым и основанным только на чувствах к тебе? Я бы назвал это аффектом. А когда прошло время, и источник его самых сильных эмоций оказался далеко, Итачи сам понял, какой роковой шаг совершил. Нет, он не считал это ошибкой, но всё же начал сожалеть о том, что ни с кем не посоветовался и не искал другого выхода. Постепенно он осознал, как же тяжело жить без глаз, в постоянном мраке. Мы с Микото-сан всё время были рядом, но Итачи начал отдаляться от нас. Сначала он полностью отдавал себя тренировкам, пытаясь отыскать хоть часть прежнего себя, а потом начал пропадать в Лесу Смерти. И тут, наверное, встретил их.       — Акацки? — догадался Саске.       — Да, — кивнул головой Шисуи. Старший Учиха по прежнему отказывался комментировать что-либо. — Проживая во тьме день за днём без тебя, он шёл навстречу этой тьме, а тьма искала его. Тогда Акацки были молодой организацией, но слухи о них уже распространялись. Акацки заманивали к себе талантливых шиноби, которые обычно либо были преступниками, либо находились в безвыходном положении, потеряв смысл своей жизни. Итачи как раз попадал под второй вариант. А они знали, как вернуть ему этот «запал». К тому же, они давно хотели переманить к себе кого-то из Учих, способных пользоваться Шаринганом. Да, Итачи потерял свой Шаринган, но был способ на время вернуть его. Чужие глаза под особыми техниками позволяли ему видеть несколько часов и использовать Шаринган в полной мере, хотя в нём не было и половины той силы, что была в собственных глазах. Эти глазные яблоки, которых у Акацки было много, стали для Итачи чем-то вроде дозой наркотика, в обмен на которую он и вступил в эту организацию. Ему не нужны были деньги или слава, он просто хотел видеть и чувствовать силу своего Шарингана. Хотя бы ненадолго. В то время его душа была слаба, а воли не было совсем, поэтому он согласился на эти условия. Вновь чувствовать себя полноценным, пусть даже и таким способом. Акацки постоянно давали ему свежие глаза, а он выполнял их работу. Будь то простая кража или убийство. Я поздно узнал об этом. Итачи был поглощен ими настолько, что был готов предать деревню и уйти к ним навсегда. Тогда мы сражались, и мне едва удалось победить его. Я... хотел использовать на нём свой Шаринган, но Четвёртый Хокаге помог мне, и вместе мы вернули Итачи в Коноху. Осознав все свои ошибки, Итачи пообещал, что больше не будет работать с Акацки, и тогда Четвёртый не стал наказывать его и сохранил в тайне его проступок, однако предупредил, что если это повторится вновь, Итачи будет наказан по всей строгости закона, как предатель Конохи. Однако мы верили ему и вплоть до сегодняшнего дня он держал своё обещание. С тех пор Итачи не использовал чужие глаза, не бежал за иллюзией, а учился жить во тьме и смирился со своей слепотой. Я не мог оставить его одного, поэтому выбрал такой же путь, что и он. Итачи в благодарность за понимание Минато-сана отправлялся на самые сложные и опасные миссии, и я вместе с ним. Чтобы держать его под контролем, Четвёртый разрешил ему вступить в ряды Анбу и приблизил к себе, лично отправляя на задания. Да, он боялся Итачи, — сам с собой согласился Шисуи, — и в тоже время понимал, что такой способный человек должен принадлежать Конохе и сражаться за неё. Доверие Хокаге придавало ему сил, и в жизни постепенно появлялись новые цели и смысл существования. Итачи не мог часто выходить на миссии, поскольку тратил много чакры на пространственную ориентацию, поэтому кондитерская стала его отдушиной. Здесь он быстрее расслаблялся после миссий и набирался сил.       — Но всё-таки, — когда Шисуи прервался, Саске снова перевёл взгляд на брата, — ты не сдержал своего обещания.       