Zwei Topfe und ihr Topfer

Куклы Розена не страдают клаустрофобией, ведь они почти каждую ночь проводят в приятной, мягкой и темной тесноте чемодана, пахнущего кожей, бронзой и приятными воспоминаниями. Куклы Розена не страдают агорафобией, ведь им не раз приходилось кувыркаться в смертельном танце над десятками совершенно разных мест и времен¸ складывающихся в Н-поле, защищая свою Мистическую Розу и одновременно охотясь за принадлежащей сопернице. Куклы Розена крепки, и, хотя по виду этого не скажешь, разбить их практически невозможно. Куклы Розена прекрасны, и, в отличие от многих других фарфоровых кукол, безмолвно глядящих стеклянными глазами на окружающий мир, они по-настоящему живы. Куклы Розена почти совершенны. Почти. Каждой из них чего-то не хватает, каждая имеет свою погрешность, черным пятном ложащуюся на облик и характер. Именно поэтому они должны сражаться. И та, кто победит всех, достигнет идеала и избавится ото всех изъянов, свойственных ей и ее сестрам до этого Вознесения. Станет Алисой. Это основные положения существования семи Розен Мэйден. Их Генезис. Простые понятия, четкие и холодные, как лед. Воспринять их неправильно невозможно. И, тем не менее, Суисейсеки никогда не понимала логики Отца. Когда она оставалась в одиночестве, экзистенциальное замешательство охватывало ее волнами бушующего океана, вынося на новые и новые вопросы, которые, как скалы, показывались из-под воды. Если они не идеальны, почему Отец не разбил их? Если Его целью было создать одну идеальную девушку, почему Он сделал их уникальными, отобразив разнообразие характеров? Он изначально собирался создать семь кукол? Но если их единственное предназначение – сражаться, зачем он сотворил простодушную Хину Ичиго? Зачем не завершил Суигинто? Зачем сделал её и Соусейсеки, сближаемых большим, чем общими внешними чертами? Эти вопросы роились в ее голове, наползая один на другой, как уродливые ульевые насекомые и неизменно выталкивали на одно простое логическое заключение: Несмотря на наполненные медвяным золотом и теплом бабьего лета воспоминания, Отец не был добр. Величайшая ересь, которую себе можно было бы представить, неизбежно вгрызалась в ее сознание и болезненно зудела, отравляя мысли и нарушая покой. Но ей всегда удавалось спастись от нее, прижавшись к Соуйсейсеки и наслаждаясь близостью. Только вот теперь, очередной бессонной ночью в доме Джуна, на помощь ей прийти некому и она снова и снова натыкается на эту сосущую здравый смысл мерзость, всхлипывая в рыданиях, которые обязательно завтра будут причиной грусти Хины Ичиго и Канарии. Недуг Суисейсеки всегда был похож на аутофобию Ягодки. Но, в отличие от нее, по-детски крепко привязывающейся к людям и капризной, она не могла нормально существовать без одного-единственного существа на всем белом свете. Без близнеца. Вот она стоит у чемодана Соусейсеки и тайком ото всех раскрывает его, чтобы снова попытаться угадать в этой пустой оболочке свою бедную вторую половину. Чтобы в очередной раз столкнуться с невозможностью создать в своей голове эту простую, казалось бы, иллюзию спящей Лазурной Звезды, пока то, что было подло украдено, не будет возвращено на законное место. Прикасается к лицу сестры, проводя рукой ото лба к щеке. Поправляет упавшую на закрытые глаза прядь. Гладкий фарфор болезненно холоден на ощупь, как ему и положено, и ощущения не позволяют обмануться безмятежным выражением ее обрамленного короткими волосами похожего, но не того же оттенка, что у самой старшей Садовницы, лица. Переплетает свои подвижные и ее бессильные сегментированные, как конечности насекомых, пальцы, силясь создать иллюзию былых прикосновений. Прикосновений, которые Четвертая неизменно разрывала, мягко, но непреклонно, чтобы исчезнуть по зову долга и своей совести, оставляя сестру в одиночестве и страхе. Издает горестный стон, заламывая суставчатые руки и больше не препятствуя снова наворачивающимся на глаза слезам. Чего стоит обещание защитить, когда не можешь его исполнить? Чего стоит счастье Отца, который требует, чтобы его создания сражались насмерть? А она ведь знала, что все так кончится. Видела беспомощно опускавшуюся на землю, потерявшую Мистическую Розу Соусейсеки в своих ночных кошмарах, от которых резко пробуждалась и, крича, распахивала свое укромное прямоугольное убежище. В худших из них причиной поражения сестры была она сама. И все же, гибель сестры была не так ужасна для нее, как то, что произошло буквально за