***
Глэдстоун встречал родственников с крепкими объятиями и широкой, сияющей улыбкой. Он был рад видеть всех и каждого, хоть и большую часть гостей он и не встречал даже никогда в жизни. Когда его избранница и, без пяти минут жена, встречала своих родственников. И вот подъезжает лимузин дядюшки Скруджа и Гусак засиял только ярче, поправил галстук и рукава. — Дядя Глэдстоун! — воскликнули близнецы, выпрыгивая из лимузина, обняли выше названного до хруста в костях и сразу начали глазами искать невестку двоюродного дяди, лишь бы подавить любопытство. — Поздравляю, племянник, — пожал Скрудж руку Гусака. — Я рад, что наконец-то хоть кто-то решился, из вас, сделать предложение руки и сердца своей любимой. МакДак покосился на Дональда, который помогал своей девушке Дейзи вылезти. Глэдстоун хихикнул и зажал богача в объятиях. — Я так рад, дядя. Это самый счастливый день в моей жизни. — тихо говорит он и Скрудж похлопал того по плечу. — Да, сынок, самый, что ненаесть, счастливый. — Мы за тебя рады, дорогой! — обняла друга Дейзи, поцеловав того в щеку. Глэдстоун, в свою очередь, как истинный джентельмен, поцеловал девушке ручку. Дональд, закипая от ревности, поспешил отстранить любимую от кузена. Затем, начал сильно и быстро трясти руку брату, засыпая своими искренеми поздравлениями, на что другой, натянул на себя улыбку от уха до уха и через пару секунд, начал пытаться спасти свою руку, ощущая, как она начинает пульсировать, а может и вообще, вот-вот оторвется. — И я рад тебя здесь видеть, Дон, — как можно добродушнее сказал Глэдстоун, разминая покрасневшую руку. Он оглянул все стоящих, из лимузина так же вышел Зиг-Заг, водитель и пилот дяди Скруджа. И всё? Двери машины больше не спешили открываться. Он начал оглядывать близнецов, с слегка серьезным видом. — Красненький…- он внимательно посмотрел на Хьюи, — Голубенький… — перевел взгляд на Дьюи и тут же напрягся: — А где зелененький? Луи?! — Ааа.эм.он не захо…- начал было Дьюи, но старший брат резко ударил того локтём под ребро. И Дью заткнулся, схватившись за место поражения и зашипел на Хьюи, уже представляя, как он ему потом треснет по носу. И обезательно сломает его. — Он не захотел ехать и беспокоить кого-нибудь, боялся испортить празднование. У Луи заболел живот. Возможно, сказалось, то что он опять объелся чипсов с колой и сразу же взялся за сладкое. Ну вы же его знаете. Но он рвался, как никто из нас сюда! Хотел лично поздравить от всей души и подарить подарок, честно, — после последней фразы Хью глупо засмеялся, под косые взгляды семьи. Но им пришлось лишь согласно кивнуть. Не расстраивать же Гусака в столь знаменательный день, что его любимый племянник в руки которого приглашение попало самым первый, сжёг его и отказался ехать. К Глэдстоуну подошла красивая женщина в пышном белом плать с открытыми плечами и спиной, ну и длиной фаьой, обняла жениха. — Дорогой, я вижу, все гости собрались. Пора идти расписываться, — невестка поцеловала его в щёку и направилась в загс. — Ну что ж, пора мой мальчик, — подтолкнул женишка Скрудж к зданию своей тростью. — Мой лимузин, потом, будет полностью в вашем распорежение. Но только посмейте оставить там хоть пятнышко или крошку! — Я домчу вас быстрее ветра, до вашего ресторана, — горда похлопал по капоту Зиг-Заг машину. Автомобиль вдруг издал какой-то звук и начал просачиваться дым из пот крыши капота. Пилот сказал короткое ≪Упс.≫, — А знаете, мистер МакДи, я пожалуй тут подожду, воздухом подышу. Можете не торопиться. — Пфф… Напомните, урезать ему жалование. Все весело засмеялись. Пилот неисправим.***
