Ложь закрытых глаз

      Саске не знал, чем закончилась эта страстная и безумная ночь. Он не помнил, когда отключился, да и спал ли вообще. Ему казалось, что они продолжали заниматься любовью, даже когда он потерял сознание. Очнулся он на кровати в одиночестве. Без одежды, без покрывала, ощущая под собой смятые простыни, от которых исходил специфический запах. Так же, как и от его тела.       На глазах до сих пор была повязка, а в разуме — мгла. В первые минуты после своего пробуждения юноша даже не мог шевелиться, настолько тело перестало ему подчиняться. Он лежал на кровати, ощущая, как его дыхание становится чаще, а сердце ускоряет темп. На душе было неспокойно, а тело казалось крайне измотанным. Он всё же заставил себя подняться на ноги и, пройдя несколько шагов, припал к стене. Тело было обессиленным, и всё же его плотский голод начал пробуждаться вновь.       «Нет… неужели это продолжится и сегодня? — захватив с собой юкату и кое-как добравшись до ванной, юноша принял душ, от которого его начал бить озноб. Ему показалось, что у него поднялась температура, однако состояние не было болезненным. Он слышал, как Итачи что-то готовил на кухне, но не стал к нему подходить, опасаясь, что как только почувствует его запах или услышит голос, пожирающее желание снова начнёт изводить его. Поэтому в ванной ослабевший шиноби просидел не меньше часа, старательно отмывая своё тело, которое было неимоверно грязным. Итачи постоянно заканчивал в него, но больше Саске пачкал себя сам. Даже сейчас он не мог сказать, сколько раз кончил за эту ночь. И сколько был готов заканчивать за этот день. Он даже испугался того, что когда вернётся в нормальное состояние, то вообще не будет хотеть секса. Поскольку то, что он испытывает сейчас, похоже на настоящее проклятие.       И всё же, целый день просидеть в ванной он не мог. Отчасти из-за того, что услышал в гостиной звонкий знакомый голос, который явно не принадлежал его брату. Накинув на плечи белую нижнюю юкату и непослушными пальцами завязав пояс, Саске открыл дверь и пошёл прямо туда, чуть приподняв руку и ведя пальцами по стене, ориентируясь в доме.       — Я… я пришёл проверить, всё ли с вами в порядке. Я слышал, что ты всё вспомнил, — всё отчетливее слышался голос Наруто, который, судя по звукам, застыл возле кухни. Но Саске больше удивило то, что в его голосе он уловил нотки опасения и даже страха, что для Узумаки было совсем несвойственно.       — Как видишь, всё в порядке, — спокойно ответил Итачи, сидевший за обеденным столом и неторопливо пьющий чай. — Я действительно всё вспомнил, — Саске не мог видеть, но вот Наруто едва справился с собой, когда старший Учиха поднял на него глаза, и алый Шаринган опалил душу юного сына Хокаге.       — Да, но… Откуда у тебя эти глаза, Итачи? — с подозрениями спросил он, немного хмурясь.       — Это небольшой подарок, — ответил молодой человек, поглаживая пальцами чашку. — За то, что мне пришлось вынести.       — Подарок? — продолжал недоумевать Наруто. — И как же ты… Что с Саске? — страх в голосе проявился ещё отчетливее, и чтобы Узумаки не вообразил себе ничего лишнего, младший Учиха решил дать о себе знать.       — Эй, усуратонкачи, с самого утра пристаёшь к моему брату? — грубо оборвал его Саске, приближаясь к этим двоим. Услышав его голос, Узумаки вздрогнул и тут же развернулся к нему.       — Саске! Ты… — его взгляд переместился к повязке на глазах, и на лице отразилось глубочайшее поражение. — Что это? — выдохнул юноша, снова переводя внимание на старшего Учиху с его горящим Шаринганом и опять на младшего, который застыл на месте в метре от него и был смертельно бледен. Помимо повязки на глазах Наруто заметил синяки и красные следы на теле, а также изможденное лицо, словно тот не спал несколько ночей подряд.       — Что он с тобой сделал? — выпалил Узумаки, подходя к другу и хватая его за плечи. — Он забрал твои глаза? — юноша обернулся к Итачи, который снова продолжил бесстрастно пить чай.       — Во-первых, это не мои глаза, — Саске снял его руки со своих плеч, — а во-вторых, я отдал ему их сам.       — Сам? — изумился Наруто, опять метаясь взглядами между братьями. — Тогда почему ты выглядишь так, будто у тебя их отобрали под пытками? Саске, — он снова стиснул его, на этот раз за предплечья. — Я вижу, в каком ты состоянии, вижу, как ты ослаб. Но ты же знаешь, что я смогу справиться со всем, чтобы помочь тебе, даже с твоим братом…       — Хватит молоть чушь, Наруто, — на этот раз младший Учиха не просто отстранился, а оттолкнул друга от себя. Присутствие Итачи всего в нескольких шагах заставляло тело вновь наливаться мучительным возбуждением. Да и от прикосновений Наруто легче не становилось.       — То, что происходит между мной и братом — остаётся между мной и братом. Как бы я ни выглядел, я сам пожелал этого. И глаза тоже отдал я сам. Если тебе больше нечего сказать, то убирайся, — он обошёл его и сел за стол напротив Итачи, давая понять, что разговор окончен.       — Почему ты всегда так груб со мной, — насупился Наруто. — Я всего лишь волновался о тебе, поэтому и пришёл, — его взгляд опять столкнулся с Шаринганом старшего Учихи, и по спине невольно пробежали мурашки.       — Я позабочусь о нём, — Итачи коснулся плеча своего младшего брата, и того будто ударили в спину разрядом. Сначала он напряженно выпрямил спину, а потом вновь ссутулился, с силой стискивая кулаки на своих коленях.       — Мне не нравится твой взгляд, — угрюмо пробормотал Наруто. — В твоих глазах есть что-то опасное, отчего мне хочется держаться от тебя подальше.       — Правда? — Итачи снова опалил его Шаринганом. — Наверное, я просто забыл, как нужно смотреть на людей, — бесстрастно добавил он и опять перевёл взгляд на застывшего младшего брата. Узумаки, тяжело вздохнув, развернулся и покинул этот дом, в который раз ощущая, что не может понять этих Учих.       — Я приготовил тебе завтрак, — когда Наруто ушёл, Итачи поднялся на ноги, наложил в чашку риса и поставил её перед Саске. А заодно придвинул ему тамагояки, кусочки жареного морского окуня и салат из дайкона, моркови и яблока. Затем, вернувшись на место, снова взял в руки чашку с чаем, который он пил вместе с самодельным данго. Саске, вдыхая невероятно притягательный запах пищи, так и продолжал сидеть неподвижно. Он ощущал отголоски голода в своём желудке, однако куда более сильная жажда перекрывала его, начисто лишая аппетита.       — Ты и правда очень резок со своим другом, — отметил Итачи, снова не спуская с младшего брата глаз.       — Сейчас мне не до него. Почему он вечно проявляет заботу, когда это не нужно? — отрывисто ответил Саске и попытался хотя бы съесть кусочек окуня, но тот чуть не застрял у него в горле.       — Тебе не нравится? — видя, что после этого братишка перестал притрагиваться к еде, спросил Итачи.       — Мой голод обычная еда утолить не способна, — проронил младший Учиха.       — Правда? А я так старался, — проронил Итачи, поставив на стол чашку чая и беря ещё одну палочку с данго.       — Старался сильнее помучить меня? — Саске соскользнул со стула и исчез под столом. А буквально через секунду старший Учиха почувствовал, как его пальцы впиваются прямо в бёдра. Чашка чая даже не дрогнула в его руке, но вот глаза он опустил вниз. Темноволосая макушка брата показалась прямо между его ног, и несложно было догадаться, что произойдёт дальше.       — Хорошо, что основное блюдо ты тоже подал вовремя, — судорожно раздвигая края его черной юкаты, прошептал юноша. Итачи снова сделал глоток чая и, двинув коленом, уперся им в подбородок брата, не давая тому склонить голову.       — Позволь мне… — хрипло прошептал Саске, мелко дрожа от напряжения и болезненного возбуждения.       — Я ещё не доел данго, — с толикой надменности произнёс тот и потянулся за палочкой. Саске до боли стиснул зубы, слыша, как брат снимает рисовый шарик и прожёвывает его.       — Не хочешь? — насмешливо спросил Итачи, поднося данго к лицу младшего брата. Он приподнял колено, и губы Саске оказались прямо напротив сладости. Юноша был готов зарычать от этих издевательств, но вместо этого покорно подцепил шарик зубами, снял его с палочки и начал жевать.       — У тебя такое выражение на лице, словно ты ешь куриный помёт, — в голосе старшего брата насмешка звучала всё отчетливее, но Саске, несмотря на своё состояние, не пререкался, понимая, что так быстрее добьётся своего. — Хороший мальчик, — видя, как братишка проглотил данго, Итачи потрепал его по голове и, наконец-то, убрал свое колено, сдерживающее его голову. — Теперь можешь приступить к основному блюду, — сладко добавил он. Саске мгновенно прильнул к его паху, окончательно убирая края юкаты и вытаскивая свой язык, который теперь был пропитан сладостью от данго. Итачи, запивая всё чаем, ощущал, как теперь горит не только его горло, но и начинает наливаться теплом низ живота. Саске был так же жаден, как и вчера, но из-за упадка сил действовал не так резко и сжимал губы не так сильно, поэтому удовольствие стало наполнять старшего брата постепенно. Он то и дело отрывал взгляд от макушки Саске и переводил его на остатки данго, раздумывая, что же доставит ему больше наслаждения.       «А почему бы не совместить два этих вкуса?» — Итачи только потянулся, чтобы забрать последние сладости и положить их в свой рот, как вдруг почувствовал, что едва ли может двинуть рукой. Нет, определенно, наслаждаться можно чем-то одним, иначе есть риск не почувствовать вкус ни того, ни другого. Поэтому его тело само собой расслабилось, а колени раздвинулись шире. Веки начали опускаться, но до конца он глаза не закрывал, получая не меньшее удовольствие от созерцания младшего брата. Вместо того, чтобы тянуться за данго, Итачи опустил руку и забрался в непослушные волосы Саске, гладя его голову и касаясь кончиков ушей. Эти лёгкие прикосновения стали для младшего брата сродни ударам хлыста: сначала он замер, а затем, резко отстранившись от любовника, ударился бы затылком о край стола, если бы Итачи вовремя не положил ладонь. Саске часто дышал, а его утренняя бледность уступила место яркому румянцу на щеках. Он вновь судорожно вцепился в ноги брата, а затем забрался на него и обвил за плечи, влажными губами касаясь шеи и подбородка. Итачи, скользнув ладонями по его бокам, развязал пояс юкаты и, спустившись ещё ниже, стиснул его ягодицы. Юноша тут же содрогнулся всем телом, прикусывая нижнюю губу и задерживая дыхание. Носочками он опирался на пол, медленно опускался и ощущал, как плоть брата входит в него. Когда ягодицы коснулись бёдер любовника, Саске судорожно выдохнул и нашёл его губы, вкладывая всю свою страсть в поцелуй. Итачи отвечал не менее пылко, глубоко проникая не только в его тело, но и в его рот. Около минуты Саске просто сидел на нём, поскольку братья никак не могли оторваться друг от друга, но нетерпение младшего Учихи было слишком необъятным. Его тело слабо двигалось, говоря о том, что хочет резких и сильных толчков. Однако Итачи с этим не спешил, поэтому Саске пришлось действовать самому. Продолжая упираться носочками в пол, он начал опускаться и подниматься, тут же ощущая, как возбужденная кровь забурлила в теле. Целоваться так долго они больше не могли, поэтому губы старшего брата то и дело касались его плеч и груди, а ладони продолжали гладить спину и изредка сжимать ягодицы. От этих прикосновений Саске бросало в такой жар, что долго держаться он просто не мог. Любовнику даже не нужно было касаться его плоти: юноша закончил прямо так, сев на него резко и глубоко.       Тяжело дыша, он повалился на тело Итачи, ощущая, как тот продолжает гладить его по спине, и как его член до сих пор возбужден в его теле.       — Мог бы принести «завтрак» в постель, а не заставлять меня спускаться за ним, — пробормотал Саске, понимая, что в горле опять пересохло. Итачи, усмехнувшись, так сильно прикусил его ухо, что юноша громко вскрикнул.       — Снова мне приказываешь, глупый младший брат? — Итачи одним рывком поднялся на ноги и уложил Саске на стол. Все тарелки и чашки подпрыгнули, но не упали, лишь салат рассыпался прямо на краю. Саске судорожно вздрогнул и в предвкушении простонал, обхватывая пояс брата ногами. Однако тот, к его крайнему неудовольствию, внезапно отстранился и вышел из тела.       — Нет… — в отчаянии прошептал юноша, стараясь ногами прижать его ближе к себе.       — Это наказание за твоё непослушание, — прошептал Итачи, раздвигая края юкаты и гладя его тяжело вздымающуюся грудь.       — Непослушание? — взмолился Саске. — Я делаю всё, что ты хочешь! Даже съел данго, хотя мне кусок в горло не лезет, и я не люблю сладкое. И всё равно ты… — он задохнулся от собственных слов, поскольку Итачи погладил его промежность и чуть надавил на задний проход.       — Зато в горло тебе лезет кое-что другое, — проговорил он и на мгновение задумался. — Может быть и сюда ты примешь нечто иное? — кончики пальцев чуть проникли в его тело, и юноша замер, мелко дрожа.       — О чем ты? — затаенно спросил он с нотками испуга. Итачи, переместив взгляд на опрокинутый салат, игриво скривил губы.       — Сегодня утром я собрал отличный дайкон, — произнёс он, а Саске нервно дёрнулся под ним. — На удивление ровный и гладкий. Думаю, тебе должна понравиться его толщина и длина, — совсем уж издевательски добавил он.       — Нет… — снова простонал Саске и заметался под ним, хватаясь за брата и руками и ногами. — Я хочу только тебя… Прости, я больше не буду тебя упрекать… Только не играй со мной снова, просто бери…       — Брось, ты ведь завёлся от этой мысли, — пошло шепнул Итачи ему на ухо и одновременно стиснул его плоть, заставляя братишку кричать. — Даже готов снова закончить, мой неугомонный упрямец, — он стиснул пальцы чуть сильнее и несколько раз двинул рукой, подводя любовника к оргазму. Несколько раз сладостно простонав, юный шиноби обмяк на столе, а его голова бессильно склонилась на бок. Из уголка губ сочилась слюна.       — Делай со мной, что хочешь, — выдохнул он, смиряясь со своей участью. — Только знай, что я жажду лишь тебя.       Саске на самом деле был готов ко всему. Ощущая настрой брата, он понимал, что тот будет действовать быстро и решительно. Итачи всегда спускал ему с рук все его глупости, его резкость, его острые слова и отчаянные чувства. Но сегодня старший брат был непреклонен и напоминал Саске брата из прошлого — бесстрастного и холодного ко всем его мольбам. Хуже того: теперешний Итачи не просто был равнодушен. Он явно стремился поставить братишку на место, показывая своё превосходство над ним. И это превосходство заключалось не только в том, что они играли определенные роли, а в том, что сила старшего брата возросла в несколько раз, тогда как младший перед ним и этими глазами оказался практически бессилен. Он ощущал это буквально на своей шкуре, в каждом прикосновении, в каждом слове, в каждом ощущении. Чувствовал, как эта сила подавляет его, как заставляет склониться, пасть на колени, умолять и просить. И как бы он не сопротивлялся ей, конец был всегда одним и тем же.       Внезапно произошло нечто странное. Лежа буквально на середине стола, Саске ощутил, что по его телу что-то движется. Им овладел страх от этих холодных прикосновений в разных местах, и первое, о чем он подумал, что это змеи опутывают его тело. Он болезненно шевельнулся, пытаясь схватить их пальцами и сбросить с себя, но было уже поздно: они обвили руки и ноги, а также горло, буквально пригвождая к столу и лишая возможности двигаться. Мало того, за несколько секунд они остыли, словно превратились в металл.       — Итачи… — сдавленно прошептал Саске, понимая, что его запрокинутая голова свешивается с края стола. — Что это?       — Тебе страшно? — негромко спросил тот, проводя ладонью вдоль его торса. Живот и грудь парня были очень напряжены, отчего его мышцы вырисовывались с невероятной четкостью.       — Да, из-за того, что я не вижу их, — Саске попытался поднять руки, но его пальцы в бессилии застыли, хватая лишь воздух. Оковы на шее затянулись сильнее, а юноше, который и так всё это время задыхался, стало невмоготу. Он ощущал себя каким-то жертвоприношением, которое вот-вот должно было поглотить ужасающее божество.       — Мне нравится видеть тебя таким, — шепнул Итачи, изредка касаясь его тела и наслаждаясь, как каждый раз то дёргалось, словно от тока. — Поверженным, скованным, ослепленным… — его пальцы заскользили по лицу Саске, подбираясь к повязке на глазах, а парня от шелестящего голоса передёргивало ещё сильнее, чем от прикосновений. Настолько беспощадным, сладким и пробирающим он был. Эти металлические змеи продолжали скручивать его тело, затягивая путы всё сильнее. Он не мог лежать спокойно из-за них, а также прикосновений и голоса брата. Тело снова начало изнывать: из-за движений и инстинктивных попыток вырваться его бросало в жар, а холодные путы всё больше начали походить на раскаленные цепи. Итачи теперь не просто касался его: он целовал, ласкал языком и губами самые интимные и чувствительные места его тела. Грудь юного шиноби тяжело вздымалась, а когда к ней прикасался любовник, сердце замирало, а потом неслось галопом.       