Tear Catcher

       Яани не помнил, сколько он провел без сна. Перед глазами все плыло, смешиваясь в жижу грязно-серого цвета, на поверхности которой то и дело вспыхивали отдельные воспоминания, словно яркие конфетти, брошенные в лужу. Он сидел в кресле, держа на коленях ноутбук, своим тусклым светом вырывавший из темноты лицо Пеуху, но все еще продолжавший украшать его маской из теней. Но даже при таком освещении были видны его глаза. Красные и опухшие от недосыпа, безумно пустые — от утраты. Он невидящим взглядом смотрел на экран, почти механически повторяя комбинацию символов на клавиатуре.       Пропаду на время…       Свяжусь с вами, как только все нормализуется…       Временные трудности в семье…       Яани не помнил, сколько он провел без сна. Он даже моргал через силу, не желая погружаться в удушающую темноту, полную воспоминаний и ощущений. Закрывать глаза для него стало пыткой. После мгновения темноты перед взором, словно прекрасный цветок, распускались обрывки его прошлой жизни. Как бы банально это ни звучало, его жизнь действительно разделилась на две части. Вот только не на «до» и «после», а на «землю под ногами» и «обрыв».       Раньше Пеуху любил темноту. Наслаждался ей, как старинным вином, смаковал каждый момент, а сейчас… Сейчас он просто боялся оставаться в этой темноте, потому что понимал — малейшее дуновение и ветка, на которой он стоит над пропастью, с громким сухим треском разломится, и он полетит вниз. Туда, откуда никто и никогда не увидит солнца.       Яани чувствовал себя не просто разбитым, он был мертв изнутри. Все в один момент прогнило, рассыпавшись трухой под его ноги. И уже ничто не могло вернуть его в прежнее состояние. Потому главный его свет погас и теперь лишь его оболочка хранилась в земле на глубине шести футов, окруженная красивым деревянным ящиком.       Осси…       Яани старался не вспоминать это имя, стереть из памяти, развеять по ветру. И у него почти получалось. Почти. Но потом он утыкался взглядом в любую вещь, что окружали его, и все начиналось заново. Поэтому он спрятал все, что напоминало ему об Осси. Оставил только его любимую акустическую гитару, что теперь была заперта в кладовке, подобно джину в лампе, и черную шляпу, которую в последнее время парень почти не снимал. И, где-то в глубине книжного шкафа, скрытый от чужих глаз, лежал ловец слез, давно еще спрятанный Пеуху.       Яани жалел, что мог поступить так только с вещами.       Он отвез Олли и Отто к Хели. Не потому что они стали ему не нужны, а лишь из-за того, что малейший взгляд на них вызывал острую боль в израненном сердце. И если боль от присутствия Олли Яани мог снести — ведь в нем от Осси было всего-то пара схожестей в характере и миллион воспоминаний, то на Отто он едва ли мог посмотреть. Он был маленькой копией Осси, с такими же русыми непослушными волосами, маленьким носиком и до безумия милой улыбкой. Он был непохож на Ойкари только глазами. Ярко-синими, насыщенными, «как море, когда всматриваешься в глубину». Эта фраза принадлежала Осси, который совсем негромко произнес ее, едва взяв Отто на руки в первый раз. Этого всего Яани выдержать не мог, и понял это в тот злополучный день.       Пеуху провел ладонями по лицу. Его клонило в сон. Он понимал, что еще и пары часов не выдержит, даже если все это время он не будет отрываться от чашки кофе. Ему нужно было встряхнуться, скинуть с себя дымку, пришедшую с именем Осси.       Поднявшись на ноги, Пеуху слегка пошатнулся, вовремя успев схватиться за кресло. Его можно было принять за пьяного, вот только напиваться он себе не позволял. За эту неделю он не притронулся ни к алкоголю, ни к наркотикам, хотя безумно хотелось хоть на секунду заглушить воющую внутри пустоту. Но Яани держался. Не ради себя, ради Отто и Олли, ждущих, когда из неожиданной поездки вернется Осси. Пеуху не ограничивал себя лишь в сигаретах и кофе, дозы которых возросли в одно мгновение. И теперь вместо одной-двух сигарет в день, он скуривал почти две пачки. Теперь его мало что беспокоило.        По квартире разнеслась громкая трель, разбившая тишину на миллионы осколков. И Яани бы обязательно вздрогнул, если бы не апатия, заменившая в его жизни буквально все. Но сейчас он лишь медленно перевел взгляд на экран, с трудом сфокусировав его на имени. «Мама» — кричали буквы, словно требуя ответа, но для Яани сейчас любой крик звучал как тихий шепот.       — Да? — негромко произнес мужчина, спустя секунду как нажал на кнопку «ответить». — Что-то случилось?       — Нет, Яани, но… Но я хотела узнать, как ты? Но по голосу слышу, что ничего не изменилось.       — Как там Олли? Ос… Отто? — вздохнул мужчина. Он понимал, что едва не произнес имя Осси. По привычке. Потому что всегда, как только он долго пропадал в студии, парень брал мальчишек и ехал к Хели. А потом Пеуху вечерами звонил ей, пока Осси занимался детьми, и с улыбкой выспрашивал у нее, как прошел их день.       — Они в порядке, играют, — словно не заметив оговорки, ответила женщина, за что Яани был ей безумно благодарен. Он знал, что и Хели безумно тяжело от этого, и поэтому ценил ее тактичность еще больше. — Только недавно уснули.       — Спасибо, мам…       — Яани, я не могу понять, что ты чувствуешь, но знаю, что тебе тяжело. Однако, дорогой, ты не должен запирать все это в себе. Тебе нужно отпустить всю боль, отпустить… Осси.       Мужчина слышал, как Хели едва сдержала судорожный вздох, когда произносила это имя. Пеуху знал, что она любила Осси настолько сильно, насколько может любить материнское сердце выбор своего сына. И ей было тяжело вдвойне, потому что она видела Отто, маленького и радостно смеющегося, каждый день, и это словно было похоже на нож, проходившийся по сердцу. Поэтому Яани прислушивался к ее словам. Не пытался доказать, что так, не вспоминая, легче, просто знал — так нужно сделать.       — Я… мам…       — Можешь не отвечать мне ничего. Просто запомни: чем дольше ты держишь в себе эту боль, тем крепче она становится. Я знаю, что такое держать это в себе. И ты знаешь. Ни к чему хорошему это не приведет, Яани. Я посижу с ними. С Олли и Отто. Пусть они остаются у меня, пока боль не ослабнет.       — Спасибо, — искренне произнес Яани, понимая, что это единственное, на что он сейчас способен. — Спасибо, мам.       — Подумай обо всем. Это как заноза. Чем больше времени ты будешь ждать, тем сильнее будет боль и страшнее последствия. Я люблю тебя, сынок, и надеюсь, ты прислушаешься к моим словам.       Яани молчал, и Хели, не дождавшись ответа, сбросила вызов, оставляя его одного со всей этой глухой тишиной. Он понимал, что все услышанное сейчас — это его возможность на исцеление. Но его пугала боль. Страшная, пронизывающая, которая придет, как только он выпустит воспоминания из клетки.       Мужчина вздохнул, откладывая телефон и медленно опускаясь прямо на пол. Ему было без разницы, где закрывать глаза. А кресло бы не сделало ощущения слабее.       Лишь коснувшись ковра, Пеуху подтянул к себе ноги и глубоко вдохнул, словно собирался нырять. Ему было страшно. Он не знал, насколько силен будет удар воспоминаний, но понимал, что готов ко всему.       10… 9… 8…       Пеуху считал до десяти. Медленно. С каждой цифрой понимая необратимость своего решения.       7… 6… 5…       В голове кружил лишь вопрос о том, правильно ли он поступает. Ответа на него Яани найти не мог.       4… 3…       В голове то и дело начали появляться вспышки воспоминаний. Это сбивало с толку. Они были похожи на яркие солнечные блики на крышке гроба. Непозволительно светлые, непозволительно веселые.       2… 1…       Яани шумно выдохнул, закрывая глаза. В одно мгновение его окружила тьма, густая и непроглядная, словно он оказался в комнате с закрашенными черной краской окнами. Впервые за много лет Пеуху захотелось распахнуть глаза и больше никогда их не закрывать, отчаянно сжимая пальцами колени и смотря в одну точку. Но он сдержался, дождавшись, пока красивый цветок воспоминаний расцветет.       Говорят, человек в большинстве своем запоминает чаще плохое, оставляя что-то доброе и светлое в чертогах за семью замками. И Яани не смел с этим спорить, пока в его жизни не появился активный парень с глубокими, красивого цвета карими глазами, широкой улыбкой, которая кричала о том, что он рад уже тому, что живет, и бас-гитарой наперевес. Осси привнес в его жизнь новые ощущения, такие же яркие, как и он сам.       Пеуху вздохнул, кусая губы. Перед его внутренним взором возник Осси. Его Осси, которого он видел до того, как тот поехал в Карстула, которого обнимал в последний раз в жизни, не зная этого. Он был так реален, что Яани захотелось коснуться его, провести пальцами по запястью, взять его за руку, но не отпускать. И сам Осси, улыбаясь, тянул к нему руку, что-то беззвучно шепча.       Безумие.       В один момент все завертелось вокруг парня, превращая его в размытый силуэт, а со временем и вовсе пряча в недрах красочного водоворота.       Это был первый раз, когда Яани увидел Осси. Не в живую — на ютубе. Когда он случайно наткнулся на их самое первое видео. My life была необыкновенное живой песней, а в самой группе чувствовался небывалый потенциал. Казалось, помоги им немного и они раскроются по-новому, взорвут мир музыки своим звучанием и вырвутся на первые места. Яани помнил, как улыбался, смотря на юных мальчишек, бесившихся на видео. И именно с Осси он улыбался больше всего. И не потому, что он был самым веселым. Он казался Пеуху совсем маленьким, лет 16-17, не больше. Осси походил больше на подростка, чем на парня 21 года. Что потом повергло Яани в небольшой, но шок.       И снова водоворот, лишь яркие буквы вспыхивают на фоне смазанных моментов из жизни, которая казалось уже такой далекой.       Вы уже работаете с кем-нибудь? У вас есть продюсер?       Нет, мы делаем все сами.       Я был бы не прочь с вами поработать.       Водоворот резко замер, бросая Пеуху прямо в гущу воспоминаний. Он словно перемещался во времени и проживал все эти моменты заново, отчаянно стараясь зацепиться за что-нибудь, предупредить Осси не ехать никуда почти за восемь лет до того, как тот сядет на злополучный велосипед.       Яани не видел, как обычно говорят, все со стороны, он словно участвовал в этом действии. Как будто он сидел в клетке из собственного тела, метался, но не мог ничего изменить, лишь наблюдал за всем, что происходит.       Открылась дверь и в нее быстро прошмыгнули трое парней. Двое из них радостно улыбались, усаживаясь на небольшом диванчике, а третий лишь смущенно смотрел на самого Яани, иногда нервно кусая губы. Пеуху помнил каждое слово, сказанное им и ими. Каждое предложение удивительно ярко отпечаталось в его голове горящими буквами, полыхающими ослепительным светом. По их речам было видно, что хотят они большего, чем имеют. Они были сильными, молодыми и безбашенными, готовыми приложить столько усилий для исполнения своих мечт, сколько этого требовала ситуация, и даже чуточку больше. И именно это Яани в них нравилось больше всего. Он видел в них себя, давно потерявшегося в старых воспоминаниях, и хотел всеми силами дать им то, что не получил в их возрасте сам — небольшой помощи, протянутой руки, что поможет выбраться из пропасти.       Картинка немного накренилась и помутнела, словно ее вот-вот опять захватит водоворот событий прошлого, но через секунду вновь прояснилась, показывая воспоминания чуть более поздние. Пеуху сидел на стуле в репетиционной и смотрел на парней, что-то яростно обсуждающих приглушенными голосами. Мужчина плохо разбирал слова, но их спор был явно о песнях, которые они хотели сыграть.       — Ребят, у меня не так много времени, — произнес Яани, видя, что парни совсем увлеклись, и те в один момент прекратили всякие споры и разошлись по своим местам. Аку за барабаны, Отто с бас-гитарой за микрофон, а Осси с гитарой — недалеко от Пиириля.       Когда заиграла музыка, Яани с интересом начал вслушиваться в лирическую мелодию. Она была медленной и волнительной, но все еще отдавала сыростью. Особенно после того, как Отто начал петь.       — I can write a book… And surely ride a horse… I can do everything without you…       Голос у немного скованного Пиириля был мощный и красивый, музыка ложилась на слух, но что-то буквально кричало Яани: «Нет, не так, не так, не так!»       — Стоп, — негромко произнес мужчина, как только послышались первые строки второго куплета. — Кто текст писал?       — Я, — тихо, но уверенно ответил Осси, смотря на Пеуху так, что тому хотелось улыбнуться, лишь бы тот немного расслабился.       — Неплохие слова, простые и понятные, так и звучат хорошие песни, — улыбнулся мужчина, заметив, как младший Ойкари еле заметно просиял. — А музыку?       — Все вместе, — произнес Осси, почувствовавший себя чуть уютнее остальных.       — Решили, что это будет медленная песня, так?       — Так.       — Плохое решение, очень плохое. Такая песня должна быть быстрой, энергичной, пробирающей до костей. Такая мелодия сюда не пойдет. Я не слышал других ваших песен, но мне кажется, что они такие же сыроватые, как и эта. Вам нужно работать над этим, ребята, — произнес Яани и в один момент заметил, как взгляд все троих потускнел, как исчезла та искра, с которой они едва ли не ввалились в его кабинет. И Пеуху все понял в тот момент, как только Отто начал стаскивать со своего плеча ремень бас-гитары. Им отказывали. До безумия много отказывали, вышибали из них всю надежду, не давая и капли чего-то положительного. Каждый раз они слышали в свой адрес только критику, никто не хвалил их, лишь скептические усмешки были на лицах всех тех «важных» слушателях, к которым они умудрялись пробиться. И сейчас, каждый из них вновь подумал, что все кончено, опять отказ. — Но я готов работать с вами над этим материалом. Уверен, вы добьетесь высот.       