Я тебе ничего не скажу, И тебя не встревожу ничуть, И о том, что я молча твержу, Не решусь ни за что намекнуть. Целый день спят ночные цветы, Но лишь солнце за рощу зайдет, Раскрываются тихо листы, И я слышу, как сердце цветет. И в больную, усталую грудь Веет влагой ночной… я дрожу, Я тебя не встревожу ничуть, Я тебе ничего не скажу.
-А. Фет
Мюнхен — потрясающий город. Аккуратные немецкие улочки, с их низенькими домами, аккуратными балкончиками, на которых располагались небольшие садики. Каменная, немного кривая дорожка, по которой прошло не одно поколение людей и пройдет еще. Знаменитые немецкие пабы и кафе забиты ликующим народом, который радовался олимпийским победам. Модестас шел по городу, печально понимая, что он похож на Литву, на его родину и к горлу снова подступило чувство горечи и раздражения, но оно уже не было столь сильным, как раньше. Мужчина словно чувствовал это по привычке, ведь, как ему казалось, он должен был так чувствовать, он обязан. Но он не мог, что-то не давало этому случиться и это злило. Злило до разбитых костяшек, злило до кровавых подтёков на кирпичной стене, злило до громких криков, что непроизвольно вырывались, при каждом ударе об стену. Я не могу это чувствовать, — кричит сознание пытаясь понять, — Это не правильно, так не должно быть . Но, он это чувствует и не помогают разбитые костяшки, не помогает стакан виски, второй, третий, бутылка. Не помогают и старые-добрые литовские песни, лишь вызывают тошноту и отвращение от воспоминаний, ведь обычно Модестас пел их ему. Кое-как добравшись до олимпийской деревни, Паулаускас осторожно поднимается по лестнице нужного корпуса и проходит к двери с номером «105» глупо усмехаясь, думая, какая же фортуна сука. Открыв дверь литовец осторожно ступает в номер, просовывая сначала одну ногу, за ней вторую, а за ней и все тело, тихо поднимаясь на цыпочки, молясь, чтобы половицы предательски не скрипнули и не разбудили соседей. Деревяшки не скрипят, но это все равно ничего бы не изменило, Сергей, скрестив руки на груди, стоял у окна, подпирая спиной дверь на балкон и раздражено смотря на друга. — Где ты шлялся? — сразу спрашивает Белов, как только дверь за пришедшим закрылась. — Не твоего ума дело, — шипит Паулаускас снимая ботинки и аккуратно, на сколько это было возможно после бутылки виски, ставит их в угол комнаты. — Ты что пил? — продолжает допрос мужчина, хмурясь еще пуще прежнего, хотя казалось это было невозможно. — Давно профессию на няньку сменил? — язвительно сказал второй. — Какого черта, Модя? — кричит Сергей, раздраженно вскидывая руки вверх, от чего литовец отшатывается и меняется в лице. Его словно кипятком облили, он и сам не понимал какого черта творит, ведь раньше все было нормально. Он держался, держал все в себе, не позволяя чувствам взять верх и вырваться наружу. Все было замечательно до этой поездки, до этой игры, до этой победы, до этих слез, что скатывались по щекам после игры. Все было под контролем до крепких объятий в раздевалке, до молчаливых прогулок, до чертовой Грузии.<center>***
</center> Тогда все действительно изменилось, еще тогда, в Грузии, когда они были одни и говорили о всяких глупостях, устремив глаза на звездное небо. Они говорили обо всем, начиная с историй детства и заканчивая «Какое созвездие ты видишь?». — Я вижу созвездие, — воскликнул Сергей поднимая руку вверх и указывая на покрытое звёздами небо. — Что за созвездие? — поинтересовался Модестас вглядываясь в небо, пытаясь понять на какую именно звезду указывает Белов, хотя это было и не важно, они все равно не знали ни одного созвездия здесь и придумывали названия. — Это созвездие называется «Модестас», смотри, — Сергей взял руку мужчины и направил ее в сторону скопления звёзд. Баскетболист от неожиданности забыл как дышать, переводя взгляд с руки, на которой крепко закрепились пальцы коллеги, на созвездие, которое Сергей назвал в его честь. — И почему созвездие названо в мою честь? — откашлявшись, прохрипел он, переводя взгляд на лицо Сергея, мужчина лежал улыбаясь, смотря на небо