Глэдстоун вышел из ресторана, проветриться. Это должен был быть лучший день в его жизни! Это и есть лучший день, который он не забудет никогда. Пару часов назад они расписались, обвенчались, лимузин довез их до места назначение, правда, Глэдстоун всю поездку переживал, что может произойти авария, но доехали они благополучно, как и ещё минимум 15 машин за ними. Все было идеально: и танец, и то как они вместе разрежали торт, конкурсы, тосты, их поцелуи, поздравления, воспоминаниях родственников по обе стороны. И когда начал Дональд, вспоминая их детство и то, как он помогал ему с воспитанием племянников, после, как исчезла Делла (этого он конечно не стал упоминать, но явно подумал, как и сам Гусак). Воспоминание, где именно с рук Глэдстоуна Луи делает первые шаги, или где он учит малыша плавать, вызвали слезы у жениха и он ничего не сказав, встал и вышел на улицу. Луи. Именно он должен был сидеть рядом с ним, возможно, как шафер. И Гусак не сомневался бы, что самый лучший тост бы сказал тоже он, поздравил бы так, что ещё долго трогало за сердца. Но его здесь нет и это почему-то сильно печалило. До слез печалило, или это просто пыль в глаза от ветра залетела? Либо соринка парада в глаз в ресторане. — Вижу, вкусам вы своим не изменяете, — слышен рядом знакомый голос и жених поднимает голову. Буквально в пару шагах стоит Луи, расплачивается с таксистом. В руках парень держит банку с колой, почти уже пустую, что явно понятно по тому, как он ее затем трясет и недовольно цыкает. Дак разглядывает Глэдстоуна с ног до головы, мыслино восхищаясь солидности этого человека и подмечая, что всё-таки он прав: дяде действительно идет всё. — Зеленый смокинг… — Луи смял жестяную банку и кинул в урну, которая отскочила от края и упала на землю. — А невеста, хотя бы, в белом платье? Глэдстоун быстро смахнул слезинки с глаз и важно поправил края одежды. Подошел ближе к мальчишке, протянул руку для рукопажатия, на что другой слабо улыбнулся и вяло протянул руку для ответа. — Теперь, уже официально жена, — Луи, наверное, просто хотел в это верить, но в голосе слышал какую-то нотку вины. А ещё он хотел верить, что сердце не сжалось в тиски и к горлу тошнота не поступила, как услышал такие слова, как ≪официально≫ и ≪жена≫. В животе все скрутило так, что вот-вот его могло вывернуться на изнанку. Он поспешил вырвать свою руку из крепкого, приветливого рукопожатия и спрятать в карман. Подступило ощущения, что касаться этого человека теперь нельзя, просто, не его. Смешно даже самому становится. — И да, она в белом платье…- сказал Гусак, лишь бы разорвать это напряжённое молчание между ними, которое возникло впервые за жизнь, насколько память позволяет помнить. — Ты чем-то обижен на меня? Какой-то сегодня угрюмый… Как твой живот? Хьюи сказал, что он болит. Я уже и не надеялся, что мой дорогой племянник здесь объявиться. — Нет, не совсем. Просто… просто я думал, что мы доверяем друг другу. Ведь, ты знаешь даже немного больше моих тайн, чем Хью и Дью, — Луи насадил на носок туфель камешек и подкинул в воздух, взлетел он, к слову, совсем не высоко, на пять сантиметров, максимум. — Живот?! Выпил ≪волшебную пилюлю≫ Дакворта, все прошло. Юноша поднял голову, посмотрел прямо в глаза мужчины. Стараясь заглянуть так глубоко в душу, лишь бы найти ответы на все свои тайные вопросы, которые он даже в мыслях боялся озвучить. Но видит только свое отражение в сером омуте. — Я хотел, чтобы это было сюрпризом для всех, — ответил Глэдстоун и как-то неуверенно