все говорят, что я люблю тебя

— ...И что потом? — Темари смеётся, облокотившись локтём на стойку, и другой рукой помахивая фирменным зелёно-белым полотенцем. Мацури сначала краснеет, потом бледнеет, отводит взгляд и выдаёт: — Ну, мы попрощались, и с тех пор он не объявлялся, так что… — Так позвони ему первой, — Темари залихвацки забрасывает полотенце на плечо. — Это же парни. Приглашения на свидание будешь ждать, пока не состаришься. Двадцать первый век, — она подмигивает, — девушки всегда должны брать всё в свои руки. — Вот сама иди и возьми, — советует внезапно объявившийся за плечом Дейдара. Когда Темари оглядывается на него, он сердито сдувает челку с глаз — руки заняты подносом. — Там этот твой пришёл, а мне некогда. Почему вы всегда прохлаждаетесь, пока я работаю? — Потому что ты бездельник и поработать тебе полезно, — закатывает глаза Темари, отталкиваясь от стойки и направляясь через арку в перегородке на противоположную часть зала. — Не разбей ничего, Гай это вычтет из твоей зарплаты!.. Что там такого возмущенного отвечает ей вслед патлатый, она уже не вслушивается: перед кассой на другой стороне обнаруживается лениво разглядывающий меловую доску с виртуозно разрисованным меню Шикамару. “Этот твой, — ругается про себя Темари, скидывая полотенце на нижнюю столешницу и вытирая мокрые руки об фирменный передник, — придурок громкоголосый, а если он услышал?”. Хотя, какая разница. Это же Шикамару. Он бы и ухом не повёл. Посчитал бы за междусобойную шутку про постоянных клиентов — до этого бы ему ума хватило допереть. — Мину попроще не можешь сделать? — улыбаясь, спрашивает она, уверенно упираясь ладонями в стойку. Шикамару неспешно переводит на неё взгляд. — Привет. — На каком из тренингов тебя учили так разговаривать с покупателями? — бурчит он, но Темари слышит в голосе невыразительную шутку. — Привет. — На том, где рассказывали про покупателей, которые портят настроение на весь день своей хмурой, — она абстрактным полукругом обводит своё лицо пальцем, — рожей. Мне кажется, есть даже какое-то коммерческое правило, разрешающее таких не обслуживать. — Очень много слов, — вздыхает он. — Просто налей мне кофе. — А ты меня попроси, — она наклоняется вперёд со смешком. — Вежливо. Он вздыхает — снова, но в случае Шикамару бесконечность это не предел — и кладёт подбородок на ладонь. — Пожалуйста? — пробует. — М-м-м… Нет. Не-а. Не катит. — Большое пожалуйста? — Мало стараешься, пацан. Шикамару продолжительное время молчит — слава богу, что сейчас не самое горячее время дня, в кафе почти нет народу, так что у них есть время поболтать — а потом выдаёт: — Давайте бартер, ваше вреднейшество. Вы мне кофе, я вам подношение. — Какое? — с живым любопытством интересуется Темари, отступает от стойки и тянется к башенке из пластиковых стаканов. Она уже точно знает, какой кофе и в каком размере пьёт этот лентяй, захаживающий почти каждый день и заказывающий — как скучно — одно и тоже. — Нальёшь кофе — и узнаешь. — Ладно, ты меня поймал. Я люблю сюрпризы. — Я запомню. Следом за ним появляется парочка, и Шикамару медленно отплывает от стойки в сторону столов. Темари принимает следующий заказ, пока шумит кофемашина, и то и дело незаметно за ним подглядывает. Тот лениво устраивается на стуле, вытягивая скрещенные ноги, и утыкается в телефон, скролля что-то большим пальцем. Один наушник в ухе, другой болтается на шее, взгляд апатично прилип к экрану. Темари про себя вздыхает не хуже него самого. Ну и что это за инфузория? Угораздило же её. — Хватит флиртовать с посетителями, — толкает её острым локтём появившийся рядом с ней за стойкой Дейдара. — Мы не флиртовали. Они флиртовали. Ну, Темари так точно. — Я не пять минут назад родился! — Но через пять минут откинешься, если не начнёшь работать, — пригрозила она ему, под стойкой наступая пяткой на мысок. Дейдара пискнул, и, обиженно подхватив коробку с использованными капсулами, капитулировал в подсобку. Из сезонных цветастых манжетов Темари выбирает рождественский, с оленями, и ловко вдевает в него стаканчик. Потом объявляет, веселясь внутри: — Шукамару! Двойной эспрессо! Подходя за стаканом, он выразительно закатывает глаза. Темари ухмыляется. Она знает, как его зовут, он знает, что она знает, как его зовут, но никто ничего не имеет против маленьких традиций. В день, когда Шикамару пришёл сюда впервые, она была настолько в бешенстве — кажется, кофейный автомат снова чуть не взорвался под руками Дейдары — что записала имя какого-то парня неправильно. Впрочем, об этом она узнала только в следующий раз, когда снова встала за стойку — опоздавшая, злая, как чёрт, и тайфуном налетевшая на Мацури, чтобы сменить её за кассой прямо перед ним в очереди. Имя она даже не потрудилась расслышать, просто накарябала на стаканчике первое, что услышала; а когда её с усталым “тебе что, это принципиально?” поправили на выдаче, впервые нормально подняла глаза. Ну, наверное — она очень хочет в это верить — запала она не сразу же в этот момент. Это было бы как-то совсем… По-девчачьи. Ей хочется верить, что прошло достаточное количество его визитов, прежде чем она поймала себя на мысли, что ей бы хотелось- что она была бы не прочь- что- ...ох, чёрт. Что он ей нравится. В общем. Он даже не снял шапку и куртку не расстегнул (не то чтобы Темари следит, понятно?) (ох, да ладно), так что следующий вопрос вырывается у неё быстрее, чем она успевает напомнить ему про обещанный сюрприз или спохватиться: — Ты на вынос? — удивляется она, — не останешься? — Однокурсники хотят пойти на Тора, — пожимает одним плечом Шикамару, уже подбирая стакан со стойки. — Так что я только за кофе забежал. Увидимся, — он салютует ей стаканом, прежде чем развернуться в сторону выхода. — Не проспи весь фильм! — вслед желает она его спине в зелёной парке, чувствуя легкое уныние от того, что обычный во-время-выдачи-кофе-переброс остротами длился так мало. “Он забежал, — чувствуя себя дурой, тем не менее с волнением думает Темари, — перед кино”. “За кофе, — напоминает ей та, нормальная часть её головы, которая всё ещё поддерживает оборону против любовного отупения, — за кофе он забежал, алло, гараж, ты слышишь?”. Остаток смены проходит тихо, пока Дейдара чуть не сносит стойку с цветастыми термокружками на продажу; под конец дня появляется жизнерадостный Гай-сан и заставляет их всех остаться с ним на чаепитие, — но Темари отказывается и, побросав вещи в сумку, вылетает на стемневшие токийские улицы. Канкуро, как обычно, на звонок не отвечает — значит, всё ещё в мастерской, значит, дома опять темно и пустынно. Вряд ли Гаара бы озаботился тем, чтобы хотя бы выползти из своей комнаты. Темари проверяет остаток по карточке и время электрички — у неё остаётся три тысячи йен и почти сорок минут на то, чтобы вернуться в пустой дом не с пустыми руками. — Гаара, — начинает она в телефонную трубку, как только прекращаются гудки; в морозный зимний воздух вырывается облачко пара, — мне нужны ответы быстро, четко и по делу. Что ты будешь есть на ужин, если исключить ответ “ничего, ты что, забыла, я питаюсь фотосинтезом”? * Она работает три через один, откладывает проценты с карточки на сберегательный счёт и получает достаточно, чтобы, вскладчину с Канкуро, раз в две недели устраивать себе шоппинговый марафон мелочей, не доживая до конца Роппонги Хиллз — и не слишком отчаиваться, когда деньги внезапно заканчиваются посреди недели. Они знают: всегда можно позвонить Баки-сану — если не застать его посреди перелёта через Тихий Океан — и попросить, но ни она, ни Канкуро этого не делают. Поэтому: Старбакс. Поэтому: мастерская резьбы по дереву. Наблюдая за студентами, в перерыве между пар вышедшими закинуться дозой кофеина под кленовым сиропом, Темари ловит себя на остром желании сидеть среди них. Сессия, бросил парень, урод-профессор, новую аватарку в соцсетях лайкнуло меньше человек, чем прошлую, а вы слышали, а вы знаете, а я сейчас такое расскажу!.. Правда, она тоже может кое-что рассказать. Например: вы не знаете, как тяжело приходится быть единственной девчонкой в семье. “Да блин, я сам уберу!” — говорит Канкуро и не убирает. “Пожалуйста, не трогай” — говорит Гаара и всё остается на своих местах. Темари всегда возвращается к грязным полам и немытой посуде в раковине, так что вряд ли бывший парень и урод-профессор могут сравниться с двумя младшими братьями. Десять минут назад, на перерыве, она пыталась дозвониться до Канкуро, чтобы узнать, ждать ли его сегодня — потому что Канкуро, о! Канкуро скорее вспомнит о существовании чего угодно, чем о собственном телефоне. Естественно, что сам он ей не звонит. Никто из её братьев ей не звонит — это ей приходилось вызванивать их, чтобы вечером хотя бы собрать в одной комнате. Например: вы не знаете, что ни один порошок не берёт пятна от масла, которым Канкуро уделывает свою одежду. Например: вы не знаете, что такое — заставить есть тинейджера-анорексика. Например: вы не знаете, как иногда трудно удержаться от того, чтобы втащить обоим. Например: вы не знаете, как Дейдара её достал. — Детка, это Старбакс, — вышеупомянутый прямо сейчас издевательски разводит руками, — а не элитный кофе-бар на Гинзе. Отсоси. Девочка-посетительница — кожаные сапожки, сумочка майкл корс — заходится возмущением, а Темари успевает со всей дури заехать Дейдаре сзади по коленям, так, чтобы от боли тот согнулся пополам, надавить на голову, чтобы он скрылся за стойкой — и спасти ситуацию вымученной улыбкой и бесплатным десертом. Ладить с Дейдарой было невозможно. Человеческого языка он не понимал, загорался, как спичка, от любого криво брошенного слова, а по темпераменту мог дать самой Темари сто очков вперёд — в общем, “уволить Дейдару” было тем, что Темари обязательно загадает на Рождество. — Стерва! — обиженно потирая едва не оторванное ухо, тонким голосом кричит ей он вслед, когда она выходит к стойке из подсобки. — Я сказала, иди принимай поставку! Или ещё раз сказать, более доходчиво? — она оборачивается и выразительно хрустит суставами. Дейдара ускоряет шаг. — Ты же в курсе, что работорговлю отменили? — звучит за её спиной знакомый голос. В животе оживает что-то, до ужасного похожее на бабочек, и Темари не успевает их придушить: торопливо оборачивается. Шикамару не улыбается, но улыбку можно различить в его голосе. — Когда это? — упирает руку в бедро она. — Не помню — значит не было. — Темари-сан! — раздаётся энергичный голос, и Темари приветственно ухмыляется. — О, ты сегодня с Мистером Модный Боб, — она наклоняется через стойку, чтобы потрепать Ли по дурацкой стрижке, — ты всё ещё так и не состриг этот ужас, фэшн-террорист? Ли приглаживает виски и искренне — в очередной раз — не понимает, что такого в его причёске. Рок Ли работал здесь ещё до прошлого месяца, пока не прижала сессия и не пришлось жертвовать подработкой ради экзаменов — Гай-сан, подписывая его увольнение, чуть ли не рыдал. Впервые увидев, как Шикамару с ним здоровается за здорово живёшь, Темари выждала стратегический момент и накинулась на Ли с допросом, что это такой за пацан приходит — и таким хитрым (женским) образом получила всю ту информацию, которой владела теперь. Шикамару Нара, двадцать лет, студент тодайского факультета физики твёрдых тел, умён, нерасторопен, медлителен, с высокими оценками — “подожди, Темари-сан, это что, допрос?” — и учится с Ли на одном потоке. Собственно, впервые Шикамару здесь оказался, когда ждал его со смены, а теперь “понятия не имею почему, но заходит почти каждый день, а что?”. Темари зарделась и поспешила соскочить с темы. “Прекрати, — одёрнула она себя тогда, — быстро прекрати! Может, ему здешний кофе настолько понравился, немедленно перестань так радоваться!”. Впрочем, прошло почти два месяца, Ли успел уволиться, поставщики зёрен смениться, сессия закончиться — а Шикамару Нара так и продолжал приходить, так что, знаете ли, Темари считала, что имеет полное право радоваться. — Эспрессо маккиато, — доставая кошелек, говорит Ли, — и… Шикамару-кун, что ты будешь? — Двойной эспрессо, — со знанием кивает Темари, — капля никотина убивает лошадь, а кое-кого убьёт и ложка сахара. — Она никогда не может промолчать… Темари, конечно, закатывает глаза, но внутри у неё щекотно трепещет. Каждый раз, когда Шикамару отпускает ремарки в её сторону — чувство глупой влюбленности шевелится под ребрами. Каждый раз, когда она видит знакомый хвост в конце очереди, когда они сталкиваются взглядами, каждый раз, когда перебрасываются обычными приветствиями, когда шутят, когда их пальцы соприкасаются при передаче дурацкого стакана с кофе — эта щекотка оживает, мешая сосредоточиться. В свои двадцать два Темари никогда не думала, что она и клишированное “бабочки в животе” когда-нибудь будут стоять в одном предложении. Прогадала. Это смущает; впрочем, она не имеет ничего против. Отпустив парней за столик, Темари едва удерживается от того, чтобы начать подсвистывать марун файв, негромко играющим из динамиков. Мацури неловко протискивается мимо с коробкой эклеров, чтобы выложить их на витрину, и улыбается ей так, что Темари отворачивается: ей кажется, будто все вокруг видят, какой нелепо-радостной она становится, когда эта бестолочь объявляется на горизонте. Надо что-то делать со своим выражением лица. Она прикладывает тыльную сторону ладони ко рту — никакой улыбки, правда ведь? — прежде чем задвинуть тумблер кофемашины обратно в выключенное положение и подхватить стакан. Лицо, Темари. — Шикаранмару! — громко объявляет она, ставя локоть руки со стаканом на стойку. Кофе Ли всё ещё готовится, и, если честно — прости, Модный Боб — ей это только на руку. — Двойной эспрессо! Шикамару появляется перед стойкой с заранее подготовленным выражением лица. — Я снова ошиблась? — уточняет она, прижимая свободную руку к груди. — О, прости пожалуйста, только не реви. Шикамару высоко выгибает брови: — Когда это я ревел? — Всегда, — заверяет его она, — глубоко в душе. — Нет, — вздыхает он. — Да. — Нет. — Да. Сколько можно со мной препираться? — Клиент всегда прав, — пеняет ей Шикамару, тоже