Это ебучее "вроде"

Он пересчитывал монетки на столе уже шестнадцатый раз, заведомо зная, что будет пятьдесят восемь рублей. — Я же просил тебя не курить в квартире. — Прости, — худой парень в очках еще раз задумчиво затянулся, и пепел осыпался на его черные джинсы. Он сделал вид, что не заметил. — Мне приснилось сегодня, что ты умер. А потом, спустя пару дней, мы с тобой пошли рвать бруснику в лес. Понимаешь, никто не хотел мне верить, что ты ожил. — Что за чушь. — Брусника? — Моя смерть. Рома в своей привычной, слегка раздраженной манере швырнул поочередно два тапочка со своих ног, и Олег вздрогнул от того, как бесшумно они приземлились. Он встал с кровати и надел их — они не были теплыми. Это был глубокий, сильный укол в сердце; как будто бы кто-то нечаянно задел твою старую, очень больную рану, которая долго и напрасно заживала. Рома посмотрел на друга с состраданием и виновато опустил глаза на тлеющую в руке сигарету. Савченко чувствовал этот взгляд на своем затылке, пока поливал завявшие цветы на подоконнике. — Смотри, какой красивый закат. Ты видишь эти звёзды? Они похожи на твои родинки. — Мне очень жаль. — Врёшь. — Клянусь. Олег видел, как город за окном жил, не сбавляя своего ритма даже на закате дня, и чувствовал себя далеким и отрезанным от него. Ощущения, как в каком-то неудачном сне, от которого хочется проснуться в три часа ночи и сказать: «Что за дерьмо это сейчас было?». Олег надеялся, что цветы оживут, если он будет их поливать. В дверь раздался звонок, и его сердце запрыгало в сумасшедшем ритме; он, как обычно, попытался оставить это незамеченным. — Открой, это Денис. — Это твоя квартира, ты и открывай. В серьезном лице Ромы он разглядел полные сожаления глаза. — Пожалуйста, Олег, открой дверь. От собственного имени, произнесенного его голосом, стало невообразимо больно где-то между грудью и животом. Ничего не слыша и не видя, парень кусал губы, пытаясь унять спазмы внутри своей души. Он, повинуясь, открыл дверь. — Добрый вечер, Олежа, — глаза Дениса также были полны жалости. Впрочем, уже привычно. Он мельком осмотрел комнату: завявшие цветы, кучи окурков, смятое постельное белье на кровати Ромы, горы каких-то таблеток на прикроватной тумбочке. — Привет. Не переживай, это снотворные, — Савченко махнул в сторону таблеток, не посмотрев на них. Свой взгляд он боялся надолго отводить от Ромы, будто бы боясь, что тот исчезнет насовсем, стоит только потерять его из поля зрения. Последний, в свою очередь, мусолил кольца на правой руке. — Как ты? — Денис наблюдал за Олегом, пожимая его дрожащую и непривычно худую руку. — Да нормально. Только горло болит немного. — Он исподлобья тайком посмотрел на Рому, и Денис это заметил. — Олежка… Мне так жаль. Стало очень больно. Так же резко, как и всегда, как будто кто-то вогнал в тело тонкий длинный гвоздь. Денис заметил это и сразу же поджал губы, жалея о сказанном. Олег буравил Рому глазами, заставляя того ёрзать на стуле от тяжести своего взгляда. Ком драл горло у всех троих, но только Олег уже привык к этому за прошедшее время. Он был зол, обижен, разочарован, разбит и чувствовал, как с каждой минутой по крохотной доле распадается его жизнь и он сам. Задача состояла в том, чтобы взять себя в руки и предотвратить саморазрушение. — Ты, может, кушать хочешь? Или что-нибудь еще? — Не голоден, — устало натянул улыбку. Свалявшиеся волосы, не расчесываемые днями, облаком лежали на голове. — Ты здесь… ничем не балуешься? — Нет. — Олег строго отрезал, и было заметно, как его верхняя губа задергалась в отвращении. Он не любил лишнее внимание, особенно сейчас, когда оно ему было необходимо. Он складывал футболки Ромы снова и снова, перекладывая их с места на место, раз за разом поливал цветы которые уже стояли в болоте из воды и земли, пытаясь лишними телодвижениями отвлечь Дениса от своего нездорового вида и трясущихся рук. Он не хотел больше слышать привычные вопросы и слова поддержки, которые уже въелись под корку головного мозга и делали с каждым разом только хуже. Денис понимал это, но, тем не менее, хотел помочь своему другу, и мог сделать это только словами, потому что от какой-либо материальной помощи Олег всегда наотрез отказывался. Они оба раздражали друг друга этими практически ежедневными шаблонами, понимая при этом, что пытаются сделать друг другу лучше. Олег не хотел помощи, потому что он чувствовал вину за свою безответственность, испытывал отвращение к себе, для предотвращения которого ничего не делал, и ненавидел себя за это еще сильнее. Напряжение растекалось под его кожей постоянно; живя воспоминаниями из прошлого и надеждами на светлое и счастливое будущее, он перестал ощущать настоящее и начал тривиально существовать. Самобичевание на завтрак, обед и ужин с приправой из постоянной тревоги и душевной неуравновешенности. Если быть честным, он чувствовал свою вину за всё. — Если понадобится помощь, ты знаешь, как меня достать, — Денис махнул рукой на прощание и вышел, плавно закрыв за собой дверь. Олег стоял посреди комнаты с ощущением тяжести в каждой клетке своего тела, которая утаскивала его туда же — вниз. — Ты заставляешь меня просто ненавидеть себя за такое, — Рома пытался отшутиться, но видя тяжелые и уставшие глаза Савченко, нахмурившись, продолжил ковырять пальцем ноги дырку в ковре. — Хочу сказать тебе то же самое. — Олег рухнул на кровать: на внутренней стороне век мерцали яркие синие звёзды. Тошнота, слезы и крик подступали к горлу, доставляя физическую боль. Рома аккуратно сел к нему на кровать. — У тебя температура, кажется, — он положил руку ему на лоб. — Плевать хотел. — Неужели так сложно сделать вид, будто никто не умирал? — Он встал с кровати. Олег зажмурился, и звезды под веками начали взрываться белыми вспышками, осыпаясь колючими холодными искрами на кончики пальцев. Открыв глаза, он осмотрел пустую комнату: цветы, футболки, монеты, тапочки, шторы, не принадлежащие больше никому. — Иди ты нахуй, Рома. Он вытащил нож из белой стены и воткнул его еще раз уже чуть правее — тридцать пятый день уже он живет у Ромы, тридцать пять дней он разговаривает с пустотой.