В любой другой ситуации, Саске жаждал бы как можно больше этих ласк, но теперь они походили на изысканную пытку. Он сжимал зубы и прикусывал язык, впивался пальцами в собственные ладони, а ногами упирался в края стола, но выносить это с каждой секундой становилось всё сложнее. Итачи не был с ним груб или жесток, но именно его неспешность, практическое бездействие доводили Саске до исступления. Ему хотелось кричать, и кричать не просто так, а кричать на брата, ругать его, обвинять и упрекать в том, что он не испытывает к младшему ни капли любви и сострадания. Но он не имел права это делать. Ведь сам согласился на это.       Стальные змеи крепко обвивали его бёдра, заставляя раскрываться их всё больше. Саске был готов с невероятным удовольствием принять любовника в себя, но у того, похоже, были планы довести младшего Учиху до безумия. Он продолжал лишь мягко касаться его, наслаждаясь вкусом тела, источавшем аромат похоти. Саске хотел стонать, хотел кричать, но едва ли мог издать хоть звук: то ли от удушения, то ли от того, что его и впрямь лишили голоса. Он лишь жадно, судорожно и хрипло дышал, ощущая, что ещё немного, и он просто лишится чувств. А если даже и не лишится, то его разум точно перестанет быть нормальным от того, что сейчас испытывает тело.       Лишенный зрения и доведенный до такого состояния, юный шиноби практически перестал ощущать своё существование в этом мире. Все прикосновения и ощущения слились воедино, образовав водоворот удушающего желания. Он больше не понимал, что с ним творит брат, не хотел даже думать о том, сколько ещё ему предстоит мучиться в этом огне возбуждения. Если бы он только знал, насколько болезненной и разрушительной может быть неутоленная безудержная страсть, то наверное предпочел бы любое гендзюцу, в котором брат бы его пытал. Ведь иллюзия никогда не сможет сравниться с реальностью.       Саске пришёл в себя лишь на мгновение. Тогда, когда Итачи наконец-то не сдержался сам и овладел его телом. Саске не мог видеть, не мог знать, что старший брат не просто пытает его своей жестокой любовью, но и мучает себя сам, до последнего не позволяя себе вкусить этот сочный запретный плод. Глаза на этот раз сыграли с ним злую шутку: несмотря на то эротическое наслаждение, что доставлял ему связанный изможденный брат, физически он едва ли мог выносить то вожделение, что пробуждал в сознании и теле этот образ. Несколько раз он просто опускал веки, пытался успокоить себя глубокими вдохами, но желание видеть Саске было сильнее, чем дышать. В итоге, не справившись с собой, Итачи просто набросился на это тело, переживающее последние круги собственного ада.       Для младшего брата это действительно было похоже на ад, через который он обязан был пройти, чтобы вернуться к свету. Но вместо того, чтобы подниматься к верху, Учиха ощущал, что падает всё ниже, погружаясь в самые низменные и тяжкие пороки. И чем больше они наполняли его тело, тем больше ему хотелось там остаться. На самом дне, в черной кипящей воде, поглощаемый тенью, которая заполняла всё его нутро. Как вдруг бурлящий поток огня в его теле столкнулся с леденящим вихрем. На краю сознания Саске ощутил, что больше не может дышать совсем, а помимо адского возбуждения его тело наполняется болью. Словно тысячи игл разом пронзили его, а внутри самого тела столкнулись две противоположные стихии. Да, он знал, чувствовал эту боль, даже догадался, что это одно из гендзюцу брата, который уже однажды испытывал его на нём. И всё же… в преддверии экстаза она приобрела самые невероятные оттенки и больше не была тем, чего он боялся. От удушения его мозг отключался, но даже теряя сознание, шиноби чувствовал, как волны нестерпимого удовольствия и боли переходят друг в друга, смешиваются, рождая какое-то третье чувство, ощущения от которого нельзя было понять, но оно было намного мощнее, чем предыдущие два. Словно его смыл бешеный поток воды и, проваливаясь во тьму, он даже не мог понять, ледяной была вода, или кипящей.       