Сначала реакции не последовало, все были слишком погружены в свои мрачные мысли, но после пары секунд тишины, Осси резко поднял взгляд на Яани, словно не верил в то, что тот только что произнес.       — Работать с нами? — негромко произнес он, кусая губы. — Ты серьезно? Не шутишь?       — С чего бы это? — усмехнулся Пеуху, подбирая под себя ноги и усаживаясь поудобнее. В один момент он увидел, как возродились три яркие птицы — фениксы — и как их взгляды запылали, едва сдерживая рвущуюся из них радость. — Хотя, знаете, сыграйте еще что-нибудь из своего и я уже точно решу, заключать ли с вами контракт.       Все вновь завертелось, увлекая за собой воспоминания, который крутились с бешеной скоростью, иногда выплескивая некоторые моменты, как киты воду. Улыбки Осси, тихие беседы ни о чем и обо всем одновременно в перерывах между работой, шутки и смех. Все эти моменты были безумно важны для Яани, именно они стали основой чего-то большего, красивого и прекрасного — любви.        Пеуху долго отказывался принимать то, как все странно завертелось. Убеждал себя, что странное волнение из-за опозданий или болезни Осси — это просто профессиональное нежелание терять время, а не реальная тревога за парня. Бесконечно долго отрицал, что видит во взгляде не просто восхищение, которое он и так не мог объяснить и понять, но и некую нежность. Он слишком тянул со всем, пытаясь спихнуть все каждый раз на какие-то совпадения и воображение, но одно у него не получилось.       Водоворот воспоминаний замер перед рождеством 2014 года. Тогда Яани не зверствовал и распустил всех домой. «Летите к себе, маленькие ангелы, ваш дом не здесь», — подумал он, с улыбкой махая выходящим за дверь парням. Они обсуждали что-то так громко и радостно, и в их речах то и дело мелькала Карстула. И были они настолько шумными и возбужденными, что Яани не сразу заметил отсутствие среди них чего-то важного. А когда понял, за спиной уже раздалось тихое и неуверенное покашливание.       — Привет, — выпалил Осси, словно они и не были в одной комнате десять минут назад. Но позже он признавался, что просто не знал, как начать разговор.       — Ну, привет, — усмехнулся Пеуху, полностью разворачиваясь к парню и облокачиваясь на стол. — Что-то хотел?       — Эээ… Да, ты же знаешь, скоро Рождество, — протараторил Ойкари, иногда сбиваясь и нервно сжимая пальцами небольшую коробочку, которую мужчина заметил не сразу, — и я вот решил… Увидел эту штуку и подумал, что она тебе понравится. В общем, держи. С Рождеством.       Осси быстро протянул коробочку, покусывая губы, и остался стоять на месте, не отрывая напряженного взгляда от Яани. Сам Пеуху таким его видел лишь однажды — когда парень смотрел на него перед тем, как начать играть первую песню на прослушивании. Это напрягало его, но он не подавал виду, лишь стаскивал с коробочки небольшой белый бант.       — Это ловец слез, — негромко произнес Осси, видя, как Яани рассматривает стеклянный флакон на цепочке. — Я думал, он подходит… В смысле, он такой же необыкновенный… Я вспомнил о тебе, когда увидел его.       Окончание фразы парень произнес почти неслышно, но Яани услышал. И услышал не просто тихий взволнованный голос с каплей смущения, а еще что-то такое в нем, что казалось таким знакомым, но давно забытым. Как место. Как вещь. Как человек из воспоминаний, который спрятался в их самой глубине, до куда непросто добраться, и которого встречаешь на оживленной улице.       — Спасибо большое, — Яани искренне улыбнулся, и на Осси это подействовало как успокоительное — его напряженные плечи расслабились, а пальцы перестали теребить молнию куртки. — Но я никак не рассчитывал на подарок, поэтому мне нечего подарить тебе взамен.       — У меня есть просьба.       — Какая? — слегка склонив голову набок, поинтересовался мужчина. Но увидев решимость на лице парня, добавил, посмеиваясь, — Только не долгие выходные, Осси, этого и не проси.       — Закрой глаза, пожалуйста, — нерешительно попросил парень, переминаясь с ноги на ногу. — И не открывай, пока я не скажу.       — Окей, — протянул Яани. Это же ведь так просто, да, закрыть глаза? Всего лишь опустить веки и довериться парню, стоявшему напротив. И к своему удивлению, Пеуху сделал все, о чем попросил его Осси без малейшего волнения. Он доверял ему, а те, можно сказать, дружеские отношения, что зародились между ними, лишь усиляли доверие.       Сначала ничего не происходило. В кабинете все так же было тихо, лишь дыхание Осси было слышно где-то совсем рядом. Так близко, словно он бесшумно приблизился к нему и теперь стоял в нескольких сантиметрах от него. Яани ждал и это ожидание сбило его с толку, когда все произошло. Когда он почувствовал.       Легкое прикосновение губ к губам, такое легкое, что казалось крылом бабочки, вспорхнувшей с цветка. Губы Осси были мягкими и приятными, а поцелуй был необычайно нежным. Яани показалось, что в груди запустили фейерверк. Перед глазами то и дело вспыхивали разноцветные огни. Губы непроизвольно растянулись в улыбке и руки потянулись к Осси. Но лишь только его пальцы коснулись щеки Осси, как тот, словно птица, выпорхнувшая из клетки, в одно мгновение отстранился, а уже через секунду хлопнула дверь в кабинет.       — Кажется, это можно назвать разрешением открыть глаза, — негромко произнес Пеуху, облизывая губы и смотря на закрытую дверь.       И вновь все завертелось, смазывая картинку и лишь иногда на секунду проясняя изображение. Вот момент, когда Пеуху звонит Осси едва ли не в сотый раз, чтобы поговорить. Вот пишет ему сообщение, наверное, десятое по счету, но никак не может поймать его онлайн. Парня, который сидел в сети едва ли не больше самого Яани, теперь было чертовски сложно выловить в сети, потому что он либо пропадал сразу же, как только Пеуху заходил в фэйсбук, либо не появлялся в интернете днями. Мужчина его не винил, потому что и сам был сбит с толку, что уж говорить об Осси. Но обсудить случившееся он все же хотел. Из-за мыслей, что теперь наполняли его голову, он не мог спокойно отдыхать, ведь все стало таким простым. Все мимолетные взгляды, тут же исчезавшие, как только Пеуху их замечал, все легкие прикосновения, как будто случайные, все улыбки Осси стали такими объяснимыми, словно это все было огромным и сложным ребусом, который решился в одно мгновение после небольшой подсказки. Все было понятно, но… Всегда эти «но», их миллионы.       Все понятно, но что теперь?       В этом нет ничего сверхъестественного, но как реагировать на это?       Теперь чувства Осси ясны, но что чувствую я?       Эти вопросы метались в голове Яани, жужжали и жужжали над ухом, словно назойливые насекомые, не давали уснуть, заставляя до поздней ночи лежать без сна, смотря в потолок. Но кроме вопросов ему не давало спать еще кое-что. Кое-что такое, что будь он подростком, то обязательно бы начал убеждать себя, что это не так. В полудреме, когда он балансировал на тонкой грани между сном и явью, он вновь и вновь чувствовал то легкое прикосновение мягких губ, которое вызвало в нем те краски. Просто прикосновение губ к губам было сокровенней и таинственней, чем десятки раз, когда он делил с кем-то постель. Яани был очарован этим, хоть и признавал не до конца. И именно это укореняло в нем желание поговорить обо всем с Осси.       Но даже после окончания отдыха, когда он переступил порог студии, такой возможности ему не представилось. Осси избегал его всеми силами: ни на секунду не оставался один на один с ним в комнате, находя любой предлог, лишь бы не пересекаться с ним наедине; старался как можно меньше привлекать к себе внимания на репетициях, хотя раньше делал с точностью наоборот; отсаживался как можно дальше, даже если в этом не было необходимости, хотя до поцелуя частенько опирался на ноги Яани, сидя на полу с заряжающимся телефоном в руках; все так же не отвечал на звонки — его телефон молчал, даже когда Пеуху пытался набрать его в студии, из чего мужчина сделал вывод, что Ойкари завел еще одну симку. Все это волновало Пеуху. Он даже умудрился распутать клубок ощущений и понял, что Осси ему не просто симпатизирует, а очень нравится. Но все это было ровно до того момента, пока на одной из репетиций не раздался звонок.       — Алло, привет, не занят? — раздался из динамика голос девушки. Она явно была рада чему-то. — Не отвлекаю?       — Нет, все в порядке, Хелена, — выйдя в коридор, произнес Пеуху. Она была в каком-то смысле его девушкой. В каком-то, потому что они не ставили рамок в своих отношениях. Они прекрасно общались и понимали друг друга, между ними была симпатия, граничащая с влюбленностью, и секс на постоянной основе. Никто не «изменял» другому, хотя мог бы делать это без зазрения совести. Им просто было удобно не объявлять себя парой, и Пеуху все устраивало. Пока Осси не попросил его закрыть глаза. — Что-то произошло?       — Ага, я беременна, — немного нараспев произнесла Хелена, — вот звоню посоветоваться, ведь вроде и твой ребенок как-никак. Не знаю вот, делать ли аборт или нет.       Яани открыл рот, чтобы ответить, но тут же закрыл, понимая, что не может выдавить и слова из себя. Все мысли вдруг превратились в липкую кашу и ни в какую не желали двигаться дальше, лишь противно чмокали.       Беременна.       От меня.       Ребенок.       — Что? — негромко прохрипел Пеуху, понимая, что это все, на что он сейчас способен. Ему нужно было время, ему нужно было все обдумать.       — Я беременна. От тебя, — едва ли не по слогам произнесла девушка, словно разговаривая с ребенком. — И я звоню узнать, не будешь ли ты против аборта?       — Аборта?       — Яани, я всегда считала тебя умным мужчиной. Аборт — это прерывание беременност…       — Я знаю, что такое аборт, — оборвал ее Пеуху, облокачиваясь на стену и осматривая коридор на наличие людей. — И, не думаю, что нам нужно обсуждать такое по телефону.       — А что такого в этом?       — Ничего, но давай встретимся через два часа в кафе. Так будет удобнее.       — Окей, — протянула Хелена, и Яани буквально почувствовал, как она пожала плечами. — До встречи.       — Пока.       Пеуху видел, как накренилась сцена и резко исчезла, словно прыгнув в пропасть. Он знал, что было дальше, и никак не хотел это вспоминать.       Разговор, долгий и изматывающий, в конце которого мужчине все-таки удалось склонить чашу весов в свою сторону. Ненамного, конечно, но это было хоть что-то. Его аргументы были более продуманными и реальными, когда Хелена брала количеством и абстрактными «если».       А если что-то случится во время беременности?       А если при родах?       А что, если он родится не такой, какой нужен?       Последнего Пеуху не понял и не хотел понимать, потому что эта фраза даже звучала ужасно. Но у него оставалось еще кое-что такое, что кардинально поменяло бы мнение Хелены. Всего одна вещь. Кольцо.       Он купил его давно, еще до знакомства с Хеленой. Ему было 29 и он был большим романтиком. Мечтал о вечной любви и любимом человеке, понимавшем бы его и принимавшим тем, кем он является. И он тогда решился сделать то, чего не делал никогда в жизни — продать свои песни кому-то. Не сказать, что все просили его это сделать и покупателей был вагон, но один все же нашелся. Before the dawn купили один из его текстов. И именно эти деньги он вложил в то, что надеялся однажды подарить, стоя на одном колене.       Кольцо было простым, без вычурности и огромных бриллиантов, лишь небольшой фиолетовый камушек — аметист. В те времена он едва ли не с собой таскал это кольцо как оберег, в любую свободную минуту крутил его в руках и представлял, кому же он сможет его подарить. Но потом… Потом отпустило. Он начал работать еще больше, чем прежде, теперь и ночами пропадая в студиях, и коробочку с кольцом забросил далеко и долго не вспоминал о ней.       Пеуху помнил, как делал предложение. С другим кольцом, с новым, купленным за день до того, как попросить Хелену стать его женой. Он улыбался ей, целовал, говорил, что любит, но что-то было не так. Что-то такое незаметное, маленькое, темное, не портящее счастье, но придающее ему особенный горьковатый привкус. Яани тогда не понимал, почему это происходит, и спихивал все на поспешность происходящего, ведь не так он когда-то давно себе это представлял. Но спустя пару лет после этого, он прекрасно осознавал, что портило же его радость.       Он завернул банальную вещь в обертку из-под счастья и заставил себя думать, что на самом деле держит в руках то, что ему так хотелось. Но на самом деле все было до безумия просто — он выдавал брак по залету за брак по любви. Да, Хелена нравилась ему, но позже он пришел к выводу, что если бы не беременность, он никогда бы не женился на ней. Слишком уж они разные.       Но тогда Хелена, едва ли не прыгая от счастья, сказала миллион «да». Пеуху был безумно рад этому, потому что чаша весов теперь точно была на его стороне. Но, он и не подозревал, как тяжело дастся следующий год.       