и казалось, что Паулаускас мог видеть в его глазах отражение звезд. — Потому что, — Сергей вздохнул и сжав руку чуть крепче перевёл взгляд, широко улыбаясь на друга, — Оно похоже на тупой угол. Паулаускас несколько раз растеряно моргнул, пытаясь понять, что сказал Сергей. Когда осознание сказанного до него дошло, он резко отдёрнул руку и кулаком ударил друга по плечу. — Kaip aš įsimylėjau patikimos? *, — прошипел Модестас обратно поднимая взгляд на небо, где теперь он видел только это проклятое созвездие «Модестас». Белов рассмеялся, смотря на обиженного друга, пытаясь угадать, что сказал литовец, высказывая предположения, продолжая смеяться и с нежностью смотря на хмурого Паулаускаса, молясь, чтобы друг не перевёл на него взгляд и не увидел его щенячьих глаз. Но он не мог смотреть иначе и ни то от этого, ни то от смеха, по щеке покатилась слеза, теряясь где-то в траве. Через несколько минут смешки стихли и они погрузились в молчание. Но оно не было неловким или напряжённым, оно было легким, успокаивающее, как всегда, когда они вдвоём гуляли по улицам. Модестас потихоньку переставал злиться и прикрыв глаза думал о чём-то своём. Затем мужчина открыл глаза и приподнявшись сел на траве, переводя все ещё хмурый взгляд на Белова. — Я собираюсь бежать, — сообщил Модестас и выжидающе посмотрел на Белова. Мужчина перевёл ленивый взгляд на друга и пожав плечами сказал: — Я знаю. — Хорошо. Модестас лёг обратно убираю руки за голову, снова смотря на звёзды. Он ожидал другой реакции, крик, оскорбления, но никак не простое «Я знаю». Его глаза ещё раз пробежались по небу в поисках чего-то и он снова поднялся, поправил штаны и направился к выданному им домику. — Модя, стой! — раздался крик Белова, когда мужчина уже подходил к дому, — Да постой же, — Сергей болезненно ойкнул. Модестас остановился и обеспокоенно обернулся к другу, видя что тот, схватившись за колено медленно сгибался, готовясь упасть. Мужчина быстро подошёл к другу и, подхватив его, закинул Сергееву руку на плечо, взялся за пояс, удобнее устраиваясь. — Тебе лечиться надо, а не в баскетбол с америкосами играть, — прошипел литовец, занося Белова в дом и аккуратно усаживая на стул. — Все в порядке, — хриплым от боли голосом сказал Сергей, чуть улыбнувшись, стараясь придать лицу не измученный вид, но улыбка сделала все ещё хуже и Паулаускас, закатив глаза, подбежал к сумке игрока. Вытащив нужное лекарство, он обратно подлетел к больному и прошептав что-то вроде «сейчас комарик укусит», не очень аккуратно ввёл шприц в бедро, от чего Белов поморщился. — Какой умница, держи леденец, — пропел литовец, протягивая другу небольшую конфетку , на что он шепчет «иди к черту» и откидывается на спинку стула восстанавливая дыхание. Паулаускас усмехнулся и с горечью посмотрел на друга. . Это было несправедливо, думал Модестас рассматривая друга. Он чертов лучший игрок команды, он буквально тянет ее за собой, тренируется до потери сознания со своим рюкзаком, набитым песком, и при этом страдает чуть ли не больше всех, каждый день, лежа на полу, корчится от боли в суставах. И почему это не у меня? — пронеслось в голове литовца. — Модя, — шепча начал Сергей, словно боялся что их кто-нибудь услышит, — Ты уверен, что хочешь уехать? — Литва — мой дом, конечно я уверен, — Модестас тяжело вздохнул, — но тебе не понять. — Думаешь я не хочу вернуться домой? — возмутился Белов, поднимая глаза на собеседника. — Тебе домой вернутся раз плюнуть, — фыркнул мужчина, скрещивая руки, — а меня домой, на родину не пускают, родных увидеть не могу. Я словно в клетке у вас, русских. — А как же… — Скажешь команда и я тебя ударю, — перебил Модя не желая слушать очередную речь друга. Белов грустно усмехнулся и, поднявшись со стула подошёл чуть ближе к литовцу. Его голубые глаза пробежались по лицу Паулаускаса и литовец отвёл смущенный, от столь близкого расстояния, взгляд. — Ты такой идиот, Модя, — прошептал Сергей, его тёплое дыхание коснулось скулы Модестаса и литовец повернулся обратно лицом к другу, он снова забыл как дышать, как