Прижженная рана

— Блядь. Она ногой, кажется задевает оконную решетку, рвет джинсу на ноге. Джессика фыркает, головой дергает, чтобы волосы в лицо не лезли. Давно она по окнам не шарилась, со стороны смешно от самой себя, честное слово. Но она на руках подтягивает, в окно заглядывает, и довольно отмечает, что в комнате пусто, только телек работает. Даже разбивать ничего не приходится, чтобы влезть. Приоткрытое окно достаточно толкнуть рукой, и можно уже полноценно влезать. Домушники бы ей гордились; но Джессика мысленно проклинает себя в пятый-седьмой-одиннадцатый раз за то, что вообще пришла. За то, что влезла в окно мотеля. Тут воняет, откровенно несет, но кто она такая, чтобы критиковать его выбор? В конце концов, ему снова мозги промыли, его снова выкинули с пустой башкой и несколькими смятыми купюрами. Джессика оглядывается чисто на инстинктах. В прошлый раз, когда она вот так попыталась случайно напомнить о себе (она, блядь, и не хотела этого; это он хочет помнить, это он взял с нее слово, что всякий раз она будет ему напоминать), он чуть голову ей не разбил. Но судя по шуму воды со стороны ванной — где воняет еще хуже, она просто уверена, — гостей никто не ждет. И если она вовремя уберется, то останется вполне незамеченной. Глаза закатывает, когда взглядом натыкается на включенный телевизор. Вот же ебаната кусок: думает, что если посмотрит новости, то и свою жизнь вспомнит. И она бы бросила ему пару ласковых, как в старые добрые, но порванные штаны — единственная жертва на сегодня, которую она готова понести. Разбитое лицо и пара сломанных костей в планы не входят. Джессика оставляет кассету — здоровую, старую; такими с девяностых никто не пользуется, максимум с двухтысячных — рядом с телевизором. Кассетник как раз стоит над телевизором. Она слышит, что шум воды вдруг прекращается, с губ «вот дерьмо» непроизвольно срывается. Времени нет, приходится лезть обратно в окно. А она-то думала, что хотя бы выйдет по-человечески. Когда Логан возвращается в комнату, то лишь занавеска дергается. Он к окну бегом, но на улице темно, никакого движения; а ощущения собственной безопасности никакой. У него вместо воспоминаний пустота. Зато он помнит, как ему мозг болезненными импульсами разрывало будто бы, а вместе с тем и все тело. Его здесь уже нашли. Здесь небезопасно. Взгляд цепляется за кассету на столе. Он готов на что угодно спорить, что не было ее здесь, когда он только пришел в эту комнату. Не было и все тут. Инстинкты молчат, хотя ему бы стоило задуматься над тем, что далеко не факт, что он вообще хочет знать, что там на этой кассете. Только он переключает телевизор, смотрит на странные цифры, черным маркером выведенные на белой наклейке — номер телефона? По количеству цифр подходит разве что только под номер телефона — и вставляет кассету в кассетник. Сначала идут помехи, потом камера скачет. Логан на край кровати, стоящей почти впритык к телевизору, усаживается, пульт в руке зажимает. Камера несколько косо наведена на женщину в майке-алкоголичке, сидящую за ноутбуком. Черные волосы спутаны, лицо откровенно помятое, она бутылку в руке сжимает. — Выключи эту херню, — говорит она, смотря четко в кадр. — Я просто проверяю, работает ли она, — звучит мужской голос за кадром. Его голос. Свой голос он узнает сразу; хотя тот и кажется чужим сначала. Впрочем, записанное на пленку тоже не до конца ощущается своим. Чем дальше, тем больше — это все часть его жизнь. Одна из тех многих, что вывалились из памяти. У женщины взгляд тяжелый, выражение лица неприветливое. — Клянусь, я тебе ее в жопу запихаю, если ты не выключишь. — Неужели только виски может заставить тебя улыбаться? — в его собственном голосе насмешка. Не издевка, нет. Насмешка, причем довольно добродушная. Смотрящая в камеру женщина строит недовольное выражение лица, а потом пьет прямо из горла, делает несколько крупных глотков и даже не морщится. Шуршание, судя по звукам, камеру сначала куда-то кладут, потому что картинка плюс к этому еще съезжает, и потом выключают. Потом помехи; Логан надеется на конец записи, но все равно почему-то выжидает еще некоторое время. Слишком мало, несколько секунд не могут ничего объяснить. Он не отдает себе отчета в том, что облегченно выдыхает, когда запись начинается снова. И все та же женщина, кусок его руки, пальцы сжимают какой-то журнал. Комиксы? Да, они, точно. — Посмотрите, да у нас тут фанат Людей Икс, — говорит он и гортанно смеется. Она бутылку ставит на стол, дно звучно ударяется о деревянную поверхность. На этот раз бутылка другая, но одежда на женщине все та же. Логан уверен, что запись не в один день сделана. Явных причин считать, что оно так и есть, нет, но ему почему-то так кажется. — От тебя, кроме чувства стыда, и ждать нечего. Серьезно, зверюга, мне за тебя стыдно, — говорит она, взгляд скашивая в камеру. — Выкини ее уже нахуй. — И я тебя люблю, Джесс. И это снова его голос. Запись обрывается, но не заканчивается. Логан ловит себя на том, что пытается каждую миллисекунду рассмотреть, впитать и запомнить. На кассете записано всего лишь полтора часа, даже меньше. Но он проводит всю ночь, пересматривая снова и снова. Не может выключить и пойти спать. В себя приходит лишь тогда, когда рассвет противно бьет в глаза. Джессика Джонс просыпается с лютым похмелом от противного звука телефона. Заплетающимся языком материт и себя, и свою жизнь, и всех людей, и изобретателей телефонов в целом. Но все же тянется, чтобы взять свой в руки. Подсветка противно бьет по глазам, она жмурится, повторяя себе под нос «тупой кусок говняного пластика», лишь потом замечает проступающие буквы. «Я помню, Джесс.» И она сквозь зубы цедит: — Блядь. Швыряет телефон на кровать чуть в сторону и резко поднимается, будто забыв о желании облевать одеяло, сдохнуть и больше никогда не вставать. Голова тупо ноет, но она уже тянется за валяющимися на полу комом джинсы, поправляет майку, в которой так и отрубилась прошлой ночью. Рот полощет бурбоном, который заботливо оставила у тумбочки вчера, прекрасно зная, как будет чувствовать себя утром. Взгляд скашивает на телефон, экран снова мигает, хотя сообщение все то же. Одно и непрочитанное. — Черт бы тебя побрал, зверюга, — бубнит она, натягивая через голову толстовку, встает с кровати и направляется в сторону выхода. Продавец в алкогольном желает ей счастливого Рождества, когда она оплачивает литровую бутылку бурбона. Джессике на праздники откровенно плевать; кажется, еще какое-то время она будет не одна.