кладя локоть на стойку. Если бы их управляющим не был бы Гай-сан, по корпоративным правилам ей бы могло влететь — со стороны было прекрасно видно, что у них тут неспешный разговор. — И клиенту нужно угождать. Темари наклоняется к нему с таким выражением лица, будто пытается что-то вспомнить, а потом неутешительно качает головой: — В моём учебнике для бариста не было такой строчки. И протягивает ему стакан. Она улыбается, и, честное слово, понятия не имеет в какой момент лицевые мышцы её подставили. — Что-нибудь ещё, господин плакса? На мгновение, Темари готова поклясться, Шикамару выглядит так, будто хочет что-то сказать — он замирает, принимая из руки стакан, смотрит прямо на неё — чёртовы бабочки тут же оживают — пару секунд, а затем будто передумывает. Забирает стакан, кивает ей и спиной делает шаг в сторону столика: — Ну, было бы неплохо жалобную книгу? — И отворачивается. Приглашения на свидание будешь ждать, пока не состаришься. Темари цокает языком, глядя ему в спину. Это уж точно. * Иногда ей кажется, что она себе всё напридумывала. Вот просто взяла — и… Архив мировых стереотипов подсказывает ей, что девушки склонны искать смысл там, где его нет, додумывать то, что им бы хотелось видеть, и слышать то, что им слышать хочется, а не то, что люди мужского пола говорят ртом. Забивать “как понять нравишься ли ты парню” в гугл ей претила гордость и здравый смысл, а подруг, с которыми можно было бы открыть бутылку полусладкого и обсудить “а что он сказал а как он посмотрел”, у неё не водилось с первого класса средней школы. Из возможных вариантов изливаться в сердечных чувствах у неё был только Канкуро, но упаси Господь. Но, конечно, всегда остаётся ещё Дейдара. — Ну? Чё там как у тебя с хвостатым? — беспардонно толкает он её бедром, тесня за стойкой с кофе-машинами и лопая пузырь из ярко-розовой жвачки. Из всех людей в Солнечной системе, включая Канкуро, Гая-сана, самого Шикамару и гипотетических агрессивно настроенных пришельцев, Дейдара — последний человек, с которым Темари бы хотела обсуждать чё там у неё как. Серьёзно. — Я обкорнаю тебе твои космы, — опасным тоном обещает она, — если ты сейчас же это не выплюнешь... Жевание жвачек, сосание леденцов и любые другие действия, связанные с вещами, которые вы могли бы держать во рту, категорически запрещены во время работы; хотя, конечно, Дейдара бы класть на это хотел. Но угроза на него действует и жвачка отправляется в мусорное ведро — хотя выражение лица у Дейдары такое, будто мир — Темари и весь Старбакс скопом — серьёзно ему задолжал. — ...И если не перестанешь лезть в мою личную жизнь, — заканчивает Темари, отдавая проходящей мимо Мацури стакан. Дейдара заворачивает сэндвичи в оберточную бумагу и — вот рисковый же пацан — хмыкает: — Он-то хотя бы знает, что он твоя личная жизнь? Да, у Темари с четырнадцати лет не было подруг. Но это не значит, что она настолько отчаялась. Несмотря на то, что худосочная визгливая блондинка вполне подходила под категорию “типичная подружка” — нет. Определённо, нет. Темари не настолько низко пала. — Отвали, — адресует она ему, но Дейдара даже не вслушивается: — Или, ты вообще знаешь, какие девушки ему нравятся? Может, ты не в его вкусе? — Если в его вкусе не ты, то всё в порядке. Дейдара говорит ей вслед что-то на тему того, что он, между прочим, очень даже ничего, и вообще, что это за оскорбление такое было — но Темари только смеётся и отплывает принять заказ у пожилой пары. Дейдара, кажется, обиделся, потому что когда она предлагает ему пойти и заняться вывозом мусора на улицу, он демонстративно идёт раскладывать товар на витрине. Мол, раз я недостаточно хорош по твоим меркам, то недостаточно хорош и для мусорных пакетов — займись-ка ими сама, подруга. Темари даже не отвешивает ему подзатыльник, только ухмыляется и пожимает плечами. Мусор так мусор. Уж для этого она-то точно достаточно хороша. Наверное, это немного оскорбительно в свой адрес, но тема того, насколько она вообще в чьём-то вкусе (исключая мусорные мешки, ладно) никогда особо сильно её не занимала. Пару раз ей назначали свидания парни с прошлых работ, но Темари никогда не перезванивала — как будто ей не было больше чем заняться, когда дома стоит забитая стирка. Один приятель Канкуро, из тех, с которыми он на выходных зависает на репбазе под пиво и гитарные визги, до сих пор периодически спрашивает его насчёт “твоей длинноногой старшей сестрички”, но после очередного “усилок тебе в жопу, а не моя сестра” на определенное время затыкается. Так что Темари могла бы сказать, что в отсутствии её личной жизни виноват чересчур опекающий младший брат — но это, конечно, полная фигня. В отсутствии её личной жизни виновата работа три через один, гора домашних дел, наличествующий мозг и вздорный характер. С этим перечнем комплиментов себе самой в мыслях она и толкает дверь на улицу бедром, выкатывая тележку с мусором за собой следом. И говорит: — О. — О, — повторяет за ней Шикамару, поднимая взгляд от телефона и убирая ото рта сигарету. — Ты что, — вырывается у Темари, — куришь? Вселенная не коллапсирует, и ей даже кажется, что — могла бы и догадаться. Трава зелёная, небо голубое, у Ли отвратительная прическа, а Шикамару курит. Шикамару медленно переводит взгляд с неё на сигарету и обратно. А затем этот засранец тянет сигарету обратно ко рту, затягивается, выдыхает — и отвечает вместе с клубом дыма: — Нет, пробегал какой-то пацан, дал подержать. Ого, посмотрите-ка на этого остряка! Темари выгибает бровь: — А что ещё случайные пацаны в подворотнях дают тебе подержать? Шикамару давится дымом и закашливается. То-то же. Не дорос ещё с ней тягаться. — А тебе палец в рот не клади, — с хрипением сообщает он ей, и Темари принимает это за комплимент, поэтому хмыкает: — Мне вообще в рот ничего класть не нужно. Он закатывает глаза: — Серьёзно. Звучит трагично. Темари довольна. Она подкатывает тележку к стене, прямо к чёрному металлическому боку мусорных контейнеров, и принимается за дело. Шикамару елозит взглядом от ботинок до телефона, потом до мусорных пакетов и делает движение вперёд. Не шаг, а так, зародыш, потому что Темари тут же адресует ему “ты за кого меня принимаешь” выражение лица — и легко перекидывает увесистый пакет через бортик. Впереди ещё семь, но весь её вид, она надеется, сообщает: даже не думай, хренов джентльмен. Темари сама справляется с воспитанием двух братьев, баулами из супермаркетов, идиотизмом Дейдары, ремонтом в своей комнате, перегоревшими лампочками и упавшими полками — и уж точно не будет звать героя, чтобы тот помог ей выкинуть мусор. Тем более, ей за это платят. Поднимая очередной пакет, она то и дело бросает взгляды на Шикамару, снова уставившегося в свой телефон. — Ты после пар? — спрашивает она, только чтобы что-то спросить: Шикамару не выглядит как человек, первым начинающий социальные расшаркивания. Вообще-то, она тоже, но, чёрт — она волнуется, окей? Сделайте скидку. Это первый раз, когда они разговаривают наедине — пусть даже и по-соседству с мусорными баками. — Ага, — отвечает он, — именно. Темари рассержено перекидывает очередной мешок. — А у тебя перерыв? — ну, слава богу. — Думаешь, я на перерыве люблю проветриваться у мусорки? — Кто знает, какие у тебя пристрастия. “Мои пристрастия — длинноволосые придурки, которые не умеют делать первый шаг”, хочется сказать Темари, но, естественно, вместо этого она просто агрессивно хватается за новый пакет. Момент для остроумного ответа уже упущен — и поэтому они снова оказываются в неловкой тишине. Телефон Шикамару вибрирует несколько раз, и Темари хочется иррационально ревновать малознакомого парня — длинноволосого придурка, который не умеет делать первый шаг — к гипотетическим однокурсницам, посылающим ему гипотетические сообщения. Так, ну и где пресловутый наличествующий мозг, когда он так нужен. Откуда в ней столько от глупой девчонки? Откуда в нём столько от тормоза? Да можешь ты не пялиться в свой дурацкий телефон! О чём с ним разговаривать перед лицом неожиданного столкновения, Темари решительно не знала. Решительно понятия не имела. И, в итоге, растерялась. Но, так как всё, что Темари делала, она делала решительно, то и растерялась Темари тоже решительно: — Как фильм? — спрашивает она, ухватываясь за первую всплывшую в голове тему. — Вполне неплох, — краем глаза она видит, как Шикамару пожимает плечами, — если не идти на него с высокими запросами. Флиртовать между чередой кофейных фраппучино оказалось куда легче, чем разговаривать нормально; тем более, от Шикамару ждать помощи не приходилось. Мужчины! — Понятно, — нервно выдает она, заканчивая с последним мешком. Они немного молчат: тишина неловкая и натянутая, и Темари разрывается между попытками нащупать тему для разговора и обиженным нежеланием стараться одной в пустые ворота. Девушки всегда должны брать всё в свои руки. Сначала думай, а потом давай дурацкие советы! В нужный момент брать это чертово всё гораздо труднее, чем кажется. — А где остроты про мои высокие запросы? — внезапно спрашивает Шикамару, которого, видимо, тоже напрягала эта тишина. Темари чувствует облегчение и тут же подхватывает, разворачиваясь к нему лицом: — Ты что, специально строишь свою речь так, чтобы я смогла поострить? — А ты думала. Шикамару отрывается от телефона и, секундой позже, даже убирает его в карман безрукавки. Вот это настоящая победа, Темари выпьет за это капуччино, когда вернётся. — Я просто позволяю тебе надо мной шутить, — сообщает он ей. — Чтобы ты чувствовала себя главной. Пререкаться с женщиной — дурной тон. Это уже привычней: может, Темари понятия не имела, как общаться с ним на тривиальные темы, но как обмениваться подколками — это уж она умела. Правда, кажется, Шикамару наконец собрался с мыслями: — Но, возвращаясь к фильму: на самом деле, будь моя воля, я бы сходил на что-то более интересное. Ого, погодите-ка. Кажется, кто-то тут настроен на поболтать. — Ну да, — кивает Темари, поправляя сбившийся именной бейдж на униформе, — у студентов физфака свои понятия об интересном. Конечно. Шикамару хмыкает: — А какие понятия об интересном у бариста в кофейнях? Темари чувствует себя немного уязвленной: ну, да, простите, что в свои двадцать два она не получает высшее, а зарабатывает чем может. Впрочем, вряд ли Шикамару вкладывал в это какой-то сакральный смысл: ему-то откуда знать, что у неё там за драмы в биографии. Но Темари всё равно закатывает глаза: — Это прозвучало унизительно, знаешь ли. Шикамару моргает. — О. Я не имел ввиду, изви- — Да я пошутила, пошутила, — она толкает его локтем, а потом отодвигается. Мало ли какие у студентов физфака понятия о личном пространстве. Быть навязчивой Темари не хотела больше всего. — Я больше люблю… Не знаю, — она пожимает плечами, — ну, а что там вообще сейчас идёт? В кино она не была лет сто: Гаара не любил делить темные помещения с шестью десятком народа в течении трёх часов. Обычно они смотрели фильмы в интернете, так что не то чтобы у неё были познания о том, что сейчас популярно. Впрочем, Шикамару смотрит на неё с видом “а что, похоже, что я разбираюсь в кинематографе” — и Темари фыркает: — Ну, кто бы сомневался. А вообще, у Геошторма, например, интересный трейлер. Он же вроде недавно вышел?.. Да, — кивает она сама себе, — что-то из… научной фантастики, наверное, неплохо. Мой младший брат тащится от такого. Канкуро тащился от всего, где фигурировала космическая тема, и это автоматически означало, что они преимущественно смотрели фантастику; но Темари не жаловалась. Так они хотя бы проводили вместе время — и это уже прогресс. — У тебя есть брат? Темари вскидывает руку и показывает два пальца знаком V. — Аж двое. Маленькие паршивцы. — Маленький паршивец номер раз перерос отметку в сто восемьдесят роста, но её это не смущает. Она корчит мину: — Не советую. Никогда не повторяй моих ошибок. Шикамару негромко смеётся, опустив подбородок, и вот это — вот это Темари действительно расценивает как победу. Ей нравится его смех. Ох, чёрт возьми, как же она попала. — Пошли, — кивает она на заднюю дверь, — так уж и быть, налью тебе кофе… Шиканду-кун. * И часто он, интересно, курит у заднего входа, прежде чем зайти внутрь? Она никогда не обращала внимания. Она не знала, что он курит, не знает, на какой кафедре он учится, как подружился с Ли, что за музыка постоянно играет у него в наушниках, есть ли у него девушка (не дай бог) и что он думает по поводу выборов — в общем, она не знала всех тех вещей, которые могла бы узнать, если бы их ежедневный переброс остротами заходил бы дальше, чем “привет-как-тебя-там-вот-твой-эспрессо”. Всё, что она знает — это что он учится в крутом универе, а значит, достаточно умён, имеет целую коллекцию темно-зеленых свитеров, которые носит под пуховую безрукавку, пьёт зубодробяще крепкий кофе без сахара и достаточно социально адаптирован, чтобы ходить с однокурсниками в кино. Звучит жалко. “Или, ты вообще знаешь, какие девушки ему нравятся?” Темари распахивает окно, чтобы прогнать затхлый воздух из комнаты и дурацкие провокационные вопросы Дейдары из головы. Гааре следует хоть иногда проветривать комнату, или проветриваться самому... а ещё лучше начать вести дневной образ жизни, завести друзей и выкинуть этот японский сад с подоконника, от которого по всей квартире куча песк- “Может, ты не в его вкусе?” Из стекольного отражения на неё смотрит вполне симпатичная девчонка. Ну, может хвосты сейчас и не в моде, да и завязаны они не слишком аккуратно, но в целом — она ведь выглядит вполне прилично?.. Не лучше и не хуже остальных? Хотя, Мацури, конечно, куда симпатичнее. И, если рассматривать с такой точки зрения, то, например, девчонка с их потока, в которую влюблён Ли — он показывал Темари фотку из лайна; он показывал абсолютно всем фотку из лайна — та вообще, наверное, считается красавицей… Темари плохо представляла себе на какой шкале красоты она находится. В младшей школе у неё не было времени задумываться, потому что события происходили одно за другим, как в кошмарном калейдоскопе — мама, затем