the sun

Чонгук толкает дверь и заходит внутрь, втягивая едва заметный запах теплого молока и бросает ключи на тумбочку. Аккуратно ставит обувь, направляясь в гостиную, по пути расстегивая пуговицы на белоснежной хлопковой рубашки. — Котенок, иди ко мне, — тихо зовет он и видит, как из соседней комнаты высовывается светлая макушка его мальчика. Тэхен улыбается, тепло так, словно солнышко, и подползает к старшему на четвереньках. — Хен, ты пришел, — шепчет он и трется щекой о подставленную ладонь старшего, тут же вдыхая аромат дорого парфюма и громко урча. Тэхен отвечает на его улыбку улыбкой и прикрывает глаза. Такой нежный и невинный, как белые лилии, но пахнет мальчик отнюдь не лилиями, он пахнет теплым молоком, ромашкой (наверняка его собственный, Чонгук еще не уверен), немного клубничным гелем для душа и его, Чонгука, запахом бергамота — успокаивает. Чешет за ушком и чувствует, как Тэхен неуверенно залезает к нему на колени и обвивает свои тонкие ручки вокруг чонгуковой шеи, так трепетно прижимаясь, словно боясь, что его могут оттолкнуть, могут сделать больно и бросить совсем одного, успокаивается, когда чувствует сильные руки, прижимающие к себе; они не дадут утонуть в том непонятном, но страшном, неизведанном и оттого желанном чувстве, что он испытывает, когда его хен рядом, весь такой красивый, заботливый, добрый, взрослый, любящий и чужой. Тэхен уже с месяц чувствует на его хене чужой запах корицы и постоянно дуется, потому что это только его хен, егоегоего и ничей больше, а тут пришел омега со своей корицей и отбивает Чонгука у него. Тэхен не позволит. Тэхен резко кусает Чона за мочку и рычит, вцепляясь в широкие плечи острыми ногтями. Мое. Мое это, черт тебя дери омега с корицей! Тэхенова рука с нажимом ведет по торсу Чонгука и Ким ловит судорожный вздох. — Мое! — кричит Тэхен и ведет носом за ушком своего хена, — моемоемое, — шепчет в ухо, подбородок и останавливается на приоткрытых губах, — хен, ты — мой, — смотрит серьезно и неумело тычится в губы напротив, Чонгук тихо стонет, его ведет от такого Тэхена: ревнивого, настойчивого и ужасно податливого. Он перехватывает инициативу, лениво ведет языком по губам мальчишки, ловит выдохи и толкается языком в маняще приоткрытый ротик, проводит языком по ровному ряду зубов, задерживается чуть дольше на клыках и снова толкает своим языком тэхенов, призывая повторять; и его малыш повторяет. Мокро, пошло, с прикрытыми глазами и легким ерзаньем на чужих крепких бедрах. Чонгуковы пальцы смыкаются на ягодицах и мальчик широко распахивает глаза. Чонгук прижимает Тэхена к себе вплотную, меняет угол, чтобы бугорок точно вписывался в сочные половинки между и Чонгук поддается бедрами вверх, натягивая мальчика на себя. — Хен, — тихо-тихо и Тэхен всхлипывает, жмется ближе и хочет, чтобы по-другому, чтобы по-взрослому. Хочет, чтобы было больно, а потом приятно, зато с Чонгуком. С его Чонгуком. Некая панацея. Чонгук со свистом втягивает воздух и снова целует эти манящие губы, а потом пихает три пальца в рот своего малыша, заставляя сосать и обильно смачивать слюной. Мальчик краснеет, прикрывает глаза и сосет. Чонгук аккуратно стягивает красные шорты и боксеры со своего котенка и оглаживает сжимающееся колечко мышц, из которой обильно сочиться смазка. Проталкивает один палец и Тэхен недовольно ведет бровью, тычась носиком куда-то в район шеи и лижет ее. Чонгук подставляет второй палец, и медленно проталкивается, Тэхен сжимается, но отстраняться не спешит. Старший медленно и аккуратно растягивает мышцу, разводит пальцы на манер ножниц и добавляет третий. Тэхен плачет. Чонгук прижимает его в себе, поглаживая по спине и сцеловывая дорожки соленых слез, а у младшего Земля за закрытыми веками пляшет и лунные кролики — предатели, совсем не помогают, хотя он очень старательно их зовет. Когда Чонгук задевает пальцами комок нервов, Тэхена подбрасывает и он басисто стонет, запрокидывая