Саске не думал, что после такого потрясения тела и души он сможет очнуться. И всё же его сознание, спустя некоторое время, начало возвращаться к реальности. Сначала он чувствовал лишь тьму, которая окружала его и была спокойной, как глубинные воды океана. В ней он пребывал очень долго, потеряв счет времени. Затем он начал ощущать своё присутствие в этом мире, а после — и своё тело. То было невероятно тяжелым и неподвижным и крепко удерживало его душу в этом мире.       Его сознание наполняли негромкие звуки родного дома, где-то внизу слышалось урчание Мадары, звон посуды и редкий скрип деревянных ступенек лестницы. Похоже, кто-то спускался вниз, может быть…       Шевельнувшись, Саске внезапно ощутил, что лежит не один. И не на кухонном столе, а в мягкой кровати, под тёплым одеялом. Но согревает его не оно. Сердце забилось чуть быстрее, когда его руки коснулись такого знакомого тела. Губы Саске невольно дрогнули в улыбке, он мгновенно ощутил спокойствие и вдруг понял, что его глаза больше не сдавливает повязка. За эти дни он привык, что его веки опущены, поэтому и сейчас не открыл их сразу. Если глаза снова у него, то получается, что Итачи…       — Саске, пришёл в себя? — негромко спросил старший брат, и по спине тут же побежали мурашки. Он был так близко, что юноша забывал дышать. Его веки затрепетали, и он медленно открыл глаза, видя перед собой самого дорогого человека.       — Нии-сан… — выдохнул юноша, едва узнавая свой охрипший голос, которого он, похоже, вовсе лишился. Однако волновало его сейчас не это. А то, что находясь в такой близости с братом — они лежали на кровати — он больше не ощущает того пожирающего желания. Наоборот — полнейшее умиротворение и покой, которые невозможны без него.       — Что произошло? Всё закончилось? — приподнимая голову и осматриваясь, Саске понял, что они находятся в его комнате. Его тело больше не связывают никакие стальные змеи, хотя на руках заметны красноватые отметины. Тело чистое и переодетое и невероятно расслабленное. Итачи тоже казался очень сонным или даже ленивым: он поглаживал Саске по спине, не позволяя себе большего.       — Я снял гендзюцу, — добавил он опуская свою руку.       — И вернул мне глаза, — мрачно продолжил Саске, ощущая, что после подпитки родной чакрой сила в них просто колоссальна. — Зачем? Разве мы не договорились? — цепляясь за его футболку, спросил младший Учиха.       — Саске, ты мог погибнуть, — спокойно и строго возразил ему старший брат. — И дело не в твоей выдержке, а в том, что я слишком воспользовался ситуацией. И глазами. Твоё тело и так испытало очень много за эти дни, поэтому я считаю, что ты достаточно наказан, — усмехнулся он и уткнулся брату в плечо, вдыхая его запах. — К тому же, я тоже не железный, — мягче добавил Итачи, когда братишка запустил пальцы в его волосы. — Мы проспали почти целые сутки, и мама уже успела вернуться.       — Хорошо, что только сейчас, а не раньше, — пробурчал Саске, снова прикрывая глаза. Хоть он и проспал так долго, а всё равно хотел спать. — Я… так и не понял, что произошло на кухне. Мне показалось, что я схожу с ума. Каждый раз поражаюсь тому, как ты можешь любить и мучить меня одновременно, как злейшего врага, — прошептал Саске, одним глазом поглядывая на брата. — Сейчас ты как кот, которого хочется приласкать, а тогда был настоящей пантерой.       — Прости, должно быть, это из-за глаз, — ответил ему Итачи. — Думаю, что ты и сам ощутил это. Глаза дают нам силу и власть, которой мы стремимся воспользоваться, подавляя и унижая других. Не только мы управляем Шаринганом, Саске, но и Шаринган нами. Он диктует свои условия. Он хочет видеть напряженные тела и искаженные лица, слышать крики, ощущать дрожь и страх… Ведь нет ничего слаще этого для осознания собственной силы и власти. Саске, не буду отрицать, что когда я владею глазами, во мне проявляются некоторые склонности к жестокости, а чувства как бы уходят на второй план. Я едва ли мог остановить себя, видя тебя настолько слабым и поверженным. Не смог совладать с собой и не воспользоваться этой ситуацией. Впрочем, как и ты, — с улыбкой добавил он. — Теперь же, когда глаз у меня нет, я ощущаю себя гораздо спокойнее и одновременно понимаю, что мои чувства настолько сильны, что я готов выдержать любые муки, лишь бы быть рядом с тобой.       — Я тоже готов, — проронил младший Учиха, прижимаясь к старшему теснее и мягко касаясь его губ. — Да, ты прав, Шаринган наполняет меня такой силой, что порой я понимаю, что могу уничтожить весь мир. Но всё же, перед тобой, перед твоими чувствами эти глаза становятся бессильными, так же, как и я. Даже с ними я ощущаю, что хочу подчиниться тебе, следовать за тобой. Наверное, потому, что для меня мой старший брат всегда будет номером один. Во всем идеален и во всем первый, — улыбнулся он, снова украдкой целуя старшего Учиху. Затем, перевернувшись на спину, с удовольствием потянулся. Сон постепенно сходил на нет, и юноша ощущал первые позывы голода. На этот раз в своём желудке.       — Чувствую себя так, будто заново родился, — пробормотал он и положил ладонь на грудь, ощущая, как ровно бьётся сердце. — Ощущаю себя полностью обновленным, будто прошёл через ритуал очищения.       — Очищения через секс? — усмехнулся Итачи, приподнимаясь на локтях и будто заглядывая братишке в лицо. Его длинные волосы, которые были распущены, упали вперед, и Саске, стиснув пальцами длинную прядь, начал гладить её.       — Серьёзно, ты меня будто очистил. Теперь я не ощущаю такой сильной вины перед тобой, да и на душе очень легко. А ещё тело спокойное, немного уставшее, но спокойное, — едва Саске успел договорить, как его живот громко заурчал, и молодой шиноби тут же поджал зубы от негодования.       — Всё-таки, ты практически не ел три дня, — Итачи, выпрямившись, первым встал с кровати и затянул волосы резинкой. — Я хотел сразу пойти в кондитерскую, но не могу оставить тебя голодным. Ведь по моей вине твой желудок так страдает, — когда тот заурчал во второй раз, ухмыльнулся старший брат.       — Не стоит, — возразил ему Саске, тоже вставая. — Тебе и правда лучше отправиться в кондитерскую, а то кудрявый скоро присвоит её себе, ведь ты давно там не появлялся. Да и мама наверняка уже всего наготовила.       — Надо же, ты готов отпустить меня. Редко от тебя услышишь подобные слова, — Итачи, подойдя к братишке, поцеловал его в лоб и потрепал по голове. — Может, потому что сыт мной по горло? — шутливо спросил он.       — Нии-сан! — тут же укоризненно воскликнул Саске. — Дело совсем не в этом. Я готов валяться весь день в этой кровати, смотреть и обнимать тебя. Но… ты же знаешь, что не получится. Обязательно что-нибудь, да случится.       — Да, ты прав. Мы и так отняли у судьбы слишком много времени, чтобы побыть вдвоём. К тому же, в кондитерской я и правда слишком давно не был.       — Ага, настолько, что даже похудел, — сострил Саске, на что получил традиционный тычок в лоб.       — Ты тоже, Саске. Хотя это не удивительно: в последние дни мы работали на износ. Так что, наедайся и набирайся сил, младший братишка. Теперь мы увидимся только вечером, — напоследок ещё раз коснувшись его лица, Итачи покинул комнату, а Саске, заправив постель, сел на край кровати. Он смотрел на закрытую дверь и ощущал некоторую тяжесть на сердце. Всё-таки ему не нравилось, когда брат так надолго покидал его.       Но постоянно удерживать его рядом с собой он тоже не может. Поэтому приходится довольствоваться тем, что хотя бы ночи в их распоряжении. Однако теперь, похоже, несколько ночей они будут просто спать. А Саске эта перспектива совсем не устраивала. Он был слишком спокоен, истощен, удовлетворен и пассивен. Шиноби не чувствовал в себе огонька, который вспыхивал каждый раз, стоило ему вспомнить о брате, вступить в схватку или подраться с балбесом. Самому себе он напоминал какого-то ленивца, или медведя в зимней спячке. Поэтому, во чтобы то ни стало младший Учиха дал себе зарок в ближайшее время вернуть свой запал и наслаждаться вкусом такой сложной, но невероятной жизни.