чувствовать хоть что-то кроме чужого дыхания. — Я пойду в душ, — чуть громче сказал Белов, отходя от друга к сумке. Достав от туда все нужное, он направился в ванную, не забыв стукнуться головой об дверной проём, в очередной раз оглянувшись на застывшего Модестаса. Когда дверь в ванну закрылась, а замок щелкнул, Паулаускас рухнул на свою кровать и закрыл глаза. В голове было слишком много мыслей, все они крутились в беспорядочном порыве. Они словно паутина, а он муха, которая залетела туда по своей глупости и с каждой секундой запутывалась все больше и больше, пока ей не придёт конец. Сердце бешено колотилось в груди, а дыхание приходило в норму. Что со мной?, — подумал Модестас, закрывая лицо ладонями, Какого черта я чувствую? Через несколько минут в ванной перестала течь вода, ручка двери зашевелилась и в комнату зашёл мокрый после душа Сергей. Из одежды на Белове были лишь шорты и белая майка, что облепляла его из-за не высохшей кожи. Модестас проследил за другом до кровати, и как только Сергей сел на неё, отбрасывая в сторону одеяло, Паулаускас быстро поднялся и, взяв сменную одежду, направился в ванную. — Не забудь про... — Модестас не останавливается и довольно сильно соприкасается с косяком двери лбом, — Косяк не предназначен баскетболистам. — Nekenčiu, — прорычал Паулаускас, ладонью зажимая ушибленное место и заходя в ванную. Включив тёплую воду Модестас осторожно встал под ее напор, словно это не вода, а радиация. Тёплые струи воды касались тела и приятно расслабляли мускулы. Подставив под душ голову, литовец несколько раз взъерошил волосы и зарылся в ладони лицом, прокричав очередное проклятье, несколько раз и стукнув рукой по стене. О чем я только думаю?, — прошипел про себя баскетболист, убирая с лица воду, что лезла в глаза. Вся эта ситуация его до невозможности злила. Хотелось выть, лезть на стену, кричать что есть мочи и погонять мяч по площадке. Это как не странно успокаивало Модестаса. В свободное время, в отличие от Серого, Паулаускас не мучил себя беготней с рюкзаком и прыжками до изнеможения, а просто водил мяч по полю изредка бросая в корзину, тем самым очищая голову от мыслей и абстрагируясь от внешнего мира. Поняв, что ему нужно, Паулаускас выключил воду и, надев на себя брюки с рубашкой вышел из ванной. Белов сидел на кровати, в его руках была какая-то книга. Он медленно перевёл взгляд с книги на зашедшего Модю и выгнул бровь, как бы спрашивая «Почему ты в уличной одежде?». — Мне нужно проветриться, — пояснил мужчина, надевая на ноги кеды и выискивая взглядом мяч. — Мы только пришли, — заметил Сергей, убирая книгу в сторону. — Мне нужно побыть одному, — ответил Паулаускас и найдя мяч, взял его в руки, — Не волнуйся, я не сбегу, пока что. — Приятно знать, — Белов снова взял в руки книгу и устроившись поудобнее, продолжил чтение. Выйдя на улицу Модестас глубоко вздохнул. Запах гор, елей и дыма приятно щекотал нос, а тихий шум листьев, качающихся на ветру, расслаблял слух. Пройдя несколько метров по траве, Паулаускас остановился на более ровной и удобной поверхности и принялся вести мяч. Пройдясь глазами по дереву, Модестас определил для себя точку где должна быть корзина и принялся тренировать броски. Мяч с грохотом ударялся то об землю, то об ствол, ломая ветки. С каждым броском мяч ударялся все жёстче и жёстче, а от постоянного бега Модестасу становилась невероятно жарко, от чего желание снять с себя чёртову рубашку перерастало в необходимость, иначе он бы вряд ли отстирал пот. Стянув с себя рубаху, Паулаускас продолжил игру. Двигаться стало легче, ткань не мешала рукам и броски получались легче и точнее. Когда мяч в очередной раз коснулся нужной точки, литовец радостно поднял руки вверх, прикрикнул что-то вроде «Ура» и обернулся к окну. Там стоял Сергей и наблюдал за ним, но стоило баскетболисту моргнуть, как Белов пропал и лишь занавеска качалась на ветру открытого окна. Смахнув это на обычное «Показалось» Паулаускас продолжил игру, иногда оборачиваясь к окну, с надеждой смотря и тихо надеясь на то что Сергей все же