Волны времени

Игривый ветер взлохматил раскидистые кроны сакур, кружа опавшие лепестки в вальсе. Хандзо одиноко сидел на высокой террасе заброшенного строения и созерцал красоту ночи. Ханамура была прекрасна в это время суток: верхушки деревянных домов в старой части города заботливо укрыла собой тьма, а где-то вдали – в новой – мерцали разноцветные огни, по яркости сравнимые с усыпавшими небосклон звёздами. Террасу залило лунным светом, сбоку потянуло прохладой – Шимада сделал глубокий вдох и оправил на себе хаори. Лёгкие приятно обожгло свежестью, перемешавшейся с едва уловимым сладковатым ароматом цветущей вишни. Почувствовав это, Хандзо нервно сглотнул. Сознание стали атаковать сотни мыслей, мыслей, которые он ненавидел и частично боялся. Виски отдались ноющей болью, из горла вырвался стон разочарования. Внутреннее спокойствие и сосредоточенность в тот же момент разлетелись вдребезги, острыми осколками пронзая тело. Всё повторялось опять. Вихрь жемчужных лепестков стремительно уносил его в прошлое. Им не было ещё и четырнадцати, но Хандзо уже чересчур ответственен и серьёзен. Его раздражали безалаберные выходки брата, часто рискованные и влекущие за собой травмы. Так вышло и в этот раз, когда уличный котёнок, которого Гэндзи во время своей вылазки заботливо притащил в отчий дом, сбежал от обоих, и не куда-нибудь, а обязательно на самое высокое дерево в их саду – старую вишню. Младший Шимада, конечно, не мог допустить, чтобы животное пострадало, и потому, не дожидаясь ни помощи, ни укора Хандзо, отправился вызволять попавшее в беду существо. Только оно не казалось особо страдающим, пока Гэндзи не подобрался ближе – и тогда котёнок начал боязливо пятиться назад и шипеть. Юноша ещё пару раз подтянулся на руках, оказываясь едва ли не на самой верхушке, но одна из ног потеряла опору – ветка предательски обломилась и упала, поднимая в воздух облако ароматных цветов. Это заметил случайно забежавший сюда в поисках брата Хандзо и ринулся стрелой в сторону раскидистого дерева. Мгновением позже шипели уже оба Шимада: Гэндзи – от боли, а Хандзо – от возмущения. Старший поднял младшего и поволок его за собой в дом, чтобы осмотреть место ушиба. Десять минут спустя, уже после того, как Хандзо прочитал лекцию на тему подобающего наследнику клана поведения и нашёл лёд, братья мирно разговаривали: голова Гэндзи покоилась на коленях, а сам он, как ни в чём не бывало, задорно смеялся, вспомнив какую-то другую из своих многочисленных шалостей. Шимада-старший, будучи не в состоянии долго ругаться на своего непутевого родственника, слабо улыбнулся уголками губ и постепенно растворился в атмосфере бессмысленной болтовни и текущего времени. В воздухе всё ещё витал тонкий запах вишни, и Хандзо заметил несколько хрупких, запутавшихся в изумрудной шевелюре брата, цветков. Проведя по ней заботливым жестом, он собрал эти дары природы, и один из них оказался бережно сжат в ладони. Ведомые ночным ветром, лепестки совершили ещё один виток вокруг лучника, будто бы невзначай коснувшись его обнажённого плеча. Им не было ещё двадцати, но Хандзо уже готовился перенять бразды правления кланом, и потому день распланирован до последней секунды: стоило только завершить одну тренировку, как за ней следовала другая, после – очередная лекция, и так происходило до самого позднего вечера. Времени на сон оставалось крайне мало, и потому наследник – это звучит так гордо и ответственно! – в оставшиеся часы старался восстановить израсходованные силы, но… Ввалившийся в комнату без предупреждения и разрешения, шатающийся от усталости и количества выпитого алкоголя Гэндзи в его планы не входил совершенно. А тот, очевидно, об этом не задумывался и пустым взглядом блуждал по пространству в поисках старшего брата. Янтарные, с солнечными искрами глаза юноши мутны, но Хандзо заметил в них отблески вины и внутренней подавленности. Появилось желание накричать и жестоко истязать за то, что тот с собой делает и к каким последствиям для него самого и клана в целом это может привести, за излишнюю распущенность и неповиновение, однако Шимада-старший слишком хорошо знал и чувствовал его, а потому устало вздохнул, готовясь слушать. Гэндзи всё понял, и уже через считанные секунды оказался сидящим на футоне рядом с братом, уткнувшись тому в плечо и сбивчиво, бессвязно что-то лепеча. Хмельные слова прожгли кожу, растворились и растеклись по ней, словно заряд электричества, и Хандзо осознал, как попытки отдалить брата от себя раскололись на части в этот момент. Хотелось взвыть волком оттого, что весь мир разом