Рождество с Фантомхайвами

Когда раздался звонок, Сиэль уронил на пол сковороду с яичницей. — Дьявол! — выругался юноша. Сзади тотчас раздался голос Себастьяна: — Я уберу, возьми трубку. Сиэль благодарно взглянул на мужчину: тот умел оказываться рядом тогда, когда это было особенно нужно, и понимать, что от него требуется. А именно: не уточнять вслух, кто именно это звонит, и понимать, отчего возлюбленный в последнее время весь на нервах. — Спасибо, — выдавил Сиэль. Он резкими движениями схватил со стола мобильный и стремительно вышел из комнаты. И только сделав пару глубоких вздохов, прямо как перед погружением в бассейн, нажал кнопку «принять». Один, два… погружение… Спуск. — Здравствуй. Голос Винсента Фантомхайва прозвучал довольно суховато. Сиэль и забыл уже, каким формальным отец умеет быть даже с родными. Впрочем, с членами семьи разговаривают хотя бы раз в полгода, а отец с сыном не созванивались уже около двух лет. После того, как Сиэль объявил в семье ужасную правду по имени Себастьян, с которой тайком жил около трех лет, глава Фантомхайвов объявил Сиэля для семьи мертвым. — У меня нет и не было второго сына, — сказал он. — Тебе не нужно было открываться перед ним, — сказала Лиззи, жена близнеца Габриэля. Сиэлю вся эта обстановка и казалась нелепо раздутой и абсурдной: все в семье уже давно знали, включая Винсента, что Сиэль не просто так в свои двадцать лет не привел в дом ни одной девушки, делит дом с «сожителем» и, тем более, был замечен с ним в «особых знаках внимания», которые невозможно проигнорировать. Так отец застал поцелуй в лифте (Сиэль с Себастьяном не рассчитали и слишком увлеклись) и много чего еще: мелочей, деталей, взглядов, из которых склеивается мозаика. В их случае она оказалась красноречивого небесного оттенка. — Он же и так все знал, — ответил он девушке. — Видеть и знать — это одно, тогда можно закрыть глаза, но только не тогда, когда произносится в лоб. Тебе действительно не стоило этого делать. — Возможно, ты и права, но дело сделано. — Что верно, то верно, братец, — усмехнулся Габриэль. — Буря неизбежна. Я еще понимаю, если бы ты выбрал фигуру весомую, которая могла бы принести семье пользу, но нет — обычный скульптор. Он подшучивал, но нисколько не был серьезен, — с Себастьяном у них были самые нейтральные отношения. С поры же признания близнецы не переставали поддерживать связь, однако приходилось это делать тайком. Работа Габриэля и его положение еще сильно зависели от расположения отца — главы корпорации «Фантом и ко». Причем не так давно название должно было звучать как «Фантом и сыновья». И вот, спустя продолжительное время, к Сиэлю приехала мать Рейчел, которая не умела перечить воле супруга, но все это время только и делала, что старалась смягчить принципиальное отношение Винсента и направить его к перемирию. Наконец, ей это удалось. — Отец пригласит вас на Рождество погостить у нас, - сказала она. — Нас? — Он хочет… познакомиться со Себастьяном. Рейчел виновато взглянула на брюнета, который сидел рядом. Себастьян только и делал вид, что занят разглядыванием чаинки в чашке. Причем умудрялся делать это парадоксально вежливо. Его как будто бы здесь не было. Сиэль фыркнул: — На Рождество собирается вся семья. — Верно, приедет еще пара гостей. Отец не будет… акцентировать внимание на вашей, — Рейчел покраснела, но договорила, — связи. — Прекрасно. Это ты уговорила его? Я думал, что уже мертв в его списке. Как он там сказал?.. «У меня нет и не было второго сына». — Милый, — мать подсела поближе к Сиэлю и погладила по плечу, как всегда делала в детстве, только еще приговаривала: «Ангелочек». — Я знаю, что вам с отцом обоим было тяжело. Попытайся, пожалуйста, понять его, он не был готов к такому