несколько минут до этого. Ее оттолкнули. Намеренно. Жестко. Внезапно. В самом буквальном смысле этого мерзкого слова. В тот момент, когда она, расширив глаза, рухнула, потеряв привычную опору, не в силах поверить, что сестра смогла сделать это – одним жестом, одним действием отвергнуть всю заботу и любовь, которые Третья ей давала, пыталась давать. Или – рождается непрошеная мысль – навязывала? Суисейсеки знала о своем глубоком эгоизме. Находила в нем прибежище во времена глубокого стресса и паники. И, как ни горько это было сейчас признавать, но в ее душе в тот момент, как и во все предыдущие, когда она отказывалась от Игры Алисы, рождался маленький червячок сомнения, который гадким голосом укорял, напоминал, что не в последнюю очередь она это делает, потому что не хочет отпускать сестру. Но она всегда пересиливала его, говоря самой себе, что в этом и заключается любовь. Так ведь? Так?.. …а потом Соусейсеки пригрозила разрубить ее пополам, дополнив яростный тон, которым эти слова были брошены в лицо старшей сестры, взмахом таких острых вблизи ножниц, заставив Суисейсеки зажмуриться и, вскричав от страха, призвать свою лейку, чтобы защититься. Когда она раскрыла глаза, Лазурная Звезда была уже в отдающем темной сепией небе, сходясь и снова разлетаясь с Суигинто. Обманка. Но размышляя, смогла бы Четвертая действительно ее ударить, ранить или даже убить, чтобы выудить Мистическую Розу из застывшего тела, Суисейсеки неизменно приходила к страшному выводу: смогла бы. Такая сильная. Такая щедрая. Такая ответственная. Думающая обо всех, кроме себя и своей сестры. Думавшая. Последняя попытка спасти сестру провалилась. Ее Мистическую Розу выхватили у Суисейсеки из-под носа. В тот момент все в ее душе перевернулось, уверенность, которая так долго помогала ей держаться, рассыпалась, как стены Иерихона. Она не смогла уберечь Соусейсеки, как не смогла заставить не участвовать в Игре Алисы. Ей грош цена. Она бесполезна. И все та же растущая внутри личинка сучит шестью лапками, шепчет, ворочая белое мясистое тело: кто кого защищал на самом деле? может, это Четвертая всегда оберегала свою сестру, а не она – ее, по праву старшинства? что вообще есть старшинство, если их изготовили в одно и то же время? Она считала, что тем вечером, спрятавшись от холодного дождя, капли которого, рухнув в реку, расплывались по поверхности воды кругами, под удачно расположенным деревом и вслушиваясь в мерный бой колокола на часовой башне, они все решили для себя. Но, как показало время, правильнее было бы сказать «каждая все решила для себя». Суисейсеки раз и навсегда отказалась от Игры Алисы, от своего права увидеть Отца, ради сестер и сестры. Соусейсеки запрятала мысль об Игре Алисы глубоко внутрь себя, так до конца и не сумев с ней расстаться. Эта диаметральная противоположность в выборе решений всегда была проблемой их взаимоотношений. В Лондоне. Во время инцидента c «Казуки». Сейчас. Ни одна из них не была вправе решать за другую. Каждая считала, что принимает единственно верное решение. Но теперь других путей не осталось. Ничего уже не изменить. На самом деле, ничего и нельзя было изменить. Иронично, что Соусейсеки и Розен все-таки добились своего, думает Суисейсеки, закрывая чемодан и выпрямляясь, простецки вытирая слезы рукавом изумрудного, как и ее имя, платья. Она будет участвовать в Игре Алисы. Не для того, чтобы победить, но чтобы вырвать из груди Суигинто Мистическую Розу сестры, чтобы, если не будет возможности вернуть ее к жизни, она всегда была внутри нее. Это будет единение, которого они так никогда и не достигли, пока обе были в сознании. Отец не был добр. Не может мастер быть так захвачен своей мечтой, что уничтожение творений его собственных рук ради ее достижения для него – цена, которую можно заплатить. Нет, он создал их, Розен Мэйден, чтобы они сражались. Чтобы узнать, могут ли недоделанная и забытая дочь, гордая и целеустремленная музыкантка, близнецы, связанные неразрывными нитями, чопорная и высокомерная леди и наивное дитя убить друг друга ради его любви. Чудовище. Бессердечное чудовище. …и главное, ведь сама идея идеальной куклы невозможна. Самое важное в куклах Розена – их недостатки, ведь именно они делают эти создания такими похожими на людей. Суисейсеки выходит из комнаты, оставляя свою потерявшую все недостатки вместе со всеми стремлениями и самой жизнью сестру наедине с пустотой, такой же тихой и темной, как внутри тел обычных фарфоровых кукол.