дядя, затем отец — и не давали времени на передышку. В средней школе на первый план вышел Гаара — и с тех пор, если быть честной, так особо ничего и не поменялось. Темари узнала, как пользоваться косметикой в девятнадцать лет — из передачи, на которую наткнулась, пока валялась дома с бронхитом и не могла ходить на работу. Может, вот оно: ей стоило начать краситься?.. “Ещё чего!” — сердится она сама на себя, одергивая занавеску и прикрывая оконное отражение. Дело ведь не в косметике, ты что, дурёха? — Хотел бы — давно куда-нибудь пригласил, — бормочет себе под нос Темари. — Или, по крайней мере, разговорил бы… — Ты опять сама с собой разговариваешь? Темари оборачивается: Гаара стоит в дверях, держась за перекинутое через шею полотенце. Штаны болтались на тощих бедрах, футболки не было; видимо, кинул в стирку. Мокрые волосы прилипли к лицу и падали на глаза, и ей тут же захотелось зачесать их назад, чтобы он не портил зрение. Желание родилось и тут же умолкло: Гаара терпеть не мог, когда люди к нему прикасались. В детстве он впадал в ярость, если кто-нибудь хотя бы задевал его плечом: рентгены сломанных костей в детской медицинской книжке Канкуро тому прямое доказательство. — Да, потому что больше в этом доме со мной никто не разговаривает, — вздыхает она, направляясь к выходу из комнаты. Гаара улавливает намек только тогда, когда она оказывается перед ним, и отходит к кровати, чтобы дать ей пройти — и случайно не дотронуться. Ну, подбадривает себя она, он хотя бы стал… благоразумнее. — Оденься, я открыла окна. — Я с тобой разговариваю. — Тускло сообщает ей Гаара. — Канкуро с тобой разговаривает. — Это фигура речи, — устало поясняет она, уже уходя в коридор. — Значит, что вы разговариваете со мной, только когда я вас заставляю, без своего желания… Твой куратор давно не звонил. Ты ездишь на сеансы? — Нелогично. Если бы я пропустил хоть один, тебе бы тут же позвонили. — Вот видишь, — вздыхает она, чтобы хоть что-нибудь сказать. Даже бытовой разговор с Гаарой был задачей не из лёгких, — ты так мало со мной разговариваешь, что мне приходится задавать нелогичные вопросы, чтобы поговорить с тобой хоть немного. Тот молчит. Даже бытовой разговор с Гаарой был разговором. Достижением. Потому что обычно всё происходило по накатанной колее: когда разговор его больше не интересовал, он замолкал. Каждый ответ можно было забрасывать в копилочку успехов. — На учёбе тоже всё нормально? — делает ещё одну попытку Темари. Гаара отворачивается, но через плечо бросает: — Как обычно. Ей хочется его стукнуть. Вместо этого она вспоминает всё, о чем ей часами говорил его психолог, и, выдержав паузу, за которую Гаару увлекло перемешивание песка в декоративном бонсае, спрашивает: — С чем тебе сделать карри? Когда разговор его больше не интересовал, он замолкал. И произойти это могло в любую секунду. Обычно Темари приложила бы больше усилий — «помните: ему тоже нужно общение, хоть он и не может это выразить обычным для нас способом» — но сегодня она слишком устала для борьбы. — Я положу морковь? — устало пробует она напоследок. Окончательно удостоверившись, что Гаара не настроен на дальнейший диалог, Темари кивает — больше себе, чем ему, потому что он-то и внимания не обратит — и выходит из комнаты. * Темари успевает сходить на перерыв и начать то и дело поглядывать на часы: она знает, что Шикамару появляется примерно после четырёх, и каждый раз к этому времени успевает заработать косоглазие. Гордые и Независимые женщины так не делают — но, оказывается, многие внутренние заверения идут прахом, когда на горизонте появляется Мальчик, Который Нравится. Все женские журналы предупреждают об этом. Как жаль, что Темари их не читает. Мальчик, Который Нравится объявляется в четыре сорок, ведомый на буксире Ли в новом ядрено-зеленом пуховике. На улице метёт, так что они оба припорошены снегом: ужасная чёлка Ли намокла, щеки горят, но улыбка, которой он одаривает Темари, сияет как Бетельгейзе. Она, реально, любит этого пацана. Особенно учитывая что за его спиной Шикамару отвешивает ей ленивый приветственный кивок, явно пропуская мимо ушей то, о чем тот радостно трещит. — Рассуди нас, Темари-сан, — со всей серьёзностью начинает Ли, хмуря широкие брови. — У нас мужской спор. — Нет, — вскидывается Шикамару, — да остынь ты уже! Темари тут же заинтересованно ставит локти на стойку: благо, посетителей в это время почти нет. Интересно, Шикамару вообще обращает внимание, что его кроме неё никто в этом кафе не обслуживает?.. Дейдара сразу открестился, а Мацури сообщала ей о его приходе шёпотом на ушко. — Ну-ка? — интересуется она, подпирая ладонью подбородок. — И о чем нынче спорят современные мужчины? — О диете! — разгоряченно говорит Ли. — Боже, — роняет голову в ладонь Шикамару. — Сегодня Сакура-сан и Ино-сан обсуждали свои диеты, и это вылилось в нашу дискуссию о целесообразностях ограничения в питании. Я считаю, что здоровый образ жизни — это, в первую очередь…. Шикамару же утверждает… — Прекрати, — просит Шикамару так, что Темари искренне хочет предложить ему сигаретку. — ...что диеты это навязанный социумом метод стереотипного… — Я просто сказал им, что не всем парням нравятся тощие, — кисло сообщает ей местный специалист по стереотипному мышлению, — понятия не имею, на какой язык он это себе переводит. — Но вот у тебя с Ин- — Эге-ге-ге-ге-гей! Шикамару!! Густобровик!! Вот я вас и нашёл! Это похоже на ураган. Это — блонд, много рыжего, много синего, широкие плечи, колгейт-улыбка, голос, раздирающий барабанные перепонки — появляется так внезапно и настолько заполняет собой всё вокруг, что на секунду Темари кажется, будто зал забит посетителями. — Хотели спрятаться от меня, да? Хрен там был! Ли выглядит обрадованным, а Шикамару — так, будто его застигли на месте преступления. Темари заинтересованно переводит взгляд с Вот Этого на ребят и обратно. Что ещё за?.. — Мы не прятались! — примерно на том же уровне громкости опровергает Ли. — Мы думали, ты на отработке! — Да рассказывай! — серьезно, пацан, потише. Поправляя рыжий бомбер, он оказывается рядом с ними, и хлопает Ли по спине так, что по всем законам физики тот должен был бы уйти по колено в пол — но Ли проявляет удивительную ударопрочность и даже не морщится. — Вы никогда не зовёте меня пить с вами кофе! Этот-то ладно, он постоянно куда-то удирает лениться, но ты! Ты, Ли! Я думал, мы друзья! — Его зовут Наруто, — «Этот-то» выглядит так, будто через силу признаётся в чём-то дурном. — Он учится с нами. И, если честно, я понятия не имею, как такое вообще возможно. — Да ладно, — она шепчет, — а с первого взгляда кажется математическим гением. Серьезно, нет? — О! — Наруто обнимает обоих за плечи, и у них такие лица, что Темари нестерпимо хочется смеяться. — Так вот оно что! Девчонка! Ваша подружка? Кого-то из вас? Обоих? — Темари-сан старше тебя, — строго одергивает его Ли. — Наруто-кун! И она здесь работает. — Тогда, сестрёнка, — Наруто улыбается так, что улыбка выходит почти шире щёк. Темари не улавливает, когда она начинает улыбаться в ответ. Что за пацан! — Кофе всем за мой счёт! Шикамару и Ли проявляют чудеса синхрона: поворачивают головы и удивлённо на него таращатся, а Наруто раскатисто смеётся — так, что несколько посетителей прерывают разговор и отвлекаются от своих ноутбуков. — Я пошутил! Но звучало круто, а? Шикамару кивает и поворачивается к Темари: — Кофе за его счёт. — Эй, эй, даже не думай!.. Темари громко смеётся, откинув голову. * Наруто оказывается Человеком-Батарейкой: пока Темари готовит кофе, а они трутся у прилавка, он умудряется рассказать ей почти всю историю своей жизни, жизни Сакуры-чан (или -сан, в интерпретации Ли, и это чуть не приводит к Драке Настоящих Мужчин За Понятия, пока Темари не напоминает последнему, что Гай-сан бы не одобрил… Хотя ужасающая правда жизни в целом и этого Старбакса в частности в том, что Гай-сан как раз бы и одобрил), расспросить Темари о её жизни, чуть не нарваться на ещё одну Драку Настоящих Мужчин с протиравшим столики Дейдарой — и, наконец, получить свой экстра-сладкий шоколадный ява фраппучино и удрать за столик, ругаться с «подождите, тут придурку чё-то нужно» по телефону. — Прости за него, — бормочет Шикамару, прежде чем отойти от кассы. Их взгляды сталкиваются: — Он у нас… Как бы помягче… — Катастрофа, — подхватывает Темари. Шикамару хмыкает и выдаёт мимолётную улыбку, слабое подобие — но она готова биться об заклад, что видела её. Дейдара объявляется за стойкой с тем самым выражением на лице, которое видно из космоса: Я Щас Кого-Нибудь Взорву. Такой вот месседж для МКС. — И чё это такое было? — вздорно шипит он, синхронно мотая головой и длинной челкой куда-то в направлении зала. — Его зовут Наруто, — благодушно делится новым знанием Темари, — и это новая пандемия человечества. — Понятия не имею, что такое “пандемия”, но, надеюсь, ты его оскорбила. После этого заявления он уходит, бросив в зал последний сжигающий заживо взгляд. Или взрывающий — за полгода работы здесь Дейдара ещё ничего не сжег, но зато активно что-то взрывал, и, если эта его способность действовала не только на технику, но и на людей, то Наруто стоило быть осторожным. Темари, будучи в хорошем настроении, даже не кричит ему вслед не филонить — просто принимается готовить кофе, все-таки мурлыча снова играющий из колонок марун файв себе под нос. Ей хочется одновременно пританцовывать, петь (Канкуро говорит, что её пением можно пытать людей на допросах, но, братец, выкуси) и, отбросив ложную скромность, предложить Шикамару встречаться. Вместо этого она поступает более мудро — предлагает ему кофе: — Шимакамару! Двойной эспрессо! Шикамару отделяется от друзей и всем видом показывает, что, вообще-то, он эту баристу знать не знает, но почему-то у неё в руках именно его кофе. — Ох, — очень натурально спохватывается Темари, — я что, опять перепутала твоё имя? Он тянется за стаканом, но она ловко поднимает руку вверх. — Шоконару? — тот корчит мину. — Шикаран? Шикадай? О, а Шикадай мне даже нравится, — щелкает пальцами свободной руки, — сына так назову. — Мне очень лестно, — тоном, который свидетельствует об обратном, говорит Шикамару и тянет руку. Пальцы у него узловатые и длинные, с широкими короткими ногтями и большими ладонями. На левой — шрам. — А теперь можно мне кофе?.. Пожалуйста? — Что тебе лестно? — Что ты назовёшь своего первенца в мою честь, — хмыкает Шикамару. Вместо “да не это я имела ввиду!”, Темари смотрит на него несколько секунд — и уныло вздыхает, запрокидывая голову. — Надеюсь, — говорит она, всё-таки протягивая ему стакан, — что мои дети никогда не будут такими бестолковыми амебами. Так что я передумала. Никаких Шикадаев. Держи. — Первое слово дороже второго, я настаиваю, — Шикамару подхватывает стакан. Они смотрят друг на друга — и почти улыбаются. Сердце Темари делает очередной кульбит, который она не очень успешно пытается игнорировать. — Слушай, — внезапно начинает он, задерживая кофе у неё в пальцах. Темари моргает. — Всё это очень проблематично, конечно, но, я тут подумал… Да ладно. Бабочки у неё внутри подозрительно шевелятся. Да не может быть. Да неужели дождалась. Он выглядит почти неловко, когда тянет стакан на себя — она неуверенно отпускает — и достаёт что-то из кармана, продолжая: — Ты может и не помнишь, но я, вроде как, обещал тебе сю- — Темари-сан! — Темари, к своей гордости, не подпрыгивает от неожиданности, но ей хочется раздражённо цыкнуть. Как же невовремя! Она убирает руку от чужого кофе и оборачивается. Это Мацури, выглядывает своей каштановой головкой из-за арки в другую половину зала: — Темари-сан, срочно! Канкуро-сан звонит! — Мой Канкуро? — теряется на секунду в удивлённой вспышке Темари. Что ещё за новости? — Твой! — с какой-то не предвещающей ничего хорошего паникой выдаёт Мацури, и Темари внезапно понимает: есть только одна причина, по которой Канкуро мог откинуть свой резак, вылезти из опилок и взять телефон в руки. Одна-единственная. Чёрт. — Мне надо идти, — торопливо прощается она, и Шикамару кивает, да и уже не выглядит так, будто собирался что-то доставать — впрочем, сейчас Темари намного больше волнуют другие вещи. Единственная тема, по которой Канкуро мог экстренно ей набрать. Гаара. * Она старается не захлопывать дверь своей комнаты с оглушающим ударом — хотя кто бы знал, как нестерпимо хочется — а тихо прикрыть. Пальцы сжимаются на дверной ручке так, что, будь у неё побольше сил, ручка бы раскрошилась в металлическую пыль. Темари смотрит на свою комнату. Рабочий стол, беспорядочно заваленный бумагами, ручками и книгами в мягких обложках, из тех, что таскают с собой в метро — как бы она ни убиралась, на следующий день всё равно всё приходило в хаос. Кровать со старым сиреневым одеялом. Комод с отломанной ручкой — верхний ящик приходилось открывать, отодвигая нижний — и полкой с коллекцией вееров над ней; так, маленькое увлечение. Подоконник, в углу разрисованный фломастерами. Подушка в форме солнышка, привезенная с кучей барахла из старого родительского дома. Ноутбук в спящем режиме на подушке; наклейка с какой-то популярной японской группой на крышке — Темари торопливо купила набор в супермаркете, чтобы заклеить царапину. Темари нужно сесть и отдышаться, но хочется ей совсем другого. Пнуть кровать, снести всё со стола, швырнуть компьютер в стену, наслаждаясь хрустом микросхем, матриц и крошащегося пластика. «Я понимаю, что это может быть сложно, но, пожалуйста, запомните: выражение любой агрессии только усугубит ситуацию. Понимаете?» Темари понимала. «Чем больше вы будете кричать или злиться, тем сильнее он будет отдаляться или проявлять агрессию в ответ». Темари отпускает дверную ручку и медленно опускается на стул — старый монстр на колесиках, с отломанным подлокотником. Она медленно расслабляет руки и плечи, пытаясь избавиться от каменной хватки напряжения и отчаяния. Отчаяния из-за Канкуро. Отчаяния из-за тех придурков, которые думают, что задирать появляющегося раз в неделю в школе второгодку — хорошая идея. Отчаяния из-за их бестолковых