Воспоминания
Тетрадь была черная. На ней была надпись «Death Note», совсем как на тетради Рюука. Но это была не она. Кажется, этому можно было бы обрадоваться — как-то не хотелось, чтобы этот Рюук, несмотря на всё сделанное, все-таки влип в какие-то неприятности. Кираэль, не поднимая головы, задумчиво смотрел на тетрадь, лежащую на расстоянии вытянутой руки от него на белом полу. Последним, что ему запомнилось, был черный пол, но Кираэль не был уверен, что делает из этого правильные выводы. Наконец ему надоело лежать в позе жертвы преднамеренного убийства — только мелового контура не хватает, — и он все-таки протянул руку и взял тетрадь. Люди меняются, и боги смерти тоже. Семь лет назад восемнадцатилетний Лайт, прикоснувшись к отданной на время богам и снова вернувшейся к нему тетради, заорал от ужаса и боли, накрывших его вместе с глыбой вспомненных событий. Кираэль, бог смерти, только коротко охнул, когда они снова вернулись к нему — от первой минуты, когда он, еще человек, подобрал странную тетрадку на школьном дворе, до последнего удара сердца на заброшенном складе, а потом и дальше за рамки своей короткой власти над смертью и жизнью, расходясь волнами вспоминания наружу, к гладенькому и скучному отличничьему детству, и внутрь, к четырем месяцам честной охоты за неуловимым Кирой. Сжимая черную обложку костлявыми пальцами — он помнил, что такие возвращающие память тетради нельзя выпускать из рук, пока не убедишься, что они стали твоими, — Кираэль лежал на полу, закрыв глаза, думая о том, что знал теперь. Даже ему нужно было время, чтобы соединить лоскуты своей жизни во что-то понятное и логичное. Тем более что теперь, в отличие от той давней и страшной минуты в вертолете, у него не было плана, который оставалось лишь вспомнить. Он никогда не мог представить, что будет вот так лежать в пустом зале королевского дворца, стараясь не встречаться взглядом со своим далеким мертвым отражением в белом потолке, и водить кончиком когтя по шершавому срезу страниц своей первой Тетради. Тогда, в вертолете, не было не только необходимости думать — времени на это не было тоже. Потому что рядом сидел враг… L. Лолайт. Это всё было очень давно, и это не имело никакого отношения к тому, что происходило теперь, и всё же от этого знания менялось всё. И Кираэль не был уверен, что ему приятно узнать, кем был для него Лолайт и кем он сам был для Лолайта, — хотя даже в том мертвом прошлом они были не только врагами. Приятно не было, но он был рад, что ему дали возможность узнать правду. Может быть, на мгновение — может быть, теперь он знал слишком много, чем позволяется знать живым, — но узнать. Он открыл глаза и сел, подтянув колени к груди. Еще несколько минут поразглядывал тетрадь. В ней не осталось ни одной из его записей и ни одной из страниц, исписанных Хигути. Имен, вписанных самим Сидо, тоже не было видно — хотя он наверняка кого-нибудь успел убить за это время. Но что можно было бы вычитать во всех этих именах — такое, чего бы он еще не знал? Встав наконец, он пошел вдоль длинного, как целая улица, белого зала, прижимая к себе тетрадь. От выражения «идти на свет» веяло безнадежной банальностью, но, тем не менее, сейчас он делал именно это. Вскоре он уже смог различать в мягком белом свете серую фигуру — и на этот раз, хотя инфернальной жутью от нее больше и не веяло, невольно отвел глаза. До подножия трона оставалось еще много шагов.Закон
У богов смерти не было принято падать ниц перед королем — не считая, конечно, моментов, когда он убивал тебя взглядом, — поэтому Кираэль снова стоял перед троном, на сей раз белым, навытяжку, глядя на молочно-белое отражение собственной унылой физиономии. — Знаешь ли ты, — король почти сразу перешел к делу, — зачем тебе была дана эта тетрадь? Кираэль покачал головой: — Я не знаю ни причин, ни целей этого решения. — Знать их ты не можешь, но у тебя должны быть какие-то предположения. Чем-то он был похож на Ну. Наверное, все древние боги смерти были немного похожи друг на друга. Кангура, своего предка по цепи пера, Кираэль тоже вполне мог бы представить загадывающим загадки и горько усмехающимся над неправильными