решил пойти против него: вновь дали о себе знать полученные на тренировках раны, планы пошли крахом, а атмосфера душит своей напряженностью. Голова трещала от напора мыслей, и наследник отчаянно пытался цепляться за остатки той концентрации, которой он владел до прихода этой ходячей катастрофы, именуемой его младшим братом. Нервная усмешка слетела с губ ещё быстрее, чем Хандзо успел сдержать эмоции, но никакого ответа не последовало. Гэндзи умиротворённо сопел, всё так же повиснув на плече, и его обладатель не смог не улыбнуться: во сне юноша казался ещё моложе, а его лицо выглядело безмятежно и по-детски невинно. От него до сих пор исходил запах спирта, правда уже легче и не так навязчиво, но теперь вдобавок чувствовалось что-то иное. Хандзо прищурился и стал оглядываться по сторонам. В одной из петлиц рубашки Гэндзи, некогда бывшей белоснежной, увяз мелкий бледно-розовый цветок. Шёлковый ветер стал ослабевать, и часть лепестков плавно опустилась на плотную ткань хакама. Им не было ещё и двадцати четырёх, но оба не изменяли своему образу жизни: для Гэндзи – вечное празднество и торжество гедонизма, для Хандзо же – чёткое и верное следование по стопам отца. С каждым разом это требовало всё больше сил и времени: наследник стал возвращаться чаще уже за полночь, ближе к рассвету, что стало поводом для очередных шуточек младшего братца. Ни желания, ни энергии спорить не оставалось, и потому Хандзо просто молча уходил, сцепив зубы и закатив глаза. Легкомысленность Гэндзи теперь не просто раздражала, а выводила из себя – что этот юнец, безответственный и безучастный, вообще может знать об управлении и делах клана? Но старший Шимада держал эмоции под контролем и закрывался, уходя от любых провокаций. Только он, отгораживаясь от мира и брата в частности, не замечал одного: брошенного вслед взгляда Гэндзи, полного расстройства и одиночества. Но один раз… Хандзо никогда не видел его таким. Да, на лице Воробья – они всё ещё пользовались этим прозвищем – иногда оставляла свой отпечаток грусть, но она не задерживалась долго: Гэндзи был живым, эмоциональным, и стоило только произойти чему-нибудь хорошему, как он сразу забывал о всех печалях. Однако единожды случилось по-другому: холодные и острые, словно кинжалы, слова достигли своей цели – юного сердца – и поразили его до самых глубин души. Тогда первым ушёл он, подавленным и разочарованным. Хандзо повёл носом и, всё ещё гневно и быстро дыша, удалился. Лучше всего ярость помогала обуздать тренировка, и спустя минуты он оказался на тренировочной площадке. Стрелы одна за одной пронзали цель, пальцы уже были почти стёрты в кровь, но успокоение никак не приходило. Внезапный порыв ночного ветра растрепал высокий хвост Хандзо, оставляя за собой знакомое ощущение. Получасом позже здесь не осталось ни живой души. Из ствола одинокой сакуры виднелось древко стрелы. Однако Хандзо этого было недостаточно, и потому он решил развеять себя прогулкой по сонному городу. Отец вряд ли бы противился такой затее, даже узнав, – он сам стал отмечать некоторую усталость сына и советовал ему отдохнуть пару дней. Столько времени бездействия Шимада-старший позволить себе не мог, но несколько часов явно не повредят. Обходными путями он добрался до той самой террасы, с которой открывался потрясающий вид на Ханамуру. Хандзо присел на старые доски, скрестив ноги, и сосредоточился. Сознание растворилось во мраке неба, а мысли отправились витать вместе с ветром. Ночная прохлада приятно окутывала тело, расслабляя его, и Шимада полностью ощутил гармонию. Пока сзади не послышался скрип. Хандзо заметно напрягся – оружия с собой не было! – но решил выждать, когда потенциальный противник подойдёт ближе. Ход времени замедлился и стал осязаемым. На натянутые, словно тетива лука, мышцы плеч мягко легла ладонь. – За что ты с ней так? – голос Гэндзи звучал непривычно тихо, почти неслышно в шелесте ветра. Хандзо молчал. Конечно, он понимал, о чём вопрос – о той сакуре на площадке, которую до самой сердцевины пронзила его стрела. Оба понимали, однако, что было отвечать? В голову лезли навязчивые ассоциации, Хандзо продолжал молчать. Гэндзи, зависнув на секунду, опустился рядом с братом. Плечам вдруг стало холодно, но теперь тепло охватывало запястье и ладонь. Шимада-младший вложил в неё стрелу и попятился дальше, в сторону… как вдруг был остановлен. Предплечье оказалось в плену крепких пальцев, которые отчаянно хотели вернуть его на прежнее место. Юноша слегка опешил, однако повиновался. – Значит ли это, что всё забыто? – по интонации слышалось – Гэндзи