известию. Вспомни, как он любит все планировать, даже если это собственные ожидания от ребенка. — «Ожидания от ребенка»? — повторил с сарказмом юноша. — Он уже переступил через себя, и поверь, дорогой, это большой шаг, учитывая его характер. Это говорит только о том, что он тебя по-прежнему любит и борется с… — С кем? С демонами? Чудовищами? — С предубеждениями. Он сделал первый шаг, поэтому сделай и ты. Прости его, если сможешь. — Меня еще никто не простил. Себастьян поспешно ретировался на кухню со словами «заварю свежий чай». Рейчел улыбнулась ему вслед: «Спасибо», она чересчур старалась быть мила с мужчиной, показывая, что не против его существования. «Она даже со мной не настолько мила», — усмехался Сиэль. — «Завидуй молча», — подтрунивал брюнет. Сиэль в тот день так и не дал окончательного ответа: пойдет он на перемирие с Винсентом или нет. — В конце концов, у тебя будет время подумать до того, как он позвонит, — предупредила мать. — И что мне теперь делать, Себастьян? — спросил Сиэль, когда они остались наедине. — Я уже вычеркнул отца из своей жизни. Себастьян сразу после ухода миссис Фантомхайв занялся своей работой в студии — скульптурой. Сиэль долгое время сидел в кресле, наблюдая за ним. Он занял вычурное положение: вверх ногами, и теперь видел скульптура и его творение перевернутыми, а собственные волосы свесились вниз. Юноше нравилось следить за процессом творения. Долго быть в студии он себе не позволял, хоть Себастьян и утверждал, что тот нисколько не мешает. Часто Сиэль чувствовал, как мужчина пытается сконцентрироваться, а иной раз и вовсе достигал какого-то странного состояния — погружения, как назвал это сам Сиэль, — когда не слышал оклики и не реагировал на движения вокруг. — Интересно, и что ты чувствуешь, когда «погружаешься»? — однажды спросил Сиэль. Себастьян удивленно приподнял брови: — «Погружаюсь»? — Ловишь музу. У тебя становится такое лицо, что я начинаю завидовать скульптуре. Словно она для тебя — самое важное в мире. — Ах вот ты о чем… Ничего не чувствую, я отсутствую и сдаю свои руки в аренду. — Что это значит? Внутри тебя кто-то сидит? — Возможно. Кто-то очень голодный до самовыражения, — улыбнулся Себастьян. Он не шибко любил говорить о своем творчестве. Если Сиэлю казалось, что он знает о мужчине все, то всегда находился скрытый аспект в работе, который проливал свет на нечто такое, что отбрасывало причудливую тень. Так было не раз. Себастьян, при всем своем спокойном нраве, слишком скрытный. Иногда Сиэль жалел, что не имеет к искусству никакого отношения, даже косвенного, ведь в таком случае, возможно, он бы смог лучше понимать, о чем говорит миру Себастьян. «Познать его внутренних демонов». С другой стороны, мужчина мог выбрать Сиэля еще и потому, что тот ничего не понимает. Сиэль щурил глаза и поворачивал голову в разные стороны, пытаясь отгадать, кто явится из-под рук скульптора на этот раз. Слой за слоем, на ядро накладывается влажная искусственная кожа. Сферы — глазные яблоки… Наблюдателю они почему-то кажутся агрессивными. «Агрессивные глазные яблоки, кто бы мог подумать!» — хихикает он про себя. И не дай бог, ему сказать такое творцу — вышвырнут из студии и подопрут дверь шваброй. Сиэль различил очертания чешуек, а на бумажном чертеже заметил крылья и вторую оторванную голову. — Он явно злодей. Кто это? — Олицетворение ревности. — А тот бедолага в руке? — Его любимая женщина. Отрубил ей голову за измену. — Я бы добавил еще поломанный кнут как символ ее… поражения. Наверняка же она пыталась контролировать его. Себастьян на это слабо улыбнулся: — Мне кажется, что это только в твоем духе. — Нет, у меня еще есть дюжина пряников в мешке за плечом. Хочешь пряничек, Себастьян? Мужчина вновь