Broken

После того злополучного звонка Молли Хупер почувствовала себя мелко раскрошенным мелом или осыпавшейся штукатуркой. Чем-то изломанным, исковерканным, почти что стертым в порошок. (Чем-то и не живым вовсе.) Не издав ни звука, она первым делом выключила свой телефон. Хупер с трудом подавила в себе стойкое желание разбить его прямо о кухонный пол. Но ведь этот маленький акт разрушения все равно не принес бы ей облегчения. (Наверное, его уже ничто не сможет принести.) На ватных ногах девушка прошла в гостиную и легла на диван, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Поза эмбриона - поза отчаяния и полной беззащитности. (Молли Хупер некому было защитить даже от самой себя.) Она пролежала вот так вот час или полтора - словом, целую вечность. Удивительно, но ее глаза были абсолютно сухими - как и сердце, безжалостно выжатое подобно лимону. Когда в прихожей неожиданно раздался резкий звонок, Молли позволила себе выругаться. И крепко зажмурила глаза. Спряталась. Исчезла. (Почти умерла.) Неизвестный посетитель оказался крайне настойчивым. Он позвонил второй раз, потом третий... На четвертом звонке Молли осознала, что ей придется встать и подать хоть какие-то признаки жизни - как минимум, посмотреть в глазок. Честно говоря, девушка всерьез сомневалась, что у нее и на это хватит сил. Дверь она открыла совершенно машинально. И сразу же в смятении отступила назад. На пороге стоял Шерлок Холмс. Он посмотрел на Молли глазами побитого пса, а потом низко опустил голову и проронил хриплое, приглушенное: - Прости меня. Хупер тихо засмеялась и поняла, что по ее щекам наконец-то потекли слезы. Но возможная истерика так и не случилась, потому что Шерлок вдруг шагнул вперед и заключил ее в крепкие, но бережные объятия. Его изрядно потрепанное пальто в эту минуту напомнило Молли сломанные птичьи крылья. А спустя мгновение ее осенило: да он ведь и сам такой же - сломанный, сломленный, такой же наизнанку вывернутый, как и она. И Хупер стояла тихо, почти не шевелилась и только вдыхала знакомые и незнакомые запахи, исходившие от него. (Она и сама закрыла бы его крыльями, да только вот не было их у нее никогда.) После долгого молчания Шерлок повторил свое "прости", уже тише и мягче, и Молли молча кивнула ему в ответ. Она провела детектива на кухню, поставила чайник и позволила ему высказать все - даже, пожалуй, с избытком. Так Хупер узнала о Восточном Ветре, о Шерринфорде, о бесчеловечных - нечеловечески тяжелых - испытаниях и, конечно, об истинной причине "эксперимента", выбившего почву не только из-под ее ног. Молли слушала, а Шерлок говорил и говорил, время от времени сбиваясь и судорожно хватая ртом воздух. Говорил до тех пор, пока запас слов не иссяк, а чашка с горячим чаем не появилась на гладкой столешнице прямо перед ним. Тогда Шерлок умолк и, покусав сухие губы, попросил: - Сделай и себе тоже. Молли налила чая и себе. Они долго пили его вдвоем, не замечая, как за окном постепенно темнеет - притихшие и пустые. Правда, пустота эта была уже совсем другого рода - только свободное место, появившееся после того, как тяжелый камень упал с души. Легкости они так и не ощутили, зато вместо нее пришла обыкновенная физическая усталость. Молли без лишних объяснений провела Шерлока в свою спальню, и оба они легли на неразобранную кровать, накрывшись все тем же изношенным пальто. Только вот вместо "спокойной ночи" Шерлок отчетливо и уверенно произнес совсем иную формулу. - Я тебя люблю, Молли Хупер. - Знаю. Я это знаю, - тихо ответила Молли, не открывая глаз. Оба они тогда говорили друг другу кристально чистую, абсолютую правду. (На самом деле, у них так было всегда.) (И не только было, но и будет - что бы с ними когда-либо ни случилось в этом огромном немилосердном мире.)