улыбнулся. — Это был самый неожиданный сюрприз! — Луи постарался улыбнуться, а ответ, более-менее радостно, заглушая порыва закричать. Нужно было вести себя естественно. Нужно было показать, словно Луи рад за везунчика больше каждого сидящего в ресторане гостя, намного больше. Только вот глаза совсем не улыбались, а улыбка на губах была какая-то дерганая. — Мы с ней мало знакомы, — тихо говорит жених, а легкий ветер подхватывает его слова и доносит до ушей мальчишки. — Но я чувствую, что она то, что мне нужно. Вместе с ней я готов создать семью. Между ними снова повисло молчание. Глэдстоун понимает, что пора возращаться к любимой и гостям, дальше праздновать торжество, но его ноги, словно вросли в землю, словно корни деревьев. Луи делает не смелый шаг вперед, сокращая дистанцию между ними, чуть ли не до плотного соприкосновение. — Холодает. Может уже внутрь зайдем? Вы ведь не думали, что я потратил деньги на такси, ради того, чтобы на вас, молодожен, посмотреть? — Луи улыбнулся, более естественей. Обошёл дядю и пошёл к ресторану. — Дьюи прислал фото, где у него в руках целая тарелка креветок, да и место для торта в желудке найдется. А живот мой больной потерпит. Идёмте! И Глэдстоун не понимал, что за черт его дернул сказать эти слова. Ведь сейчас все и разрешилось, они могут спокойно и продолжать жить в невединье. Но эта фальшивая, натянутая улыбка. Она просто заставляла сердце кровью наливаться, а душу сжиматься до глубочайшей боли. И когда Луи успел слегка приоткрыть дверь, Гусак спокойно сказал: — Я знаю о твоих чувствах ко мне. Луи застыл. Рука сама опустила ручку двери и та захлопнулась. Глэдстоун подошел ближе, резко развернул племянника к себе, что тот аж вздрогнул и прижался спиной с стеклянной двери ресторана. Юноша напрягся всем телом, когда дядя перегородили ему пути побега, расставив по бокам руки, на уровне шеи. Даку пришло на ум мимолетный бред, что это для того, чтобы задушить его, в крайнем случаи дать лбом в нос. Он начал ощущать слишком большое давление, что даже дышать стало в разы тяжелей. Опасность! Нужно быстрее что-то придумывать! — О чём это ты, дядя? — мило улыбнулся парень, пытаясь не показывать нервные позывы, либо начать потеть от волнение. Так реагировать ведь точно ненормально. — Глэдстоун, ты меня пугаешь, это странно выглядит, особенно со стороны. Вдруг, сейчас кто-нибудь решит выйти за тобой, -ведь ты не гость на свадьбе, а жених, — но ты решил сыграть в ≪плохого-хорошего≫ полицейского. — Я в некого не играю! Прости, — мужчина отстранился, отдернув себя, что он слишком остро подался легкому порыву. Решив для себя, что нужно расставить все тачки над <<i>>, и другого способа остановить мальчишку он просто не нашёл, боясь, что Луи сможет ускользнуть. Но ведь можно оставить всё как есть. Просто молча перешогнуть порог и сесь за стол. Забыть. Это ведь подросток у которого в середине вся жизнь. Конечно если он не станет фальшивомонетчиком, либо на деньги мафию кидать. Это он точно может. Мания к богатству у него точно перешла от МакДи со всеми вытекающими поселениями. — Твои чувства. Ты же любишь меня? — дурак! Почему просто не мог промолчать?! Ты уже давно не мальчишка, чтобы выяснять к себе отношения настоящего мальчишки, а тем более на своей же свадьбе. Что же за глупость! Луи сначала потупил взгляд, потом как-то побледнел, позеленел, а заетм громко засмеялся! Смех был истерический, ни с каплей доли искренней доброты. Немного успокоившись, Лу похлопал Гусака по плечу. Его движения были какие-то механические, отыгранные уже