появился. Когда Модестас вернулся в дом, Серый уже спал. Его ноги были прижаты к груди из-за невероятно тесной для их роста кровати, а одеяло валялось на полу. Глупо усмехнувшись, баскетболист подошёл к постели и, подняв с пола покрывало, накрыл им Белова. Мужчина что-то прошептал себе под нос и зарылся глубже в одеяло, закрывая им лицо. Модестас ещё несколько секунд смотрел на товарища и тихо прошёл в душ. Быстро сполоснувшись и сменив одежду, он вышел обратно. Белов снова убрал с себя одеяло, но на этот раз оно закрывало ноги. Паулаускас снова улыбнулся и лег на кровать, прижимая ноги ближе к себе. Его взгляд скользил по Белову. Лунный свет, что просачивался через штору, освещал часть лица и тела Сергея и Модестас заворожено смотрел на друга, словно он картина в музее. Ты ещё слюни пусти, — пронеслось в голове мужчины и он, нахмурившись отвернулся. Эти чувства невероятно пугали, шокировали и одновременно с этим делали жизнь куда лучше. Если бы не эти чувства, не Белов, то Модестас давно бы загнулся здесь и сбежал, он бы не испугался сесть если бы его поймали, он все равно в его персональной тюрьме под названием «СССР». Но Белов давал ему смысл оставаться здесь, играть дальше за местную команду, хотя в Литве его ждут лучшие команды и большая зарплата. Но он все равно здесь, все равно играет, все терпит ради него. И черт его знает, что будет после олимпиады, главное ведь что происходит здесь и сейчас. Часы показывали три ночи, когда Модестас наконец уснул. Луна продолжала освещать комнату, ветер качал листья и штору, а на подоконнике лежала книжка, листы которой иногда трепыхались на ветру.<center>***
</center> — Со мной все хорошо, — хриплым голосом говорит Модестас и проходит к столу, на котором стоит графин с водой и пара стаканов. — Оно и видно, — фыркнул Сергей, наблюдая за Паулаускасом, чьи трясущиеся руки взяли графин и стакан. Вода лишь небольшими каплями попадала в стакан, в основном проливаясь на стол, от чего литовец разозлился, и с криком кинул стакан в стену. Белов перевел удивленный взгляд с осколков, на Модестаса, когда тот упал на пол и поджав колени к себе, поскуливал. Его тело настигла крупная дрожь, а сил держаться больше не было. Сегодняшний день — это слишком. Он уже плакал сегодня когда Американцы «выиграли», он также сидел на поле, прижав ноги к себе, а рядом с ним околачивался какой-то репортер. Это конец, — пронеслось тогда в его голове. Он больше никогда не смог бы больше играть, никогда бы не увидел мать снова и никогда бы не увидел Белова, его бы под трибунал и все. Но они выиграли и заплакал Сергей, а Модестас искренне не мог понять от чего именно плачет Сергей-в-дуще-больше-чем-друг-Белов. На прямой вопрос мужчина лишь отмахнулся и прошёл в раздевалку. И вот сейчас, сидя на холодном полу комнаты, Модестас плакал и не мог перестать, как бы он не хотел. Он знал, что выглядит жалко, вот так разрыдавшись от разбитого стакана, но сил держаться больше нет. Клубок переживаний и чувств распадается, показывая всем его не такую холодную, как некоторые думали, душу, а ранимую, до невероятного чувствительную и столь израненную от чувств, которые он испытывал последний год. — Модя, — прошептал Белов тихо просаживаясь на корточки напротив друга, — Все хорошо. Это всего лишь стакан. — Да не в стакане дело! — орет Модестас хриплым голосом и поднимает мокрые глаза на Сергеевы, голубые как море, в котором он бы предпочёл утопиться, прямо здесь и сейчас, а не сидеть, унижаясь перед другом, — Не в нем. — Ты же понимаешь, что можешь мне все рассказать, — Белов осторожно взял руку Паулаускаса, но тот резко отдернул ее, — Ну хорошо, если тебе станет легче то, — Белов тяжело вздохнул, — Тебе было интересно почему я плакал тогда, на поле. Я плакал из-за тебя, — Модестас поднял на друга непонимающий взгляд и затаил дыхание, — Когда мы первый раз проиграли, я подумал, что все — это конец, и не из-за потери золота, а из-за потери чего-то... кого-то, кто важнее чем золотая медаль. Я подумал что потерял тебя. А потом в эти три секунды мы победили