Они с Хеленой подали заявление в начале января, а уже к концу имели статус муж и жена. Пеуху никому не сказал, но все и так догадались, видя на его левой руке обручальное кольцо. Поздравления лились рекой первый месяц, но вскоре их бурный поток начал стихать, а потом и вовсе затих. Затих до первого появления того, кого он начал за глаза звать маленькими ангелами.       Воспоминания вновь замерли, останавливаясь в студии, за пределами которой должна была начаться весна, если бы они жили не в Финляндии.       — Ух ты, Яани, ты что, женился? — воскликнул Аку, заметив кольцо. — Поздравляю!       Отто поддержал друга в поздравлениях и Пеуху обернулся как раз в тот момент, когда Осси поднял на него глаза. Яани видел, как что-то, до этого покрытое миллионами трещин, громко вскрикнуло болью упавшей стеклянной вазы, и лопнуло, разлетаясь на миллион осколков.       Он никогда не видел столько боли в столь юных глазах. Они превратились в маленькие озерца, глубокие и до безумия и судорог холодные, наполненные колючей и всепоглощающей болью. Они кричали. Метались. Рвались наружу в желании выплеснуть те страдания, что причинили осколки разбитого сердца. Яани казалось, что он тонет. Тонет в этой боли и цепляясь продрогшими пальцами за пустоту вокруг.       — Поздравляю, — негромко произнес Ойкари и даже попытался улыбнуться. Вышло отвратительно фальшиво. И голос его звучал так пусто, что Пеуху захотелось хоть как-то его наполнить. Хоть чем-то. Но он лишь так же негромко ответил: «Спасибо». И все началось по новой.        Осси вновь начал избегать Яани, но теперь и сам Пеуху не искал с ним встречи так сильно, как раньше. Он знал, что натворил.И знал, что не в силах что-то исправить. Он стоял перед выбором: семья, которой еще толком и не было, или мифические отношения, непонятно куда приведущие. И из такого он не хотел выбирать.       Время шло. Парень все сильнее начал закрываться в себе. Это заметили все, но никто не лез к нему с расспросами. По крайней мере в студии.       «У него бывает такое, — однажды негромко произнес Аку, и Ниило — старший брат Осси — утвердительно кивнул, отпивая из кружки кофе, — бывает даже до нескольких месяцев. Иногда он устает верить в лучшее и опускает руки, но главное в это время не дать ему упасть.»       Пеуху тогда лишь покачал головой, показывая сочувствие. Вот только оно прикрывало дыру где-то внутри, в которой сидела вина. Он чувствовал, как она вгрызается в него все сильнее, и лишь одна мысль могла ее остановить.       У меня скоро будет ребенок.       Эта мысль утешала его и заставляла улыбаться каждый раз, как он приходил домой. Сразу после свадьбы они с Хеленой съехались и теперь она делала из его квартиры «семейное гнездышко». В ее понимании. Яани не возражал, позволяя ей все, что она захочет, лишь бы была счастлива. И он был счастлив, улыбаясь и слушая, как Хелена рассказывала про свои будни. Но лежа потом в темноте ночи и слушая ее тихое дыхание рядом, он не мог сказать, что был хотя бы доволен тем, что происходило. Потому что как только он закрывал глаза, он снова и снова видел взгляд Осси — сначала до безумия ранящий острой болью, потом загнанный и потерянный. И Пеуху знал только одно — во всем виноват он. В каждой минуте своей жизни, наполненной отчаянным и бесполезным желанием сбежать, потому что любая попытка, любое восстание души тут же подавлялось холодным голосом разума, заключавшим все с ледяную клетку.       «Подожди, нужно только привыкнуть, — шептал голос в его голове, — тебе просто непривычно, нужно время. Потом ты будешь жалеть о своем решении.»       Но он даже не знал, чего хотел. С одной стороны его окрыляла мысль о том, что скоро на свет появится его ребенок, и он хотел находиться рядом с ним, воспитывать, хвалить и наказывать, объяснять все, что бы он не спросил. Но с другой стороны… Его душила вина, змеей обвиваясь вокруг горла и сжимая его в стальных объятиях. Он хотел кричать, хотел скинуть с себя все то, что тянет его на дно. Но не мог, потому что каждую ночь его преследовал взгляд карих глаз, в котором плескалась боль, одновременно горячая, как лава, и холодная — как Ледяное озеро Коцит. А еще пустота. Яани не знал, как можно совмещать в себе это, но у Осси получалось. Блеск в его глазах, улыбка, они тускнели, едва появившись, когда Пеуху входил в комнату и Осси замечал его. Парень старался не смотреть на него больше, чем это необходимо, потому что в поле его зрения то и дело попадало блестящее кольцо, от которого ему становилось только хуже.       Пеуху пытался найти себе оправдание, чтобы хоть как-то уменьшить вину, но получалось все до одури глупым.       Я не обещал ему ничего. Мы даже не говорили об этом. Мы в принципе мало говорили после того… события. Поэтому я не виноват. Я не давал ему надежды, это было просто тем, чем было. Ведь так?       Но даже такие мысли не приносили ему спокойствия, только больше угнетали, заставляя чувствовать себя эгоистичным трусом. Ведь он пытался спихнуть всю вину с себя, оставляя на Осси такую большую ношу. Да, он с ним не говорил о том, что чувствовал, и не подтверждал то, о чем думал парень. Но и не опроверг. У него было множество возможностей сказать Осси то, что он хотел, но он предпочел сидеть тихо. Ведь если бы ему это было реально нужно, то он бы нашел способ. А так Пеуху лишь решил проверить то, от чего он не мог спать.       Время шло. Typeface уже давно вернулись в Карстула и теперь репетировали там, однако стабильно выходя на связь. Писал Аку, хотя обычно к нему присоединялся и Осси. Однако Пеуху радовало то, что ему не приходилось каждый день видеть взгляд младшего Ойкари. Он уже почти начал забывать о нем, потому что события вокруг крутились с невероятной быстротой. Работа с многими коллективами вытягивала все силы, да и подходящие по срокам роды отдыхать не помогали. Яани помнил, как сильно на него обиделась Хелена, когда узнала, что он не сможет ходить с ней на курсы молодых родителей. На деле, Пеуху был бы и рад, да в сутках только 24 часа, из которых он отдавал сну только два-три последний месяц.       «Все лучше, чем сейчас», — с невеселой усмешкой подумал Яани и, вздрогнув, открыл глаза, услышав, как зазвенел телефон. Он не хотел ни с кем разговаривать. Ему на секунду стало легче, словно забылось то, где сейчас Осси и что с ним, а остались лишь светлые и не очень воспоминания, в которых он продолжал жить — Хели оказалась права, отпустить было легче, чем держать в себе. А звонок… Он вырвал его из того мира, который образовался, как только Яани закрыл глаза.       Пеуху даже не пытался дотянуться до мобильника, чтобы хотя бы отключить звук. Он слушал звон, разносящийся по хрупкой тишине квартиры, и немигающим взглядом смотрел в стену. Он не закрывал глаза ни на долю секунды — ему казалось, что сделай он это не в тишине и все пропадет. Все воспоминания, мысли, ощущения исчезнут, оставив только чистую боль, которая с каждой секундой нарастала, сковывая изнутри, словно замораживая. Яани казалось, что сейчас существует только боль и звон, нещадно разрывавший тишину на мелкие клочки. Ему хотелось заткнуть уши, чтобы опять погрузиться в успокаивающий мир без звуков, но кто-то настойчиво звонил ему.       Вскоре телефон в последний раз издал звон и затих, словно убитый безразличием Пеуху к происходящему. И тот ждать не стал, будто знал, что больше не позвонят, и закрыл глаза. Все вновь завертелось так быстро, что в смазанных изображениях невозможно было разобрать ничего, они больше напоминали работы современных художников.       Все остановилось в Карстула. Пеуху помнил, как не хотел туда ехать. Причин было несколько: прожигающий до внутренностей взгляд Осси и Хелена, которая должна вот-вот родить. Но работа — это работа, поэтому сказав Хелене, чтобы та звонила ему как-только что-то произойдет, Яани поехал в общину. Обычно, он ездил на автобусах. Любил так передвигаться по Финляндии, потому что появлялось время подумать и отдохнуть от всего того, что выело мозг. Но в этот раз он ехал на собственном автомобиле. Так он бы смог быстрее вернуться в Хельсинки — 4 часа езды, которые можно сократить, если гнать под сто, были почти ничем.       Когда он приехал, встретил его только Отто, объяснив это тем, что все куда-то разбрелись. Но, как оказалось, «куда-то» было лишь берегом озера, возле которого стояла студия Ниило. В лучах заходящего солнца — Яани добрался до Карстула лишь вечером — все выглядело немного сказочнее, чем было на самом деле. Яркие блики скользили по водной глади, совершенно не обращая внимая на рябь от лодки, подплывающей к небольшому причалу. В ней сидели трое Ойкари и что-то обсуждали, совершенно не замечая Пеуху и Отто, стоящих на берегу.       — Эй, ребят, — крикнул Пиириля, подходя ближе к воде, — у нас тут гости.       Услышав голос парня, все трое обернулись. Аку с Ниило все продолжали улыбаться, но теперь уже Яани, и даже помахали ему. А Осси… Осси лишь застыл на месте. Пеуху даже издалека видел, как с его лица сходит улыбка. И он тут же пожалел, что не остался в Хельсинки.       Дни тянулись медленно и однообразно. Пеуху, как всегда, поселили в небольшом летнем домике, благо было тепло и не приходилось укрываться миллионами одеял как в прошлом году. Хотя туда он возвращался реже, чем хотел бы. Ему не хотелось видеть Осси, потому что вина тут же оживала и вгрызалась в душу. А живя в том самом домике, он каждое утро наблюдал, как парень ранним утром приходил на берег и если вода теплая, то плавал минут десять, если нет — сидел на берегу, обнимая колени и смотря на восход. Поэтому чаще Пеуху оставался в студии и сидел там до поздней ночи.       Ему удавалось спать чуть больше, чем обычно, но он все еще продолжал просыпаться посреди ночи, боясь пропустить звонок от Хелены. К концу четвертых суток он стал настолько раздражительным и нервным, что парни сами уговорили его ехать обратно. Даже Осси участвовал в этом, то ли чтобы не видеть Пеуху, то желая облегчить его состояние. Яани и сам не понимал, но теперь видел в его глазах не только боль, которая, кажется, уже почти стихла, но и что-то особенное, словно мягкий свет. И Пеуху поддался, поблагодарив их за понимание, и выехал обратно в Хельсинки.       К середине пути, мужчина набрал номер Хелены, и в наверное пятидесятый раз за несколько дней поинтересовался, все ли у нее в порядке. Она как всегда ответила утвердительно и радостно сообщила, узнав, что Яани едет домой, о сюрпризе. Это вызвало у него улыбку. Он решил, что это какая-нибудь новая игрушка для их сына или что-то подобное, что Хелена каждый раз выдавала за сюрприз. Но никак не ждал, что сюрприз будет особенным.       Едва Пеуху переступил порог квартиры, до него сразу донесся голос Хелены, разговаривающей с кем-то. Мужчина слов не мог разобрать, поэтому решил, что у них гости. Видеть сейчас он никого не хотел, поэтому тихо прошел в спальню, минуя детскую, в которой и разговаривала женщина, и кинул свою сумку в угол. И только она коснулась пола, как из соседней комнаты раздался громкий плач. Яани настолько не ожидал услышать таких звуков, что вздрогнул от удивления и несколько секунд не отрывал взгляда от сумки, пока в его голове складывался ребус.       Плач… детская… голос Хелены… отсутствие других голосов… прихожая без признаков других людей…       Пеуху не мог в это поверить. Поэтому лишь быстро развернулся и чуть ли не бегом направился в детскую. Там стояла Хелена — он видел ее спину — и качала кроватку, из которой доносился громкий плач. Плач от которого у мужчины сердце забилось быстрее. Ребенок в маленькой голубой распашонке. Яани словно оглушили. Он даже не слышал, как Хелена обращается к нему, просто смотрел на ребенка и не мог отвести взгляда.       — Ой, Яани, — женщина широко улыбнулась, отворачиваясь от плачущего младенца. — Я хотела сделать тебе сюрприз, но ты и сам все видишь.       Пеуху поднял взгляд на Хелену и сделал несколько шагов к кроватке, шепча лишь: «Я же просил позвонить».       — Я решила не отвлекать тебя от работы, — он пожала плечами, — тем более ты просил звонить, как только что-то случится.       — Ты родила! — воскликнул Яани так громко, что Хелена поморщилась. Хотя возможно, она сделал это от непрекращающегося плача ребенка.       — Но это не форсмажор, все рожают, ничего в этом сверхъестественного нет.       Она говорила что-то еще, но Пеуху перестал слушать. Он подошел к кроватке и замер, не веря своим глазам. Перед ним лежал маленький человек, ребенок, крича от чего-то и плача без слез.       — Это Олли, — донесся до мужчины голос Хелены.       — Олли… — негромко повторил Яани и аккуратно взял малыша на руки. У Пеуху был небольшой опыт общения с маленькими детьми — когда Риина только родила, он несколько раз навещал своих племянниц. — Привет, Олли. Почему ты плачешь?       Яани невольно улыбнулся, чувствуя, как предательски щиплет глаза, и смотрел на своего сына, который, услышав голос мужчины, прекратил плакать. Он затих, ожидая, что ему будут говорить дальше, и даже улыбнулся, хоть это было и непроизвольно.       Мужчина плакал, даже не пытаясь скрыть слезы. Эмоции переполняли его и он не мог их сдерживать в себе. У него на руках был ребенок, его ребенок. Маленький человек, появившийся на свет совсем недавно. И пусть он был не таким красавцем, как показывают многие рекламы и фотографии, это был его сын и он был для него самым прекрасным в этой жизни.       — Ну что, Олли, я твой папа, — негромко шептал ему Яани, не замечая, как Хелена вышла из комнаты. — Теперь я буду всегда рядом с тобой и уж точно не пропущу важных событий в твоей жизни, пусть самое важное уже пропустил.       