улыбался, а Хандзо убедился в этом, повернувшись и окинув лицо брата беглым взглядом. Ответом послужил сдержанный кивок. – Ну эй, ты чего, язык проглотил? Ха-а-а-андзо! – к младшему вернулось прежнее веселье, и он, придерживая старшего Шимада за подбородок, так искренне и лучисто смотрел тому в глаза. Хандзо нервно сглотнул. – Ты невыносим. Вообще-то, я… – Да-да-да. Всё это я слышал уже сотни раз от кого бы только ни было. Но теперь объясни лучше, как ты оказался в моём секретном месте? – В твоём? Я недавно возвращался мимо, здесь было пусто, – самообладание вернулось к наследнику клана, и он окинул Гэндзи строгим взглядом. Глаза напротив всё ещё так же светло смотрели на него, мерцая янтарным огнём в лунном полумраке. – Я знаю о нём уже несколько лет. Так что твой ответ не считается, – юноша широко улыбнулся и приподнялся на коленях, оказываясь выше брата и с наигранной жесткостью смотря сверху. Хандзо закатил глаза: он отчетливо ощущал неестественность поведения Гэндзи, и от этого ему становилось не по себе. – И как же часто ты здесь бываешь? – Только когда чувствую себя… а, неважно. Не так часто, – беззаботная улыбка не сходила с лица младшего из братьев, но теперь Шимада-старший понял, что же его смутило. В глазах читалась невыразимая грусть, которую Гэндзи пытался неумело скрыть за привычной легкомысленностью. Хандзо устало вздохнул и приготовился к серьёзному разговору. – Гэндзи… – Но ты же сохранишь мой секрет, верно? – Шимада понял, что его раскусили, и стремительно наклонился, шепча эти слова на ухо. От ощущения горячего дыхания на коже, по спине пробежали мурашки. – Давай будем серьёзнее. Что тебя беспоко… – Хандзо повернул голову в сторону, собираясь отодвинуться. И их губы столкнулись на половине пути. Случайность ли это, что они оба в один момент решили отстраниться, или же…? Все мысли разом рассеялись, уступая место пламени, которое растекалось по венам, плавило мышцы и заставляло конечности дрожать. Оно разрасталось, сжигая обоих, и они отдались на волю ощущениям. Завтра Хандзо будет думать о том, что вопрос так и не был задан до конца, но куда больше – о том, что же они натворили. А сейчас… он полностью растворился в опьяняюще-сладком аромате вишни. Шимада-старший шипяще выругался и с силой сжал кулаки, очнувшись от наваждения. Дышать было тяжело, кожа горела, прямо как тогда, и в воздухе ещё присутствовали нотки цветения, похожие лишь отдалённо, но всё же напоминающие об ушедших в небытие моментах. Хандзо посмотрел на хрупкие цветы, рассыпавшиеся по черничной ткани хакама, и резким движением сбросил их, тем самым пресекая любые попытки освежить в памяти собственные ошибки. – Я думал, ты любишь вишню, – в кибернетическом голосе звучали сомнение и горечь. «Я любил не вишню.» – эти слова едва не сорвались с губ, но бывший наследник клана смог удержать их. – Когда-то. – Ты всё ещё не можешь простить себя, – интонация Гэндзи стала мягче, а визор засветился в темноте. – Ты прав, – окинув киборга полным сожаления взглядом, Хандзо вздохнул и отвёл глаза. Минуту спустя нечто холодное коснулось его ладони. Что это было, Шимада даже не сомневался. Гэндзи осторожно переплёл механические пальцы с пальцами брата, а свободной рукой потянулся за голову. – О всём ли ты так сожалеешь? – в тоне явственно слышалось лукавство. Прежде чем Хандзо успел ответить, Шимада-младший снял с себя шлем и живым, проворным взглядом принялся изучать сидящего рядом. Это сбивало с толку. – Ты спрашиваешь, простил ли я себя, а после открываешь лицо, которое я же и изуродовал? Ты непоследователен, Гэндзи. – Хандзо нахмурился, но руку в своей ладони сжал чуть крепче. Гэндзи в ответ лишь невинно улыбнулся: – Это не ответ на мой вопрос. – Нет. – Шимада усмехнулся. – Но это не так правильно. – Ты так и не выучил один из моих уроков, Хандзо, – киборг укоризненно покачал головой, придвинувшись ближе. – “Правильное” зачастую не доставляет такого удовольствия. Да и не помнится мне, чтобы ты сильно противился тогда. – Гэндзи. – Согласен, хватит пустой болтовни. – Шимада-младший рассмеялся, но Хандзо вместо того, чтобы рассердиться, как обычно случалось ранее, внимательно изучал его лицо. Искалеченное, с имплантированной нижней челюстью, оно всё ещё сохранило прежние черты ровно, как и характер. – На что это ты намекаешь, юнец? – спросил Хандзо с наигранным высокомерием, едва сдерживая улыбку. – На то, что я скучал по тебе… – эти слова прозвучали у самого уха и медленно прошлись по всей щеке, остановившись у уголка губ. Опавшие лепестки сакур вновь кружились в воздушном танце.