ответами. — Я предположил, что перед моим полным уничтожением мне было позволено узнать, за что я на самом деле наказан и почему мое существование все рассматривают как угрозу. А поскольку я всё равно уже не смогу разгласить ни одной тайны, этот… акт милосердия никому не повредит. — Я не практикую акты милосердия, Кираэль, — сказал король с обидной терпеливой снисходительностью. — Всё гораздо проще. Тебе возвращены воспоминания для того, чтобы ты не только не носился больше по миру людей в поисках прежних знакомых, выдирая у них крупицы информации, но и не пытался послать туда с этой целью кого-то другого. Кира вскинул на него удивленный взгляд, но тут же снова, опомнившись, опустил голову. Лихорадочно пытаясь сообразить, почему его все-таки — ведь иной расшифровки быть не могло — оставляют в живых. И оставив пока в стороне вопрос, почему его самого совсем не радует, что он останется в живых. — Сидо всё равно наказан лишением тетради на три года за то, что знал об убийстве Ортеги больше других и молчал об этом, — продолжал король. Заметив, что Кираэль опять дернулся что-то спросить, прибавил: — Поскольку он на радостях от возвращения тетради записал в нее имен на пятьдесят лет вперед, его это не убьет. Но его тетрадь у меня, и я воспользовался возможностью отдать ее тебе. Если за три года она всё-таки вернется ко мне, я возвращу ее Сидо. Если ты будешь вести себя осмотрительно, я выдам ему новую — ту, которая предназначалась для тебя. Правда, у нее красная обложка, но, думаю, для него нет особой разницы. Как видишь, ничего таинственного в том, как ты получил свою первую тетрадь, нет, и мы не будем больше возвращаться к этому вопросу. Лучше попытайся выслушать, в чём будет заключаться осмотрительность, о которой я говорил. Он замолчал, и Кираэль, догадавшись, что нужен какой-то ответ, выдавил из себя: — Да, ваше величество. — Итак, — дождавшись этих слов, продолжил король мира смерти, — ты становишься богом смерти, но с рядом условий, которые ты должен будешь выполнять до конца твоего существования. Первое: люди, которых ты будешь записывать, не должны умирать от сердечного приступа. Второе: ни их причина смерти, ни час, минута или число, когда они умирают, не должны повторяться чаще чем раз в четыре тысячи дней. Третье: ты не должен уточнять обстоятельства смерти. Четвертое: ты не должен укорачивать жизнь жертвы более чем на один год. Пятое: люди не должны тебя видеть в течение ближайших сорока лет — и этот срок может быть продлен при необходимости. Нарушение тобой любого из этих условий — даже непреднамеренное, как если ты случайно задашь жертве невыполнимую причину смерти или уронишь тетрадь в мире людей, — будет считаться преступлением первой степени. Разумеется, все остальные законы мира богов смерти на тебя распространяются. — Кажется, причины этого решения я вижу, — хрипло сказал Кираэль. — Не сомневаюсь, — ответил король довольно небрежно. — Но такие ограничения заслуживают некоторой компенсации. Может быть, ты хочешь о чём-нибудь попросить меня, Кираэль? Тебе может никогда больше не представиться такой возможности. Новоиспеченный бог смерти ненадолго задумался. Чего он мог пожелать — Кира без права влиять на мир людей? Еще вчера у него было только одно тайное и глупое желание — найти оставшихся потомков Каликарчи и проследить, чтобы они снова не затерялись в людской толпе. Но зачем ему было знать это теперь, когда его путь лежал в беспросветную скуку вечного паразита? И можно ли было тратить единственное желание на вопрос, на который, возможно, и не будет ответа? Что если тот человек, умеющий читать чужие сроки жизни, был единственным, кто мог бы возродить древнюю цепь глаза? — Я прошу, — начал Кираэль осторожно, — основать организацию, помогающую раскрывать преступления среди богов смерти, — подбирать слова было непросто: в языке этого мира многих теперь уже знакомых выражений просто не существовало, — и поставить во главе этой организации Лолайта, если он на то согласится. Король смерти замолчал секунд на десять. Потом заговорил, и Кираэлю показалось, что он с трудом сдерживал смех: — Твое желание пропало впустую, Кираэль, я не могу его исполнить. Такая организация существует уже пять лет. Лолайт, получая свою тетрадь, попросил меня о том же, и я уже удовлетворил его просьбу… Аудиенция окончена.Трое