голову назад и позволяет оставить на себе красные бутоны. Мальчишка просит еще и Чонгук дает — стягивает с себя узкие джинсы и освобождает колом стоящий член. Как только на глаза Тэхену попадает член его хена, он пытается отстраниться от Чонгука и вырывается, качая головой, но Чонгук крепко держит, не позволяя отстраниться ни на миллиметр. — Хен, хен, — шепчет Тэхен, — Хен! Он точно не не влезет, слышишь?! Боже, хен! Чонгук его не спрашивает, молча заламывает руки на спину, Тэхен скулит и лишь когда ловит взгляд Чонгука, понимает — попал. В глазах его хена нет той нежности, которая буквально сочилась разве что только не из ушей минутами раннее, сейчас там всепоглощающая похоть и страсть, нет того насыщенного черного, есть блекло-черный. Чонгук на грани; Тэхен это понимает, когда его грубо кидают лицом на кровать и нависают сверху, ведут по позвоночнику носом, а потом вгрызаются в плечо, недостаточно для метки, но для засоса вполне так себе. Тэхен чувствует, как хен ведет своей влажной головкой члена между ягодиц, а затем и к основанию его члена. Естественная чонгуковская смазка приятно холодит кожу и младший почти успокаивается, пока Чонгук с пошлым хлюпаньем не бьет членом по его ягодицам. -Хе-е-о-о-н, — скулит Тэхен, закусывая губу и пытаясь отстраниться, — давай я тебе отсосу, а? — и снова хнычет. Чонгук никак не реагирует на слова КимТэ, вместо этого с нажимом ведет вдоль тела и останавливает руки на бедрах. Одной берет свой член, направляя точно в разработанную розовую дырочку, и плавно вводит головку, усмехается, когда слышит шипение. Тэхен резко распахивает глаза, когда получает смачный удар по правой ягодице, заставивший сжать внутри чонгукову головку и Чонгук гортано стонет. — Блять, котенок, — шепчет Гук, нежно оглаживая его бока. Чонгук толкается с трудом, расставив руки рядом с головой Тэхёна, поддерживая своими коленками его бедра, и не может издать ни единого звука. Внутри его котенка — горячо, мокро и тесно, он плотно закрывает глаза и опускает голову, касаясь своей щекой теплой тэхёновой щеки. Тэхён скребет ногтями по его спине, вжимаясь всем телом в Чонгука и шепчет ему на ухо влажными губами: — Больно. Чонгук еле дышит, слышит шепот и останавливается. — Давай. — вновь шепчет Ким. Кожа горит адским пламенем под пальцами Тэхёна. Чонгук где-то на краю сознания предполагает, как Тэхёну больно. И как ему хочется. Чонгук входит дальше, а Тэхён неосторожно толкается бедрами, дергается и издает то ли стон, то ли сдавленный крик, зажмуривает глаза и тихо, жалобно хныкает, ткнувшись носом в чонгуково плечо. Чонгук находит своими губами чужие вслепую, идя на поводу инстинктов, и жадно целует, врывается целым стихийным бедствием в чужую страну, тэхенову Вселенную, срывает все тормоза и уничтожает аболютно все; срывается на бешеный темп, заставляя тело под собой выгибаться, извиваться и стонать так сладко, словно сок сочного персика со сливками. Чонгук захлебывается — приторно сладко. Член Тэхена трется между их телами и пачкает животы. Тэхен тянется рукой, чтобы помочь себе, но Чонгук перехватывает, заводя ее к изголовью кровати и бьет покрасневшей головкой прямо по простате, заставляя кричать и плакать, Тэхен умоляет и жалобно скулит, подмахивая навстречу толчкам Чонгука. Чонгук гладит его по животу и поднимает ладони к соскам, царапает, колени Тэхена скользят по чонгуковым влажным бокам. Чонгуку как будто важно прилипнуть к нему вплотную в последний момент, зажать его в объятиях.  Чонгук доводит Тэхена до анального оргазма и тот кричит имя старшего, впиваясь ногтями в его предплечья, сжимается и заставляет Чонгука кончить следом. Оба лежат неподвижно несколько минут, после которых Чонгук встает и молча направляется в ванную. Тэхен поворачивается на бок, укутываясь в одеяло и смотрит в окно. Лучи восходящего солнца оставляют нежные поцелуи на его коже — немой свидетель их общего падения.