Неизлечимые

      С каждым днем эта зараза захватывает её все сильнее. Словно вирус, это проникает в самое сердце и заставляет его задыхаться. По телу капитолийки расходится жар, достаточно ментору оказаться с ней в лифте или встать рядом. Холод одолевает её кожу, когда он выплевывает что-нибудь ядовитое. Но когда он прикасается к ней, обнимает или вовсе принуждает выгибаться под собой, она тает, пробиваемая разрядами тока.       С ним все куда проще: ему наплевать на неё, потому что она — очередная капитолийская кукла, которой можно играть, как вздумается. Рубака не единожды убеждал своего друга, что тот совершает огромную ошибку, что нельзя только потребительски относиться к людям, тем более к женщинам. Но Хеймитч его не слушал. Он пользовался одной, второй, третьей, а потом появилась Тринкет, которая чем-то на всех непохожа, но и это меркнет и тускнеет, когда ментор становится пьян.       В этот день он как и всегда вместе с Рубакой пил, играл в карты, сопровождаемый какими-то побрякушками. Мулат не был прочь этих девочек, но он не смешивал всех в одну кучу, он понимал, с какой можно играть, а с какой лучше не стоит. Вторых, конечно, мало. Очень мало в этом прогнившем городе. Но они есть. Есть Тринкет. Рубака тоже положил на неё глаз, но на тот момент Эбернети положил уже руки. Она нествойственно себе быстро подпустила этого человека к себе. Всего за два года он навечно поселился в её пестром сердце. — Здравствуйте, девочки, — с привычной иронией в голосе поприветствовал Хеймитч. — Привет, — защебетали они, пытаясь скрыть свое смущение. Рубака прибрал к рукам ещё двух, и уже впятером они отправились в бар. Тринкет, к своему несчастью, увидела, как те оприходовали ментора, прикасаясь к нему почти всеми частями тела одновременно. Одна, что посветлее кожей, с оранжевыми прямыми волосами и длинными ногами, явно положила на него глаз. Они сели в вип-комнате, выпили и разум естественно затуманился. — Послушайте, мистер Эбернети, — официально обратилась она, потому что тот не позволял им обращаться к себе по имени, — Вам почти сорок, а все ещё на свободе. — Предлагаешь мне свои оковы? — сделав глоток алкоголя, спросил он, глянул на друга и засмеялся. — Почему нет? Я бы была хорошей женой, — она, будто невзначай, скользнула своей ладонью по его бедру. — А из меня муж так себе, — выдал Хеймитч, без какой-либо нежности прикоснувшись к её щеке. Другие девицы мурлыкали вокруг Рубаки, призывая его уйти.       Эффи сидела со своей подругой в небольшом кафе на первом этаже Тренировочного центра, прокручивая в голове лишь то, что видела недавно. — Прекрати, Эффи, — попросила Джанет и взяла её за руку, — между вами же ничего не было. Или я чего-то не знаю? Тринкет потупила взгляд в пол, отвернулась от подруги и шёпотом ответила: — Не знаешь. — Так, — выпрямила спину та, взглянув на Эффи с вопросом на разукрашенном лице, — выкладывай. — Мы… мы спали вместе, — с великим трудом выдавила сопровождающая. — Неужели он так хорош? — скривила губы Джанет. — При чем тут? — возмущенно вспыхнула Эффи и выдернула свои руки из рук приятельницы. — А что тогда? — удивилась капитолийка, — О боже! Ты что, беременна? Тринкет тяжело вздохнула и закатила глаза. — Нет, я просто, — она обреченно пожала плечами, — люблю его. — Ты не можешь. — Он тоже так говорит, но я ничего не могу поделать с собой. Эскорт накрыла руками лицо и, сжав челюсти, сдержала слезы. — А ещё он занимается непонятно чем с какими-то, — Эффи решила выбрать нормальное слово, но ничего не нашла и шепнула: — шалавами. — Это нормально, — фыркнула Джанет, — у каждого мужика в Капитолии есть любовница. Прими как должное и спи с ним, если нравится. Душа Тринкет сжалась до размера хлебной крошки и завыла волчьим воем. Женщина понимает, что ей уже за тридцать пять, а у неё нет ничего: ни мужчины, ни семьи, ни детей. Никого, кто помог бы ей забыть все с Хеймитчем связанное. Она осознала, что ужасно ревнует ментора ко всем, что не хочет, чтобы кто-то мог так же говорить с ним, смотреть на него, чтоб его голос принадлежал другим. Однако, она не знала, что является единственной, кому он позволяет звать себя по имени.       