не даст
этогосделать
::::::::
Серые, ничем не примечательные стены из грязно-белой штукатурки. Вся неровная поверхность забита мятыми бумажками и непонятные символами, вкупе с отметинами из таблицы "Tally chart". На заплесневелом потолке весит не менее старая лампочка, моргающая через раз. Картонные коробки, смяты в единые листы раскиданы по пыльному бетону. Несколько прожитых, чугунных батарей с устарелыми трубами заполняют пустые углы. Противный, затхлый запах сырости режет носовые рецепторы. Дополняет образ вездесущего подвала — огромная, железная дверь с небольшим окошком из прицепленной проволоки в клеточном порядке. Хосок разлепляет заплаканные веки, впервые оглядывая тусклое помещение. Перед глазами плывёт и рябит, а виски болезненно пульсируют от мигрени. Рука непроизвольно тянется к покалеченной голове, но останавливается на пол пути. Запястья привязаны кожаными, чёрными ремешками с блестящими бляшками по обе стороны. Хосок чувствует твёрдый материал операционной кушетки, что неприятно морозит в не отопленном помещении ничем не прикрытое тело. Ноги как будто сломаны, никак не реагируют на попытки шелохнуться. Кажется ещё чуть-чуть и парень снова провалиться в сон, если бы не резко открытая дверь со скрипучими петлями. Этот противный звук мелкими шажками подкрадывается к койке, звеня подошвой. Холодная рука неизвестного нежно оглаживает безжизненно лежащее на кушетке тело, перебирая слегка грязные волосы. Человек напротив неодобрительно цвиркает не видя ответной реакции, пока Хосок шумно сглатывает, пытаясь не паниковать. Прикосновение до боли знакомы, и как ни странно не отталкивающие, а этот сиплый голос нежно щекочет обмякшее тело. — Как ни странно, ты сегодня тихий. Я думал будет веселее. — человек прокашливается и саморучно пальцам открывает закрытые веки. Он наблюдает как быстро расширяется тёмный зрачок, предвкушая что-то большее, нежели испуганные гляделки. — Ю-юнги? Что ты..это шутка такая? — Хосоку хочется смеяться, перед собой он видит своего лучшего друга, что зачем-то с тактильным удовольствием оглаживает его пальцы. — Юнги что происходит? Зачем я тут? — не получается. Паника всё равно одолевает и стучит по разуму тяжёлыми кулаками. Как же ему страшно. До боли в рёбрах, страшно. — А ты всё ещё не понял, Хоби? — Юнги надевает белые, больничные перчатки, вглядываясь в испуганные глаза. — Считай это шуткой. Просто глупой, наивной шуткой. — лезвие с прикроватного столика ярко блестит в свете тусклой лампочки. — Ты знаешь, что сейчас будет? — добродушная улыбка. Совсем не такая, какой одаривает маньяк свою жертву. Хосок истерически машет головой, отрицая. В глазах скапливается влага, из груди начинают проскальзывать жалостливые всхлипы, только глядя на Юнги, в грязно-чёрном фартуке. Это место само за себя говорило, что же сейчас произойдет.. Руки заламывает с новой силой, когда Юнги тянет за кожаные ремешки, полностью стягивая нежную кожу на запястьях, она стискивается в отдельных участках и лезвие пройдётся там с особой осторожностью, чтобы не навредить кусочкам нежного покрытия, вырисовывая только себе ведомые истории. Кровь скапливается на кончиках пальцев, меняя розоватый оттенок на багрово-синий. Резко замёрзшие конечности почти не чувствуются под сильным добавлением. Венки за руках циркулируют с новой силой, полностью передавая страх Хосока. Для него всё происходит в тумане. Юнги делает первый надрез скальпелем по ярко-зелёной венке. Красная дорожка тянется по запястью, скатываясь каплями. Парень с садистским удовольствием встаёт на корточки, делает новые и новые порезы на нервно дышащем Хосоке, не замечая как в собственные ноги, впиваются куски штукатурки. С каждым разом лезвие только углубляет свой ход, пока Юнги чередует вертикальные и горизонтальные линии. Бледная кожица отходит от руки, где можно с лёгкостью разглядеть другие, не менее интересные плетения кровеносных вен. Миллионы капель крови со слезами впитываются в бетон. Кожа на запястьях становиться не равномерная, с болезненными изгибами и неровными бугорками, нежно переходя с покрасневших частей, до серо-фиолетовых