И Пеуху не солгал. Первые две недели он неотрывно находился рядом с Олли, работая дома. Он вставлял наушник в ухо, садясь рядом с кроваткой, и разговаривал со всеми по скайпу, кому был нужен. Когда Олли не спал, он с интересом вслушивался в набор непонятных ему пока звуков и почти не плакал. Он двигал своими маленькими ручками и сжимал их в кулачки, как только Яани проводил пальцем по его ладони. Пеуху был счастлив, как никогда до этого.       Он следил за всем, оставляя Хелене самое малое — кормление, от которого она нашла как избавляться на время. Поэтому уже к концу второй недели ребенок был на смешанном вскармливании. Хелена кормила его только днем, предпочитая ночью спать в свое удовольствие. Пеуху не возражал, считая роды огромным стрессом, от которого нужно оправиться. Тем более ему нравилось все делать самому.       Он часто играл с Олли, которому больше всего нравилось хватать погремушку, которая отзывалась на прикосновение тихим звоном. Пеуху не мог оторваться от сына, полностью растворяясь в нем и не замечая ничего вокруг.       Олли нравилось когда Яани пел. Мужчина знал не так уж много колыбельных, но старался если и петь что-то помимо них, то что-то светлое, не переходя на собственные песни. И малыш слушал его, фокусируя взгляд голубых глаз на лице Яани. И пусть он еще совсем мало понимал, Пеуху старался огородить его от всего того темного, что находится вокруг.       Вскоре малыш начал хватать его за пальцы и немного лепетать на своем, детском, языке. Он двигал ручками и ножками, слыша голос Яани, и почти никак не реагировал на Хелену, которую это, кажется, совсем не задевало. К концу первого месяца она и вовсе перестала кормить Олли, отдавая предпочтение смесям.       Ее поведение все больше настораживало Пеуху, который все это время носился с сыном. Олли перенес ветрянку, чему Яани был очень даже рад, и развивался довольно быстро, если верить врачу. Мужчина ни на секунду не оставлял малыша, хотя и понимал, что вскоре придется вернуться в студию, ведь временный перенос работы на дом уже всех начинал подводить.       Яани впервые не хотел идти в студию. Он бы с удовольствием остался дома, но не мог — срочно требовалось его присутствие. Он уходил с некоторой тяжестью на сердце, переживая за то, что оставляет Олли вместе с Хеленой. Боялся, что она сделает что-то не так. Но вернувшись домой через несколько часов, он с облегчением обнаружил, что малыш еще даже не успел проснуться. Но кое-что повергло его в ужас — Хелены не было дома, а на холодильнике была оставлена записка, что она ушла к Анне. Когда она вернулась домой, Пеуху рвал и метал, приглушенно, чтобы Олли не услышал, пытаясь ей объяснить, что она наделала. Хелена же пожимала плечами и на любую реплику отвечала либо «Ну ты же пришел домой», либо «Но не случилось же!» Яани начинал закипать сильнее, поэтому оставил ее в спальне одну, не желая кричать.       Это повторялось не один раз. Она уходила, иногда забывала покормить Олли и вообще мало обращала на него внимания. Поэтому к концу четвертого месяца Яани попросил Хели пожить у них пару недель, пока он налаживает дела в студии. Радостная бабушка конечно же согласилась и приехала с Альмой в Хельсинки, на которую Хелена лишь фыркала.       Последней каплей стал для Пеуху конец пятого месяца. Хелена даже не заходила в детскую, аргументируя это тем, что от плача малыша у нее начинает болеть голова. Яани терпел, долго терпел, но такого уже не смог.       — Нам нужно поговорить, — негромко произнес Яани, укачивая на руках Олли, когда Хелена сидела на кухне и с кем-то увлеченно разговаривала по телефону. — Звонок подождет.       — Нет, это…       — Я сказал, что подождет, — жестко произнес Пеуху, наблюдая, не проснулся ли малыш. — Договорить еще успеешь.       — Ладно, — нехотя произнесла женщина, и, попрощавшись, скинула вызов. — Что?       — Я думаю, нам нужно разойтись, — спокойно и без эмоций произнес Яани, и сам удивляясь тому, как холодно это сделал. — Мне кажется, что мы не подходим друг другу.       — Что?! — Хелена громко воскликнула, даже Олли, до этого спавший, проснулся и тихо захныкал, выражая свое недовольство звуками. — Почему?!       — Ты не следишь за ребенком, даже не можешь его покормить, — пожал плечами мужчина. — Ты заботишься только о себе и ни о ком больше.       — Ребенок — это не все, что у нас есть! Мы были вместе до ребенка, — она была удивлена и зла, потому что не могла понять, что же не так. Ведь ребенок был нужен в основном Яани, ради него она-то и родила. Пусть он и занимается им.       — Но женился я на тебе только из-за него, — спокойно произнес мужчина, передавая разбуженного Олли Хели, так вовремя подоспевшей. — Я думаю, нам нужно развестись. Я не вижу смысла в нашем браке. Насчет Олли можешь не переживать — он останется со мной.       Пеуху тогда ушел, даже не обернувшись на Хелену, пытающуюся ему что-то сказать. Ее не было всю ночь, но где она находилась Яани уже не волновало. А когда утром она зашла домой, то первым, что она сказала стало: «Я согласна на развод.» Пеуху, если честно, это обрадовало, и он стащил со своего пальца кольцо в тот же день.       После того дня, как Хелена съехала от него, он почувствовал невероятное облегчение. И пусть до подачи второго заявления было целых полгода, он чувствовал себя свободным и даже счастливым. У него был сын, любимая работа и небольшие радости жизни, в виде работы над музыкой вместе со своими кумирами. О большем он и мечтать не мог.       В феврале в Хельсинки вновь приехали Typeface и плотно обосновались в студии. Все молчали насчет отсутствия кольца на пальце Яани, словно боясь его нечаянно задеть. А Пеуху лишь светился от радости, отпуская шуточки и меньше обычного терроризируя народ, чему тот был безусловно счастлив.       Однако первым все-таки не выдержал тихий Пиириля, негромко, словно опасаясь чего-то, спрашивая во время перерыва:       — Ты… У вас что-то произошло? — он кивнул на руку, на которой уже больше месяца не было кольца. Яани немало удивился такому вопросу от такого человека, но всеми силами старался этого не показать. — Я просто знаю, что это такое.       — Ох, нет, все в порядке, мы просто не сошлись характерами. А Олли этого все равно не запомнит, — произнес Пеуху, словно пытаясь успокоить парня. Он знал, что тот пережил — наткнулся однажды на интервью.       — Олли? — Отто округлил глаза. — У вас… У вас сын родился?       — Эм, да, — кивнул мужчина, понимая свою оплошность. Он мало распространялся о своей семье и в студии некоторые даже не знали, что он женат, не то что стал отцом.       — Поздравляю, — парень искренне улыбнулся и тихо добавил, — я никому не скажу. Мы никому не скажем, правда, Осси?       Яани обернулся резко, даже слишком, и заметил стоящего с кружкой кофе в дверях парня, неуверенно переминавшегося с ноги на ногу. Казалось, он немного испугался того, с какой быстротой повернулся к нему мужчина, и лишь беззвучно закивал, пятясь в коридор.       — Спасибо, — улыбнулся он, адресовывая эту улыбку в основном младшему Ойкари, и кивнул на свободный стул, — садись с нами, Осси, чего ты там стоишь?       С этого момента у Пеуху в жизни начался новый квест под названием «постарайся вернуть отношения с Осси на прежний уровень», в котором он, если честно, он не преуспевал. Да, парень теперь чаще разговаривал с ним, иногда смеялся над шутками, но все еще оставался закрытым. Он спрятался в себе и не хотел выходить, как бы сильно не старался его выманить Пеуху. Мысли об этом занимали все его свободное время в студии, но они почти полностью испарялись, когда он приходил домой, где его агуканьем встречал Олли, и Хели рассказывала, как прошел день. Так длилось несколько долгих месяцев. Настолько долгих, что Пеуху иногда начинал путаться в днях. Но он решил сделать кое-что, что должно было изменить его жизнь. И не только.       Яани пытался найти способ поговорить с Осси обо всем, что тревожило его и что было между ними. А ведь между ними действительно что-то было. И не только тогда, миллион лет назад, когда Пеуху был совершенно свободным, но и сейчас. Когда мужчина смотрел на него, он видел в его глазах многое: отголоски той ужасной боли, непонимание, вероятнее всего связанное с разводом, но и что-то такое, что Осси отчаянно пытался скрыть — нежность, влюбленность. Это придавало Пеуху сил, заставляя придумывать все новые и новые способы остаться с Осси наедине. Но каждый раз Ойкари показывал, насколько он хитрее Яани. Он под любым предлогом мог уйти от разговора. И все причины, по которым он увиливал, казались настолько важными, что сам Пеуху и мысленно им возразить ничего не мог. Но еще быстрее Осси исчезал после фразы «Нам нужно поговорить». Тогда он мог за минуту убраться из студии, иногда умудрялся уезжать даже из города. Но всегда возвращался.       Однако Пеуху все-таки смог поймать комету-удачу за ее яркий хвост.       — Осси, ты не мог бы приехать ко мне за диском? — когда Яани звонил ему, он делал это без задней мысли, просто желая отдать парню материал. — Я не могу приехать в студию, у Олли режутся зубы и я в небольшом замешательстве.       — Хорошо, я подъеду после обеда, — ответил Осси, и Пеуху даже показалось, что он кивнул, хотя видеть этого никак не мог.       Он приехал в два. Яани как раз пытался успокоить хнычущего Олли, когда раздался деликатный стук в дверь, словно парень боялся, что звонком может разбудить малыша.        — Привет, Осси, проходи, — улыбнулся мужчина, пропуская его внутрь. Ойкари пытался отнекиваться, говоря, что он на пару минут, только за диском, но потом все же зашел в квартиру и тихо прикрыл за собой дверь.       — У тебя милый сын, — негромко произнес Осси, а малыш замер, явно присматриваясь к незнакомому человеку. — Привет, Олли.       Услышав свое имя от кого-то чужого, он повернулся к Яани, словно прячась, и схватился за прядь волос, выбившуюся из хвоста, крепко сжимая ее в маленькой ручке.       — Он всегда реагирует так, когда видит незнакомых людей, — негромко засмеялся Пеуху, прижимая к себе сына, — не переживай, он привыкнет. Будешь чай или кофе?       — Не думаю, что он будет видеть меня настолько часто, — растерянно улыбнулся Осси, стаскивая с плеча сумку. — Кофе, если можно.       — Отлично, как раз недавно свежий сварился, — Пеуху исчез за дверью спальни, которая одновременно служила и гостиной. Он опустил Олли на ковер, где были расставлены его игрушки и обернулся на звук совсем негромких шагов Осси, который словно хотел что-то сделать, но никак не решался. — Что-то не так?       — Нет, все в порядке, я просто… — парень залез в сумку и вытащил небольшую резиновую игрушку в виде кота, — я просто знаю, что такое режущиеся зубы у маленьких детей. Мне иногда приходилось нянчиться со своими племянниками. И им нужно обычно что-то грызть… И я купил кота… В общем, вот.       Парень протянул Яани игрушку и быстро спрятал смущенный взгляд за длинной челкой. Пеуху даже показалось, что он покраснел, решил сделать вид, что не заметил этого.       — Не стоило, но спасибо, — искренне улыбнулся мужчина, присаживаясь рядом с Олли, который уже заметил новую игрушку и тянул к ней ручки. — Смотри, что принес тебе Осси.       Пеуху видел краем глаза, как улыбается Осси, думая, что этого никто не замечает. И Яани очаровала это улыбка, искренняя и яркая, так давно уже не появлявшаяся на лице парня. Ему хотелось сфотографировать его прямо сейчас, запечатлеть улыбку не только в своей памяти, но и на чем-то более реальном. Он желал остановить время и любоваться этим моментов вечность. Но он лишь поднялся на ноги, осознавая, что сильно влип. Влип в яркую смолу, искрящуюся на солнце и называющуюся любовь.       — Пойдем на кухню, — улыбнулся Яани, доставая с заваленного всяким хламом стола диск, и протягивая его Осси. Тот хотел было уйти, едва получив диск, но все же прошел за Яани и сел на стул.       Пеуху разливал кофе по чашкам долго, очень долго. Он решился поговорить с Осси, но все же оттягивал момент самого разговора. Он боялся все опять все испортить, боялся потерять даже ту крупицу, что у него получилось вернуть. Но готов был рискнуть.       — Нам нужно поговорить, — после недолгого молчания произнес Яани, крепко сжимая в руках кружку. Он не отрываясь смотрел за тем, как Осси размешивал ложечкой сахар, и ждал, пока тот что-то ответит. Но он молчал. — Я… Я был идиотом, прости. Правда прости. Я раскаиваюсь в том, что сделал тебе больно.       — С чего ты решил, что мне было больно? — безэмоционально спросил Осси, подняв взгляд на Пеуху. — Кто тебе сказал такую ерунду?       — Ты. Твои глаза. И это было самым ужасным, что я видел за всю жизнь. Глаза ведь и правда зеркало души, они как окна в глубь сердца, Осси. Через них видно все: боль, разочарование, счастье, любовь… И я видел в твоих глазах боль. И прошу за нее прощения. Тем вечером, когда ты поцеловал меня, — Яани видел, как вздохнул Осси, услышав про это, но продолжил, — когда ты поцеловал меня, в тот момент… я не знаю, что я почувствовал. Правда не знаю. Зато знаю, что если бы ты не ушел, я бы сам не отстранился. Ты что-то задел во мне, и теперь я не могу прекратить думать об этом.       Да, я поступил ужасно, не спорю, и сделал тебе больно. Но я хотел как лучше, правда. У меня был выбор: ты или рождение Олли. Хелена бы никогда не родила, если бы я не женился на ней. Не знаю, поймешь ли ты меня, но я безумно хотел сына. Я был уверен, что родится сын, и не хотел его терять. И до сих пор жалею, что не сказал тебе этого раньше.       