Через какое-то время мулат, заигравшийся со своими подружками, подмигнул Хеймитчу и увёл двух девушек с собой. Эбернети лишь ухмыльнулся без особой радости. — Наконец-то мы остались одни, — промурлыкала рыженькая и продвинулась близко к Эбернети. Он уже был готов — бренди сделал свое дело. Она расстегнула несколько верхних пуговиц своей блузки и бесстыдно залезла к нему на колени. Она ослабила узел его галстука, самостоятельно положив его руки на свои ягодицы, расстегнула две верхние пуговицы его рубашки и принялась целовать его шею. Она шептала что-то ему на ухо, но он не слушал, лишь с силой и грубостью сжимал её ягодицы. Девушка, ей не было двадцати пяти, не смущаясь, запустила пальчики под его пиджак, расправилась с жилетом и, проведя по ребрам, спустилась к пряжке ремня. «Эффи.» — хотел было выдохнуть ментор, но понял, что его мозг хотел выдать это непроизвольно. Следом мужчина заметил, что его сердце не ускорило ритм, как это было с Тринкет, что вмиг эти прикосновения стали противны, будто он протрезвел. Хеймитч распахнул глаза, удостоверившись в своей ошибке, и резко снял её с себя, усадив на диван. — Что случилось, милый? — встревоженно задала вопрос марионетка, разведя руками. — Во-первых, не смей называть меня так! — он встал с дивана и принялся приводить себя в порядок, — а во-вторых, никогда больше не подходи ко мне, ясно? Его рык очень напугал девчонку, которая, вздрогнув, зажмурила глаза и судорожно кивнула.       Эбернети пулей вылетел из бара и забежал в лифт, устремляясь наверх. За окном уже стемнело, луна по-прежнему проливает седой луч на землю и в глубоком одиночестве мечтает о солнце. Ментор прижался спиной к стене лифта и не мог понять, что с ним происходит. По сути, он только что обломал самому себе неплохое завершение вечера, но ему не захотелось, потому что она — не Тринкет. Эта мысль светилась в его голове ярким пламенем, не собирающимся потухать. Дыхание, на удивление, стало частым и слышимым, голова моментально заболела то ли от переизбытка мыслей, то ли благодаря выпитому алкоголю.       Эбернети залетает в пентхаус и видит Эффи, сидящую на диване в слезах. Милые черты её лица освещает тусклый свет торшера, но его достаточно, чтоб увидеть слезы. — Наигрался? — спрашивает она, не поворачивая головы на мужчину. Он медленно подходит к ней и протягивает ладонь, призывая встать. — Не хочу, Хеймитч, — дрожащим голосом отвечает эскорт, — уходи. — Ты будешь со мной, — приглушенно говорит ментор своим приятным, с хрипотцой голосом. Тринкет все же встаёт и, положив свою руку в его, идёт по тёмному коридору, смаргивая слезы. Она чувствует, будто сам дьявол провожает её в последний путь. Она закрыла глаза и машинально сжала его пальцы, приготовившись к жестокой расправе, задрожала всем телом, когда он закрыл за собой дверь. — И что ты сделаешь? — сквозь ком в горле поинтересовалась сопровождающая. Внезапно голова закружилась, и Эбернети занесло в сторону, но он сохранил равновесие, оперевшись на стену. — Всё нормально, — практически трезвым тоном произнес ментор, — послушай, Эффи, тебе не за что меня любить. — Мне кажется, тебе лучше лечь спать, — посоветовала она, видя состояние коллеги. — Сначала я скажу, а вообще сесть я не против. Развернувшись, он рухнул на кровать, хлопая рядом, чтоб Тринкет тоже села. Она, боясь его, робко села. Эбернети заглянул в её заплаканные глаза и аккуратно стёр слезы большими пальцами. — Я схожу с ума, — призналась Эффи, — я