улыбнулся, но все же отвлекся, подошел к креслу. Присев, он оказался лицом к лицу с Сиэлем. — Надеюсь, я подошел не зря, и пряник сладкий. — А ты ближе склонись и узнаешь. Их губы соприкоснулись в поцелуе. — Сладкий? — Согласен. Самый сладкий пряник из всех. Но — ты меня отвлекаешь, я так никогда не закончу. — А если вытащу кнут? — О, пощадите, господин, я и так работаю днем и ночью! Сиэль прихватил мужской галстук и натянул на себя. Что его пальчики любили делать неустанно, так это натягивать и играть с поводком. — Значит, работай быстрее, потому что я хочу, чтобы к одиннадцати вечера ты уже был в нашей спальне и… — И?.. — И… — пальчик пополз от строгого подбородка к тонким губам, — сделал кое-что вместе со своим хозяином. — Звучит более чем интригующе. — Весьма. — Что ж, тогда слушаюсь, мое Сладчайшее и Строжайшее Величество, и спешу приступить к работе немедля. — Хорошо, — Сиэль неохотно отпустил Себастьяна и потянулся, напоминая развалившегося в кресле котенка, — только ответь, что бы ты сделал на моем месте? Он еще и зевнул, демонстрируя, что не так уж озабочен этим вопросом. Пусть Себастьян не думает, что Сиэль шибко-то нервничает. Ему ответили не раздумывая: — Переоделся бы в костюм, который так нравится Себастьяну? Тот, что с бубонами и ушками.  — Я не об этом. Об отце. Лицо брюнета посерьезнело. Он вновь склонился к юноше. — Слушай, я никогда тебе этого не говорил, Сиэль, но отчасти понимаю твоего отца. И дело в том, что мы имеем: тебе двадцать, ты еще юн в его представлении и можешь… «экспериментировать», к тому же у нас с тобой довольно большая разница в возрасте. Вполне возможно, что именно я соблазнил тебя и повел по черной дорожке. Поставь себя на его место. Все не то, чем может казаться. Считай, что это… «дать чаду время подумать о правильности выбранного пути». — Я понимаю, — Сиэль нахмурился, — но я спросил не об этом. Хоть с родителями я и не так близок, как с братом, все же… — Они для тебя очень дороги, — договорил Себастьян и тихо улыбнулся. — Ты только что ответил на свой вопрос, тебе так не кажется? Подумав, юноша все же кивнул. — Но… ты поедешь со мной? Без тебя я никуда. Себастьян склонил голову набок и с нежностью оглядел белое, румяное лицо, оно смотрело на него с искренним ожиданием, словно тот мог посметь отказаться. В синих глазах теперь было что-то непосредственное и юное, нет-нет и оно всегда проявляется, показывая, что Сиэль, несмотря на возраст, еще остается инфантильным. — Разумеется, я поддержу тебя. Хотя мне кажется, что в таком случае это Рождество будет самым сложным для нас. — Это точно, — фыркнул юноша. Он задумчиво провел пальцами по острой скуле и шепнул: «Спасибо». Себастьян поцеловал скользящую по коже руку. — За что? — Не знаю… за преданность… мой раб! Я это ценю. — О, господин… — А теперь — к работе! Сотвори самое животрепещущее олицетворение ревности и прославься на весь мир. — Да, уж постараюсь. — То-то же. А я пойду и приготовлю нам на ужин лазанью. Сиэль поднялся и отряхнул штаны (в студии всегда хватало пыли). Себастьян скептически приподнял брови: оба знали, что кулинария — это совсем не то, что дается Фантомхайву младшему. В прошлый раз горе-повар спалил спагетти и пирог одновременно, а как-то умудрился потушить мясо с привкусом галош. «Если вы никогда не ели изысканно тушенные галоши, то вам в этот дом», — пошутил Себастьян. — «Я же не виноват, что мясо плохое!» — возмутился юноша. Это не говоря о более ранних опытах, о которых даже не стоит упоминать, так как до чего-то более-менее завершенного они просто недоготовились. Пища с причудливым привкусом пластика, соленая, как из морской бочки или, наоборот, вытаскивающая из тебя все слезы путем сожжения слизистой. А также вкусы