родителей, не объяснивших отпрыскам что такое хорошо и что такое плохо. Отчаяния из-за Гаары, который… Отчаяния из-за сломанного предохранителя в Гааре, отвечающего за силу, ярость и жестокость. Отчаяния из-за себя — по многим причинам. Четырехчасовой разговор с администрацией школы, огни скорой, бесконечные извинительные поклоны и визгливая напыщенность мамочки одного из малолетних хулиганов сгустились в голове точкой пульсирующей мигрени. С каждым толчком боль вгрызалась зубами в нервы, сводя на нет все её усилия. Темари опускает голову, сжимая руки на коленях в кулаки, и чувствует, как беспомощность и негодование с захлестом накрывают её, как волна. Она сжимает челюсти, чтобы остановить её, но глаза всё равно влажнеют — так что она вскакивает, подходит к столу. Принимается слепо перекладывать книги. Отходит от стола, поправляет одеяло. Переносит ноутбук на стол. Отодвигает стул. Поправляет занавески. Дёргается к комоду, чтобы навести там порядок — и застывает на месте. Тихо, тихо. Глубоко втяни воздух. Ты пережила смерть мамы, ублюдка-отца, суицидника-дядю, переживёшь и остальное. И Гаара переживёт. Вы со всем справитесь… даже если и не вместе, как тебе обещали. Иди. На кухне бардак. Займись делом и приготовь ужин. Некогда и незачем тебе ныть о жалости к себе, заперевшись в комнате. Полчаса, проведенные на кухне, не прочищают голову, но позволяют отвлечься. Механические привычные действия — включить конфорку, достать продукты, вымыть, нарезать, отложить то, кинуть в воду это, разложить перед собой специи в доступности руки — помогают сосредоточиться на готовке. Нет, не хватает соли. Сюда бросить перца. Чёрт, рыбы не хватит. Чем бы заменить? Так что, когда она слышит за спиной шаги, то на секунду каменеет — а потом упрямо возвращается к нарезанию овощей. Гаара останавливается за её спиной. Некоторое время молчит, а затем проходит к холодильнику, чтобы достать бутылку. Его молчание действует угнетающе, но не так, как знание того, что она должна что-нибудь ему сказать. Они ведь должны… поговорить на эту тему. Она должна сделать ему выговор. Взрослый, ответственный выговор. — Ещё одна такая драка — и тебя отчислят, — стараясь выдержать нейтральный тон, наконец говорит Темари, обращаясь к нарезанному дайкону. Она рада, что в таком положении не видит ссадин на его лице. О драке ей сообщил Канкуро по телефону — учитель не смогла дозвониться ни ей, ни Баки-сану, и позвонила на третий оставленный номер. С работы брат, конечно, отпроситься не смог — она не винила его в этом, начальник у Канкуро был бесоватый. (Она винила его в том, что на часах одиннадцать, а он не собирается возвращаться домой.) (Она винила его в том, что любых ситуаций, где Гаара выходил из-под контроля, он избегал как чумы.) (Она винила его в том, что ей приходилось решать всё самой.) (Она винила его в том, что…) Темари опускает нож на дайкон и прорезает его до разделочной доски одним движением. Гаара молчит за её спиной. Он, наверное, просто зашёл попить — вряд ли он считал себя в чём-то виноватым или неправым, чтобы идти с ней на диалог. С его точки зрения она просто ему докучает. Темари не хотела так думать, но ей всё равно думалось. — Почему, — всё равно говорит она, надеясь, что голос не очень дрожит, — ты не говорил, что тебя задирают? Дело было бы тривиальным, если бы в нём не был замешан Гаара. Несколько отмороженных третьегодок, столкнувшись у школы со странным тощим пацаном, решили показать ему, кто тут главный. В обычной ситуации, наверное, у них бы получилось. В обычной ситуации, они бы не ушли с черепно-мозговой и переломом. — Со-сенсей сказал, что это не первый твой конфликт с этим, крашеным. Почему ты не рассказал раньше? — спрашивает Темари ещё раз, будто это поможет. Она не видит, но ей и не нужно: она знает, что Гаара индифферентно пожимает плечами: — Они сами нарвались. Они — кто бы они ни были — каждый раз сами нарываются, у него на всё один ответ. — Я знаю, — соглашается Темари. «Чем больше вы будете кричать или злиться, тем сильнее он будет отдаляться или проявлять агрессию в ответ». — Ты не виноват в том, что они хреновы ублюдки. Но ты мог сказать мне. Или Канкуро, но она даже произнести этого не может — как говорить о чём-то человеку, появляющемуся дома два раза в неделю. Она не может упомянуть его в таком контексте — это было бы несправедливо к Гааре, а справедливой она сейчас старается быть к нему больше всего. Он не виноват. Виноваты эти тупоголовые болваны. Их матери, воспитавшие говнюков. Виновата она, разрешившая ходить Гааре в школу без сопровождения, спускающая с рук Канкуро его малодушие. И больше, больше чем все остальные, больше чем она и эти придурки, их матери и Канкуро, больше всех остальных виноват отец. — Мы бы решили эту проблему вместе, — продолжает она, продолжая нарезать дайкон и не отводя от него глаз, — без драк и угроз отчисления. Если тебя выгонят… — Можно перевестись. В Токио много школ. — Ты остался на второй год в третьем классе из-за драк в прошлой школе — и мы уже перевелись в другую, — отрезает она. — В эту. Брат молчит, а потом, будто надумав что-то, спрашивает: — Ты злишься? Злится ли она? — Это единственная школа в этом районе, в которой можно учиться на дому, — сдержанно отвечает на это Темари. Нож размеренно стучит по разделочной доске. Гаара молчит. — Ты не можешь ездить в другой район, потому что ты не можешь находиться в метро. Он продолжает молчать. — Ты не можешь продолжать драться, потому что тебя могут поставить на учёт. Или опять положить в больницу! Ты снова хочешь провести год взаперти?! — она откладывает нож с такой силой, что тот несколько раз со звоном подскакивает на столешнице — и это единственный звук, разрывающий продолжающее молчание Гаары, пока, наконец, он не говорит: — Ты злишься, — только и резюмирует. Она слышит, как он что-то наливает себе в чашку; скорее всего, сок. Слышит, как он открывает полку и что-то оттуда берет. Как закрывается дверца ящика. Как он уходит. Темари прислоняется лбом к холодильнику, упираясь взглядом в дурацкий магнитик из Франции — сувенир от Баки-сана. Она слушает удаляющиеся шаги по коридору, и сжимает в руках скользкий кусок нарезанного дайкона. Да, возможно он прав, она злится. Она вытирает руки об вафельное полотенце, тянется в карман и достаёт телефон — только для того, чтобы услышать ровные мерные гудки. Зло сбрасывает, и, глубоко впечатывая кнопки, набирает ещё раз. И ещё. И ещё. Канкуро не берет трубку. Темари швыряет телефон на стол. Она не заплачет. Не заплачет. * Естественно, на работу она пришла в состоянии десять из десяти — по шкале отвратительного внешнего вида. Из зеркала в подсобке на неё смотрело встрепанное чучело с опухшими глазами; впрочем, всегда можно сказать, что она отекает от воды. Всегда можно наплести, что не выспалась. Темари никогда не была девчонкой, которая не может справиться со своими проблемами сама. — Эй, — подозрительно спрашивает Дейдара, притормаживая около неё с коробкой в руках, — у тебя всё норм? — Куда уж лучше, — бормочет она, в последний раз проводя руками по лицу. Дейдара хмурится, и она вздыхает: — Это была ирония, — поясняет, — это скрытая насмешка, иногда выраженная в том, что… — Женщина. — Уставляется на неё Дейдара. — Я знаю, что такое ирония. Чёрт, иногда ты начинаешь затирать совсем про очевидные вещи! Проживание на одной жилплощади с ребёнком, чьей фоткой можно было бы проиллюстрировать синдром Аспергера, накладывает определённые отпечатки: Темари действительно не первый раз начинала пояснять свои же слова. — Знаешь? — серьёзно начинает она, кладя руку ему на плечо. — Это удивительно. Ты молодец. — Дейдара удивлённо таращит на неё глаза. — Не думала, что твой айкью позволяет тебе постигать смысл двусложных слов. — Чт… Ах ты! Стерва!.. В обычной ситуации она бы расхохоталась, довольная собой, но сейчас она подхватывает фирменный передник и просто уходит, не чувствуя никакого веселья. Мешает то ли тяжелая, как после похмелья, голова, то ли гиря, повисшая где-то внутри. Утренние часы тянутся долго и нудно, и она думает, что появление Шикамару расшевелит её, поднимет настроение и отвлечёт — и так оно и было, пока он стоял в очереди. Но, когда он подходит к стойке, приходится снова вспомнить о том, что мужчинам нельзя доверять: — Ты как-то… выглядишь не очень, — говорит ей Шикамару. Темари уставляется на него, как на барана. Ей что, все врали, что он умный? Как можно быть таким таким тупым? — А, — говорит она раздраженно. — Понятно, — говорит, скрещивая руки на груди. — Это так сейчас на физматах подкатывают к девушкам? — говорит, кривя губы. — Я к тебе не подкатываю, — моргает Шикамару. ...Ещё лучше. Темари прямо чувствует, как к отвратительному самочувствию и проблемам примешивается ещё и обида — он, серьёзно, тупой как полено. — Спасибо, — цедит, — я в курсе. Ты заказывать что-то собираешься или нет? Шикамару щурится на неё: — Если ты не в настроении, не надо срывать это на мне. Темари отпрянывает от стойки, а потом выплевывает: — Как вижу, нет. Тогда не создавай очередь, будь так добр. — Остынь, — угрюмо советует он ей, прежде чем уйти. За его спиной в очереди никого нет, но не это заставляет Темари чувствовать себя дурой, продолжая гореть от злости. * Канкуро не появился и сегодняшней ночью, и, несмотря на то, что это было предсказуемо, злость Темари аккумулируется с каждым движением минутной стрелки. Но: она не может позволить себе явиться на работу в таком же разобранном состоянии, как и вчера. Но: она с этим справится. Правда, не то чтобы у неё был какой-то выбор. Так что посетителей Темари встречает с улыбкой, игнорирует вспышки раздражения Дейдары, методично наполняет стаканы с кофе и упаковывает капкейки. Она настолько сосредотачивается на простой последовательности действий, позволяющих ей поуменьшить огонь кипения мыслей, что, выдавая очередное “Здравствуйте!”, удивлённо моргает на ответное: — Ты сегодня не в настроении убивать? Шикамару выглядит — о боже, сенсация — лениво, засунув руки в карманы и с одной приподнятой бровью. Темари отвечает ему взглядом. Нет, не так — Взглядом. Шикамару капитулирующе поднимает руки и вздыхает: — Заранее сдаюсь. В этом Старбаксе можно заказать помилование на вынос? Это абсолютно дурацкая шутка, но Темари ничего не может с собой поделать — и слегка улыбается. От её посветлевшего выражения лица Шикамару ощутимо расслабляется, и уже чешет шею: — Ну так что? — У нас в меню такого нет, — хмыкает Темари, опираясь руками на тумбу. И улыбается: — Привет. — Привет, — Шикамару коротко улыбается в ответ и облокачивается на стойку со своей стороны: — Но я, вообще-то, не об этом. Сегодня, — он запинается на секунду, как будто не уверен, стоит ли ему продолжать, — у тебя всё в порядке? Давайте начистоту — Темари чувствует себя виноватой за вчерашнюю сцену. Это было непрофессионально, некрасиво и даже немного жалко; во всяком случае весь вчерашний вечер, вместе со злостью на Канкуро, она промучилась чувством стыда и размышлениями, что Шикамару теперь о ней думает. Хотя на проверку выходило так, что он хотя бы думал — и это уже было здорово. Так что она решает ненадолго засунуть свою женскую гордость за пояс и прикрыть фирменным фартуком; вздыхает и спрашивает, указывая большим пальцем себе за спину: — Ты обо мне или о той мегере, с которой разговаривал вчера? — Блондинке? — уточняет Шикамару, мгновенно подхватывая игру. — С бейджиком, там имя ещё на “Т”? — Точно, — кивает Темари, понимая, что теперь улыбается по-настоящему. — У неё ещё змеи шевелились на голове… — Взгляд обращал людей в камень… — Голос разбивал стекло… — Движением руки разрушала нервы, города, чужое хорошее настроение… — Эй! — она закатывает глаза, хотя видит, что Шикамару слегка улыбается. — Я, вообще-то, была не настолько зла. Тебе ещё повез- — Шикамару! И Темари ещё даже не подозревает, что лучше бы ей этого не делать, но — она оглядывается вместе с Шикамару на входную дверь. В первые секунды она ещё не знает, чем ей это грозит, так что вполне спокойно и с любопытством смотрит на окликнувшего. Окликнувшую. — Мне самолично научить тебя брать трубки? — пышет недовольством одна из самых красивых девушек, которых видела Темари, несмотря на свой не слишком богатый опыт. Может быть, это не красота — может быть, это идеальные стрелки, тёмная помада, уложенные волосы, спускающиеся по меху аккуратной шубки; может быть, это уверенная посадка головы, джинсы в обтяжку и выделенные скулы. Какая разница. Темари опешивает, когда девушка проходит в зал, чтобы тут же укоризненно прихватить Шикамару за локоть. Она ниже его, намного — аккуратная и женственная, как цветок. Глядя на её руку, обвитую вокруг его локтя, Темари наконец осознает, что ей вообще не надо было на это смотреть. — О, нет, — дословно вторя её мыслям, вздыхает Шикамару. — О, да. — Девушка щиплет его за руку сквозь свитер. — Ты думал, сбежишь от меня? — Куда я от тебя сбегу, — вздыхает он, почесывая затылок, терпля щипки и не делая попыток освободиться. — А как ты узнала, где я? Темари краем глаза видит, как Дейдара высоко выгибает брови. «Ну нихуя ж себе» — печатными буквами написано у него на лбу. В кои-то веки Темари более, чем согласна: Ну нихуя ж себе. — Повесила на тебя жучок. Его зовут Наруто, — девушка агрессивно закатывает глаза, а затем оглядывает кофейную витрину так, будто видит её впервые: — И что ты тут вообще делаешь? — Я хотел… кофе… — и наконец поворачивается, будто за поддержкой, в сторону Темари. Надо же. Вспомнил. — Ваш заказ? — своим самым индифферентно-вежливым голосом спрашивает она его. Шикамару выглядит почти преданным. Поделом, чёрт возьми. Потому что Темари надеется, что она не выглядит почти обиженной. — Ему — двойной эспрессо, мне — что-нибудь без сахара и со льдом, — берёт девица ловко в свои руки бразды правления и кошелек Шикамару… безошибочно угадывая, где тот находится. Темари за кассой разве что не деревянеет. — Почему у тебя никогда нет налички? Можно картой? — обращается она к ней, игнорируя вздохи Шикамару. — Можете