teen avengers

«ты хочешь почувствовать то, что чувствую я?» Ванда руки заламывает и круги по комнате наматывает. Она до боли в глазах в сообщение от незнакомки вглядывается, она его наизусть заучивает за последние сутки, вплоть до каждого пикселя, даже слепое пятно в уголке своего телефона замечает. Она смотрит на буквы, которые то расплываются, то змейкой струятся прочь с экрана; Ванда плохо спит уже давно, но теперь на адреналине мозг категорически отказывается работать. «Меня зовут Эрика Рейес. Я знакома с вашим братом, Айзеком, которого вы потеряли много лет назад. Если хотите с ним встретиться, напишите время и место. Буду ждать ответа». Встретиться на базе Мстителей — идея Стива. Кажется, он знает эту девушку и доверяет почему-то, но Ванда сейчас совсем не готова ничего анализировать. Если подумать, то ничего удивительного — после того, как Тони привозит на базу своего сына, о котором узнаёт всего неделю назад, племянница Бартона тоже начинает часто мелькать на базе, и Старк иронично называет их базу лагерем для дошколят. Ванде способность удивляться отказывает — она как на иголках мечется загнанным зверем по второму этажу, который больше на аквариум для рыбок похож; оттуда дорога на сотню метров просматривается. И когда из-за поворота показывается подержанный шевроле, явно взятый напрокат, Максимофф на один долгий-долгий миг на месте замирает, а потом бросается бегом по лестнице, едва не спотыкаясь на следующем пролёте. Ей проще просто стекло пробить, но она ещё держится — может. Когда она оказывается в холле первого этажа, снова останавливается. На этот раз секунды тянутся и тянутся, а Ванда с места сдвинуться не может — ноги не слушаются. Сердце гулко колотится в груди, дыхание сбивается, всё тело немеет, ватным становится. Ей кажется, что вот-вот сознание её покинет, но она ещё держится — нельзя сдаваться за мгновение до победы. Первой в дверях показывается блондинка — с любопытством озирается, куртку защитного цвета запахивая. Увидев Ванду, озаряется приветливой улыбкой: — Привет, я Эрика. Это я тебе писала… Максимофф рассеянно кивает и пожимает прохладную ладонь — ей платиновый блонд, кажется, обзор закрывает. — Привет, Ванда. Он говорит незнакомым голосом, поводит плечами смущённо и взволнованно — такой большой, такой чужой, что Ванду холодом с головы до ног обдаёт. Она даже не обращает внимания на то, куда пропадает Эрика; ей хочется выдохнуть разом страх, который наполняет каждую её мысль. — Ты меня не узнаёшь, верно? В его голосе горечь сквозит, которую Ванда на стадии принятия только предстоит пережить. У него были в запасе месяцы, чтобы смотреть на неё в новостях, на снимках, чтобы сравнивать с воспоминаниями и с каждым днём убеждаться «это она, это моя сестра». У Ванды это время в точку отсчёта сливается — перед ней человек, который должен быть единственно родным, но ощущается бесконечно чужим. — Исак… Это правда ты? — неуверенно спрашивает она, делая шаг вперёд, но оступаясь — тело всё ещё не слушается. У Айзека реакция превосходная — он тут же подхватывает сестру и аккуратно переносит на диван, позволяя константу реальности почувствовать под собой. Когда Ванда испуганно отстраняется и пытается неловкой улыбкой сгладить, Айзек неосознанно от боли кривится, но тоже пытается улыбаться — не получается. — Я не виню тебя… Я сильно изменился. Помнишь, как мы играли вместе? Как ты пряталась под кровать, когда мы сильно тебя донимали? Ванда кивает, но ни одно слово не проникает в её разум. Она борется с желанием убежать, спрятаться — снова под кровать. Человек рядом говорит что-то верное, но совершенно чужое. Между ними пропастью — годы разлуки, которые на его лице щетиной, а на руках армейскими татуировками обозначены. Айзек видит, что Ванда хочет отнять его руки от себя, хочет освободиться, и он прячет ладони в карманы, до боли в кулаках сжимая. — Я до сих пор во снах слышу колыбельную, которую ты нам с Пьетро пела… Ванда вздрагивает, блестящими от волнения и слёз глазами всматриваясь в Айзека. Тот только рассеянный взгляд на неё кидает, будто бы сжимаясь до крошечных размеров, оседая на диване бесформенной грудой, загрубелой ладонью спутанные кудряшки ероша. Ванда беззвучно плачет; он говорит незнакомым голосом, смотрит незнакомым лицом, поводит плечами слишком широкими, просто другими, не такими тонкими, как прежде, но у него горечь потери до оскомины ею вызубренная — потеря брата на острых скулах бледностью выбита. У него в глазах боль знакомая — боль, которую они теперь обязаны на двоих разделить, чтобы легче. — Исак! — Она хватает его за плечи, прижимая к себе, зажмуриваясь и всего его залпом вдыхая, чтобы вспомнить — этого мальчишку она любит больше жизни, за него она последний вздох отдаст. — Ты вернулся ко мне! Она плачет, и он влагу с глаз утирает; у них впереди долгий путь навстречу друг другу, но главные — решающие — миллиметры уже преодолены.