Осси хмыкнул, качнув головой. Он вел себя так, словно ему плевать, но Пеуху видел, как подрагивают его губы.       — У меня было время сказать тебе все и раньше, но были и причины, по которым я молчал.       — Не сомневаюсь, — бросил Осси, словно пытался сделать хоть немного больно своим отношением, чтобы Яани понял хотя бы на одну тысячную, как ему было больно.       — Послушай, я долго думал об этом. И до того, как Хелена ушла, и после. Я просто хочу, чтобы ты увидел все и моими глазами. Я хотел как лучше, правда хотел. Тебе всего 23, Осси, ты еще очень молод, у тебя все впереди. Тебя ждут еще невероятные свершения, чего… Чего я не могу уже сказать о себе. Мне почти сорок, у нас огромная разница, Осси. Четырнадцать лет. Она действительно огромная, если подумать, что когда я уже играл свой первый концерт, ты еще даже не родился. Только в добрых сказках возраст не играет роли, а в жизни все иначе.       Пеуху замолчал, ожидая от Осси хоть чего-нибудь, одного слова, жеста, но не было ничего. Он сидел неподвижно и смотрел в свою кружку то ли задумавшись, то ли пряча от Яани взгляд. Мужчина не мог видеть его глаз и не понимал, что сейчас происходит с ним. Его накрывало желание протянуть руку и приподнять голову Осси за подбородок, но он быстро запрятал его куда подальше и, вздохнув, продолжил:       — Я никому не говорил, — тихо произнес Яани, — никто не знает об этом, даже Хелена не знала. В моем роду, насколько мне известно из рассказов, есть одна особенность. Я не знаю, когда она началась, возможно раньше, а возможно с того момента, о котором мне известно. Мой дедушка и мой отец, они болеют альцгеймером. — Пеуху крепко сжимал кружку и говорил очень тихо. Он обнажал душу перед тем, кому сделал больно, но почему-то не боялся удара в ответ. — Вероятнее всего, я тоже предрасположен к нему. Я не хотел, чтобы ты, в расцвете сил, мучился с глупым стариком, который однажды может и имени твоего не вспомнить.       Пеуху вновь замолчал, оставляя между ними странную тишину — она пахла кофе и откровениями, скрывавшимися в самой глубине сердца. Яани было тяжело проживать каждую секунду в этой тишине, но Осси не спешил ее нарушить. Он даже не реагировал ни на что, и, когда он заговорил, мужчине показалось, что ему показалось.       — Ты целовал ее, занимался с ней любовью, у вас общий сын, как ты мог ей не рассказать? — его голос звучал глухо и пусто, словно он совсем закрылся в себе после услышанного. — Я хочу сказать… Что если ты так размышляешь, ты ничего не знаешь о любви.       — Что ты…       — Я не закончил. Не знаю, чего ты хотел добиться этим разговором, но явно не добился того, чего хотел. Я уважаю твою смелость, но мне больше нечего сказать.       — Осси.       — Да? — парень поднял взгляд на Яани, и в карих глазах тот не увидел совершенно ничего, словно смотрел в глаза пластмассовой куклы.       — Я люблю тебя.       Осси не ответил. Он несколько секунд сидел не моргая, словно фраза Пеуху прошла мимо ушей, но потом поднялся на ноги и тихо произнес: «Мне пора».       Яани никак не помешал ему. Позволил уйти, потому что понимал — останавливать бесполезно. Он бы мог не выпустить его из квартиры или попытаться остановить словами, но что бы это изменило? Осси больно вспоминать о том, о чем Пеуху ему сейчас так неосторожно, неприятно осознавать, что кто-то читает его как открытую книгу, хотя он и не хочет этого. К тому же он был сбит с толку словами Яани, который и сам удивился, с какой быстротой они выскочили из его рта. Он не думал говорить их, не сейчас, но побоявшись, что Осси не поверил тем переживаниям и мыслям, которыми он с ним поделился, все-таки открыл рот и произнес такую простую фразу.       Я люблю тебя.       Яани не ждал, что Осси бросится ему на шею после этих слов, хотя в том далеком декабре он бы точно это сделал. Пеуху вообще не знал, чего он ожидал после этих слов, но точно не тихого ухода. Где-то в глубине сознания ему было обидно — он раскрыл перед Осси сердце, вывернул наружу душу и ржавым гвоздем расковырял мозг, стараясь разобраться в себе. Он понимал, что не имеет права обижаться, потому что начал первый, хоть это и звучит по-детски.       Он решил дать Осси время подумать, не трогать его до того момента, пока он не обдумает все, что услышал. Если захочет, конечно. Пеуху не собирался давить на него, но и спускать все на самотек был не намерен.       — Ну, что, мелкий, нравится новая игрушка? — улыбнулся мужчина, присаживаясь рядом с сыном, который уже нашел главное назначение резинового кота. Олли грыз свой подарок, радостно улыбаясь Яани.       У Яани перед глазами опять все закрутилось и вот он уже посреди своей квартиры, с шарфом, намотанным на шею. Он был один — Олли вчера еще был отвезен в Инкеройнен к Хели, чтобы не заразиться. У Яани была одна особенность помимо миллиона других — он чувствовал, что начинает заболевать, поэтому когда температура подскакивает, все дела уже обговорены, а на столе лежит куча лекарств. Так случилось и в этот раз. Едва почувствовав, что вот-вот сляжет, Яани собрал сына и быстро отвез его к бабушке, чтобы тот ненароком не заразился. Свою простуду Пеуху мог пережить с легкостью, когда большинство болезней Олли сильно били по нервам молодого отца. Потом он предупредил Мика в студии, что появится не раньше понедельника, и со спокойной душой поехал домой болеть. До обеда следующего дня.       Пеуху, всю ночь мучавшийся от кашля и уснувший только утром, нехотя проснулся, не до конца осознавая, где так отвратительно звенит — в его голове или квартире. Но кое-как открыв глаза, он понял, что звонят в дверь. И звонят с особой настойчивостью, потому что трели не прекращались ни на секунду. Матеря пришедшего на всех языках известных ему, Яани поднялся с кровати и медленно поплелся к двери. Голова ныла и хотела развалиться на две половинки, чему способствовали и безостановочные крики дверного звонка. Яани вдруг захотелось свинтить его навсегда, чтобы больше никогда не слышать.       Пеуху открыл дверь, даже не заглянув в глазок — глаза в один момент заслезились и сколько не вытирай, он все равно бы ничего не увидел.       — Господи, ты живой! — в один момент воскликнул кто-то маленький и юркий и заключил Пеуху в объятия. — Придурок, почему ты не мог сказать, что с тобой все в порядке. Почему не отвечаешь на звонки и смски?! Почему ты черт возьми просто пропал и никто не смог внятно объяснить, что с тобой?! Я же волнуюсь за тебя!       — Осси? — Пеуху буквально через силу прохрипел имя парня и скривился от боли в горле.       — Нет, Иисус Христос! — буквально выкрикнул Ойкари, отходя от него. — Почему ты никого не предупредил нормально?! Я чуть с ума не сошел, когда мне ответили, что «что-то случилось, точнее не знаю»! Я извелся весь, слушая гудки. Идиот! Причем я не знаю, ты ли идиот безответственный или я — влюбленный!       Осси резко замолчал, осознав, что только что сказал, и замер, словно пытаясь понять, дошло ли до ослабленного болезнью мозга Яани так же быстро, как и до него. Сам Пеуху же в один момент потерял всю сонливость и удивленными глазами уставился на парня, который начал пятиться к выходу.       — Я не… Это не то, что ты…. — едва слышно шептал он, пытаясь сделать шаг назад.       — Ну уж нет, — тихо произнес Яани, хватая парня за руку и притягивая его к себе. — Я уже позволил тебе уйти два раза, третьего не будет.       Пеуху прижимал к себе Осси всеми силами, которые у него оставались. А Ойкари вырывался недолго. Смирившись с ситуацией буквально через минуту, он тяжело вздохнул и неловко обнял мужчину в ответ.       — Я не хотел, чтобы ты узнал об этом так, — прошептал Осси, утыкаясь носом в плечо.       — А хотел ли ты, чтобы я вообще об этом узнал? — так же тихо ответил ему Яани севшим голосом. Парень лишь промолчал, чем дал Пеуху понять, что ничего ему рассказывать не собирались. — Прости, что все так вышло. Я и сам не хотел заходить в такие дебри, но, как видишь, мы оба идиоты. И я больший идиот.       — Тут спорить не буду, — улыбнулся парень, в последний раз прижимаясь к мужчине и тут же отстраняясь. — Прости, что так ворвался, просто правда переживал. Тебе нужно отдыхать. Я пойду.       — Исполни мою волю — останься здесь. Моя квартира полностью в твоем распоряжении, только не уходи.       И Осси остался. Остался не только до вечера, а на ближайшие пять лет. В тот день он не ушел, делая вид, что опоздал на последний автобус, а вызвать такси ему не на что. Пеуху видел по его глазам, что и он сам не хочет уходить, поэтому счастливо улыбался, и настроение ему не портил даже вечный кашель, от которого не было спасения.       Яани был счастлив, по-настоящему счастлив. Словно над его мрачной душой взошло новое яркое солнце с обаятельной улыбкой и влюбленным взглядом, который оно все еще еще старалось спрятать. Осси был безумно мил. И Пеуху хотелось сжимать его в объятьях. Но он не решался, боясь заразить парня.       Он помнил их первый настоящий поцелуй. Он произошел за пять минут до того, как Осси должен был уйти. Они стояли в коридоре, и парень все время одергивал футболку Яани, которую клятвенно обещался вернуть, и что-то тихо тараторил про репетицию, которая должна была состояться на следующий день. Пеуху в свою очередь кивал и шуточно обещал, что загоняет их за те дни, пока болел. Он тянул время, чувствуя, что Осси не хочет уходить. Да и ему самому не хотелось его отпускать. Даже спустя три дня, во время которых парень старательно ухаживал за ним, он все еще боялся его потерять, как только дверь за ним закроется.       Все не было как в замедленной съемке, но Яани запомнил каждую деталь. Легкую улыбку на губах Осси, родинки на его лице, радостный взгляд карих глаз, которые словно светились изнутри. Осси все говорил и говорил, пока не заметил, что мужчина смотрит на его губы. Он облизнул нижнюю. Не специально, просто рефлекторно.       — Осси, — негромко произнес Яани, смотря ему прямо в глаза.       — Да?       — У меня есть к тебе просьба, — прошептал мужчина, ненароком повторяя слова парня из того далекого декабря.       — Какая? — Осси был заворожен происходящим, и его голос слегка охрип от шепота.       — Не отталкивай меня.       А дальше все смешалось в водовороте ощущений и действий. Яани словно со стороны видел, как берет в ладони лицо, поглаживая большими пальцами кожу, и касается его губ своими. И вновь это было что-то сокровенное для него, что-то тайное и такое близкое к сердцу, что хотелось спрятать это ото всех и хранить в своей душе. Он легко целовал застывшего Осси, который на несколько секунд словно оцепенел от происходящего, а потом, краснея, слегка приоткрыл губы, позволяя Пеуху углубить поцелуй.       Яани не помнил, как смог оторваться от Осси. Он видел лишь, как лихорадочно блестят глаза парня и как тот облизывает губы. Пеуху хотелось коснуться их вновь, ощутить их мягкость и тепло, но он лишь провел большим пальцем по щеке Осси и тихо произнес:       — Можешь идти, если нужно, только возвращайся, маленький ангел.       Тогда Осси лишь широко улыбнулся и пообещал, что вернется. И не соврал.       Воспоминания вновь закружились и остановились в детской. Олли спал, обнимая, как называл ее Яани, зеленую кракозябру, хотя Осси и утверждал, что это лягушка… Или дракон. Но малыша это совершенно не волновало, он лишь сжимал ручками то, что по представлениям взрослых должно было быть лапой, и совершенно не обращал внимания на своего отца, стоявшего над кроватью.       — Никогда не понимал, чем она ему так понравилась, — шепнул Яани, оглядываясь на стоящего неподалеку Осси. — Это же какая-то непонятная фиговина.       — Весь в отца пошел, — тихо рассмеялся парень, выходя из комнаты. Он не жил с Яани в обычном смысле. Но уже на протяжении всей недели сам приходил к нему, чтобы поиграть с Олли. Он по своей воле сидел с малышом, давая Яани возможность немного отдохнуть или разобраться с делами. Иногда Пеуху даже удавалось вздремнуть, пока Осси что-то упрямо талдычил Олли. Он никогда не мог разобрать, что говорит парень, но был полностью уверен, что что-то хорошее.       И вот сейчас Осси, вновь приехав к Яани, засиделся у него и упустил последний автобус. Он говорил, что вполне может дойти и пешком или взять такси, но Пеуху настоял на том, чтобы он остался. Он не хотел упускать ни единой возможности видеться с Осси, а тот все еще немного настороженно относился к их отношениям. Они признались друг другу в любви, но не заключали себя в рамки. Они целовались, но никто не говорил ни о чем серьезном. Осси все еще боялся, потому что в прошлый раз обжегся слишком сильно.       — Где можно взять подушку? — спросил Осси, заходя в комнаты и бросая взгляд на диван. — И, наверное, плед.       — Зачем? — Пеуху откинул покрывало с кровати и начал расстегивать свою рубашку.       — Ну, мне будет не совсем удобно спать без них на диване…       — А кто сказал, что ты будешь спать на диване, м? — Яани хитро улыбнулся, кивая на вторую половину кровати. — Я не хочу, чтобы ты спал скрючившись на диване, здесь вполне достаточно места для двоих. Согласись, это ведь удобнее?       Осси кивнул, плюхаясь на кровать. Это его совсем немного взволновало, потому что до этого они никогда не спали вместе. Обычно, сидя вечером на полу спальни, Яани обнимал его и рассказывал какие-то истории из жизни, или слушал, как у Осси прошел день. Так что парень это воспринимал как… Как новый уровень в их отношениях, что ли. И от этого слегка волновался.       