вставить в терминал, — до зубовного скрежета дежурным голосом говорит Темари, щелкая по кассе. Да, она надеется, что не выглядит обиженной, но это — это действительно обидно. — Почему я должна тебя искать? — громко возмущается девица, вставляя в терминал цветастый мастер кард. Она ведь даже не спрашивает, какую. Она ведь даже… Темари про себя очень хочет перестать называть её «девицей». Она не имеет права. Это не конструктивно. — Ты проблематичная, ты в курсе? — бормочет Шикамару, разглядывая что-то на полу. Или пряча взгляд. Или — да Темари даже думать над этим не хочет. — Это ты проблематичный. Мы вчера договорились на кино, не ты ли шебуршал там о билетах!.. Именно в этот момент девица поворачивается лицом к Шикамару, а к ней — боком, и Темари видит её серьги. Маленькие серебрянные шарики, вполне себе унисекс, который не слишком-то подходят к её образу — зато идеально подходит к тем, что носит Шикамару. Парные серьги. Ох. Стоя здесь, прямо перед ними — перед парнем, который ей нравился, и перед его девушкой, потому что вряд ли она могла быть его сестрой — Темари никогда в жизни не чувствовала себя настолько более унизительно. “Если в его вкусе не ты, то всё в порядке”. Темари чувствует истеричное желание даже не рассмеяться, а натуральным образом заржать. Ино и Дейдара действительно могли сойти за брата и сестру, которых в детстве разлучил злой раджа. Жизнь, какая же ты ироничная стерва, если подумать. Намасте, блин. — Можете забирать, — Сахарная вежливость в её голосе смертельно превышает разрешенную министерством здравоохранения норму; она уставляется в экран кассы, игнорируя брошенный на неё взгляд Шикамару. А вот когда он отворачивается, она провожает их взглядом к столику, не в силах перестать пялиться. Дура. Какая же она дура. — Это пиздец, подруга, — сообщает ей Дейдара на ухо. Да отстанет он от неё сегодня или нет?! — Отвали, — благодарит она его за своевременные умозаключения. — А чё ты на меня злишься? Злись на него, — Дейдара показывает пальцем в зал, и Темари тут же бьёт его по руке. — Или на себя. Я чё-то не заметил, чтобы он тебе что-то обещал. — Я тебя убью, — обещает ему Темари, чувствуя, что готова сорваться в любую секунду. — Честное слово, я тебя… — Извините, а вы тут не видели блондинку? — прерывает их голос. Темари с Дейдарой оборачиваются. Перед кассой, румяные с мороза, стоят двое парней: высокий и полный, и растрёпанный пацан в косухе и татуажем на лице. Последний запыхавшись, спрашивает: — Фифа такая, высокая, длинноволосая? — Громкая? — добавляет полный парень, оглядывая взглядом прилавок с ланчами. Темари с Дейдарой синхронно указывают пальцами в направлении столика, за которым сидели Шикамару с его… подругой. Девушкой. Кем бы она там ни была. В любом случае, она была единственной в зале, подходившей под описание. — О, — включает третью громкость тот, что с татуировками. — Ино, ты нашла свою пропажу? Шикамару! Братан! Что за дела! — И тут же курсирует сквозь направляющихся к выходу людей в нужном направлении. Темари видит, как Шикамару вскидывается, выдаёт усталую гримасу, а его — прекрати н е м е д л е н н о, Сабаку Темари — подруга смеётся. — Спасибо, — напоследок проявляет чудеса вежливости толстяк, стягивая шапку. Под ней обнаруживаются длинные наэлектризованные густые волосы, тут же вставшие торчком. И уточняет: — А у вас что-нибудь с говядиной есть? — Ролл-сэндвичи, — на автомате отвечает Дейдара. — Остались только с красной рыбой, — не менее на автомате поправляет его Темари. Они в дружном молчании наблюдают, как эти двое присоединяются за столик, а потом Дейдара бормочет: — Они что думают, у нас тут ресторан? “Проходите, вас уже ожидают, давайте я повешу ваше пальто”? Темари вздыхает, отказываясь обсуждать это вслух, хотя внутри неё всё бесится, воет и рычит в солидарности. И толкает его плечом: — Работай. Сделай их заказ и отдай им. — И улыбается подошедшей к кассе посетительнице, включая профессиональную бариста сетевой кофейни: — Здравствуйте! Что будете пить? Они остаются пить кофе, и их столик — самый шумный из тех, кто сейчас в зале. Темари улавливает разговор про преподавателей, громкий смех полного парня, неохотные интонации Шикамару, после которых весь столик разражаетесь смехом — надо же, подумайте, какой, оказывается, душа компании, какой, оказывается, шутник. Её снова накрывает привычным чувством. Стойка и десять метров плиточного пола, которые их разделяют — это глухая бетонная стена. Темари может лишь подглядывать; подслушивать исподтишка чужой смех и разговоры, чужую беззаботную студенческую жизнь. Прямо сейчас она может лишь стоять на кассе и сгорать от молчаливого стыда за то, что позарилась на чужого парня. «Поделом тебе, — раздраженно думает она, проводя выписку из кассы. Считая деньги, она ругает себя: — Не надо было быть такой тупой.» Дейдара прав: он никогда ничего тебе не обещал. Он никогда не подавал откровенного сигнала, что ты ему нравишься. Он никогда тебя никуда не звал, хотя возможностей было полно. Он никогда не говорил, что свободен. Надо было додуматься самой. Проходит минут сорок, заполненных посетителями, всегда появляющимися под вечер — Шикамару и внезапная орава его друзей продолжают сидеть, пока Темари на них не смотрит. Темари работает. Чего Темари делать не собирается, так это прислушиваться к их разговорам, пытаться уловить, встречаются Шикамару и эта девушка — не “девица”! — или нет, смотреть, смотрит на неё Шикамару или нет, и, главное — не... — Йоу, сестрёнка! — Внезапно материлизовавшийся перед кассой Наруто даёт ей размашистую пять, на которую Темари отвечает исключительно на рефлексах. Мысль теряется, но это даже приносит облегчение. — Как делишки? Погано? Хреново? Можешь объяснить, что это за блондинка, перекинувшая руку через спинку стула твоего приятеля? Я сейчас совершу аутодафе от стыда и ревности? — Всё путём, — подмигивает она ему, и Наруто широко улыбается, как будто доволен это слышать. Потом Темари обращает внимание на девушку рядом с ним и — улыбается тоже: — О, ты наконец привёл Сакуру-сан знакомиться? Добрый день, — она улыбается ещё шире ярко покрасневшему лицу Наруто. Девушка — симпатичный розовый пуховик, отороченный мехом по капюшону, джинсики и сапожки, блеск на губах и любопытство на лице, сменяющееся смущением: — Здравствуйте, — а затем смущение сменяется раздражением: — Наруто! Что ты про нас наговорил? Господи! — Сакура-чан, я не… — Они с Ли каждый день тут дерутся на зефирных мечах за твоё сердце, — словоохотливо сообщает Темари, с удовольствием наблюдая за мнущимся Наруто. Детишки! — Кстати, что насчёт карамельного макиато с зефиром? — Просыпается в ней продавец, у которого в подсобке на меловой доске мелом жирно обведён план на месяц. — Наруто, угостишь подружку? — Да, Наруто, — выгибает брови Сакура. — Угостишь подружку? — Наруто обреченно кивает, стягивая с плеч рюкзак, и Сакура хмыкает, хлопая ладошкой его по куртке. — Закажешь? Я пойду к ребятам. До свидания! Темари машет ей вслед, а потом оборачивается к Наруто и заговорщицким шепотом сообщает: — Красотка! Прости, но у тебя нет шансов. И — нет, она не отыгрывается за себя. Честное-честное слово. То, что у неё, кажется, больше нет шансов с Шикамару, здесь вообще не причём: как оказалось, их никогда и не было, так что. (Она подумает и погрустит об этом дома). (Дома, а не сейчас). (Мать твою!). — Ты такая добрая, обалдеть, — краснеет пуще прежнего Наруто, доставая кошелек в форме лягушки и перебирая купюры. — Чтобы быть справедливой, скажу, что у Ли тоже шансов нет. Вы пролетаете, пацаны, — Темари щелкает языком и добавляет: — Кстати, с тебя семьсот семьдесят йен. — Ты бессердечная, так и знай! — высыпая на прилавок мелочь — Темари ощущает себя так, будто нагревает на деньги несчастного ребёнка — Наруто оглядывается на приветственные возгласы, достающиеся Сакуре. Темари оглядывается тоже. Шикамару и эта девушка, Ино, так и сидят вместе: стулья поставлены вплотную, белая ручка очень естественно лежит у него на плече, пока Ино что-то говорит снимающей куртку Сакуре. Девушки смеются. Шикамару молчит, потом что-то говорит толстяку, кивает, слегка поворачивает голову — и Темари наталкивается аккурат на его взгляд. Она тут же снова смотрит на Наруто, уже пересчитывающего свои монетки, и чувствует, как жар подбирается к шее. Не смотри. Не смотри, идиотка! — Мы вас захватили, — смеётся он, улавливая её взгляд. — Взяли на абордаж, — соглашается Темари, выдавливая улыбку. — У вас много друзей. — Ага, точно! И это ещё не все, вот увидишь, мы как-нибудь завалимся всей толпой, и… За спиной Наруто Темари неожиданно ловит знакомый силуэт. Камуфляжная куртка появляется в дверях, привлекая её внимание; Темари переводит взгляд и мгновенно задыхается от возмущения. И облегчения. И злости. И, и — водоворота других эмоций. Канкуро жестом показывает ей, что хочет поговорить на улице. — Извини, Наруто-кун, — рассеянно прерывает громкий рассказ Наруто она, и оглядывается: — Дейдара! Встань за кассу, я на пять минут! — Чё? — слышится возмущенное с другой стороны зала, но Темари уже нет за стойкой. Она выбегает на улицу, натягивая куртку на плечи, но не вдевая руки в рукава; придерживает её за полы. На улице метёт, и ветер тут же бросает ей за шиворот пригоршню снега, но Темари даже внимания не обращает. Канкуро стоит у стеклянной витрины Старбакса, низко натянув капюшон, и мрачно рассматривает что-то у себя под ногами. Темари останавливается напротив него, дыша глубоко и часто, и изо рта у неё вырывается теплый пар, тут же сносимый ветром. Канкуро поднимает хмурый взгляд и утирает нос тыльной стороной ладони, в которой зажата сигарета. Темари хочет его ударить. Темари хочет его обнять. Темари хочет кричать и плакать, ругаться, хочет взять его за грудки и хорошо встряхнуть, так, чтобы он ударился затылком о стеклянное окно, хотя знает, что он давно сильнее, тяжелее и выше неё; Темари хочет закричать; Темари хочет, но она не может себе позволить — ни громить свою комнату, ни орать на всю улицу. Вместо этого размеренно и спокойно, вместо приветствия говорит: — У нас психически нестабильный брат. Наверное, таким тоном сообщают новости по телевизору. “В Индонезии начался сезон дождей, курс доллара снова поднялся, итоги съезда ШОС подведут через два дня, психика Сабаку Гаары оставляет желать лучшего, и к другим новостям наш специальный корреспондент…”. — Я знаю, — глухо отвечает Канкуро. Оба её брата всегда ведут себя так, будто она пристаёт к ним по-пустякам. Будто всё, что она говорит — занудное ворчание, которое, лучше бы, поскорее закончилось. Но если Гааре она ещё может это простить, то Канкуро — тому Канкуро, который всегда обещал быть на её стороне, ты вообще помнишь? — нет. — Нам нужно позаботиться, чтобы он закончил школу, — продолжает Темари, вздрагивая от резкого удара снега по ногам, обтянутым двадцатиденовыми колготками. — Темари, послушай… — Нам нужно, — перебивает его она, дрожа то ли от холода, то ли от эмоций, — позаботиться, чтобы он получил образование, вырос хорошим человеком и стал счастливым. — Я… Ты сказал, что мы с этим справимся. Когда Баки-сан спросил нас, уверены ли, готовы ли мы, хотим ли мы — ты взял меня за руку, и сказал, что мы с этим справимся. Вместе. Втроём. Прежде, чем Гаара вошёл в дверь, впервые за полтора года после больницы, ты посмотрел на меня и сказал: я здесь, ты здесь, он здесь. Мы справимся. Где “здесь”, когда ты нужен больше всего?! — У нас куча проблем, которые надо решать, — спокойно продолжает она, переводя взгляд с его плеча на его лицо. Канкуро двадцать — это одновременно и уже двадцать, и ещё двадцать. Он уже не тот вспыльчивый мальчишка с разбитыми коленками и упрямо поджатыми губами, он стоит перед ней — высокий, широкоплечий, небритый, с кругами под глазами, потому что он не высыпается на раскладушке в мастерской, с красными простудными глазами, потому всегда заболевает зимой, с сигаретой в руках, за которую ещё лет пять назад Темари бы ему врезала. Он стоит перед ней, такой большой парень — её младший брат. Темари чувствует, как губы начинают дрожать. — И одна из них… — она останавливается, делая большой глоток воздуха. — Главная из них — то, — голос начинает подрагивать, и Темари злится на себя, но ничего не может с этим поделать, — что вы вообще не общаетесь друг с другом. И со мной. Вместе. Я могу всё делать сама, я делаю всё сама, но- — Темари, я знаю, — снова пробует что-то сказать Канкуро, выкидывая сигарету и делая к ней шаг, но Темари подаётся назад, упрямо продолжая говорить: — Тебя никогда нет дома, — она не хочет его обвинять, но вся эта злость, накопившаяся за два дня, ищет выход — и, наконец, находит. Темари тычет пальцем ему в грудь, упираясь в мягкую куртку. — Ты прячешься в своей мастерской не потому что нам так сильно нужны деньги — а потому что ты его боишься. Вы не ладите, но, чёрт, он ни с кем не ладит — и как ему тогда быть, если кроме нас у него никого нет?! — Я- — Ты, — вспыхивает она снова. Сквозь мутную пелену Канкуро расплывается темным пятном на белом снеге. — Вот именно, ты! Ты его старший брат! Она повышает голос, взмахивая рукой куда-то в сторону: — Ты сказал, что мы с этим справимся — но как это сделаем мы, если ты убегаешь? Ты что, правда думаешь, он не замечает? — Кажется, она уже кричит. Канкуро не пытается её утихомирить, просто смотрит, и от его взгляда Темари, наконец, прорывает: — Что ему не хреново от того, что его собственный старший брат предпочитает быть где угодно, только не в одной с ним комнате?! — Она взмахивает руками и куртка падает в снег на асфальт. — Да, он говорил в детстве всякое, и нёс полную чушь, но, боже, отвлекись ты от своих чертовых кукол, посмотри, посмотри на него сейчас! — мокрые щёки больно щиплет мороз, но Темари не задумывается над тем, чтобы их вытереть. — Ты думаешь, он слепой, и не видит?! Он псих, а не идиот! — Темари. Собственное имя её отрезвляет. — Он не… — она жмурится, будто пытаясь выдавить слёзы из-под ресниц, — я… Боже, — и выдаёт подрагивающий, заплаканный