и я понял, что ты останешься, что тебя не пошлют под трибунал и растерялся, — Сергей снова тяжело вздохнул и опустил взгляд в пол, — Я испугался, что нам придётся расстаться, ведь все мы понимаем что это конец, а я ещё столько не успел сказать и сделать. Паулаускас уверен что забыл как дышать, вслушиваясь в слова друга. Он смотрел на него испуганными глазами и не мог понять, что именно чувствует Сергей и о чем именно он говорит. Он не может чувствовать то же, что и я, — кричит подсознание, понимая что это невозможно, что это не правильно. — Ты меня так путаешь, — прохрипел Модестас, прежде чем успел обдумать и голубые глаза пронизывающе взглянули в его, — Я…имею ввиду, — Паулаускас немного занервничал и начал пошатываясь подниматься, но все вышло ещё хуже и он, ударившись головой об край стола упал на Сергея роняя их двоих на пол. Сергеевы глаза снова прошлись по лицу друга, задумчиво вглядываясь в каждую часть, словно пытаясь найти что-то. — Почему бы нам не распутаться, — шепчет Белов и медленно касается губами губ литовца не закрывая глаз, смотря на реакцию упавшего. Модетстас с несколько секунд осознавал происходящее, вслушиваясь в кричащее о неправильности подсознание, и наплевав на крик закрыв глаза, ответил прежде чем Белов сможет отстраниться. Сергей улыбнулся и закрыв глаза продолжил поцелуй, но он был уже более требовательный, при этом все такой же неуверенный, словно они оба хотели, но боялись, хотя так и было. — Стой, стой, — прошептал Модя отстраняясь от «друга», — Где Сева? — Ушёл к медикам, — ответил Сергей и его глаза упали на губы мужчины, покусанные и покрасневшие. — Отлично, — Модестас широко улыбнулся и снова прильнул к губам Белова. На этот раз Сергей отчётливо почувствовал привкус виски, цитрусов и сигарет. Решив отложить наставления о здоровом образе жизни на потом, Белов осторожно отстранился от губ и перешёл на скулы, медленно спускаясь к шее, оставляя по пути небольшие «отметины», прикусывая кожу. Литовец тихо застонал подставляя шею под очередные поцелуи, руками забираясь под рубашку Сергей, расстегивая ее и поглаживая грудь. Отстранившись на секунду от русского, литовец удобнее устроился на Сергее и стянул с себя рубашку, отбрасывая ее куда-то в сторону. Не удержавшись, Белов провёл рукой по оголенному торсу вниз, осторожно спускаясь к ремню тёплыми ладонями. Модестас замер, завороженно смотря на Сережу, когда его пальцы расстегнули пряжку ремня, а рука скользнула в штаны. Модестас забыл как дышать, в очередной раз, закинул голову вверх и шептал что-то на литовском. Пальцы Сергея неуверенно скользнули в трусы и прошлись по основанию члена. Модестас застонал и поборовшись с желанием закрыть глаза, продолжил наблюдать за действиями товарища. Белов свободной рукой стянул штаны вместе с бельём чуть ниже и уже полной ладонью прошёлся по Модиному члену, ловя стоны партнера. Затем, чуть приподнявшись, Сергей убрал руку и посмотрев в растерянные глаза Паулаускаса быстро вылез из-под него. От неожиданности литовец упал на спину, снова касаясь головой стола и болезненна шипя. — О господи, прости, — прошептал Белов обеспокоенно смотря на друга, — Ты как? — Я со стояком, со спущенными штанами лежу на полу, предварительно ударившись макушкой об стол, как думаешь, — прорычал литовец и уже собрался подняться и постараться забыть, что произошло, как Сергей снова провёл рукой по члену, а второй огладил торс. Модестас снова простонал, прикусив губу и чуть прикрыв глаза. Которые снова пришлось открыть, когда на своём члене он почувствовал чужое дыхание. — Я никогда не делал этого с…мужчинами, а ты? — спросил Сергей подняв голубые глаза на Модестаса. — Нет, — прошептал мужчина. — Отлично, тогда мне не будет так стыдно, если я сделаю, что-то не так, — Губы Сергея коснулись члена и язык медленно скользнул по основанию. Литовец шокировано смотрел на партнера, издавая громкие стоны, когда Белов брал на всю длину, от чего приходилось прикусывать губы, чтобы никого не разбудить. Тянул Сергея за волосы, когда тот делал что-то невероятное, а