ненавижу тебя. Ты воспользовался мной тогда, как дешёвой куклой! Он не знал, как сказать ей, что почувствовал сегодня, да и стоит ли… — Боже, что я сейчас делаю рядом с тобой? — по её щекам вновь покатились слезы. Она вскочила с кровати, но это движение ограничилось рукой Эбернети, который потянул её на себя. — Отпусти, прошу. Ты считаешь меня своей игрушкой, — проскулила женщина, глядя на его руку, сжимающую тонкое запястье. — Иди ко мне, солнышко, — ласково промолвил Эбернети, желая укрыть от самого себя. Тринкет не смогла ничего сделать, она вжалась в него, громко всхлипывая, выкладывая все свои эмоции на его грудь, обвила руками шею и вдыхала запах его одеколона, желая пропитаться им. Эффи не могла никак отпрянуть от него, прекратить обнимать и дышать им. Хеймитч прижал её к себе со всей силой и принялся нежно целовать шею и плечо. — Не надо, Хеймитч, ты пьян. — Тобой. — Врешь! — Ни капли. После своих слов ментор положил свои руки на её талию, провел по изгибающейся линии и прильнул к её сладким губам. Его сердце ускорило ритм, выпрыгивая, а тело обдало жаром. Эффи почувствовала непреодолимое желание и приступ приятной судороги, охватившей ноги. Она по немой просьбе Хеймитча села к нему на колени, прикасаясь своей грудью к его. — Между нами ничего нет, — придя в себя, выдала она и остановилась. — Мы оба хотим этого, — продолжая ласкать её, произнес Эбернети, — тем более, я никого не хочу кроме тебя. — Ты моя болезнь, Хеймитч. — Тогда я просто обязан подпортить хорошую девочку, — ехидно сказал он и, подхватив её под ягодицы, положил на кровать. Ментор наспех снял пиджак и жилет, нависая над ней. Снова втянул в жадный поцелуй и принялся за её одежду.       В страстных объятиях и поцелуях он лишил её одежды, а она освободила его от рубашки. Хеймитч, ловко орудуя руками, доставляет ей истинное блаженство, осыпая тело влажными поцелуями. Эффи со всем пылом отвечает ему, из последних сил сдерживая стоны, рвущиеся птицами наружу. Она сама тянется к его брюкам и справляется с ними, чем порождает улыбку на губах Хеймитча. Он спускается ниже её шеи, прокладывает дорожку из поцелуев на ключицах и оставляет сильный засос на груди. Мужчина обхватывает губами сосок, заставляя её вздрогнуть, и возвращается к губам. Сняв с себя последний элемент гардероба, он причиняет ей сладкую боль, услышав взамен свое с придыханием имя. Она извивается под ним, сжимая сильные руки и спину, выгибается в такт и стонет, прикрыв глаза. Эбернети сходит с ума, когда она просит его прижаться и начинает целовать шею. Он замедляет темп, получая удовольствие. — Эффи, — с закрытыми глазами выдыхает Хеймитч, чувствуя, как в груди становится больше места. В следующий момент он возобновляет движение, на этот раз достигая разрядки. Тринкет томно вздыхает, обхватив его пояс ногами, желая утихомирить эту дрожь. — Не отпускал бы тебя, — шепчет без осознания он, слегка прикусывая мочку её уха. — Я люблю тебя, — выдавливает Тринкет, получая в ответ трепетный поцелуй.       Он ложится рядом с ней под одеяло, все ещё тяжело дыша. Хеймитч чувствует, как его сердце рвётся к ней, как оно срывает с себя все цепи. Эффи устраивается на его груди и слушает, как бьётся жизнь внутри него, молча успокаивая мотор. Он послушно подчиняется. — Никто ничего не должен знать, — нахмурившись, твердит ментор, прижимая её к себе. — Сомневаешься во мне? — тихо спросила женщина. — Любовь — роскошь для меня. Не хочу, чтоб кому-то из нас пришлось пережить ту боль, что пережил я. — Никто ничего не узнает, — кивает Тринкет, — я все понимаю. Она отворачивается от него к краю кровати. — Умница, — говорит Эбернети, поглаживая её по изгибу талии, призывая рой мурашек, и закрывает глаза. Это первый раз, когда он осознает, что засыпает с той женщиной, с которой хотел бы и проснуться.