выдох. Вспышка закончилась. Канкуро молча отряхает её куртку и помогает ей накинуть её на плечи. — Да всё в порядке, — бормочет она, дерганно вытирая щеки тыльной стороной, и поддерживая куртку другой. — Нервы. Не переж- — Извини. — Канкуро прерывает её, и что-то в его голосе заставляет Темари поднять на него глаза. — Я знаю, что из меня хреновый старший брат. Я не боюсь его, ты это брось, — он растерянно хмурится. — Я просто… Не знаю, как к нему подступиться. Я буду стараться лучше, окей? Извини меня. Я не хотел взваливать это на тебя… И его обижать не хотел. Я типа… вас… ну, обоих… Он смотрит на неё, кусая губы, и Темари против своего желания видит в двухметровом устрашающем амбале с щетиной на щеках мальчишку, который раскручивал её кукол, потому что ему нужны были запчасти для биониклов. — Не смотри на меня своими щенячьими глазами, понятно? — она оттирает с лица последние слёзы и вздыхает: — Тебе очень повезло с великодушными родственниками. Я… Начало фразы тонет в порывистом объятии: куртка Канкуро поглощает её, как зыбучие пески. Она пахнет опилками и сигаретами, и Темари чувствует щемящую нежность к этому балбесу — то чувство, на котором оба её брата превосходно умеют играть. Засранцы. Она обнимает его в ответ, утыкаясь лбом ему под подбородок. Объятия и физическое проявление нежности — не то, в чём особо хороша её семья, так что когда они отступают друг от друга на шаг, то оба неловко мнутся. Затем Канкуро извиняющимся голосом говорит: — Мне надо обратно в мастерскую, я отпросился на час. — Лети, — напутствует она его. — Всё в порядке. Они смотрят друг на друга ещё несколько длинных секунд, прежде чем Канкуро добавляет: — Не… — он перетаптывается на месте. — Я… Всё будет хорошо. Лады? — Лады, — улыбается ему Темари. Когда его спина растворяется в толпе, она шмыгает носом, красными от холода руками вытирает лицо — ей же ещё работать, и ох, точно, там её ждет сегодняшний сюрприз — и глубоко затягивается морозным воздухом. Хлопает себя по щекам, подхватывает чуть не свалившуюся куртку — и заходит в стеклянные двери Старбакса. Вечером Канкуро приходит домой. (То, что первое, что он с энтузиазмом говорит Гааре, это “Темари сегодня назвала тебя психом, прикинь!” она списывает на отсутствие чувства такта и бьёт его не слишком сильно). * Ино заливисто смеётся. Смех у неё звонкий и красивый. Когда она откидывает голову, волосы золотой струёй текут у неё между лопаток. Темари опускает взгляд обратно на упаковку капсул и в очередной раз дергает ногтями целлюлозную упаковку. Коротко остриженные, они совсем не придают её рукам ухоженный вид. Ну уж, наверное, у Ино они не такие. Маникюр из салона, не иначе. Видимо, Шикамару нравятся девушки с красивыми ногтями. “Господи, какой бред, — ощетинивается она сама на себя и яростно дергает упаковочный пакет. — В маразм-то раньше времени не впадай!” Вчера она взяла выходной, чтобы наконец провести время с обоими своими братьями — результат пришёлся ей по душе, во всяком случае Канкуро выглядел вполне расслабленно, а Гаара даже остался с ними посмотреть фильм — и заняться самовнушением. “Тебе он нравился не так уж и сильно. У всех такое бывает, и ты переживёшь, ничего страшного”. Это самовнушение даже помогало — ровно до того момента, как вся эта развеселая компания не завалилась внутрь. Судя по словам Дейдары, они приходили и вчера. Ну всё, конец. Облюбовали новое местечко. — Ты у кого провалился? — с громким неверием спрашивает Ино в этот момент, уставляясь на Наруто. — У Ибики? Ты что, суицидник? — Прошлый экзамен у него сдал только Шикамару, — смеётся Сакура-сан, — не делай вид, будто Наруто тут один такой дурак. Началась девчачья перепалка. — Давай плюнем ей в кофе, — шепчет Дейдара, появляясь за правым её плечом. — Не сегодня, — шипит на него Темари, оттирая бедром от стаканов с заказами. — Ты сделал пересчёт? Дейдара ойкает и сматывается; Темари вздыхает с облегчением — сегодня их не уволят. Надо просто держать Дейдару в поле зрения и, может быть, она переживёт эти сутки. Или нет. Возможно, мигрень, невзаимная влюблённость и стресс прикончат её раньше. Всё это — и ядрёный парфюм подошедшей к кассе клиентки. Спустя минуту без кислорода в легких, ещё одну клиентку и случайную мысль о суициде на дне бака дозаправки кофе-машины, Темари выдыхает, как перед прыжком, аккуратно подхватывает пальцами манжетку стакана — темно-синюю, со снежинками — и направляется к стойке выдачи. — Шикамару, — громко объявляет она, пытаясь, пожалуйста, возьми себя в руки, не нервничать. Шикамару отодвигает от себя стул, поднимается, перекидываясь последними репликами с толстяком, ухмыляется чему-то в ответ — он всё ещё до неприличия симпатичный, и Темари хочется ненавидеть его за это — и вышагивает в её сторону. — Таблетки для памяти или просветление? — спрашивает он, облокачиваясь на стойку. — А тебе кофе в чашку или в рожу? — в тон ему осведомляется Темари. — Грубиянка, — Шикамару слабо изображает, как хватается за сердце. За сердце впору хвататься Темари. Это очень обидно, и очень бесит — и, что, правда, что парни, которые тебе не светят, становятся в два раза притягательнее? «Я не буду с ним болтать, я не буду с ним болтать, я не-» Через плечо к ней просовывается тощая рука с плетёными браслетами, впихивает ей стакан и исчезает — Темари прямо физически ощущает волны «ну и слабачка» от Дейдары. — Наруто, — громко объявляет она, кинув взгляд на накарябаное имя. Но Наруто и приглашение не нужно — он мгновенно оказывается около стойки, явно добравшись сюда раньше, чем принесли кофе. — Я всё знаю, — заявляет он таким тоном, будто знает как минимум трёх человек, которых Шикамару укокошил. В голосе — укор и негодование, достойное лучших театральных вузов. На каком там факультете он учится? (Темари с трудом вспоминает: кажется, что-то связанное с изучением амфибий). (Бродвей многое потерял). — Что ты знаешь? — неохотно вздыхает Шикамару, будучи не в курсе, что таким тоном со звёздами сцены не разговаривают. Наруто многозначительно кивает: — Всё. Темари хочется аплодировать, но у неё в руках всё ещё его кофе. — Вы не позвали меня на Тора, — загибает он первый палец. — Саске тоже никто не звал, — Шикамару закатывает глаза. — Кто виноват, что вы оба получили отработку? — И я сто раз говорил, что хотел сходить на Геошторм, — Наруто, не обращая внимания на жалкие оправдания, загибает второй. — А ты! Втихомолку! Пригласил Ино! И никого не позвал с вами! Ой, ну и ладно. Подумаешь. — Даже если вы на свиданку ходили, меня ваще не волнует! Пффф. Пошли в кино вдвоём. На Геошторм. Зачем разводить трагедию. Устроил тут, понимаешь. Ничего страшного. Темари едва ощутимо сжимает пальцами стойку, чувствуя, как обида — ни на что конкретно? на себя? на собственные уже давно несбывшиеся ожидания? боже, какая тупость — аккумулируется горячим комком внутри. — Держи, ворчун, — она выдавливает улыбку, прерывая напористый монолог о Настоящей Дружбе и Важности Совместных Походов в Кино, и впихивает стакан Наруто в прохладную ладонь. Шикамару на неё не смотрит, но у него слегка покраснели уши. “Да ладно, — мысленно кривится Темари, — счастья вам и белобрысых детишек, не стесняйся”. А затем сбегает в подсобку. Сортировать кофейные зёрна и прятаться в глубине полок, жалея себя, снова стыдясь собственных надежд и отпрашиваться у Гая-сана на выходной — с неё довольно. В общем, ничего нового. * Утром Канкуро, уворачиваясь от подзатыльника, говорит ей, чтобы она разобралась с тем, с чем ей там необходимо разобраться — мол, злобная фурия, срывающая плохое настроение на беззащитных детях, нравится ему куда меньше чем его старшая сестра. Второй подзатыльник до беззащитного ребёнка всё-таки долетает. Тем не менее, уже в электричке, будучи зажатой между поручнем и выходом, Темари признаёт: ладно. Ладно, в его словах что-то есть. Ладно, она действительно немножко более нервная, чем обычно. Ладно, все эти амурные дела действительно такие же выматывающие, как в фильмах. Если раньше страдания персонажа А по персонажу Бэ вызывали в ней только чувство недоверчивого скепсиса (“Она плачет уже третий день и десятую минуту фильма, наймите ей психотерапевта, ей-богу”), то сейчас она сдаётся: её мысли то и дело возвращаются к своей неудаче с Шикамару. “Неудача” — хорошее слово. Не очень трагичное, не бесповоротное. Не “безответная влюблённость”, которая попахивает мелодрамой, а так, жизненная неурядица. С которой Канкуро просит её разобраться. Только вот — Темари понятия не имеет, как разбираться с такими вещами. Сколько должно пройти времени, прежде чем её, наконец, отпустит? Прежде чем сердце перестанет ёкать, когда она видит в очереди высокий хвост? Где можно найти инструкцию для тех, у кого нет ни времени, ни желания страдать по умным, красивым и занятым? Подгоните ей, если найдёте. На работе она надевает улыбку, пытается воздержаться от преднамеренного с особой жестокостью по отношению к Дейдаре и — не смотрит на часы. Никаких “после четырех”. Вот так. Пусть это будет первым шагом к тому, чтобы превратиться обратно из фурии в старшую сестру. Отличный план, воодушевленно думает Темари. Который, естественно, идёт насмарку. Место встречи изменить нельзя, так что на Шикамару она натыкается, выходя выкидывать мусорные мешки — в очередной раз вместо Дейдары. Это бы раздражало, если бы не было шансом сбежать из зала, куда в любой момент мог зайти- — Йо, — поднимает ладонь Шикамару, привалившись к стене и выпуская струю дыма. Его другая рука ныряет в карман, судя по всему, убирая телефон. Темари замирает, чувствуя себя зверем, пойманным в хитроумной ловушке. Потом отвешивает себе пинка: ещё не хватало! Выпрямись, улыбнись и кати свою тележку дальше. У тебя всё круто, поняла? Даже если у тебя нет сексапильной подружки, бюджетного места в универе и толпы громких друзей — у тебя, блин, всё лучше всех. Именно так Темари и делает: выпрямляется, улыбается и катит свою тележку. Всё лучше всех, точно. — Йо, — салютует она ему, откидывая с лица пряди, выбившиеся из хвостов. — Мимо опять кто-то пробегал? Шикамару дёргает плечом: — Не страшный и узкий переулок, а проходной двор. У неё нет настроения придумывать остроумные ответы — так что Темари кивает и, из чувства злорадного противоречия, молча принимается заниматься мешками. Пусть сам придумает тему разговора, если ему будет нужно. Она же в прошлый раз изгалялась — ну, тогда, когда рассказала ему про то, что хочет сходить на чёртов Геошторм и когда ещё была уверена, что нравится ему. Шикамару мнется под стенкой, почти приканчивает сигарету — а потом, видимо, зацепляется в своей голове за подходящую тему и говорит: — Ты вчера не работала. Да ты наблюдательный, смотри-ка. — Выходной был, — пожимает плечами Темари, немного изменяя местонахождение тележки, чтобы было удобнее перебрасывать мешки. — Здорово. — Ну уж нет, она не будет ему помогать. — Как прошёл? — Потрясающе. — Отдохнула? Он ведь видит, что она не хочет продолжать разговор. Он ведь, блин, специально. — С размахом. — Куда ходила? — Дома была. — Одна? — упрямо продолжает Шикамару. — Одинёшенька. — Чем занималась? Ей хочется элегантно и с издевкой проехаться по неосуществлённому походу в кино, но подходящая формулировка никак не идёт в голову, так что она просто продолжает забрасывать мусор в контейнер, а потом, не выдержав, выдаёт: — А какая тебе разница? Ох, чёрт. Слишком агрессивно. И обиженно. Такие фразочки — прерогатива импульсивных и отверженных, а не гордых, самодостаточных, невлюблённых- — Просто поинтересовался, — сдержанно отвечает Шикамару, кидая бычок себе под ноги. — Можно и не кричать. — Я не кричала, — отрезает Темари, не поворачиваясь к нему лицом. — А ты не просто интересовался, а меня доканывал. — Ну да. — Ты никогда не слышал, как я кричу, так что не зарекайся. — Видимо, слава богу, что и не услышу, — в нудном голосе Шикамару просвечивают нотки раздражения, но, чёрт возьми, какая разница — это уже слишком. Темари даже братьям не позволяет говорить с собой в таком тоне, ясно? Она стремительно поворачивается к нему лицом; Шикамару явно хочет что-то сказать — возможно, даже пойти на попятный — но она совершенно не собирается ему этого позволять: — Повтори ещё раз, — с отчётливой, тяжёлой угрозой в голосе сообщает она ему, — и окажешься рожей в мусорном ведре. (Отлично, детка.) (Просто прекрасно.) (Покажи ему, как ты адекватно умеешь справляться с обидой, продемонстрируй свой норов во всей его агрессивной красоте, ну) (Тут-то он точно пожалеет, что вместо ухоженной Ино со звонким смехом, высшим образованием и идеальным маникюром чуть не выбрал припадочную работницу общепита, занимающейся сортировкой мусора в перерывах.) — Успокойся, — говорит ей Шикамару, и Темари чуть не задыхается от злости. И унижения. Он кем её считает, истеричкой? — Я не хотел… Ну уж нет, придурок. Успокаиваться она не будет. — Не хотел что? — перебивает Темари, сжимая пальцы на полиэтиленовом узле пакета, и чувствуя, как обжигающая волна злости развязывает ей рот. Голос её громко звенит в переулке, отскакивая от стен, и, наверное, в нём читается сразу всё: как она разочарована и расстроена. — Не хотел флиртовать со мной, когда у самого кто-то есть? Не хотел сейчас намекать на то, что, боже, как же хорошо, что у тебя со мной ничего дальше заказов кофе бы и не дошло? — Если ты немного успокоишься, то я бы… — Тема… Ой. Блондинистая голова Дейдары свешивается из-за двери и выглядит наполовину испуганной, наполовину жадной до зрелищ — Темари едва удерживается, чтобы не запулить ему пакетом в лоб. Они с Шикамару синхронно поворачиваются в его сторону, и Дейдара нервно показывает куда-то вглубь коридора: — Я, эээ, пойду, я случайно зашёл, у меня там куча де… — Иди, — спокойно обрывает его блеянье Шикамару, снова поворачивая к ней голову, и — что он о себе, чёрт возьми, возомнил? Серьёзно? Иди? Ты кто, доморощенный владелец сети Старбакс? Темари злится, и одновременно с тем, как ей хочется выплеснуть ему в лицо все накопившееся, ей хочется — убежать. Как бы она ни была зла, она