Румпельштильцхен подошёл к высокой дубовой двери и неуверенно сомкнул ладонь на резной ручке. Его обуяло странное чувство: он ощутил себя неуютно в собственном замке, ни с того ни с сего заходя посреди ночи в комнату своей смотрительницы. «Да что это со мной? Я просто увижу, что с ней всё нормально, и телепортирую к себе», — убеждал он сам себя и наконец с этими мыслями беззвучно отворил дверь. Столь же бесшумно ступая по мягкому ковру, которым была устлана комната, маг проскользнул внутрь. Комната, которую он выделил Белль после темницы, не отличалась роскошью: большая кровать, шкаф для одежды, комод и стол с одним стулом — всё добротное и даже по-своему красивое, но простое. На окне шторы были раздвинуты, и спальню заливал мягкий лунный свет, разгоняя темноту ночи.
Сердце Румпельштильцхена вдруг заколотилось как бешеное, когда он приблизился к кровати, на которой спала его маленькая служанка. Так случалось всегда в предчувствии чего-то плохого. И это самое предчувствие не обмануло Тёмного мага. Доселе безмятежное лицо Белль исказила страдальческая гримаса, а с губ сорвался отчаянный умоляющий крик: «Нет… Румпель! не покидай меня! Румпель!..» Из-под закрытых век заструились слёзы; тело мучительно изогнулось в судороге.
Румпельштильцхен аж растерялся от неожиданности. Не зная, что делать, он глядел на княжну с острым сочувствием. Сердце подозрительно щемило от жалости. Внезапно он присел на край постели, наклонился и притянул к себе мечущуюся в кошмаре девушку, целуя её в лоб и крепко прижимая к груди.
— Проснись, Белль, всё хорошо. Я рядом, милая, — он укачивал её как ребёнка, пока та не затихла, уткнувшись макушкой в его подбородок. — Чщ-щ-щ… тихо, моя маленькая, я никуда не ухожу, я тут, с тобой.
Мало-помалу Красавица успокоилась и задышала гораздо ровнее. Маг бережно стирал испарину и слёзы с её заплаканного личика и отводил от шеи влажные завитки локонов, продолжая что-то успокаивающе бормотать. Она выглядела такой хрупкой, такой невинной и такой беззащитной, что Румпельштильцхен тут же раздумал телепортировать к себе в комнату. Его преисполнила непривычная, даже неловкая нежность к Белль, так доверчиво лежащей у него на руках. Неожиданно девушка вздрогнула и резко проснулась, но, обнаружив себя в объятиях барина, не стала вырываться, а наоборот, сама прильнула к нему.
— Румпель! это ты? — воскликнула она несколько сиплым ото сна голосом. — Ты здесь? Какое счастье, что это был сон!..
— А что именно тебе снилось? — машинально спросил Тёмный, изо всех сил пытаясь справиться с очередным всплеском растерянности и скованности. — И почему ты… кричала моё имя?
— Мне снилось, будто я ночью нахожусь на холме, а какой-то рыцарь в чёрных доспехах и маске запихивает меня в перевозную клетку на колёсах. Я пыталась освободиться, кричала что-то про тебя, даже звала тебя… но ты почему-то не ответил на мой призыв… и я подумала, что ты меня покинул… навсегда.
Рассказывая это, Белль ещё не полностью отошла от своего кошмара, и её повествование то и дело прерывалось судорожными вздохами. Румпельштильцхен, продолжавший держать девушку у себя на коленях, бережно водил чешуйчатыми ладонями по её плечам и спине, пытаясь утешить.
— Не бойся, никто тебя не похитит, — он улыбнулся ей и успокаивающе погладил по щеке. — Я ведь твой хозяин, верно? Я никому не дам тебя в обиду, — произнёс он обнадёживающе, и девушка окончательно успокоилась, крепко обняв его одной рукой за шею. Ну совсем как ребёнок! Как её после этого оставить? Румпельштильцхен истуканом сидел с ней на руках, практически не двигаясь. Тёплое дыхание Белль и её несколько всклоченные со сна волосы щекотали ему шею. В другом положении это, наверно, раздражало бы мага, но сейчас почему-то было даже приятно. И он улыбнулся княжне. Мягко так, искренне. Не так, как это бывало у него обычно.
— Ты правда меня не бросишь? — спросила Белль, и взгляд у неё был до того наивный, что Румпельштильцхена полоснуло по сердцу жалостью пополам с неожиданной нежностью. Он и сам не мог объяснить, откуда в его служанке взялась такая привязанность к нему.
— Конечно, не брошу. Наша сделка нерушима. Я твой хозяин навсегда, ты знаешь. И не думай от меня сбежать, — он шутливо ухмыльнулся. Девушка расплылась в облегчённой улыбке и в свою очередь кивнула:
— Не сбегу, Румпель. Обещаю.