ему хотелось ещё раз это почувствовать. И он это чувствовал вновь и вновь, когда колючие усы и невероятно мягкие губы касались кожи. Хоть Сергей не делал это лучше чем поклонницы Паулаускаса, а иногда даже задевал зубами, кончил он куда быстрее, чем с ними, во время отодвигая от себя Белова. — Ну как? — прошептал мужчина, приподнимаясь и неловко смотря на Модестаса. — Это было потрясающе, — ответил Паулаускас, потянувшись за очередным поцелуем. Их губы словно сплелись и уложив на этот раз Сергея на спину, Модестас спустил с него штаны и улыбнувшись в поцелуй, принялся за дело иногда помогая себе руками.<center>***
</center> Мокрые после душа, который наверное унёс с собой большую часть воды олимпийской деревни, из-за того, что Сергей отказался мыться один. Они лежали в постели, кое-как умещаясь на ней. Обняв Белова одной рукой, а второй поглаживая его волосы, Модестас задумался. А что дальше? — пронеслось в голове литовца, Что будет с нам? Страх с ещё большой силой настиг литовца. Страх завтрашнего дня. Страх потери самого дорого в его жизни, что есть сейчас. — Я прям слышу, как ты думаешь, — подал голос Сергей, постукивая по руке товарища, — Что-то не так? Мне…мне уйти? — Я так и не сказал, почему я плакал, — прошептал Модестас. Белов осторожно убрал с себя руку любовника и перевернулся, чуть не падая с небольшой кровати, заинтересовано смотря в глаза другого, — Я плакал, потому что мне страшно. Я боюсь нашего будущего, вот что будет дальше? Я не говорю сейчас о нашей старости, я говорю о грядущем будущем. О возвращение в Москву, о распаде команды, о нашем расставании. Я…я не хочу потерять тебя, Серый, — Паулаускас печально улыбнулся и сморгнул подступающие слезы. — Но при этом я боюсь и нас…наших отношений, понимаешь? Ведь это…это не правильно, мы же не должны быть вместе, быть больше чем друзьями, ведь это неправильно и я боюсь что нас никто не поймёт. — Модя, нас никому и не нужно понимать, — Сергей успокаивающе погладил литовца по щеке, убирая всё-таки потекшую слезу со скулы, — Ты есть у меня, я есть у тебя, этого достаточно. Плевать, что думают другие, им и не нужно знать об этом. — Но что будет с нами в Москве? — Боюсь нам придётся разойтись и видеться лишь в перерывами между играми или на соревнованиях между друг-другом, — Белов печально улыбнулся, — Давай спи. Литовец с тоской посмотрел на «друга» и прикрыл глаза. Он не хотел, чтобы это так кончалось, не хотел чтобы они виделись лишь так, украдкой. Обмениваться новостями, иногда говорить по телефону или писать. Он хотел видеть его улыбку каждый день, слышать его голос, чувствовать его руки, его всего. Но он прекрасно знал, в СССР они обречены, а возвращение на родину в один момент из Идиллии превратилось в ад на Земле. — Что если мы сбежим? — открыв глаза протараторил Модестас, от волнения коверкая слова. — Сбежим? — переспросил Сергей удивленно приподняв брови. — Да. Я слышал, что в Штатах к этом относятся проще, мы можем попросить политическое убежище, могу попросить родных помочь, они поймут. — Модя, притормози коней до завтра, хорошо? Я не уверен, что мы сегодня в состояние принимать такие решения. Что если мы обсудим и обдумаем это завтра, на нашем первом свидании?— предложил Серёжа снова улыбаясь. — Ты меня только что на свидание позвал? — переспросил Паулаускас, удивленно глядя на мужчину. — Ага. — Aš myliu tave**, — прошептал мужчина, глупо улыбаясь. — Что ты сказал? — спросил Сергей отчего-то смеясь. — Что ты идиот. — O aš noriu pasakyti, kad tave myliu***, — Белов рассмеялся ещё больше, наблюдая за реакцией мужчины. Модестас изумлённо поднял брови и покраснел, смущенно отводя взгляд в сторону и чуть улыбаясь.— А теперь спи. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — сказал мужчина и широко улыбнувшись, обнял соседа, положив голову тому на плечо и закрыл глаза, отгоняя ненужные мысли. Стараясь скорее заснуть и проснутся в завтрашнем дне. Сергей лежал в кровати смотря на звёздное небо всю ночь, прислушиваясь к тихому сопению парня за спиной и думая, как быть дальше.