Стажёр

Рюук открыл дверь — ностальгически вспомнив те деньки, когда сквозь двери можно было просто проходить насквозь, — вошел в комнату, снова закрыл ее. Сквозняки, которые постоянно выдумывал себе Кира, были не такими уж и иллюзорными. Хотя двери от них в любом случае не помогали. И стены тоже. Остановившись на входе, он критическим взором окинул открывшуюся перед ним картину. Картина была самая привычная: Кираэль лежал на краешке матраса, бесполезно кутаясь в свои лохмотья, его поза — на спине, поджав полусогнутые ноги — наводила на смутные ассоциации с мелкими зверюшками — жертвами автомобильного движения. Он приоткрыл глаза, когда вошел Рюук, но ненадолго. Что он собирался увидеть, оставалось совершенно непонятно, но, по крайней мере, он еще не умер — хотя это и так было видно, по имени. Уже какой-то плюс. Похоже, правда, единственный. Рюук пересек комнату, аккуратно обойдя Киру, и открыл кладовку. До которой, между прочим, Кира так до сих пор и не добрался, что само по себе заслуживало удивления. В кладовке этой царил феерический бардак, в котором только сам Рюук был способен что-то найти, но причина явно была не в этом. Достав с нижней полки, из-под одинокого витого рога — Рюук мог бы рассказать необычайно увлекательную историю о том, с чьей головы и как он был отломан, одну из четырех на выбор, — неровно сложенный большой кусок черной материи, бог смерти развернул его. Это, как он и ожидал, оказался плащ — не очень стильный, хоть и черный, но сейчас уже начинало становиться не до красоты. Застегнув пряжку на плече — естественно, имеющую форму черепа, — Рюук покосился на Кираэля. Тот молчал и, кажется, был сосредоточен только на собственном дыхании. Рюук недовольно покачал головой и снова полез в кладовку. Сдвинув в сторону старинную шкатулку без дна, золотую цепь с большим крестом, три сухих яблока, связку больших ржавых ключей и доску для какой-то настольной игры, правил которой никто не помнил, он вытянул из глубины полки еще один плащ. Парадный, расшитый серебряными нитками, но коротковатый. Он, в отличие от первого, был вещью ценной и для Рюука дорогой, поэтому несколько секунд бог смерти сомневался, не надеть ли его вместо своего теперешнего, но передумал — главным образом потому, что ему было лень всё это делать, — и оставил черный плащ себе, а парадным укрыл Киру. Тот, несмотря на неприятно быстрый рост, всё еще оставался существом достаточно мелким, чтобы поместиться под ним целиком. Кираэль снова открыл глаза — хотя, как показалось Рюуку, так и не оторвал их от потолка, — прислушался к своим ощущениям и чуть шевельнулся, пристраиваясь под плащом поудобнее. А потом и высунул наружу левую руку, поправил складки, через которые продолжал пробираться холод. Рюук сел рядом и мрачно смотрел, как он осторожно подтыкает край вокруг раненого плеча, и только когда Кира снова залез под плащ чуть ли не с головой, помог ему укрыться. Кира молча опустил веки — то ли в знак благодарности, то ли Рюуку уже начали мерещиться всякие дурацкие человеческие тонкости, кто ж разберет, если он по-прежнему не говорил ни слова? Рюук еще немного посидел рядом с Кираэлем, неизвестно чего дожидаясь. Как любой полноценный бог смерти, он не нуждался в часах, чтобы определять, сколько времени прошло, каждая минута была для него так же ясно отличима от другой, как будто их разделяли верстовые столбы, но сейчас эти минуты были почему-то длинными как никогда. Потом он лег, свернувшись в клубок на звериный манер — если бы Рюук больше смахивал на какого-нибудь конкретного зверя, эта метафора могла бы быть точнее. Время по-прежнему тянулось медленно и нудно. Через пятьдесят минут Рюук понял, что Кираэль заснул.