сто раз. — Да, конечно, я люблю тебя. Как и дядю Ди, Хью с Дью, Скруджи… Это естественно, любить родственников. К чему весь этот цирк, Глэдстоун? Говорю же: холодает. Пошли скорей внутрь. Давай, а то украдут невесту, а я так и не взгляну на счастливицу. Глэдстоуна взбесила эта холодная улыбка и не капли желание ему счастье в глазах, а только пустота. Почему же, он всматриваясь в серые глаза племянника чувствует какое-то предательство. Словно бы, если Луи вовсе не был его племянником, а давней подругой, с которой у них было всё хорошо, пока он той не изменил и утаил. Когда же правда вскрылась, то та потом вместо того, чтобы истерику закатывать, только так же холодно улыбается ему, безразлично смотрит, что больнее любой пощечины. Глупое сравнение, но именно так сейчас ощущал себя жених. Но в чем его вина?! Почему его бесит действия Луи? Он не раз видел, как тот хорошо играет на людях, притворяется, точно так же как и сейчас. Как после одного свидания, он пытается отмазаться от совершенно ненужного ему любовника/любовницы. Правда, здесь он сам пытается себя заставить верить, что такой любовник, как Глэдстоун Гусак ему совершенно не нужен, чем полностью уверен в этом. Обсурдны ему чувства любви, не бывает настоящей и искреней, даже в семье. Только вот колечко на пальце как-то остро глаза режет, что ослепнуть можно. Мужчина делает ещё шаг вперед, напирая. Луи ощущает как дядя спокойно дышит, чувствует его запах превосходного парфюма, слышит, как ровно стучит сердце под ладошкой юноши, упирающий ему в грудь. Голова начала тяжелеть и кружится, словно перевешивает вес тела, его сердце не может биться так же ровно при такой близости, а уши и щеки предательски пылать, что нельзя утаить — бледная кожа выдает все отчетливо. Каким бы все-таки актером хорошим он не был, у дяди в плане мастерства играть на людях больше опыта, маски легко сдернуты. Как же трудно — любить впервые. Каким же глупым нужно быть, что окружающие понимают очевидное быстрей тебя самого. Но вот чего сейчас добивается Гусак? Признания?! Но зачем?!.. Нельзя отрицать, что Луи прибывает в такой неловкости впервые, находясь с кем-то в прилюдной близости. Господи, но почему именно Глэдстоун Гусак?! Почему, скажем, его объектов идеала и любви не стал тот же изобретатель Винт Разболтай?! Вот вам явный удар потдых! Луи сглотнул ком в горле. Юноша не знал как ему быть! Поэтому он просто сдается. Он проиграл без боя и готов принять поражения. Луи любит играть с чувствами мало знакомых ему людей, лишь для того чтобы забыться. Трудно любить впервые, как и понять, что точно любишь. И он должен сказать спасибо этому приглашению от, ещё ему, анонимной жене Гусака. Ему так поздно открыли глаза. Но лучше поздно, чем никогда. Луи тянется к двоюродному дяде, наклонив его с помощью галстука. Оставляет поцелуй на губах Гусака! Такой быстрый, словно простой мазок. Но он был точный, ощутимым, теплым. — Сегодня не самый лучший день и не самый лучший час, дорогой дядя, — шепчет племянник ему в ухо. — Вас могут потерять, поэтому лучше вернуться. Оставим всё как есть. Я люблю тебя. Да, не как родственника. Не как дядю. Но люблю. Это изменит что-то? Я не буду к вам лезть и рушить вашу новую, только что испечённую семью. Пошлите. Луи отстраняется от Гусака. Шепот его слов, слов, что принадлежат только Глэдстоуну, бьют отголосками по черепной каробке. Юноша заходит внутрь и стук закрывшейся двери приводит в реальность жениха. Трудности Луи Лака в том, что он любит впервые. Трудности Глэдстоуна Гусака — он не любил никогда.