не готова иметь с этим дело прямо сейчас. Она наговорит ему, он наговорит ей, они разойдутся, он больше никогда не придёт — и не останется ни единого, даже крошечного шанса. Надежда — такая мерзкая, отвратительная сука. Злость куда лучше. — Работа зовёт. До свидания, — выплёвывает Темари, наплевав на оставшийся мусор и направляясь к чёрному входу и замершему Дейдаре, — спасибо за заказ, приходите ещё. Естественно, внутрь Шикамару так и не заходит. * Естественно, дома она жалеет. Дома она сгорает со стыда, вспоминая свою пламенную обличающую речь — сколько пафоса, ох, сколько экспрессии! Стыдоба. Она не знает точно, встречается ли Шикамару с Ино или нет — прямых подтверждений у неё не было, но чёртов Геошторм был достаточным… показателем того, нравится ли ему Темари или нет. Она пытается улечься, но, когда время переваливает за два часа ночи, а на потолке раз за разом продолжает транслироваться позорный дневной срыв на Шикамару — с вариациями её только что придуманных остроумных реплик, когда она снова начинает злиться, или более осторожных, выставляющих её в хорошем свете, ответов, когда она снова успокаивается — приходится спустить ноги с кровати и признаться самой себе: так она не заснёт. Темари редко страдает бессонницами — это прерогатива Гаары, который страдает за всех них, но дела сердечные действительно портят нервы. Режим дня. Рабочий процесс. Самооценку. Всё. Господи, почему этот парень такой придурок. Темари влезает в тапочки и уныло шаркает на кухню. Господи, почему она такой придурок. Уничижительные мысли приводят её к холодильнику. Сначала она в прострации замирает перед полками, покачиваясь на мысках, и безрадостно смотрит на упаковку йогуртов, за которые ей оторвут руки. Шикамару в её голове повторяет: “Видимо, слава богу, что и не услышу”. Видимо, слава богу, что мне не придётся встречаться с такой базарной бабой. Ты вообще видела мою девушку? Темари со стоном упирается лбом в ледяную полку. Холод оседает ей на плечи, а взгляд упирается в ручку морозильной камеры. Даже если они вдруг, возможно, может быть, один шанс на миллион — не встречаются, мне уже ничего не светит. Это ему с тобой ничего не светит. Съешь мороженного и взбодрись, девочка, это он тебя упустил. Девочка не будет есть мороженное в середине ночи, и, боже, заткнись, это звучит невероятно глупо. Спустя ещё полчаса её, сидящей на полу, обнаруживает Гаара. Наверное, он снова не спал; слушал музыку в наушниках и пялился в потолок — его любимое занятие с малолетства. Встал попить воды, а тут... — Тебя кто-то обидел? — спрашивает он, но Темари слышит какую-то тонкую осторожность в его голосе, как будто он не уверен, что делать со старшей сестрой, спрятавшейся под столом. — Никто меня не обижал, — машет она ладонью. Жизнь меня обидела. — Тогда почему ты расстроена? — Я не расстроена. С чего ты взял? — Ты сидишь на кухне в три часа ночи и ешь столовой ложкой мороженое из огромного ведра. Темари демонстративно засовывает ложку с горкой в рот и качает головой. Нет. Это не показатель того, что она расстроена. Это показатель того, что она всё равно и так никому не нравится, поэтому не имеет значения, насколько она весит больше худосочных блондинок модельной внешности. Время для беспощадных быстрых углеводов! Гаара смотрит на неё несколько длинных секунд, статично замерев в проёме, а потом выдаёт, наверное, самую длинную фразу за последние несколько лет: — Весь мой опыт просмотра подростковых фильмов говорит, что ты расстроена. Это, и твои заплаканные глаза. Темари замирает с ложкой во рту от удивления. Делает большой глоток, медленно вынимает ложку и уточняет: — Ты смотришь подростковые фильмы? Возможно, она ошибалась. Возможно, он больше не музыку слушает по ночам. — В качестве самообразования, — пожимает плечами Гаара. — Изучаю то, что пропустил. В темных домашних штанах — Темари определенно точно видит пятно на левой штанине, завтра надо забрать их в стирку — и старой футболке Канкуро, великоватой ему в размере, Гаара выглядит совсем юным и худеньким. Ручки-палочки, ножки-веточки. Боже. Её маленький младший брат. Мама бы пришла в ужас, если бы узнала, сколько он весит. Мама бы пришла в ужас, если бы услышала, каким отборным матом ругается Канкуро, сколько часов в день они работают и что она позволяет ему курить на кухне. Мама бы пришла в ужас, если бы узнала, что её принцессу отшил какой-то там пацан. Положила бы её голову себе на колени, как в детстве, и начала бы пропускать пальцы сквозь волосы. “Подумаешь, — фыркнула бы она, — нужен он нам такой”. Темари почувствовала, как глаза снова щекочет от подступающих слёз, и опустила голову. Ну, ну. Мама бы точно ужаснулась, если бы увидела, как часто ты плачешь в последнее время. Гаара наконец отмирает и неуверенно проходит на кухню, приближаясь к сидящей сестре медленными шагами. Темари шмыгает носом и поднимает голову как раз в тот момент, когда он присаживается рядом с ней. Их глаза оказываются на одном уровне. Мамины и похожие. Канкуро — полная копия отца, но они с Гаарой куда больше взяли от неё, и Темари ощущает острый прилив благодарности за это. Подумав, она протягивает ему ложку. Гаара моргает, опускает взгляд. И спрашивает: — Вишневое? — Вишневое. Их пальцы соприкасаются, когда он берёт ложку в руку. * Отговариваясь тем, что плохо себя чувствует, она берёт отгул на следующий день; верят ей все, кроме Дейдары, который приклеивается к ней тут же, как утром среды она переступает порог кофейни. — Приходил, — сообщает он ей так, будто отчитывается за важную миссию в МИ-6. — Потоптался. Заказал кофе. Ничё не спросил. — Дейдара, — вздыхает Темари. — Потом пришла эта орущая орава, но он посидел с ними полчаса и смотался. Зато толстяк сделал нам кассу на день. Она не намерена устраивать из этого сцену. Шикамару — постоянный клиент, и она не будет мешать своей работе, игнорируя его или делая вид, что знать его не знает. Она — старшая сестра, взрослый человек и хороший работник. А ещё — жертва морального вербального насилия со стороны Дейдары. Когда-нибудь она прикончит этого мальчишку. — Ты хочешь мне помочь? — напрямую спрашивает она, стягивая куртку с плеч и разворачиваясь к нему лицом. Пацан низкий, ниже неё, и это всегда даёт ей преимущество. — Нет, — отвечает Дейдара и неожиданно краснеет. — Чё это. С чего бы это. Темари смотрит. — Ну и ладно, ну, может быть, немного. Мне тебя просто жалко, понятно? Я не- — Тогда закрыли тему, — Темари выпутывает одну руку и хлопает его по плечу. — Заранее спасибо. Ты настоящий друг и всё такое. А теперь катись колбаской отсюда, за кассой очередь. О том, что она старшая сестра, взрослый человек и хороший работник (ц) (кто-то великий), Темари старательно вспоминает, когда стеклянная дверь открывается, и в Старбакс заваливается знакомая компания. Нет, серьёзно, они что, облюбовали это место? Так. Взрослый человек. Какой-то там работник. Посетители — это здорово, кем бы они ни были. Посетители — это деньги. Посетители — это премия. Тем не менее, хвост, замаячивший в очереди, заставляет её сердце тяжело ухнуть вниз, а ладони вспотеть. — Привет. Как обычно? — нейтрально спрашивает Темари, когда Шикамару наконец появляется перед стойкой. Она тянется к стаканчику и в глаза старается не смотреть, но это её обязанностями и не предусмотрено. — Да, пожалуйста, — на той же ноте отвечает ей он, не вынимая рук из карманов. На улице похолодало, ему не мёрзло в этой его безрукавке? Ох, думай о чём-нибудь другом. Наруто со своей улыбкой, вызывающей катаклизмы и ураганы, очень вовремя отвлекает её от подошедшей к Шикамару Ино. — Мы всё ещё можем сделать что-нибудь с её кофе, — шепчет Дейдара мимоходом. Кажется, он действительно на её стороне. В своей агрессивно-тупой манере, но, тем не менее, Темари чувствует благодарность. Так что она не посылает его, а всего лишь закатывает глаза, передавая упаковки с чизкейками для толстого парня, то ли Тоджи, то ли Чоджи. — И сесть в тюрьму? — Работники общепитов криминала не боятся! — воодушевленным шепотом скандирует Дейдара. — Расскажешь это на суде. Бери и ничего с этим не делай, понятно? — А кофе этому гандо- — Я сама. И она действительно имеет это ввиду — она сама. Старшая сестра, взрослый человек, хороший работник, понятно? Она с этим справится. Она закроет стакан крышкой, оденет праздничный красный манжет с Санта-Клаусом, подойдёт к стойке выдачи и крикнет: — Шикамару! Двойной эспрессо! Вот так вот. Шикамару с готовностью отделяется от друзей, и с каждым его шагом в сторону стойки желудок Темари всё больше и больше сжимается. Он ей нравится. Чёрт. Как же он ей нравится. Это просто несправедливо. Выдохни. — Твой кофе, — слегка улыбается она, показывая, что топор зарыт в землю. Она это переживёт. Он не будет особо злиться, постепенно они, возможно, даже станут снова перешучиваться. Это станет хорошей традицией и будет разбавлять ей рабочий день. Неплохая перспектива. Её устраивает. Ну, или устроит, рано или поздно — другого выхода у неё нет. Всё это Темари думает ровно до того момента, как он говорит: — Слушай, насчёт всего этого, я... — Расслабься, — вздыхает она, ставя перед ним стакан. — Я не собираюсь кричать на тебя, объявлять тебе бойкот, обижаться, устраивать сцены или вызывать Ино на дуэль. Давай я просто буду готовить кофе, а ты будешь его пить, договорились? Не надо разговоров. — Да причём здесь Ино, — цыкает Шикамару, кладя ладони на стойку и полностью игнорируя свой кофе. — Давай я- — Будь по твоему, — перебивает Темари, чувствуя острое желание заставить его замолчать. Эй, она уже всё решила, смотри, даже придумала, как всё будет. Не порть ничего, дурья башка. — Не причем. Но ты можешь забрать свой кофе? Мне надо работать. — Мы с ней не встречаемся, — говорит Шикамару, повышая голос. Он, с удивлением понимает Темари, раздражён. Но с ещё большим удивлением и ужасом Темари понимает, что начинает раздражаться в ответ — опять. Это, знаете ли, не секрет: не только у Гаары, у всей её семьи большие проблемы со сдерживанием чёртовой агрессии. — Здорово, — тоже повышая голос, говорит она в ответ, наконец поднимая на него взгляд. У Шикамару темно-карие глаза и досадливый прищур, будто его раздражает сам факт того, что ему приходится с ней разговаривать и что-то объяснять. Болван. Козёл. Придурок. — Супер. Поздравляю. Что он ещё хочет от неё услышать? Или она должна разрыдаться от счастья? Шикамару досадливо закатывает глаза: — Ты можешь не вести себя… так? Темари глубоко втягивает воздух. Как — так? Что ещё ему не нравится? Кричит — не то, мирится — не то? — И как я себя веду? — до скандального тона, от которого разбегаются члены её семьи, ещё далеко — но гроза в её голосе не предвещает ничего хорошего. Пожалуйста, Шикамару, просто заткнись, уйди, скройся, один или со своей зазнобой: сделай так, чтобы её сегодня не уволили. — Мы могли бы просто поговорить, если бы ты не вставала в позу, — он делает короткий пас ладонью, будто бы демонстрируя то, что она делает. — А ещё… Как ты там сказала? А, ну да: ты могла бы не флиртовать со мной, если у тебя кто-то есть. Что? — Что? — задыхается возмущением она. — Что ты несёшь? “Ах, несу” — написано на лице у Шикамару. “Да, несешь, — написано у Темари. — Несёшься. Прямиком к чертям собачьим.” — Я хотел позвать на этот идиотский фильм тебя, — почти выплевывает он, — если бы не оказалось, что у тебя есть парень. И если бы ты пришла на работу на следующий день, но это уже не… — Какой, к чёрту, парень? — рычит она. — Ты головой ударился? — Понятия не имею какой, но видимо, твой, — он дергает плечом, — твой, как там, Канкуро, раз вы ссорились и обнимались прямо у входа, знаешь ли. О. Боже. Она настолько зла- Он настолько её бесит- Вся эта сцена- Это что, такая хреновая комедия ситуаций?! Темари даже объяснять ничего не собирается. Оправдываться — ой, это не то, что ты подумал, ой, это мой младший братик, ой, ну что ты, в самом деле, дурачок — она не станет. Не на ту напал. Разберись сначала с теми, с кем под ручку ходишь, прежде чем кидать мне претензии, кретин. — Если бы ты хотел узнать, есть ли у меня парень, — она повышает голос на октаву, — то можно было просто спросить, без всех этих хитроумных планов! — Если бы ты хотела узнать, есть ли у меня девушка, то можно было просто спросить, без всех этих “раз позвал в кино не меня, то и иди к чёрту”, — отрезает Шикамару. — Или просто раскрыть глаза: думаешь, я ходил сюда каждый день кофе попить? Это место в двух станциях метро от университета! — О, ну прости, что ты шёл на такие жертвы, а я и не разглядела! — взрывается Темари, оглушительно хлопая ладонями по стойке. — Молча ошиваться рядом — это ведь так по-мужски! И почему я ещё всё не поняла сама и не упала к твоим ногам? — Ну и ты меня прости, что я в первую встречу не засунул чаевые тебе в бюстгалтер и сразу не позвал в соседний лав-отель — уверен, с этим прекрасно справляется твой амбал! Наверное, так сейчас выражают симпатию настоящие мужчи- Его прервал громкий звон, оглушительно повисший в кафе. И, собственно, пощечина. Голова Шикамару слегка мотнулась, и он застыл, ошарашенный. Рука медленно потянулась к щеке. Темари отступила от стойки на шаг, чувствуя, как к горящим щекам и защипавшим глазам подступают злые слёзы обиды. Ну уж нет. Нет. Она не заплачет — только не на глазах у него, своих ребят, его друзей и всех посетителей кафе, в заинтересованном удивлении смотрящих в эту сторону. — Пошёл ты, — сообщает она удивительно спокойным голосом. — И забери свой хренов кофе. А потом стремительно уносится из зала, слыша за спиной громкий возглас Дейдары: — Так, и чего все смотрят? Концерт окончен, ля финита, продолжайте заниматься своими делами!.. * — Ты мне врала, — его лицо багровеет. — Всё то время, пока мы были вместе и любили друг друга, всё то время, когда я нуждался в тебе, ты- Темари выключает звук и устало откидывает голову. Сатоши Ширахара продолжает двигать ртом; показывают заплаканное лицо какой-то молоденькой актрисы, младше него, наверное, раза в три. Кажется, концепт дорамы и строился на