Уджи — малоизвестный композитор, создающий музыку, которую послушаешь однажды и уже не забудешь никогда. Она настолько необычна, что просыпаются давно забытые ощущения эйфории. Будто внутри что-то распускается, обнимая лёгкие и трепетно их защищая от внешних воздействий... Просыпается желание защитить весь мир или стать миротворцем, просто чтобы эта музыка сохранилась и передавалась из поколения в поколение.
Так случилось и с Хоши.
Сначала он влюбился в творчество этого парня. Слушал каждый новый трек, который выкладывали на бюджетном блоге. Записывал их на пластинки — потому что он старомоден — и ставил в свой проигрыватель, чтобы наслаждаться переливающимся звуком фортепиано и ещё каких-то духовых инструментов. Слушал утром, во время завтрака, и вечером, перед сном. Хоши не из любителей классики, но музыка Уджи заставляет задуматься. Увидеть в серости цвет и красоту. В трудностях — лёгкость и свет. В осуждениях — глупость, на которую не стоит обращать внимания.
В один день сидя в каком-то кафе, он просит поставить эту самую музыку. Для атмосферы. Потому что помещение было слишком бесцветным, хотя интерьер состоял из бежевых и розовых оттенков. А ещё… Хоши хотел, чтобы
его создание услышали ещё люди, а те рассказали своим друзьям. И так целый мир узнал о существовании такого таланта, начал им вдохновляться так же, как делал он сам.
Хоши даже представить не мог, что тот самый композитор сидел за соседним столиком.
Услышав мелодию, которую сам же написал, он не может этому поверить. Поднимает голову, оглядывается, будто пытается поймать на себе осуждающий взгляд. Но его нет. Тогда проверяет уши, зажав их у козелка. Ничего. Это не галлюцинации. За первой стадией следует вторая. Парень удивлён. Поражён. Шок был таким сильным, что тот даже впал в ступор.
И Хоши это заметил. Хотел окликнуть паренька, чтобы узнать, всё ли с ним в порядке (потому что от этой музыки трудно впасть в такой осадок), как тот вдруг, будто в бреду, говорит:
— Моя музыка… Была услышана.
В тот же день Уджи и Хоши знакомятся. Один рад, что наконец-то познакомился со своим кумиром, а второй — что познакомился со своим поклонником, ведь думал, что так и не окажется признанным. Думал, что нотные станы так и будут исписаны только для него самого…
Они проводят время вместе. Однажды Уджи решает сыграть для Хоши, пока тот опирается о крышку его фортепьяно. Поначалу безумно боится, ведь выступать перед кем-то ему в новинку. Но после чувствует, как знакомая рука аккуратно сжимает его плечо, как бы подбадривая. Вселяя уверенность в себя. И в тот же момент Уджи чувствует, как за спиной вырастают крылья. И песни как-то сами по себе из душевных перетекают в более весёлые, будто рассказывают занимательные истории из жизни. Делятся частичкой себя,
доверяя.
Время летит быстро, и Хоши постепенно понимает, что помимо того, что давно влюблён в музыку Уджи, он влюбился и в самого автора. Так… Сказочно? Ведь подобное происходит только в романах… Невозможно же влюбиться в эти усталые глаза за оправой очков. Невозможно влюбиться в мозоли на тонких музыкальных пальцах. Невозможно влюбиться в привычки человека, чьё творчество ты слушал, кажется, с самого начала его «карьеры»! Но вот он, Квон Сунён, стоит на пороге квартиры Уджи и не знает, что делать. Ему не хочется рушить их дружбу. Не хочется рушить то, что построено на хрупкой хрустальной поверхности… Он стоит и слушает, как там, за дверью, играет его предмет воздыхания. Что-то новое, в миноре… То, что Уджи ещё не показывал…
Если бы тогда Хоши прислушался, то понял бы, в чём дело. Но на тот момент его мысли были заполнены одним — чувствами к Уджи и что с ними делать. Эгоистично ли он поступил? Возможно. Но, наверное, так распорядилась жизнь.
Они продолжали общение, как ни в чём не бывало. Уджи давал слушать новые песни, Хоши выводил на прогулки и помогал, чем мог. Ведь его «друг» — человек домашний, как комнатный цветок. Даже лицо зелёное, а красные волосы словно лепестки… Парень был похож на маленький тюльпан, который медленно загибался в одиночестве и расцветал, когда рядом кто-то из близких находился.
Хоши не успевает признаться.
В вечер, когда он решает всё же сделать этот шаг, Уджи нет дома. И на следующий день. И через неделю. Две. Так прошёл месяц, а о нём ни слуху. На звонки не отвечает, на многочисленные сообщения нет ответов. Лестничная площадка теперь необычайно тихая, а старые записи на пластинках приносят всё больше воспоминаний — боли.
Пока однажды ему не приходит письмо. Без адреса, имени отправителя. Нет ничего, кроме красивой, написанной каллиграфическим почерком подписи посередине: «Хоши».
Внутри оказывается блестящая флешка и письмо, сложенное пополам. Немного помятое, пропитанное чернилами (или графитом? Кажется, там оба варианта). Для начала парень решает проверить, что на устройстве, поэтому слабыми пальцами вставляет его в разъём в ноутбуке. И ждёт, пока всё прогрузится.
Музыка. Много музыки. Которую он слышал, которую он знает наизусть, которую давал уджи прослушать единожды, а после отнекивался под предлогом «тебе потом будет неинтересно». Здесь хранятся все записи. От самой первой, до последней. Которая записана два месяца назад.