Тот, закрыв глаза, опустил голову, а его прежнее выражение отчаяния снова закрыла маска хладнокровия.       — Не так давно мой бывший напарник по Акацки объявился в деревне и попросил ему помочь взамен на его молчание, — наконец произнёс Итачи впервые за время всего рассказа о прошлом. — Им нужен был человек со способностями Шарингана, чтобы добыть информацию из разума цели. В случае моего отказа Акацки обещали рассказать о моём прошлом всей Конохе, чтобы меня заклеймили преступником, но больше я боялся, что ты узнаешь об этом. О тех ошибках, которые я совершал и совершаю до сих пор. Однако, как я уже сказал, всё вышло наоборот. Но теперь по крайней мере я могу сдаться добровольно и не бояться, что ты узнаешь обо всём из третьих рук, — на его лице на мгновение отразилась слабая улыбка и тут же потухла во мраке взгляда.       — Уже поздно, Итачи, — проронил Шисуи, — сдаваться добровольно. Если бы ты пришёл к Четвёртому как только тот Акацки объявился, он бы не стал наказывать тебя, но теперь, когда ты убил важного информатора и передал сведения третьей стороне… тебя ждёт если не смерть, то пожизненное изгнание. А ты не сможешь долго скитаться один по неизвестным странам.       — А это уже не вам решать, — хрипло произнёс Саске, наконец-то избавившись от своей дрожи. Шисуи, прервавшись, нахмурился, а Итачи поднялся со стула. Тишина между ними повисла в третий раз.       — Шисуи, можешь оставить нас наедине? — спокойно попросил его Итачи. Тот, подозрительно взглянув на бледного Саске, глаза которого болезненно сверкали, помедлил. Однако, чувствуя решимость напарника, всё же кивнул и, сняв свою форму, вышел из кондитерской через черный ход.       Оставшись наедине, братья молча смотрели друг на друга. Точнее, смотрел лишь Саске. Глаза Итачи, хоть и были открыты и направлены на брата, не могли показать ему то бледное лицо с огромными и опустошенными черными глазами. Саске заставил себя выпрямиться и стоял ровно, однако дрожь то и дело продолжала охватывать его тело, и окончательно подавить он её никак не мог.       — Разве я просил тебя об этом? — едва слышно произнёс он дрогнувшим голосом, — отдать мне свои глаза?       — Нет, не просил, — тоже негромко ответил Итачи, будто опасался потревожить баланс этой тишины. — Но тогда по-другому я не мог поступить. Это был мой выбор. И моя вина. В том, что отец уехал и бросил нас — моя вина. В том, что я сбежал и не пришёл попрощаться с тобой — моя вина. В том, что не писал тебе — тоже моя вина. Хотя, признаться, писал сначала, но видимо отец не хотел, чтобы я с тобой общался. Ведь я был твоей слабостью, а он решил искоренить любые связи. Не получая от тебя ответа, я перестал, понимая, в чём дело. Однако это не отменяет моей вины за то, что я оставил тебя на двенадцать лет. И в том, что я оказался замешан в этой каше с Акацки — тоже моя вина. Так что, если ты всё же доложишь об этом Минато-сану, я не буду сопротивляться и винить тебя. Поступай так, как считаешь нужным, Саске. Это будет твой выбор.       — Да, ты всегда так делал, — голос младшего брата сильно дрожал, отчего ему приходилось часто прерываться и вдыхать. — Поступал так, как считал нужным. Самостоятельно принимал решения, которые ломали жизнь людям. И в тот день тоже. Почему… — снова прерывистый судорожный вздох, — ты отдал мне оба глаза? Почему не один? Ведь тогда мы оба смогли бы видеть! У тебя бы осталась сила, тогда отец возможно не ушёл бы из семьи, и мы были бы вместе!       Итачи внезапно улыбнулся, поражая Саске до глубины души. Как он может так спокойно себя вести, когда его младший брат находится практически на грани нервного срыва?       — Потому что хотел, чтобы мой любимый младший братишка жил полноценной жизнью. Тогда я даже не думал о себе, не мог мыслить рационально — боль за тебя затопила всё моё существо. Шисуи был прав, говоря, что я действовал на эмоциях. И мои чувства тогда оказались сильнее разума, даже сильнее, чем моё желание жить.       — Ты… — прохрипел Саске, хватаясь за грудь, — ты хоть представляешь, что теперь творится у меня внутри? Вся моя жизнь, вся реальность, все мои чувства оказались каким-то фарсом. Будто я не существовал всё это время! — в конце он сорвался на крик и, в сердцах ударив по разбитому прилавку, сорвался с места и побежал. Куда, зачем, Саске не знал. Лишь бы подальше от него. Подальше от этой правды, от этой реальности, которая перечеркнула всю его жизнь. Уйти снова во тьму, где он провёл предыдущую неделю, утонуть в этом черном дыму, раствориться в нём, перестать существовать.       «Зачем ты разрушил ту стену? — кричал он в мыслях, взывая к тому странному человеку, искавшего Изуну, — зачем заставил мои глаза видеть? Лучше бы я до сих пор оставался слеп…»       Понимая, что сейчас задохнется от безудержного бега и своих эмоций, Саске резко остановился. Он упал на колени прямо посреди главной улицы Конохи и оперся ладонями в землю, со стонами делая вдохи. В груди клокотало. Это чувство, растущее внутри, мешало ему дышать, а сердцу — биться. Хотелось растерзать себе грудь и вытащить его оттуда, ибо Саске не понимал, что это за чувство, которое лишает его жизни. Едва осознавая, что редкие прохожие с удивлением смотрят на него, он медленно, с большим трудом поднялся на ноги и, покачиваясь, побрёл вперед, так и прижимая кулак к груди. Сердце постепенно успокаивалось, дышать тоже становилось легче, но то гнетущее чувство так и не исчезло. Саске всё шёл и шёл, пока перед глазами что-то не выросло. Подняв взгляд, прикованный к земле, он понял, что прошёл до конца главной улицы Конохи и сейчас уткнулся прямо в резиденцию Хокаге. Ворота были открыты, и Саске, будто находясь под чьим-то контролем, двинулся вперед. Поднялся по лестнице и вошёл в холл. А затем добрался и до кабинета Четвёртого.       — Учиха Саске? — удивился Минато, когда секретарь сообщил, кто хочет его видеть. — Да, конечно, пусть пройдёт.       Помощник, поклонившись, вышел за дверь и пригласил Саске, а Хокаге, отложив бумаги, с изумлением взглянул на юного Учиху, которого едва узнал. Таким потерянным, измученным и сраженным он ещё этого шиноби не видел.       — Саске-кун, что случилось? — с беспокойством осматривая его, спросил Намикадзе. — Ещё вчера Наруто переживал о том, что ты не приходишь в себя, а уже сегодня ты очнулся? Но зачем же пришёл сюда на ночь глядя? Разве тебе не нужно отдыхать?       — Четвёртый, — прервал его взволнованную речь Саске своим низким хриплым голосом. — Вы знали, что Итачи состоял в Акацки?       Минато, оторопев от такого вопроса, сначала пристально вглядывался в бледное лицо Учихи, затем, нахмурившись, опустил глаза и кивнул головой.       — Да, знал, — подтвердил он, а Саске судорожно вздохнул.       — Тогда почему!.. — начал юноша, однако Минато тут же продолжил.       — Это серьёзное преступление, но в нём виноват не только твой брат. В том, что он примкнул к этой организации, есть и моя вина. Я знал, что случилось с семьёй Учиха. Тогда, двенадцать лет назад, я долго уговаривал Фугаку изменить своё решение, ибо чувствовал, что Итачи сможет подняться на ноги и стать прежним, а ты, получив невероятную силу, пойдёшь по его стопам и в итоге превзойдёшь его. Однако ваш отец был непреклонен. Сильнейшая слабость Учих состоит в том, что они подвержены эмоциональным взрывам, перед которыми не могут устоять. Что Итачи, отдавший тебе глаза, что Фугаку, решивший судьбу семьи в порыве ярости, что ты, ненавидевший своего брата до исступления. Тогда, оставшись один, Итачи-кун винил себя во всём. Да, он на самом деле был виноват, но никто не мог поддержать его, кроме моего непоседливого сына, — на лице Хокаге появилась слабая тёплая улыбка, — но Наруто был тогда слишком мал и не знал всей правды, поэтому даже он не смог вытащить Итачи из той тьмы, в которую тот погружался. Поэтому, я виноват в том, что не смог помочь твоему брату тогда, когда ему было тяжелее всех, хотя и входил в число тех немногих людей, кто знал об истине.       — Что будет, если Итачи снова присоединится к Акацки? — глухо спросил Саске, узнав об одной стороне правды. — Списать на обстоятельства у вас больше не получится.       — Что ж, — Минато задумался на мгновение, — Итачи сам пообещал мне, что этого больше не произойдёт, поэтому я доверился ему и приблизил к себе. Ты знаешь, что ждёт шиноби, преступивших черту и предавших Коноху? — серьёзно спросил он, глядя на бесстрастного Учиху.       — Его убьют, — бесцветно проронил Саске.       — В зависимости от тяжести его преступления, — согласился Четвёртый, — хотя присоединение к Акацки уже само по себе является отступничеством. У тебя есть какие-то подозрения по этому поводу? — взгляд Намикадзе потемнел, и теперь его глаза были похожи на ночное небо. — Кажется, я понимаю, о чем идёт речь. Догадался сразу, как только наши шиноби сообщили о пустом сознании даймё. Однако у меня нет ни улик, ни доказательств, ни свидетелей. Поэтому сейчас, Саске, твои слова могут решить судьбу многих людей и самой Конохи. Так тебе есть что сказать? — сурово повторил он. Юный Учиха, подняв голову, замер, ощущая, как его тело оцепенело под этим взглядом. Он открыл рот, но не смог произнести и слова. Горло пересохло, а глаза неожиданно начало жечь. Да так сильно, будто к ним прикладывали раскаленное железо. Боль ударила в голову, и Саске начало казаться, будто он затерялся в другой реальности. Ибо в этой он видел себя. Маленького, беспомощного Саске, израненного, со сломанными руками и ногами, лицо которого было всё в крови, а вместо глаз — две тёмные дыры. Невыносимое чувство отчаяния наполнило душу Саске, и ему хотелось кричать. Он упал на колени, прижимая это тельце к себе, и слёзы, катившиеся из его глаз, падали и оставляли следы на кровавых щеках.       «Что это? — снова оказавшись в кабинете Хокаге, Саске покачнулся и едва устоял на ногах. — Неужели… воспоминания Итачи? Такими нестерпимыми были его чувства в тот момент?»       — Саске-кун, что с тобой? — в чувство его привёл испуганный голос Минато, который даже поднялся на ноги, ибо опасался, что Учиха сейчас вот-вот рухнет в обморок, настолько белым стало его лицо, а губы почти посинели. Несколько раз моргнув, Саске перевёл взгляд на него и медленно мотнул головой из стороны в сторону.       — Всё нормально, — заторможено проговорил он, смотря сквозь Хокаге и до сих пор видя собственное прошлое глазами Итачи, — простите, что побеспокоил вас. У меня… нет никаких подозрений. Мне нечего вам сказать, — проронил он и, развернувшись, побрёл к двери.       — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Саске, — вздохнул Намикадзе, когда дверь в его кабинет закрылась.       