существенной разнице в возрасте — мол, любви такие проблемы не помеха — но Темари не была уверена. Она заснула на вступительных титрах и проснулась лишь десять минут назад — в самый разгар драмы в лучших шекспировских традициях. Кажется, за кадром даже кто-то умер. Она зевает, лениво поправляя сползающее одеяло. Отпуск не шёл ей на пользу. Конечно, Баки-сан похвалил её, сказав, что она слишком много работает и отдых — это необходимо для молодого организма, но Баки-сан бы хотел, чтобы никто из них не работал. На прошлый день рождения он подарил Канкуро самолёт на радиоуправлении. Темари подозревала, что ему отчаянно хотелось, чтобы они подольше оставались детьми. Ну, детьми они были так себе — но у них ещё был шанс стать хорошими взрослыми. Но для этого надо работать. В общем, как же хорошо, что после этого концерта Гай-сан — святой человек, пусть и без чувства вкуса — бескомпромиссно всего лишь всучил ей отпуск, а не уволил. Мысли попытались снова потечь в том самом направлении, но Темари тут же встала с кровати, потягиваясь, кряхтя и отвлекая себя. Кажется, в холодильнике ещё осталось недоеденное мороженое — из того запаса, что Канкуро купил позавчера, если они ещё всё не умяли. Шаркая на кухню и подметая полы свешивающимся с плеч одеялом, Темари ощущает, как где-то в слоях кофт вибрирует телефон. Она зевает, рыщет рукой, другой придерживая одеяло. “Ты дома?” И что. Она лишний раз шевелилась ради Дейдары, что ли? “А чего тебе нужно? — лениво печатает она, продолжая движение на кухню. — На замену не выйду” Ответ приходит почти сразу же: “Да нет, ты дома?” Темари хмурится. Что ему ещё надо? Последнего раза, когда у него отключили горячую воду в общежитии, и он заявился мыться к ней, ей хватило. Пусть Мацури теперь помучается, если что. Тем не менее, она отвечает: “Да. Чего хочешь?” “Ничё”. — Он получит у меня лещей, — словоохотливо сообщает Темари холодильнику. Фотка Баки-сана из его поездки в Египет мрачно смотрит на неё в ответ из-под очередного магнитика, и Темари в очередной раз думает, что ему необходимо больше улыбаться. Всей их семье необходимо больше улыбаться. Гаара появляется, когда она, включив телевизор и на кухне, уже досматривает дораму и доедает ведро мороженого до конца, шкрябая ложкой по пластиковому донышку. — О, ты встал? — подпирая подбородок, она тычет куда-то в сторону улицы. — Что насчёт совершить набег на ближайший супермаркет и завалиться смотреть… Что за диск вчера притащил Канкуро? На дворе почти шесть часов вечера, но у неё отпуск, а у Гаары уникальный режим дня, никаких претензий. — Город Хищниц, — бесстрастно сообщает ей он, и тут Темари замечает, что он в уличных ботинках. — Но мне нужно в школу. — В школу? — тут же выпрямляется она, хмурясь, смахивая леность и дрёму. Ответ брата слегка её успокаивает: — Межсеместровая контрольная, — он пожимает плечами, рыща глазами по кухне, а потом замечая свой плеер за чайником и тянясь к нему. — Будут подводить баллы для статистики успеваемости. Чёрт. Баллы. Успеваемость. Контрольные. Это было так далеко от неё, что она уже и забыла. — А почему мне не сказал? — всё ещё хмурится она. Гаара медлит с ответом, но, когда он отвечает, получается даже как-то искренне: — Ты выглядела грустной. Не хотел тебя беспокоить. Темари опускает ложку в ведерко. Она закатывает глаза — хотя внутри ей как будто дали погладить целую коробку котят: — Со мной всё в порядке! А о таких вещах нужно говорить. Школа и контрольные стоят на одной полке с тюремными заключениями и незапланированными беременностями. Гаара косится на неё: — Я не могу забеременеть. — Ты — нет, — поучительно говорит Темари, вставая и собираясь его проводить. Она так давно этого не делала! — А вот твоя подружка вполне. — У меня нет подружки. Они выходят в коридор и Темари даже помогает ему натянуть куртку — и, чёрт, кажется, ей больше ничего в этой жизни не нужно. Можно умирать старой, толстой и счастливой. — И ей очень в этом повезло, — хмыкает она. Гаара хмурится: — Здесь был оскорбительный подтекст. — Тебе показалось! Они ищут его шапку, не находят, но Темари всё равно натягивает на него одну из тысяч шапок Канкуро, потому что она не выпустит его из дома в такой мороз с непокрытой головой. Хреновый работник, так себе человек, но всё ещё хорошая старшая сестра! — Если кто-то будет называть тебя психом или чокнутым — сначала говори мне, а не лезь в драку, — напутствует она его напоследок, поправляя шарф. — Ты сама меня так назвала, — глухо бормочет он из-под слоев кашемира. — Я, — важно говорит Темари, — твоя старшая сестра и могу называть тебя хоть Свинкой Пепе, понятно? — Лучше психом, — быстро соглашается Гаара. — Слушай, у тебя в комнате такой бардак, мне нравится вариант со Свинк- — Не надо. — Но… — Нет. Темари смеётся, поворачивает замок и открывает дверь в общий коридор — что бы чуть кого-то не задеть. Её смех обрывается так, будто кто-то резко дернул стоп-кран. — Привет, — говорит Шикамару. — Кто это, — говорит Гаара. О боже. Темари чувствует, как реальность идёт трещинами прямо у неё на глазах. А ещё чувствует, что ей необходимо вызвать лифт — вот прямо сейчас. — Ты, — говорит она, тыча пальцем в Шикамару, — стоишь здесь, пока матрица не даст обратный сбой и ты не исчезнешь. А ты, — она тычет пальцем в Гаару, подталкивая его в сторону лифта, — идёшь в школу и никого не убиваешь до ужина. — Кто это, — упрямо хмурится Гаара. Темари вдавливает пальцами кнопку несколько раз, почти истерично. — Гаара. Контрольная, хорошее поведение, благоразумие, счёт до десяти и никаких предумышленных травм средней тяжести. Ты меня понял? — Ты не хочешь говорить, — интонации у него почти обиженные. Лифт наконец-то издаёт приветственный “дзынь” и медленно начинает открывать свои двери, — ты от нас что-то скрываешь? — Перед законом я чиста. — Это парень, — констатирует Гаара очевидное. Ну, раз он знает разницу между парнями и девушками, а так же в курсе про возможности деторождения у полов, за оценки по крайней мере по биологии не волноваться. — А девушки обычно плачут из-за парней, я читал. Это из-за него ты плакала на кухне? Темари чувствует, что сейчас провалится сквозь землю. — Ещё одно слово — и Свинка Пепе, — угрожающе шипит она. А затем заталкивает его в лифт и сама нажимает кнопку первого этажа. Гаара смотрит этим своим мрачно мрачным взглядом, в котором Темари угадывает обеспокоенность, неуверенность и будущие проблемы. Поэтому она машет ему на прощание преувеличенно бодро: — И помни — никакой полиции, хорошо? Будь хорошим мальчиком! В проёме между медленно ползущими дверцами Гаара выглядит скорее как серийный убийца, чем как хороший мальчик, но, наверное, и у Джека Потрошителя была старшая сестра, которая искренне переживала, как он доберётся до дома по ночным лондонским улицам. А потом дверцы наконец — о боже, спасибо тебе, спасибо — закрываются. Темари не даёт себе времени собраться с мыслями и подумать — потому что каждый раз, когда она слишком много думает, всё идёт наперекосяк и заканчивается слезами. В этот раз она не собирается допускать такой ошибки. Так что — она стремительно разворачивается, чтобы встретить неизбежное лицом к лицу. — Привет? — говорит неизбежное, стоя прямо на её лестничной площадке, перед дверью её квартиры. Может, она съела слишком много мороженого, у неё начался диатез, поднялась температура и теперь — привет, белая горячка? — Привет, — говорит Темари, ощущая себя абсолютно здоровой, в здравом уме, твёрдой памяти и жутко неловкой. Руки кажутся приклеенными к телу. — Привет. — Привет. — Приве- — Серьёзно? — закатывает глаза она, направляясь к собственной двери — твёрдым и уверенным шагом, конечно же. И мимо Шикамару она пройдёт тоже твёрдо и уверенно. — Какими судьбами? Шикамару смотрит на неё как на дурочку: — Мимо пробегал. Темари смотрит на него как на дурачка — и это эвфемизм. Но потом слабо улыбается: — Проходной двор, а не седьмой этаж. Шикамару едва заметно улыбается в ответ. — Ну… Не впустишь меня? — наконец, спрашивает он. Выходит как-то робко. — Смотря, с какими намерениями ты пришёл, — Темари старается говорить шутливо, но получается почти осторожно, как будто она и вправду чего-то опасается. — Я… — Шикамару тянет и чешет затылок. Взгляд его дрейфует по перилам, полу и дверям соседей, прежде чем вернуться обратно к лицу Темари: — Ну. Извиниться? Для начала. Извиниться. Темари кивает. Она прислоняется к двери плечом, показывая, что готова идти на разговор, а не хлопать дверью перед его носом — но если что, она тут, рядышком. Шикамару глубоко вздыхает, а потом тоже приваливается плечом к двери, чтобы стоять к ней лицом… Или чтобы она не смогла открыть дверь. Кто знает. — Я не должен был… — Фраза не имеет продолжения, но начало Темари нравится. Шикамару пробует ещё раз: — То, что я сказал, прозвучало обидно. И в подворотне, и в кафе. Я не хотел этого говорить и не имел этого ввиду. Просто слишком разозлился… — он рассеянно чешет щеку, и Темари помимо своего желания провожает его руку взглядом. — Хотя это и не оправдание. Она не слишком хорошо умеет принимать извинения, но на этой неделе слышит их слишком часто — аж второй раз. Что на это отвечать, так, чтобы прозвучало правильно — она не знает. “Да всё нормуль”? “Не парься”? “Это я вела себя как стерва, ты тут не причем”? “Поцелуй меня”? — Кто бы мог подумать, что ты из вспыльчивых, — немного помолчав, говорит она вместо всего того, что творится у неё в голове. — А я и не, — хмыкает Шикамару. Он немного расслабляется, поняв, что его извинения приняты. — Просто… Ох, вот же гемор. Просто у тебя неплохо получается выводить меня из равновесия, как оказалось. — А ещё я мастерски развожу скандалы, готовлю хороший кофе и удар у меня отличный, — неловко шутит Темари, пытаясь уйти от этого проникновенно-серьёзного тона, в котором начинал идти диалог. — Видишь, сколько во мне плюсов. Насчёт удара, кстати, изв- — Ты мне нравишься. Она давится своими словами. — Вообще-то, я думаю, что влюблён в тебя. Если бы воздух ещё остался — она бы подавилась им снова. — В смысле — я не встречаюсь с Ино, — на всякий случай повторяет он, — ты мне нравишься и я долго не решался подойти. Ты старше на два года, слишком уверенная и слишком красивая, так что с вероятностью в восемьдесят процентов могла послать аморфного студента. Хотя все мои говорят, что я знатно протупил. Все говорят, что я... Темари чувствует, как краснеет. Ужасное чувство. Самое классное на свете. Шикамару смотрит на неё, на её лицо и выдаёт, кажется, уже почти против воли: — Я… Ты мне нравишься, — он сглатывает. — И я надеюсь, что ещё не всё похерил. “Ты мне тоже нравишься”? “Ты ничего не похерил, то есть, похерил, но не настолько, потому что я тоже похерила достаточно, и вместе мы много чего похерили”? “Я правда тебе нравлюсь, скажи это ещё раз?”? “Поцелуй меня”? — У вас с Ино одинаковые серьги, — вместо этого обличающим тоном говорит Темари, как обычно. Шикамару кивает с таким видом, что становится понятно: он был готов к этому вопросу. — И с Чоджи тоже. Ты бы увидела, если бы он не носил длинную стрижку. Мы знаем друг друга с детства, наши родители тоже такие носят, и это что-то вроде дурацкой семейной традиции... — И ты ходил с ней на Геошторм. — Я купил билеты, рассчитывая позвать тебя. А потом был этот парень, и я подрастерялся, и мы поцапались, билеты пропадали, и я отдал их Ино — а она затащила меня, потому что её киданули. Боже. Ли вечно трещит, что кино — лучший способ по-мужски показать девушке, что она тебе нравится… — он опускает лицо в ладонь, но Темари всё равно уверена, что видит, как его смуглая кожа краснеет. — Надо было раньше подумать о том, что Сакура никогда не соглашалась идти с ним ни на один фильм… — Так Ино тебе не нравится? — продолжает допрос Темари, и голос у неё одновременно требующий и любопытный. Она делает маленький шажок вперёд, а Шикамару со стоном поднимает голову: — Мне бы не хватило нервов, чтобы влюбиться в двух девушек одновременно, это слишком геморро- И в следующий момент — потому что это же парни, Мацури, а на дворе двадцать первый век, и девушки должны брать всё в свои руки, вместо того, чтобы мысленно просить — Темари его целует. От Шикамару пахнет одеколоном — слабо, сигаретами — терпимо, у него теплые и шершавые губы, потрескавшиеся в уголках, и он, сначала слегка опешив, целует её в ответ; Темари чувствует его руку, едва ощутимо дотронувшуюся до её плеча в растянутой домашней футболке. (Растянутая домашняя футболка Канкуро, потому что, пожалуйста — да все они ходят в его футболках). (И если когда-нибудь в будущем Шикамару решит остаться на ночь, пусть не думает, что его это обойдёт стороной). Она опускается обратно на пятки с мысков, на которые ей пришлось привстать, и благосклонно говорит: — У меня нет парня, — очередь Шикамару закатывать глаза и говорить “а, да? спасибо, что сказала”. — И у входа в кафе… Как там было?... А, я имею привычку обниматься только с младшими братьями, даже если они и выглядят как амбалы. — Я уже понял, — сообщает ей он, всё ещё держа свою ладонь на её плече и проводя пальцами по прядям, выбившимся из хвоста. У Темари бегут мурашки, но она не имеет ничего против, — девушка с твоей работы вчера сказала. Она решительно — ведь она решительная! — кивает: — Так что у меня нет парня, ты мне нравишься, и, надеюсь, что мне не придётся бить тебя опять, чтобы ты понял что к чему. Они смотрят друг на друга, а потом Шикамару негромко фыркает и говорит: — Можешь бить, главное, не зови амбала. И целует её. Может быть, для двадцать первого века ещё не всё потеряно; может быть, если с ним поработать, из амебы его вполне можно превратить во что-то человеческое. Во всяком случае, он неплохо целуется — уже есть, с чего начать. Так что Темари отклоняется назад — недостаточно далеко, чтобы перестать держаться за карманы его дурацкой безрукавки, но вполне для того, чтобы спросить: — Так с какими ты там намерениями пришёл? — Спросить, что насчёт кино сегодня вечером, — охотно говорит Шикамару. — И услышать историю про Свинку Пепе.