Но Пеуху хорошо помнил, как осторожно обнимал его Осси, когда они легли. Он легко касался пальцами кожи, не скрытой одеялом, и улыбался, словно знал что-то такое, чего не знал остальной мир. Это было так странно и зачаровывающее, что Яани еще долго лежал без сна, после того, как Осси уснул, и легко касался его прядей. В такие моменты он понимал, что действительно его любит.       Время летело безумно быстро, словно кто-то невидимый запустил его на карусели. В тот день Яани пришел домой позже обычного. Он был выжат, как лимон. Ему хотелось побыстрее лечь в кровать и забыться сном, чтобы хоть немного восстановить силы, но это желание стало чуть слабее, когда он переступил порог дома. Едва он зашел в квартиру, к нему навстречу вышел Осси с Олли на руках — мужчина отдал ему ключи Хелены, чтобы он мог беспрепятственно попадать в квартиру. Он улыбался и явно хотел что-то рассказать, едва ли не прыгая от радости. Но в то же время молчал, кусая губы.       — Привет, мелочь, — усмехнулся Яани, стаскивая с ног ботинки. — Как день прошел?       — Хорошо, — улыбнулся Осси и затих, словно ожидая чего-то. Пеуху хотел уже было начать его расспрашивать обо всем сам, раз уж сегодня обычно болтливый парень будто язык проглотил, но его остановил детский лепет и отчетливое «папа» среди него.       — Он… он действительно…?       Яани не мог поверить своим ушам, но Осси лишь кивнул на его вопрос и улыбнулся еще шире. Первое слово его сына. Он был настолько счастлив, что всю его усталость как рукой сняло.       — Я… Я хотел сначала научить его говорить Яани, но потом понял, что ты для него все-таки папа, — произнес Осси, передавая Олли мужчине, который в один момент осознал, что же за неразборчивые слова он слышал из детской перед тем, как уснуть.       Это был один из десятка моментов, когда Яани был по-настоящему счастлив. Счастлив до визга, до слез на глазах, до желания сделать мир лучше. Но Пеуху никогда не проявлял свои эмоции так явно, поэтому он лишь молча обнял Осси одной рукой, слушая детский лепет Олли и все еще продолжая улыбаться.       Казалось, счастье пятилетней давности, законсервированное в маленькие бутылочки, дошло все-таки до Пеуху сейчас и он даже смог на секунду улыбнуться, не открывая глаз, словно позабыв о том, что тот, кого он тогда обнимал, сейчас лежит под землей в гробу. Но это была лишь секунда, и в следующий момент он уже кусал губы от боли, которая словно раздирала его изнутри. Боль потери, она всегда самая сильная.       Яани глубоко вдохнул, пытаясь немного прийти в себя. Он втянул в себя столько воздуха, сколько смог, словно это могло принести ему облегчение. Не принесло. Лишь заставило острее ощутить те раны, которые еще не успели зажить. Да и вряд ли заживут, слишком уж глубокими они были. Они словно были следами ржавого и тупого клинка, который с чудовищной силой вонзался в память и вспарывал ей брюхо, заражая даже самые приятные моменты.       Пеуху тихо захрипел, сжимая пальцами колени. Зараза поражала все воспоминания, начиная с начала, с тех, которые он уже пережил. И у него в запасе оставалось безумно мало времени на то, чтобы пройтись еще по остаткам чего-то светлого, оставшегося от Осси в его голове.       Все завертелось вновь, и Пеуху влетел в воспоминание, словно кто-то толкнул его в спину. Было горячо и до безумия приятно. Он касался губами кожи Осси, целуя каждую родинку на его шее и плечах. Он сжимал ладонью его бедро, другой рукой обнимая его за талию. Прижимал к себе, слушал тихие вздохи, чувствовал пальцы Осси, сжимающие его плечо. Он растворялся в этих ощущениях, тонул в желаниях.       — Я… Я еще ни разу с парнями, — прошептал Осси, как только оказался на кровати. В его глазах было волнение и небольшой страх перед тем, что должно было произойти. Но еще больше там было желания. Из-за него взгляд Осси был темным, оно плескалось в его глазах, как красное вино.       — Я не сделаю тебе больно, — улыбнулся ему Яани, нависая сверху и целуя в губы.       Он действительно действовал аккуратно, сглаживая острые углы дискомфорта прикосновениями и поцелуями. Кожа Осси была горячей, и он часто дышал, зарываясь пальцами в волосы Яани. Ему было до одурения приятно, а страх исчез совсем. Удовольствие текло как мед, переливаясь, словно янтарь. Жар возбуждения собирался внизу живота, заставляя парня кусать губы. Он хотел Яани. В первые его накрыло такое желание и жажда близости. Он задыхался и прикосновения мужчины были для него тем самым глотком воздуха, которого так не хватало.       Осси зажмурился, как только Яани вошел в него. Пеуху видел, как тот сдерживается, кусая губы. Он ждал, пока парень привыкнет, хотя безумно хотелось начать двигаться. Он был так узок, что сносило голову и все мысли растворялись в ощущениях. Но он крепко держал край ускользающего контроля, не позволяя себе сделать парню еще больнее.       — Давай, — прошептал Осси, облизывая губы и не открывая глаз. И Пеуху последовал за этим шепотом, потому что так хотел сорваться, что больше не мог терпеть. Он двигался медленно, сжимая пальцами бедра Осси и целуя его шею, чтобы хоть как-то отвлечь, расслабить. Он стоял на самой грани самоконтроля и готов был сделать шаг в бездну, отпустить себя, но одна вещь заставляла его, сжимая зубы, соблюдать медленный темп. Он слишком любил Осси, чтобы думать лишь о себе. На деле он отодвинул все своих хочу, видя, как парень хмурится, и постарался облегчить его боль. Он слишком любил его, чтобы позабыть обо всем.       Яани знал, что Осси будет хорошо, и старался всеми силами приблизить этот момент. И когда тот, вскрикнув, провел ногтями по его плечам, Пеуху улыбнулся, зная, что делает все правильно.       Осси стонал, одной рукой обнимая Яани за шею и шепча ему что-то в губы, а другой царапая его спину, когда становилось невыносимо хорошо. Казалось, в какой-то момент они слились в одно целое, каждое движение отдавало страстью, каждый поцелуй — желанием. Им хотелось еще, такой сокровенной близости, в которой доставить удовольствие намного важнее, чем получить.       Тогда Яани еще долго обнимал обессиленного и вздрагивающего от каждого прикосновения Осси. Прижимал его к себе с такой осторожностью, словно это был еще один его ребенок. Целовал в лоб, улыбался, слушая, как Осси говорит что-то бессвязно, и укрывал его пледом, мягко убирая пряди с его глаз. В те моменты Пеуху в сотый, в тысячный раз понял, насколько сильно ему дорог этот безбашенный и милый парень, от которого так и веяло домашним уютом, смехом и теплыми летними вечерами. Осси словно и был тем самым, что создавало уют в доме и давало тепло, когда темнело, потому что его сердце пылало так, как никогда прежде. И Яани чувствовал то же самое, понимая, что вряд ли кто-то сможет погасить их огонь.       Пеуху невесело усмехнулся, опуская голову.       Они верили в то, что их огонь будет вечен, что его невозможно потушить.       Но, как выяснилось, достаточно лишь случайных обстоятельств и старухи Смерти, которая своими костлявыми пальцами хорошо могла погружать мир в темноту, гася любое пламя, спичку, искру. Она убивала все, до чего могла дотянуться. Пеуху знал это, потому что сейчас где-то внутри осталось лишь кострище с одними углями. И это ранило и пугало одновременно.       Яани тяжело вздохнул. Темнота все так же окружала его плотной стеной, но за закрытыми веками распускались цветы-воспоминания. Он уже перестал пытаться их прогонять, он переживал все то, что однажды уже жил, только с одной разницей — тогда Осси был рядом, сейчас же он даже не может посмотреть на него.       Воспоминания взвились в сознании яркой воронкой и осели цветами квартиры Яани. Он скидывал с ног ботинки, держа папку с документами в руках. Они с Хеленой впервые встретились в Магистрате за все полгода. Она была все такой же, только перекрасилась в брюнетку. И у Яани ничего не екнуло. Он знал, что вряд ли как-то отреагирует, если увидит свою уже бывшую жену, но… Но надеялся на то, что не совсем к ней охладел. Но он не чувствовал ничего — в душе была пустота, ему не хотелось даже просто поздороваться с ней.       Олли остался с Яани, потому что Хелена сказала, что они обо всем договорились. И ведь действительно договорились в тот момент, когда она перестала обращать внимание на сына. Пеуху не понимал, почему ей все равно, для него это было дикостью.       Но он был рад. Едва только выйдя на улицу, он стащил с шеи галстук, и дышать стало свободнее. Не только потому, что теперь эта чертова, как считал Яани, удавка пропала с его шеи, но и потому, что его не тяготил брак с нелюбимым человеком. Официально теперь он был полностью свободен и совершенно счастлив.       Он бросил папку на полку и с улыбкой присел перед Олли, который нетвердым шагом вышел с кухни. Малыш все еще неуверенно ходил по дому, часто спотыкаясь и иногда падая. Поэтому они с Осси и убрали все возможное из коридоров, чтобы он не поранился. Именно поэтому Яани протянул к нему руки и, когда он был уже в поле досягаемости, взял сына на руки, от чего тот засмеялся.       — Олли, куда ты? — протараторил запыхавшийся Осси, выходя из кухни. Он был в футболке и шортах Яани, потому что никак не мог перевезти к нему вещи и постоянно носил его. На нем также болтался темный фартук. — Ой, Яани, я не слышал, как ты пришел.       Пеуху не ответил, лишь улыбнулся и притянул его к себе, легко целуя. Он знал, что у них сегодня будет еще много времени — Хели обещала приехать и посидеть с Олли — для разговоров, поэтому не спешил. Он улыбался парню и понимал, что сейчас он по-настоящему счастлив.       — Ты совсем забегался, — произнес мужчина, слегка склонив голову на бок. — Иди отдохни, ты с самого утра на ногах.       — Я еще успею отдохнуть, а ты посиди с Олли, а то он такой шустрый, что я совершенно ничего не успеваю.       — Весь в меня пошел, — рассмеялся Пеуху вслед Осси и понес сына в комнату, слегка щекоча его.       Воспоминания вновь закрутились, оставляя играющего с Олли Яани позади и открывая новую страницу воспоминаний. Она была особенной.       Это был Инкеройнен, середина лета. Они с Осси сидели возле озера в высокой траве и дурачились. Недалеко стояла бутылка вина и два бокала, из которых они пили, пока Яани не щекотал Осси, а Осси не пытался из-под Яани выбраться. Смех разносился над озером, и даже солнце светило как-то особенно — как будто теплее, уютнее. Хотя может тому причиной был Осси, выпивший и взлохмаченный. Он всегда создавал особенную атмосферу своим присутствием. Но даже она не помогала Яани справиться с легким волнением.       Пеуху улыбнулся и выпустил Осси из объятий, позволяя тому дотянуться до своего бокала. Солнце уже начинало заходить, а вино в бутылке — заканчиваться, поэтому Яани слегка отстранился и привстал, чем вызвал удивленный взгляд Осси.       — Ты куда? — он непонимающе смотрел на Яани, который пытался что-то достать из кармана, но у него ничего не получалось и из-за этого он тихо смеялся. — Что такое?       — Да, так, одна вещь, — сквозь смех произнес мужчина, все-таки справившись с карманом, и вытащил оттуда что-то, что ловко спрятал в руке. — Момент немного неожиданный, да, но я думаю, что подходящий. Осси, слушай. Мы уже давно знакомы, уже целых три года, и живем вместе чуть меньше пяти месяцев. Я люблю тебя, ты нравишься Олли, так что я думаю, что уже вполне можно это сделать…       Яани протянул Осси руку и раскрыл ладонь, на которой лежало то самое кольцо, которое он купил еще в юности. Парень не отрываясь смотрел на кольцо, быстро моргая и словно не веря своим глазам. Он знал, что Яани любит его. Они жили вместе и Осси с удовольствием нянчился с Олли. И его все устраивало. Он даже не задумывался о чем-то большем, радуясь тому, что у него есть.       — Осси Олли Элмери Ойкари, будешь ли ты официально тем самым человеком, которого я люблю больше жизни? — Пеуху улыбался, видя замешательство Осси. Он не собирался его торопить или подталкивать к ответу, он ждал, пока тот ответит то, что чувствует. Никакого обмана или уверток, но Яани понимал, что он бы принял не любой ответ, однако почему-то знал, что не услышит «нет».       Но Осси молчал и это заставляло воздух едва ли не напряженно потрескивать вокруг них. Солнце уже садилось, озаряя кровавыми всполохами небо, а Пеуху все так же сидел, протянув ладонь парню, а тот смотрел на нее, словно это был мираж.       — Осси? — шепнул Яани, немного испуганный таким долгим молчанием. Он уже даже успел пожалеть о том, что вообще открыл ладонь.       — Я… ты… я люблю тебя, и д… Да и к Олли хорошо отношусь… И ты очень важен… да, — сбиваясь протараторил Осси, облизывая губы и поднимая взгляд на мужчину. — Да.       И это тихое, но наполненное счастьем «да» еще долго отголосками звучало в сердце Яани. Оно будто сотня колоколов отдавалось в его голове, каждый раз все ярче и ярче вспыхивая в сознании. Одно простое слово сделало Яани счастливее в несколько раз и наконец-таки подарило то спокойствие, которое он искал. Он был на своем месте — рядом с Осси и маленьким Олли, который сейчас крепко спал у Хели. Он чувствовал себя живым и целым, словно нашел кусочки давно потерянного пазла и наконец закончил картинку. Он просто был счастлив.       