Час или два, а может, даже и всю ночь. Саске бродил по всей Конохе, не находя себе места. Его глаза болели и пылали, но душу рвало гораздо сильнее. Юноша даже не замечал, как начался дождь, всё шёл и шёл, насквозь промокая под ним. Уже давно стемнело, на улицах не было ни души, однако легче от этого не становилось. Наконец, добравшись до озера за кварталом клана, Саске остановился на самом краю причала и поднял взгляд к небу. Тёмное, мрачное, без единой звезды и луны, оно плакало сейчас, оставляя пресные слёзы на его щеках.       Как же невыносимо, как же ему сейчас было невыносимо от этих глаз! Как они болели, как жгли и пытали его! Как терзали воспоминаниями его душу, как мучили тело, как смешивали чувства, разрывающие грудь. Как они кричали от одиночества и тоски, что снедали нутро Саске. Ему хотелось избавиться от этих мук и от этих глаз. Вырвать их из глазниц и выбросить в озеро. Похоронить их на дне и больше не вспоминать о них.       Находясь в безумном отчаянии, Саске прижал пальцы к векам, будто на самом деле собирался избавиться от глаз. Он не понимал, что творит, не осознавал свои действия, ибо, как и сказал Минато, Учихи слишком подвержены своим сокровенным чувствам и раз за разом совершают глупые поступки, ломая свои жизни и жизни близких людей. Дождь становился всё сильнее, и может быть поэтому Саске не услышал шагов позади себя. К его ногам что-то упало, и вдруг он почувствовал, как чьи-то пальцы крепко стиснули его предплечья и отстранили руки от лица. К спине прижалось что-то тёплое, и у самого уха он услышал тихий знакомый голос, от которого страдания лишь усилились во сто крат.       — Саске, не надо, не делай этого. Не лишай себя глаз. Потом тебе будет очень больно.       — Не больнее, чем сейчас, — проговорил младший Учиха, глядя на свои пальцы, застывшие в сантиметре от глаз. Руки Итачи крепко держали его собственные и не позволяли совершить рокового шага. Они так и застыли на краю этого причала, а озеро под ними клокотало и бурлило, будто волны хотели поглотить обоих.       — Почему же ты не можешь ненавидеть меня, как я тебя? — в бессилии спросил Саске, перекрывая шум дождя и кипение воды. — Почему сейчас не столкнёшь меня в воду и не забудешь обо мне, как о своём кошмаре?       — Прости, Саске, — с усилием опуская его руки и продолжая держать их, ответил старший брат. — По отношению к тебе во мне может жить лишь одно чувство. И оно не похоже ни на одно другое. Когда-то очень давно мы называли это любовью, но теперь я думаю, что оно непохоже даже на любовь. Это отличается от любви к родителям, к друзьям и близким, от любви между супругами или любовниками, от любви к собственным детям. Это чувство особенное, и оно может принадлежать лишь тебе. В этом чувстве много разных эмоций, даже есть частица ненависти и ярости, но они никогда не смогут возобладать над самой сущностью. Это моё счастье и проклятье одновременно. Поэтому я так боялся, что подобное чувство может появиться и у тебя.       Чувствуя, что воля Саске окончательно подавлена, Итачи отпустил его руки и, склонившись, поднял то, что упало к ногам младшего брата. Это оказался красный зонт с деревянной ручкой. Каким-то чудом он не упал с причала в озеро, а до последнего держался, будто верил, что может ещё помочь. Итачи, подняв зонт над головой брата, тронул его за руку, говоря о том, что пора возвращаться, но Саске даже шевельнуться не мог. Поэтому старшему Учихе пришлось обхватить его за плечи и силой подтолкнуть, а потом буквально тащить на себе, ибо ноги Саске едва передвигались. Они молча добрались до дома и наконец-то оказались в тепле. Мадара, лежащий на террасе и смотревший на дождь, прошёл в дом вслед за хозяевами, подозрительно глядя на них своими умными глазами. Саске был абсолютно невменяем. Стоя посреди просторной комнаты, служившей гостиной, он смотрел в одну точку огромными распахнутыми глазами и мелко дрожал от холода. С его одежды и волос дождевые капли стекали на пол, и Итачи, принеся из ванной полотенца, укрыл его голову и плечи.       — Это ты сломал печать на его воспоминаниях? — тихо спросил старший брат, будто обращался к Саске, однако слушал его кое-кто другой. — Только тебе это было под силу. Зачем ты это сделал? — пытаясь высушить его голову, продолжил сурово спрашивать старший Учиха. — Хотел, чтобы он мучился так же, как и ты? Это осознание не принесёт ему радости или облегчения. Он будет так же страдать, как страдал я… — понимая, что Саске задрог настолько, что обычные полотенца вряд ли помогут, Итачи отвёл своего оцепеневшего брата в ванную комнату. Раздев его и включив горячую воду и заставил встать под неё. Мощные струи били Саске прямо по голове, а он так и продолжал стоять, будто его скрепили парализующей печатью. Наверное, он дрожал ещё минут десять, прежде чем его тело начало согреваться. Чтобы привести его в чувство быстрее, Итачи натирал его кожу жесткой мочалкой из грубых волокон коры липы, до тех пор, пока все части тела не стали красными. Он понял, что брат расслабился, поскольку начал падать. Выключив воду, Итачи осторожно усадил его на скамеечку и укрыл плечи полотенцем. Он быстро принёс из его комнаты сменную одежду, но окончательно Саске нашёл связь с реальностью, лишь когда брат сушил его волосы полотенцем. Он не понимал, как оказался в ванной, хотя всего несколько секунд назад находился на причале. Внутри и снаружи не осталось ни капли холода, несмотря на то, что он пробирал его насквозь. Это тепло, что разрасталось внутри и заполняло все части его тела, этот запах пара и влажного дерева напомнил Саске о детстве. Впервые за долгое время он почувствовал себя тем маленьким Саске, который когда-то сидел на этом же самом месте, а брат сушил ему голову, сетуя на непослушные волосы — ведь у самого Итачи они всегда были гладкие и мягкие, а не торчали во все стороны, как у Саске. Точно также старший помогал младшему одеваться, просовывая его руки в рукава футболки. А потом относил полотенца сушиться. Чувствуя, как его тянут за руку, Саске последовал за ним, как маленький ребёнок, который опасался потеряться в собственном доме. И только оказавшись в своей комнате, юный Учиха не выдержал. Больше не мог гасить те эмоции, которые рвались наружу. Уткнувшись лбом в плечо брата, будто опасаясь, что тот увидит его слёзы, Саске зарыдал. Впервые с того дня, когда их разлучили. Впервые за двенадцать лет он позволил своей слабости взять над собой верх и открыл свои чувства. Он плакал беззвучно, до боли закусывая свои губы, будто это могло хоть чему-то помочь ему. Но слезам было всё равно. Они текли и текли по его щекам, впитываясь в одежду Итачи. Да, тот действительно не видел, но чувствовал, как содрогается тело Саске в рыданиях, слышал, как слёзы, стекая по его лицу, падают на пол, а некоторые остаются на его футболке. Он рассеянно застыл вместе с братом посреди комнаты, не зная, что и делать. Казалось, его поразило то, что Саске умел плакать. Ведь за всё это время Итачи не получал от него ничего, кроме бушующей ярости и ненависти, а тут — настолько горькие, настолько чистые слёзы, насквозь пропитанные его страхами, его болью, его отчаянием, его детской привязанностью и любовью, его разбитыми мечтами и сломанной жизнью. Он осторожно положил руки ему на спину и приблизил к себе.       Если Саске от этого станет легче, то он может плакать хоть всю ночь — Итачи даже с места не сдвинется, впитывая всё, до последней капли.