Хоши её включает. Та самая, в миноре. Та, что он услышал в день, когда осознал природу своих чувств к маленькому композитору. От мелодии Хоши чувствует, как в уголках глаз скапливается влага, а зубы невольно сжимаются. Плакать нельзя, но… В эту музыку как будто вложили гораздо больше чувств, чем обычно это делали. Будто Уджи хотел сказать всё, что копил долгий промежуток времени…
Под эту музыку — под это настроение — Хоши и открывает письмо, уже зная, от кого оно:
«Спасибо тебе за эти прекрасные несколько месяцев. Спасибо тебе за поддержку. Спасибо, что был моим слушателем.
Спасибо, что стал моей музой.
Ты меня вдохновил идти дальше, творить больше, не сдаваться. смотреть в глаза врагам. И напомнил, как надо топтать их лица.
Я совсем забыл о реальности вместе с тобой. Улетел на седьмое облако и дул на нём мыльные пузыри, наблюдая, как в них отражается твоё лицо. Твоя яркая улыбка. Даже не понял, как ты мне начал нравится не как друг… Больше. И не как брат, не переводи стрелки! Я имею в виду, как человек, как… Парень… Да, я это сказал, не смотри так!
Но… время безжалостно. Оно не даёт насладиться моментом.
Ты не знал, но я болен. Давно болен. То, от чего я навряд ли выживу даже после многочисленных операций. Шанс есть, но я скептичен… Знаю, ты сейчас меня осуждаешь, думаешь, почему я тебе не сказал, неужели не доверял…
Нет. Совсем не так. Я не хотел тебе говорить, не хотел стать для тебя балластом… потому что любил. Люблю. И хочу, чтобы у тебя была красивая жизнь, наполненная свободой и моментами. Пусть даже и без меня…
Наверное, это в последний раз, когда ты от меня что-либо услышишь. И если это так… Твои вены обвивают мой нотный стан, и я боюсь... Боюсь их порезать. Поэтому пожалуйста... Не думай много. Ты навсегда останешься моей музой, а я — твоим ангелом-хранителем».
Первая слеза за столько лет, наконец, падает с ресниц… И Хоши чувствует, что он разбит окончательно тяжёлой строчкой нотного стана. А музыка, тем самым, завершила свою игру, погрузив помещение в звенящую (но не как колокольчики, что стояли на рабочем столе Уджи) тишину.
***
С момента, когда письмо попало в дом парня, прошло много времени. Тот не считал. Впал в глубокие раздумья. Он обвинял себя в том, что не признался ему в тот день, когда пришёл и так и простоял у порога, не решившись постучаться. Ведь те самые слова, которые нужны были им обоим, так и остались неуслышанными.
Хоши всё так же ставит утром, на завтрак, и вечером, перед сном пластинки с музыкой Уджи. И лишь иногда включает последнюю запись. Ту самую, где он рассказывает о том, что его любовь безнадёжна. Пусть даже и может быть взаимной, но шанса на существование — нет.
Когда Хоши начинает отпускать тяжёлые чувства, возвращается потихоньку в обычную рутину, выходит на прогулки и в то кафе, где они встретились, у него появляется странное предчувствие. Хорошее оно или плохое — он не знает. Потерял границу между этими двумя понятиями за такой большой промежуток времени. Лишь в одном он был уверен — это что-то большое, грандиозное. То, что, возможно, изменит жизнь.
Зимним вечером, когда парень готовился к традиционному прослушиванию пластинок, в дверь стучат. Не громко и оглушительно — мелодично и мягко, даже как-то нежно. И это заставило сердце Хоши пропустить удар, а слабую искру надежды вспыхнуть внутри. Ведь никто, кроме одного человека, не знает, где он живёт… Поэтому он встаёт с насиженного кресла и идёт открывать незваному гостю…
Но такому долгожданному.
Уджи. Целый и невредимый, стоит на пороге. Здоровый, без тех худых щёк, отчего скулы сильно выпирали, и красных сосудов от усталости в глазах, с чёрными (видимо, брил, чтобы отросли натуральные) волосами. Вроде такой изменившийся, но на деле… Родной.
Будто лепестки цветка раскрылись и выпустили на волю грациозную бабочку.
И первое, что парень слышит от пропавшего композитора за такой большой промежуток времени, это:
— Твой звонок в дверь меня раздражает.
И Хоши обнимает. Порывисто, крепко, затаскивая в помещение. Утыкаясь носом в волосы, пахнущие морозной свежестью. Зажмуривая глаза, молясь, чтобы всё это не было сном. Потому что он не готов проспаться в ужасной реальности, где нет
его.
Он клянётся шёпотом, что больше никогда его не отпустит и всегда будет рядом. Пусть и является лишь какой-то музой. Ведь ангелам-хранителям тоже нужны защитники.
Их сердца бьются в унисон, когда они хором, под песни снежных хлопьев, падающих за окном, говорят те самые три слова. Улыбки расцветают на лицах, когда они услышали их друг от друга.
И уж теперь они точно уверены — их судьбы не расположены, как линии нотного стана, и не разойдутся по разным сторонам. Просто не позволят этому случиться. Слишком упёрты для того, чтобы что-то пошло не по их планам.
И даже сейчас, стоя в коридоре и глядя друг другу в глаза, они слышат музыку. И ведущие инструменты — их воссоединённые души и любящие сердца.