Прошло все тихо. Они зарегистрировали брак, никому не сказав об этом, лишь Отто, сидевший в это время с Олли, поздравил их и посмеялся, что стало на одного Ойкари меньше. Олли на удивление быстро привязался к Пиириля, едва ли не с первого раза, как Отто неуверенно переступил порог квартиры Яани, мальчик не переставал тянуться к нему. Он играл и смеялся с ним, хотя обычно он более настороженно относился к незнакомым людям, и даже ходил с ним за руку по квартире. Это смотрелось весело, как Отто — с его-то ростом — на полусогнутых шел рядом с малышом, крепко держа его за руку. Яани хотелось смеяться, когда он видел это, но он не позволял себе этого, в отличие от Осси, который не упускал возможности пошутить про то, как выгоден в данный момент его небольшой рост.       Дело шло к одному из самых важных событий в жизни Осси, как он говорил сам. Он выявил желание усыновить Олли, что не стало для Пеуху сюрпризом. Яани видел всю ту любовь и заботу, что проявлял Осси по отношению к его сыну, и считал его родным. Он быстро привязался к нему, и Яани видел, как сильно он желал усыновить Олли. Пеуху даже предлагал свою помощь со сбором всех бумаг, но Осси отказывался, твердя, что должен сделать все сам. И он сделал. На удивление быстро собрав все необходимые документы, он подал в суд прошение на усыновление. Ждать было недолго — всего пять недель, но Осси явно не мог переносить ожидание. С каждым днем он становился все более нервным, иногда валялся без сна до самого утра. Он думал, Яани не видит этого, но Пеуху давно уже научился притворяться спящим. Он понимал волнение Осси, но переубедить его никак не мог. На каждый аргумент за, он словно специально находил аргумент против, и тем самым ухудшал свое состояние. Но больше всего Яани запомнил ночь перед заседанием.       Осси лежал на кровати, отвернувшись к окну, и молчал. Он за весь вечер сказал на удивление мало и Яани беспокоило его состояние. Он пытался разговорить парня, который никак не реагировал на его вопросы. Пеуху на секунду даже подумал, что Осси уснул и поэтому молчит, но потом он громко вздохнул и сел на кровати.       — Ты переживаешь из-за того, что тебе могут отказать? — негромко спросил мужчина, кладя руку на плечо парня. — Но на это нет оснований.       — А что если… — начал Осси, как начинал десятки раз до этого. Он находил сотни причин, по которым, как он думал, ему могли отказать, но ни одна из них не была по-настоящему веской.       — Нет, стоп, — перебил его Яани, притягивая к себе. — Слушай, все те причины, которые ты выдумываешь, они такие пустые и неважные, что их и рассматривать не стоит. Посмотри на меня, Осси. Вот так, да. Тебе не откажут в усыновлении, потому что к бумагам не прикопаться. Тебе не откажут в усыновлении, потому что ты хороший парень. Тебе не откажут в усыновлении, потому что все в порядке и тебе скажут да. Мы любим тебя, Осси, и я, и Олли. Эта мелочь иногда тебе радуется больше, чем мне. Так что и думать забудь об отказе.       Осси внимательно слушал Яани, словно пропускал эти слова через свое сознание по несколько раз, а потом просто обнял мужчину, прижимаясь к нему и утыкаясь носом в плечо. Пеуху чувствовал, как напряжение парня спадает, как он расслабляется, пусть и не до конца. По крайней мере в эту ночь он впервые за пару недель спал крепко, не просыпаясь.       Заседание, несмотря на все опасения Осси, прошло не просто хорошо, а отлично, и к его концу Олли официально стал сыном Осси, который был настолько счастлив, что бросился на шею Яани сразу же, как только они вышли из суда. Он был счастлив настолько, что всю дорогу напевал какую-то детскую песенку, а потом свернул в магазин с игрушками, где отыскал мягкого и светлого медведя, размером с самого Олли. Он был до визга и смеха в голос счастлив в этот момент, как и малыш, едва увидев новую игрушку.       С того момента они стали семьей официально.       Дни неслись, как листья по ветру, и оставляли за собой приятный шлейф из теплых воспоминаний и усталости. Уставали все. И Осси, носившийся с Олли, пока у него были окна между парами или вечером, когда Яани уходил, а потом ночами учил, засыпая над учебниками. И Яани, который следил за сыном днем, по мере возможностей беря работу на дом, а что требовало его личного присутствия — оставлял на ночь. Он уходил, как только стрелки переваливали за цифру 9, скрываясь в мягкой темноте, прорезаемой фонарями.       Им обоим удавалось поспать чуть больше трех часов в день. Иногда эти три часа делились на двоих. И к концу октября Осси начал сдавать. Яани видел, как посерело его лицо, а под впавшими глазами темнели синяки. Гранью стало то, что Осси уснул в машине, когда мужчина забирал его из института. И уснул так крепко, что Пеуху пришлось самолично нести его до квартиры.       С того момента к ним стала приезжать Хели. В особенно загруженные недели она жила у них, следя за всеми, а не только за Олли. Яани осознал, что сделал правильное решение, когда Осси вновь начал смеяться, а все хвосты, которые он успел нахватать, успешно пропали.       Иногда Хели не всегда могла приехать, и тогда на помощь приходил Пиириля. Он всеми силами старался помочь другу и иногда мчась прямо с работы на его зов.       Со временем все пришло в какую-то свою странную и неустойчивую, но норму, и Яани с Осси даже начали находить время на себя и только на себя. Бывало, что они оставляли Олли с Отто и убегали от всех проблем в парк, выключая все телефоны, кроме одного — там был номер, который знал только Пиириля и использовал его только в экстренных ситуациях. На самом деле, этот телефон так никогда и не зазвонил.       Целых двадцать четыре часа были только их. Отто приходил в 12 дня в субботу и уходил в то же время в воскресенье. Целый день Осси и Яани были предоставлены только себе. Они смеялись, гуляли, пили, занимались любовью в отелях, говорили всю ночь или смотрели сериалы. Яани любил такие моменты. Любил, когда Осси в неожиданные моменты делал фотографии, хоть и с трудом к этому привык. Любил видеть, как смеется Осси, пиная желтые листья. Любил, когда на лице Осси появлялась пьяная улыбка, а его глаза с трудом фокусировались на лице Пеуху, однако голос его все еще оставался твердым. Любил, когда не в силах сдержаться, Осси стонал под ним, царапая его спину и упираясь затылком в спинку кровати. Любил мысли Осси на все темы, о которых они говорили или молчали. Любил обнимать его, кутая в одеяло и иногда касаясь губами макушки. Он любил его целиком и полностью.       Все шло размеренно, словно корабль в хорошую погоду плыл по волнам. Их дом наполнялся громким смехом Олли и его лепетанием, Осси все также сиял радостью, как рождественская елка, а Яани ощущал себя по-настоящему дома. Он был рад всему тому, что происходило в его жизни. С ним были любимые люди, работа, которая приносила удовольствие и достаточно денег. Все было так хорошо, что даже странно. Яани не привык искать во всем подвох, но точно знал, что здесь он есть.       — Яани, — тихо произнес Осси, когда они оба лежали на кровати в полумраке и смотрели какой-то сериал по телевизору. Он был бредовый и неинтересный, но Пеуху на него внимания как-то и не обращал. Оно все было приковано к улыбающемуся Осси, который завернулся в большую часть пледа, напоминая теперь русала.       — Что? — мужчина коснулся губами, наверное в сотый раз за вечер, макушки парня и провел пальцами по его щеке. Он сделал это еле ощутимо, но даже в полумраке, который с трудом разгонял свет телевизора, он видел, как улыбка парня стала чуть шире.       — Ты заметил, что у нас очень тихо…       — Сейчас же ночь, все спят, — улыбнулся Яани, прижимая Осси к себе. У него было странное расслабленное настроение и единственное, чего он хотел — обнимать парня, чувствовать его дыхание на своей коже.       — Я не об этом. Я рос в большой семье, у нас никогда не было тихо, всегда было… уютно, что ли. Вся эта суета была такой привычной все это время. — Яани молчал, ожидая, к чему приведет этот диалог. Но, казалось, что он уже знал, что Осси хотел ему сказать. — Мне никогда не было скучно, меня окружали родные, не только мама с папой, но и те, кому я по секрету мог похвастаться своим первым поцелуем или первой выкуренной сигаретой. От Ниило за последнее я бы точно получил подзатыльник, но Онни всегда меня слушал чуть ли не с открытым ртом. Я просто хочу сказать, что неплохо бы было…       — Чтобы Олли тоже не был один, — закончил за него фразу Яани и, дождавшись кивка, спросил. — Ты хочешь еще одного ребенка?       — Да, — тихо шепнул и хотел добавить что-то еще, но Пеуху перебил его.       — Ты осознаешь, что если что — останешься один с двумя детьми? Будем реалистами, я намного старше тебя, Осси. А то, что тебе придется совмещать учебу с малышом? — Осси промолчал, но кивнул, хотя Пеуху и уловил в его взгляде грусть. Он подумал, что Яани откажет, что не захочет еще одного ребенка. — Тогда давай.       — Ч… что? — Осси встрепенулся прямо как в тот раз, когда Пеуху согласился с ними работать. Он вспыхнул радостью, словно лампочка, к которой подвели электричество. — Правда?!       — Да. Правда я не знаю, захочешь ты усыновить или своего, но так как мы пара, не должно возникнуть…       — Спасибоспасибоспасибо! — воскликнул Осси, обхватывая его шею обеими руками и прижимаясь к нему. Он был счастлив. До безумия и громких визгов. Яани видел Осси радостным, счастливым, веселым, но сейчас это было что-то за гранью. Словно все положительные эмоции слились в одну и теперь наполняли парня до краев.       Пеуху вздохнул, и круговорот воспоминаний вновь унес его вперед. Далеко вперед, на целых десять долгих месяцев. Яани резко остановился в больничном коридоре 20 ноября 2017 года. Он стоял, мерно покачиваясь и ожидая… Чего? Он знал, что должно произойти, но не знал, что последует за этим. Ведь на родах Олли он не присутствовал. Осси был сейчас за дверью с Элин — девушкой, которая должна была подарить им еще одного сына. Яани знал, что это сын, и улыбался, видя с каким интересом Осси рассматривает снимки с узи.       Яани в родзал не пошел. Он знал, что это и его ребенок, но понимал, что для Осси это был момент сокровеннее, чем десятки их совместных ночей. Это был его ребенок по крови, Пеуху знал, что это значит, и хотел, чтобы он насладился этим моментом сполна.       Пеуху не видел, как плачет Осси до этого момента. Осси вышел из-за двери со свертком в руках. из-за двери. Он улыбался, смотря на младенца, и что-то тихо-тихо шептал, глотая слезы и пытаясь скрыть всхлипы. Он шел к Яани, медленно, осторожно неся их сына.       — Это… Это Отто, — тихо всхлипнув, произнес Осси, осторожно передавая Яани ребенка. Он вытирал глаза ладонями, но не старался спрятать слезы, потому что знал — Яани поймет. И Яани понимал.       Он улыбался крохотному созданию, которое лежало у него на руках. Еще сморщенное и красное, но уже издалека напоминающее Осси. У него был небольшой носик, такой, как у Осси. И уже сейчас он был милым.       Яани особенно сильно хранил в воспоминаниях событие, которое произошло через три дня, после рождения Отто. Они пришли домой с сыном, таким маленьким, что даже в руках Осси он был крошечным. Но он спал, беззвучно дыша и прижимая к себе кулачки.       Их встретил Отто. Он сидел с Олли все это время. Но ему было невтерпеж увидеть сына Осси и Яани. Он буквально через секунду открыл дверь после того, как мужчина позвонил в дверь. На его руках сидел Олли, который тоже с интересом посматривал на то, что принесли его папы.       — Это твой братик, Олли, — улыбнулся Яани, забирая мальчика у Отто, едва сняв куртку. — Теперь он будет жить с нами.       — Братик?       — Помнишь Ниило? — улыбнулся мужчина, идя следом за парнями. — Так он братик для Осси.       Олли ничего не ответил, лишь ухватился маленькими ручками за кофту Яани, и улыбнулся, словно все понимал. И даже понимал то, что случилось дальше.       — Какой милый, — прошептал Пиириля, склонившись над Осси, который не спеша укачивал проснувшегося малыша. Парень почти все время, что они были в больнице, находился рядом с сыном, не в силах оторвать от него взгляд. Яани даже пришлось прибегнуть к убеждению, чтобы Осси прилег поспать.       — Это Отто, — улыбнулся парень, поднимая взгляд на друга. Он тихо засмеялся, когда Отто, подумав, что его представили новому члену семьи Пеуху, улыбнулся шире и произнес: «Привеееет». — Нет, ты не понял. Он тоже Отто.       Пиириля вмиг замер, непонимающе смотря на Осси, а потом сделал шаг назад. Словно неосознанно, не понимая, что происходит. Осси наблюдал за этим с улыбкой. Он много раз видел удивление Отто, но никогда не видел в его глазах такой шок и… благодарность? Любовь? Она плескалась где-то в глубине его глаз, но нашла волю, как только первые слезы покатились по его щекам.       — Я… Мы назвали его в честь тебя. Ты важная часть моей и нашей жизни, — Осси говорил негромко, чувствуя, как по его собственным щекам начинают течь прозрачные капли. — Я люблю тебя, Отто, ты мой лучший друг, ты мне как брат…       И дальше Осси продолжать не смог. Он передал Отто подошедшему так вовремя Яани, и просто обнял Пиириля, сжимая в своих объятиях и слушая его приглушенные всхлипы. Парень плакал, закрыв лицо руками, и Пеуху чувствовал какое-то странное умиротворение. Это было прекрасно, он чувствовал, как через двух парней проходят волны любви и уважения.       — Пап, а почему Отто и папочка плачут? — негромко спросил Олли, рассматривая своего брата на руках у Яани. Ему было интересно, откуда появился этот небольшой сморщенный комок, напоминающий немного сморщенный помидор, выкинутый Отто сегодня с утра из холодильника.       — Так выглядит настоящая дружба, Олли, бескорыстная, светлая, добрая. Я надеюсь, что ты тоже встретишь на своем пути таких людей, на которых сможешь полностью положиться, — улыбнулся Пеуху, покачивая проснувшегося Отто. От тихих всхлипов парней он сам захныкал, и Яани начал неспешно укачивать его, чтобы успокоить.       — Но я не хочу плакать, пап, — Олли посмотрел на отца немного непонимающе, чуть нахмурив светлые брови. Он в этот момент выглядел настолько мило, что Яани улыбнулся, целуя сына в макушку.       — Они не от чего-то плохого плачут, Олли, они плачут, потому что слишком много хороших эмоций, чтобы говорить. Не все можно выразить словами, но это ты еще в своей жизни ее ни раз почувствуешь.       Олли не ответил, однако забрался с ногами на диван и, уперевшись в плечо Яани, склонился над своим братом. Он внимательно рассматривал малыша, но потрогать его не решался — выглядел он уж не очень приятно, а Олли был давно научен, что если выглядит плохо, то лучше не трогать.       — Пап, а почему он такой? — все-таки не выдержал мальчик. Ему было любопытно, почему его брат выглядит так странно.       — Какой — такой? — усмехнулся Пеуху, бросая взгляды на все еще плачущих парней. Их всхлипы стали тише и реже, но они все еще стояли обнявшись. «Это, наверное, самый лучший подарок на день рождения, который ему кто-то когда-то делал», — пронеслось в голове у Яани, прежде чем Олли ответил на вопрос.       — Фу.       — Олли, — рассмеялся Яани, закинув голову назад. Он ожидал всякого, но явно не такого. — Он же только родился, он совсем маленький. Помнишь, какие у тебя становятся пальчики, когда ты долго купаешься в ванной? — мальчик кивнул, посмотрев на свои руки так, словно они прямо сейчас были сморщены. — Так и он очень долго провел в воде, целых девять месяцев. К тому же, когда ты родился, ты был таким же.       — Нет! — воскликнул мальчик, отчаянно мотая головой. — Неееет.       — Да, я-то лучше помню, — рассмеялся Яани, обнимая сына. Ему было смешно от упорства Олли, который нахмурился и мотал головой, но он понимал, в кого он этим упорством пошел.       «Хорошо еще, что ты один, Олли, иначе бы спорил со своим близнецом, кто раньше родился», — подумал Пеуху, укачивая уснувшего Отто.       Вокруг Яани все вновь закрутилось. Он проносился мимо бессонных ночей и дней, полных усталости, но от этого не становившихся менее счастливыми. Он помнил все. Каждую ночь, когда он подрывался, слыша, как маленький Отто плачет, сжимая пальчиками легкое одеяло; когда он спал вместе с Олли в кровати, потому что у малыша были колики или резались зубки, а Осси пытался его успокоить, или наоборот, когда ночью не спал сам Пеуху. Он помнил каждый день, каждую прогулку. Олли бегал вокруг, радостно смеясь и иногда пиная снег. Помнил, как учил Олли лепить снежки и кидать их, сам же обычно он кидал их в Осси, за что потом получал снега за шиворот. Помнил, как кутал Отто в небольшое одеяльце и показывал ему первые листья на деревьях: мальчик смеялся и хватал еще не успевшие раскрыться почки.       Что удивительно, Олли и Отто никогда не спорили. Вкусняшки всегда делились поровну, а Олли отдавал мелкому все свои игрушки, кроме одной — медведя, которого ему подарил Осси. Однажды Отто попытался забрать себе и эту игрушку, но Олли дал ему отпор и после этого, младший даже не пытался лезть к медведю. Словно понял, что есть некая граница, которую нельзя пересекать. И хоть за границей этой стоял привлекательный плюшевый медведь, лучше играть с теми игрушками, с какими тебе разрешается.       Эти двое были для своих возрастов слишком воспитанными что ли. Пеуху помнил, как они с Рииной клянчили у матери игрушки, когда Олли подходил к понравившейся на полке игрушке и, указывая на нее, спрашивал: «Можно?» Возможно, дело было в том, что Олли был серьезным, а может и в том, что Яани готов был купить ему все, чтобы он ни пожелал, благо желания его были не такими большими. С Отто была ситуация немного иная. Он никогда не плакал и не кричал, но как только его подносили к одной из полок поближе, он хватал игрушку и не отпускал, показывая, что это его. Осси всегда это смешило, но подальше от полок он все-таки начал ходить, когда специальная для игрушек корзина закончила принимать в себя то, что ей полагалось.       Яани помнил первые шаги Отто. Осси тогда поддерживал его подмышки и Отто осторожно ступал по ковру. Потом раздался звонок и парень отвлекся всего на секунду, сажая малыша. И пока он разговаривал с Ниило, в комнату зашел Олли, держа в каждой руке по дольке яблока, одно из которых он уже успел покусать. Отто тогда издал радостное пищание. Ни Осси, ни Яани не успели среагировать, как малыш, опершись на ручки, неуверенно поднялся и также неуверенно делая шажки пошлепал к Олли. Яани буквально почувствовал, как вздохнул мальчик, уже предчувствуя то, что сейчас ему придется поделиться с младшим братом, который вряд ли до конца съест дольку, а только ее обслюнявит.       Тогда Отто на удивление быстро добрался до Олли и рухнул попой на ковер, протягивая ручки к яблоку. И пока происходила эта сцена, Яани и Осси удивленно таращились на происходящее. Парень даже онемел и Пеуху отчетливо слышал, как его брат его зовет, пытаясь добиться хоть какой-то реакции. Что сейчас, что тогда, это было смешным.       Пеуху помнил его первое слово. Еле слышное в общем лепете, но вполне отличимое. В какофонии звуков, издаваемых малышом, отчетливо пронеслось «Олли». Пеуху тогда улыбался, чувствуя себя самым счастливым человеком на Земле. Осси же сидел вместе с Олли рядом с Отто и повторял одну и ту же фразу: «Скажи еще раз… Ну же… Оллиии». Тогда он, наверное, впервые увидел, как у Олли вспыхнуло что-то в глазах. Осси тогда назвал это братством, Яани же думал, что это братская любовь. И не было смысла спорить на этот счет: как это не назови, тогда Олли впервые понял, что младший брат — это не какое-то маленькое вредное существо, с которым нужно делиться, а кто-то родной.       И когда случилось страшное, они тоже были вместе.       Тот день снился Пеуху множество раз в кошмарах.       Веселая трель телефона. Имя Отто на экране. Кнопка «принять». Громкие всхлипы. Попытки произнести какие-то слова. Уверенный, но дрожащий голос, произносящий: «Я скажу, Отто». А потом пустота. В сердце. В голове. Лишь биение сердца отдавалось в ушах, когда Ласси произносил слова. Он делал это медленно, словно собираясь с мыслями и стараясь унять дрожь в голосе.       — Яани… Приезжай в Карстула. Мне так жаль. Осси погиб. Его сбила машина, пока он ехал на велосипеде. Мне очень жаль, Яани, прости, за такие новости.       Яани не слушал. Он не мог поверить, но знал, что это правда. Потому что Отто так не пошутит, никто не стал бы так шутить. Это слишком… бесчеловечно. Но он не ощущал ничего, словно ничего не изменилось, словно он не слышал тех слов и Ласси, пытающегося его дозваться в трубке.       Яани не слушал. Он молча сбросил вызов, кладя телефон в карман джинсов. Он не верил, вокруг него вдруг словно выкачали воздух. Он был в вакууме, таком плотном и непроницаемом, что еще немного — и он начнет сгущаться, превращаясь в желе.       Яани не слушал. Не думал. Не говорил. Он почти перестал существовать, отгородившись от мира стенкой, полностью построенной из одной только фразы: «Этого не может быть». Этого и не было. Пеуху вдруг на секунду подумал, что это всего лишь кошмар, ужасный сон, в котором сбылись его самые ужасные мысли. Он ущипнул себя. И боль прорвала стену, которую он строил вокруг себя.       Его руки задрожали. Сознание опасно накренилось, словно еще одна капля — и вот оно, безумие.       — Папа! — в комнату забежал Олли и радостно смеясь показал ему рисунок. — Смотри, что я нарисовал! Это я, это Отто, это ты и папочка.       — Очень похоже, сынок, — улыбнулся Пеуху через силу, сжимая в руке листок. Он старался, чтобы его голос не дрогнул. — Олли, собирайся, мы едем к бабушке.       — К бабушке! И к Альме! — радостно воскликнул мальчик и побежал в комнату, весело смеясь, — Отто, мы едем к бабушке!       Остальные часы для Яани прошли как один смазанный момент. Он их не помнил. Он знал, что делал, что говорил, как заставлял себя улыбаться, но не помнил этого.       Но он очнулся. В холодной ярко освещенной комнате. Было холодно и пахло… ничем. Все было слишком чисто, слишком стерильно. Лучше бы здесь был бардак и ужасно приторно сладкий запах наполнял помещение. Тогда он бы чувствовал хоть что-то, а не был окутал черной скорбью и ощущением, словно это не он стоит здесь, а просто наблюдает за стороны за… за серией сериала.       — Мы почти уверены, что это он, к тому же его брат, Ниило Ойкари, подтвердил, но мы решили перестраховаться, — произнесла миловидная девушка, стоя возле стола, на котором под простыней лежало тело. — Это зрелище не все выдерживают, так что если не хотите, то можете…       — Покажите, — произнес Яани и даже сам удивился той резкости и твердости, от которой скривилась девушка, но ткань с лица все же отбросила.       Осси лежал на спине и на его лице были огромные кровоподтеки, словно он подрался и его здорово избили. Одна из его щек была содрана и теперь там красовалась запекшаяся кровь, покрывающая мясо. Если не обращать внимания на ужасные травмы, он словно спал. Безмятежно прикрыв глаза, уснул после тяжелого дня на учебе.       У Яани ком стоял в горле. Это был Осси, его Осси. Его маленький басист, постоянно сдувавший с глаз челку, пьющий только красное вино и радостно смеющийся, когда его щекочешь. Осси, который был постоянно с ним, которого он держал за руку и прижимал к себе. Это была его душа и часть сердца. Большая часть, которая вдруг резко умерла.       Пеуху покачнулся, но устоял на ногах. Девушка тут же засуетилась, но он остановил ее, сказав, что в порядке. Осознание нахлынуло волной. Все кончено. Это не дурацкая шутка, зашедшая так далеко, как только возможно. Это жизнь. Его жизнь, которую он бы обменял на то, чтобы Осси смог дышать.       Яани бросил быстрое: «Это он»- и вышел за двери, пытаясь одновременно отдышаться и начать дышать. Он прислонился спиной к стене и тихо завыл. Этому вою позавидовал бы любой одинокий волк, обреченно воющий на луну.       Он хотел разрыдаться, но не мог. Слез не было, только осознание того, что жизнь резко прыгнула с обрыва, помахав при этом на прощанье.       Он ненавидел себя. За то, что позволил этому случиться, за то что отпустил так легко, не пытаясь переубедить, за то, что не почувствовал… Чего? Угрозы? Опасности? Запаха смерти? Такого легкого и еле ощутимого, но приторно сладкого шлейфа. Он ненавидел себя, но был ли смысл?       Пеуху помнил день похорон. Черный день для них всех. Они стояли на кладбище, а солнце словно насмехалось: светило ярко и весело, поблескивая солнечными зайчиками на надгробных плитах. Яани хотелось кричать, послать всех богов к черту, а черта еще дальше, потому что они не уберегли его. Его маленького ангела, который еще только-только научился парить в этой жизни.       Он видел всех. Скользил взглядом по пришедшим.       Ниило с Лайной. Они стояли рядом с Олли и Анной-Майей и парень что-то шептал безутешной матери. У Пеуху разрывалось сердце, он понимал, что его скорбь ничто, по сравнению с материнской. Олли тоже не сдерживал слез, в отличие от Аку, который стоял с Ханной чуть поодаль. Девушка не переставая прижимала к лицу платок, а парень лишь обнимал ее за плечи. Но даже отсюда Яани видел его красные глаза. Несколько дней без сна, наполненные слезами и болью. Этот рецепт преследовал теперь их всех, кроме Пеуху.       И вот его взгляд добрался до того, на кого было едва ли не больнее смотреть, чем на Анну-Майю. Отто трясся в объятиях Ласси, безутешно рыдая. Он не издавал ни звука, давясь всхлипами. Яани не знал, как долго он будет оплакивать своего лучшего друга, но был в курсе, что Отто почти не спал и почти все время проводил в объятьях Коскинена, рыдая.       Яани было жалко их всех, и смотря на их слезы, он чувствовал себя извергом. С того дня, как ему сообщили о смерти Осси, он ни разу не заплакал. Ни одной слезы не скатилось по его щеке. Он чувствовал их где-то внутри, но выпустить их не получалось. Он мог только кричать, задыхаясь и расцарапывая собственные руки об камни, на которые ему случалось падать, обессилев.       Он не чувствовал облегчения даже после нескольких часов криков, словно то, что сидело внутри него никак не желало выходить вот так… Без слез.       Яани вздохнул, выпуская последний воздух из легких. История закончилась. Их история.       Он открыл глаза и уставился в темноту. Она была непроглядной. Такой же, как и то место, в которое попал Осси.       Осси… Осси… Оссиоссиосси…       Яани почувствовал, как по его щекам катятся слезы. Сначала медленно, по одной, а потому сплошным потоком. Ему стало тяжело дышать, а громкий всхлип наполнил одинокую квартиру, разнесясь по ней эхом.       Он плакал, отдавая свою боль слезам и выпуская их наружу. Он отпускал с ними последнюю надежду, что это неправда. Приходило осознание и уходила пустота. Пеуху не мог сдержать чувств, даже если бы захотел. Все накопившееся прорвалось сквозь ту стену, что возникла вокруг него.       И Яани мог лишь шептать в пустоту квартиры, города, жизни:       — Мне так тебя не хватает, Осси.