сладко-кисло-соленых каш, смеси кошачьей еды с горечью рыбьих голов, зажеванные кусочки от брикетов с замороженной пиццей, изысканно не тающие во рту угольки, благородный аромат гари, пригорелые корочки там, где их и быть-то не должно, а также восхитительная пересушенность бекона, который можно резать, отрывать зубами и так и не добиться результата. Это магия, это искусство перевоплощения. Антикулинария по-Фантомхайвовски! Когда они начинали жить вместе, Сиэль только благодаря Себастьяну научился варить яйца и жарить глазунью. «Там, где я жил, все делал дворецкий», — бурчал он, когда мужчина выбрасывал очередную неудачную попытку в мусорное ведро. — «Утешает, что у этого омлета хотя бы рожа веселая, как будто ему все зубы выбили». — «Не смешно». — «Я первый раз вижу, чтобы кто-то мог испортить омлет и взбить его со всей скорлупой». — «Гордись, потому что ты живешь с этим человеком бок о бок!» — Возможно, я сам через пару часов сделаю ее, а ты помоешь пол? — предложил Себастьян (в конце концов, его хотя бы можно будет перемыть завтра), но Сиэль оказался непреклонен. Вид работающего скульптора вдохновил его на кулинарные свершения. — Не волнуйся, я по ютубу все делать буду. Нашел очень хорошего кулинара-любителя, так он, как я, был чайником. — Чайником? — иногда Себастьян не понимал некоторые современные словечки Сиэля или притворялся, что не понимает, призывая к «хорошим речевым привычкам». — Очень посредственным начинающим, — пояснил тот. — Что ж, хорошо, — Себастьян почесал затылок. Сиэль бодрым шагом направился прочь, но был остановлен. — Сиэль… — Да? На него посмотрели с какой-то неожиданной нежностью, которая во взгляде Себастьяна уже давно не была замечена. — Делай, как считаешь нужным, — сказал он, — но при любом решении я на твоей стороне, что бы ты ни решил. Имей это в виду. На это юноша задорно подмигнул: — К лазанье я добавлю спагетти! «О боже-боже, — подумал мужчина, втыкая в голову Ревности инструмент, — помоги этому дому в трудный для него час, потому что, боюсь, к тому времени я очень проголодаюсь и съем это!» *** И вот Винсент Фантомхайв позвонил. Сиэль не признавал того факта, что ждал звонка и нервничал. Никоим образом не показывал, что видит эту нервозность, и сам Себастьян, однако всячески поддерживал партнера… вот сейчас, к примеру, отдирал от пола яичницу с кетчупом («На самом деле это не так просто, — добавляет Себастьян, — учитывая, что именно он туда намешивает»). Сам Сиэль перешел в гостиную, где отключил телевизор и опустился на диван. Только после этого, в относительной тишине, он смог ответить: — Здравствуй. — Я отправлял приглашение вам на Рождество, вы его уже получили? «Он говорит „вы“, учитывая Себастьяна, ну надо же», — подумал Сиэль. — Нет, не получали. «Разумеется, ведь никакого приглашения и нет». — На всякий случай решил еще и позвонить. Ты и… — Себастьян? — Он самый. Мы будем ждать вас на эти выходные в своем доме. Планируем традиционно встретиться всей семьей и… дорогими гостями. Становилось непонятно, кем он видит самого Сиэля — гостем или все же семьей, и: «Как будто ничего и не было. Вот так просто, отец? Ты всерьез полагаешь, что все так просто?» Все же стиснув зубы, юноша ответил: — Хорошо. Мы подумаем. Он хотел добавить что-то еще, вроде сухого «отец», но решил бросить трубку. Иначе было бы чересчур. Да, чересчур. — Себастьян! — громко позвал юноша, но его не услышали. На кухне что-то шкварчало и уже играла музыка. Михаэлис обожал готовить под классику. Едва Сиэль оказался на пороге, Себастьян спросил, раскладывая свежую яичницу по тарелкам: — Уже собираем чемодан? Сиэль ухмыльнулся: — Именно. На выходных у нас будет наша первая и последняя попытка установить контакт с моей семьей.