Зеленовато-серое небо и рыже-серая земля мира богов смерти после белизны последнего зала дворца казались особенно темными и тусклыми. Выйдя наружу — никто его не провожал, даже вездесущий Уторфата, — Кираэль остановился на ступеньках и нерадостным взором окинул безжизненный пейзаж. Не совсем, впрочем, безжизненный. По равнине перед дворцом бродили бездельничающие боги смерти, а на лестнице внизу сидели Рюук, уже успевший где-то найти свой плащ, и Лолайт. Они о чём-то переговаривались, тихо, но увлеченно. Услышав неровную поступь Кираэля, они обернулись к дверям. — Ну что, как? — спросил Рюук, а Лолайт молча встал и вопросительно уставился на Кираэля. Тот подошел поближе и, криво усмехнувшись, сказал: — Меня поимели. Рюук нахмурился, пытаясь сообразить, каким образом его собственная фраза, сказанная когда-то давно, могла попасть к Кираэлю. Потом заметил край тетради, засунутой под бинты. — Моя тетрадка, — сказал Рюук. — Это что… Ты всё вспомнил, да? Кираэль молча кивнул. — Но зачем?.. — скорее сам себя спросил Лолайт. — Чтобы я не доставал Мацуду, Мису и прочих, пытаясь узнать, кто я такой, — тускло объяснил Кираэль. Потом вдруг подскочил к Лолайту и, сжав кулак, будто для удара, спросил: — Почему ты мне не сказал? — О чём именно? — спокойным голосом спросил Лолайт, скосив глаза на его руку. — Возможно, о многих вещах я теперь имею еще меньше информации, чем ты. — О том, что ты местный детектив. Ты всё это время врал. Ты специально следил за мной, ведь так? — А ты что, — оторвав взгляд от Кириного кулака, он перевел его на лицо, — верил, что мы друзья? Ты не Мацуда, чтобы оперировать такими понятиями. — Ты… — Кираэль слабо пихнул его в грудь, отталкивая от себя, и отошел. — Я не знаю. Я ничего не знаю. Моя жизнь не имеет смысла. Я смерть, только и всего. Я обязан слепо косить людей раз в год разными способами, а вам даже нет до этого дела. Он сел на ступеньку чуть выше них, опустив голову. Длинные волосы с парой забытых косичек упали на лицо. — Ты сам первым заговорил обо мне, а не о себе, — с легкой обидой сказал Лолайт. — А обо мне вообще никто не спросил, — усмехнулся Рюук. — Вот она, жизнь бога смерти — ты никому не интересен всего через неделю после собственной казни. — Лолайт и так всё о тебе знает, — сказал Кираэль, не поднимая головы. — А ты знаешь, что он всё знает. Ладно, — он выпрямился и улыбнулся лайтовской кривой ухмылкой. — Мне еще надо расписаться на той стене, пока меня снова куда-нибудь не замели. — Не узнаю своего Киру, — заметил Рюук. — То есть узнаю, но не в таких же обстоятельствах. — А уже есть за что заметать? — поинтересовался Лолайт, пропуская его слова мимо ушей. — Да в общем нет и вряд ли будет, — сказал Кира. — Но я тут подумал… Если ты, Ло, не возьмешь меня к себе под предлогом того, что в твоей организации и так достаточно народу, я обеспечу ее таким количеством работы — причем без доказательств своего участия, — что народа начнет не хватать. — Это действительно очень маленькая организация, — флегматично сказал Лолайт. — Но одно место в ней было заготовлено уже давно. Правда, не уверен, что можно брать туда существо, рассматривающее такие пути развития событий. — Пути надо рассматривать все. — Кира поправил покосившуюся и неприятно врезавшуюся в ребра тетрадку и снова посмотрел на равнину. Вот она, жизнь бога смерти — только закончилась гонка с поиском людей и шитьем парашютов, как уже полно не терпящих отлагательства дел. Надо устроить тайник для тетрадки. Надо построить дом. Надо выбрать и записать в тетрадь первую жертву. Надо расписаться на стене. Надо узнать, чем сейчас занят Лолайт. Надо починить еще одну машину. Надо узнать, кто плетет паутину под старым городом. Целая вечность сплошных дурацких дел. Белые крылья легко расправились за спиной. Сине-зеленые и черные ненамного от них отстали, и вскоре три нескладные фигуры поднялись над рыжей равниной и, не отбрасывая на нее тени, заскользили куда-то к горизонту.Конец.