Они просидели так ещё какое-то время, обмирая в объятиях друг у друга. Наконец Белль пошевелилась и негромко вымолвила:
— Румпель…
— Что? — несколько отрешённо отозвался маг.
— Расскажи мне что-нибудь, пожалуйста… Или спой, — попросила княжна, поёрзав в руках барина, но не убирая голову с его плеча.
Не найдя чего возразить, Румпельштильцхен глубоко вздохнул и набрал полные лёгкие воздуха. А теперь…
Глубокий, распевный голос, из которого исчезли ехидные интонации, расколол тишину в комнате:
Ах, иначе в былые года
Колдовала земля с небесами:
Дива дивные зрелись тогда,
Чуда чудные деялись сами.
Белль никогда не слыхала подобного голоса: он казался слегка надтреснутым и робким, но в нём присутствовали одновременно и удивительная глубина, и сила, и какая-то очень давняя и затаённая скорбь. Одинокая, обиженная, гонимая душа звучала в каждом слове, продирая по всем струнам сердца княжны.
Позабыв Золотую Орду,
Пёстрый грохот равнины китайской,
Змей крылатый в пустынном саду
Часто прятался полночью майской.
Песня крепчала, разливалась. Румпельштильцхеном всё сильнее овладевало болезненное упоение: он уже не стеснялся, а пел протяжно и тоскливо, выражая в проговариваемых словах все свои многолетние эмоции. Это была его история; перед ним словно наяву вставали долгие годы одиночества, тоски и беспредельного могущества, когда он имел славу самого страшного колдуна во всём Сказочном мире и когда никто не осмеливался встречаться с ним один на один. И о своих ученицах вспомнил он, после чего его мысли приняли несколько иное направление:
Только девушки видеть луну
Выходили походкою статной,
Он подхватывал быстро одну,
И взмывал, и стремился обратно.
Как сверкал, как слепил и горел
Медный панцирь под хищной луною;
Как серебряным звоном летел… ой, летел
Мерный клёкот над Русью лесною…
Белль, начинавшая понемногу засыпать, соскользнула головой по предплечью Тёмного. Это заставило его слегка опустить взгляд и зачем-то прижать княжну к себе покрепче. Он до сих пор не мог сказать, что привлекло его в этой каштановолосой девчонке, да так, чтобы взять её себе как уплату за сделку. То ли огромные и пронзительные голубые глаза, то ли стройная, ладно сложенная фигурка. А может, это была скрытая сила или смущённо-отважный взгляд, которым она смотрела на него с самого первого дня знакомства.
Я красавиц таких, лебедей,
С белизною такою молочной,
Не встречал никогда и нигде —
Ни в заморской стране, ни в восточной.
Но ещё ни одна не была
Во дворце моём пышном, в Лагоре:
Умирают в пути, и тела… их тела
Я бросаю в Каспийское море.
При этих словах магу припомнилась Мила — изменница Мила, променявшая мужа и сына на полюбившегося ей пирата по имени Киллиан Джонс. Застарелое унижение вновь толкнулось в сердце Румпельштильцхена, но на губах мелькнула злорадная усмешка: ведь он отомстил и Миле, и Джонсу, да ещё как отомстил!.. Ему даже почудилось, будто он опять давит в мелкий песок сердце Милы, а потом отрубает кисть мерзкому пирату. Последние строки песни были омрачены обидой Тёмного на предательство жены:
Спать на дне средь чудовищ морских
Почему им, безумным, дороже,
Чем в могучих объятьях моих
На торжественном княжеском ложе?..
И порой мне завидна судьба
Парня с белой пастушеской дудкой
На лугу, где девичья гурьба
Так довольна его прибауткой…
Румпельштильцхен уже и позабыл, что эта песня должна была послужить колыбельной для его служанки. Он пел о собственном далёком прошлом, хотя сам почти не вслушивался, о чём именно. Он вообще сейчас ни о чём не думал. Он просто пел и забывал о своей тяжкой доле.
Допев последние слова, маг опять поглядел на Белль и обнаружил, что девушка, убаюканная его мерным, с хрипотцой голосом, крепко уснула в его объятиях. Она доверчиво прижималась к барину, спрятав лицо у него на груди. Улыбнувшись, Румпельштильцхен осторожно уложил её обратно в постель и накрыл одеялом.
— Спи спокойно, милая, — он бессознательно погладил служанку по волосам. Эта девочка казалась ему такой… беззащитной. Хотелось оберегать её от всех бед. Чувство, совершенно несвойственное чудовищу… и всё-таки в груди разливалась нежность при виде её, так сладко спавшей.
— Ты не уходи… — проговорила княжна сквозь сон, не открывая глаз. Рукой она нашарила ладонь Тёмного и сжала её в своих расслабленных пальчиках так крепко, как только могла.
— Я не уйду. Я буду охранять твой сон, Белль.