оттенков. Юнги не засекал время, сколько он мучил свою жертву кровопролитием. Может час, а может несколько дней. Для него это как небольшая отдушина, то чём он может выплеснуть эмоции, накопившийся за весь день, ведь на своих скромных костяшках давно можно учить географию, а собственной кровью полностью заполнить весь мировой океан. Он видит, как заспятся с каждым глубоким, тянущимся до самой кости порезом, буквально на глазах превращается в огромный кусок растерзанной шкуры. Как его собственная кожа на руках до локтей испачкана его лучшим другом, а кровь неприятно стягивает и засыхает неравномерными кусочками. Когда скальпель аккуратно, почти трепетно проходиться по еле вздымающейся грудной клетке, которая всё ещё не проронила ни крика, Хосок начал вырывается, тем самым раня свою грудь ещё больше, оставляя болезненные рубцы яркого бархата. — Заткнись! — Юнги бьёт со всей силы по кушетке, расцарапывая скальпелем собственную ладонь. В голове пульсирует лишь одна мысль — оставить как можно больше следов на теле. Даже если придётся саморучно переломать по косточке каждое ребро умоляющего. — Мне больно..Юнги пожалуй.. — не найдя что то лучше своей бледной руке, не долго думая, Юнги закрывает ею рвущуюся звуки с глотки. Кровь бардовыми каплями падает на поверхность кушетки с его ладони, пока сам Хосок всё ещё старается вырваться и убежать с этого места. Но чёрные ремни, с заржавелыми зажимами не дают даже сдвинуть запястья с места. Кровь с зажатого запястья полностью перешла на ладони, что налились красной кровью, прыскают с новой силой. Посиневшие пальцы онемели и кажется сейчас отвалятся с порезанного запястья. Юнги коварно улыбается. Зубы впиваются, полностью разрывая и кромсая оставшиеся участки. — А сейчас попробуем что-то весёлое, Хоби. Юнги улыбается, смотря как Хосок в агонии сжимает смятую в катышках кожу, там где только что красовались ровные ноготки. Старые, ржавые маникюрные ножницы, что есть сил входят под кутикулу, собирая в небольшие волны остальную кожицу, что давно залилась малиновой жидкостью. Юнги кромсает ногтевую пластинку до самого корня, медленно и осторожно её дёргая на себя, видя как она с еле слышным скрипом отсоединяется от нежной плоти. Язык зализывает каждый пальчик, где только что красовался ноготь, посасывая грубые рубцы, ловя чуть ли не рёв с каплей хрипов от Хосока. Рот заполняет красная кровь, и железный вкус приятно холодит кончик языка. Юнги облизывает каждый миллиметр окровавленной кожи, всё ещё стоя на коленях. Хосок почти не чувствует боли, от резкого начала она притупилась, но глотка полностью разорвана от криков и мольб. Голова всё ещё саднит и пульсирует, а горькое осознание нахлынуло трепещущей болью в груди, смотря на собственные ногти в кровавых лужицах на полу, что Юнги протирает влажной тряпкой и кладёт себе в в небольшой контейнер с миллионами таких же, сладко облизываясь. Юнги разглядел в его глазах частички боли с дымкой отчаяния и безысходности. Как же это ему нравится такой Хосок. Юнги растягивает губы в улыбке, что измазаны засохшей, грязно-коричневой жидкостью. Зубы полностью, от начало до конца покрыты красной кровью, всё ещё живого Хосока, что ещё на полпути получил болевой шок. — Ты больной, Юнги.. — сорванный, тихий, в какой-то степени загнанный голос, больше похожий на всхлип. Окровавленные, маникюрные ножницы разламываются об чугунную батарею, когда смысл этих слов наконец дошёл до затуманенного разума. Юнги тремя пальцами оттягивают собственную кожу у глаз, показывая на обозрение нежную кожу слизистой и белое глазное яблоко с ярко-красными дорожками. Кожа под веком несколько секунд приходит в нормальное состояние, принимая изначальную форму тёмного мешка под веком. — Это шутка затянется на долго, Хоби. Мне с тобой тут ещё долго веселиться. — железная дверь закрывается и Хосок в последнее мгновение ловит взгляд Юнги исподлобья, полный эйфории и садистского удовольствия, перед тем как измученное тело полностью погрузилось в сон. Сон полный кошмарных сновидений о маньяке убийце под неизвестным именем. Я отпущу тебя, когда ты так же, как и я сойдёшь с ума