Только между нами

За окном стучал дождь. Громко и ритмично капли, одна за другой, ударялись о железную крышу, создавая неповторимую мелодию. В коридорах спортивного комплекса было темно: иссиня-серая полутьма окутала коридоры, и лишь одинокие бледные лампы зловеще светили в темноте. Было тихо. Все игроки уже давно сидели в своих небольших комнатах, неимоверно уставшие и измотанные после изнурительных тренировок. Большинство развалилось на кроватях, на диванах, кто-то спал, кто-то читал под мирное похрапывание товарищей, и только один человек в этот вечер предпочёл тренировки уютным посиделкам в комнате с журналами. Сергей Белов быстрыми, но уверенными шагами поднимался по лестнице, направляясь к спортзалу. Дойдя до нужного этажа, он подошел к железной двери, нажал на ручку и вошёл внутрь. Там было холоднее, чем в коридорах. Почему-то веяло сыростью. Сергей протер глаза, потянулся и нащупал пальцами рычажок. Когда он нажал на него, в зале послышалось потрескивание длинных, вытянутых ламп, разом осветивших помещение режущим глаза светом. Оглядев уже привычный и родной зал, взгляд Сергея вдруг остановился на фигуре, одиноко сидевшей на лавке. Белов был неприятно удивлен и нахмурился. Никто никогда не ходил в зал так поздно. Здесь всегда был только он. Иногда, правда, заходил Гаранжин, умолявший Сергея прекратить изнуряющие, как считал он, тренировки. Белов подошёл ближе к незваному гостю и к собственному удивлению узнал в нем Модестаса. Тот обреченно сидел на лавочке, положив на колени рыжую голову. Он так и остался в форме для тренировок, даже не зашёл в раздевалку переодеться. После окончания занятий Сергей заметил, как Гаранжин заговорщически подозвал к себе Модестаса и принялся что-то недовольно шептать ему, изредка тыкая пальцем в сильную, с выпирающими мускулами грудь. Не было сомнения в том, что тренер вновь был недоволен игроком. Однако возмущался не один Гаранжин. Многие игроки заметили странную перемену в поведении и без того странного литовца. Сергей и сам заметил эти изменения. Модестас стал играть хуже: по невнимательности пропускать самые простые пасы, не забивать в корзину, выполнять упражнения хуже других. Все чаще Модестас стал срываться на других игроков, говорить, что ненавидит Россию, что хочет уехать в Литву. Он постоянно что-то бубнил себе под нос на литовском, раздраженно, с глухой ненавистью в голосе. Никто из игроков не решался попросить его прекратить этот бесконечный недовольный шёпот. Только однажды, после одной из особо тяжелых тренировок, Сергей не выдержал, встал со скамейки и резким, грубым тоном сказал Модестасу. — Да прекрати уже, ну! Что ты там болтаешь всё время? Такой тон и обращение не были свойственны Белову, ему и самому после было неловко. С Модестасом у него были самые тёплые отношения из всех членов команды. А потому в память ему надолго врезался его хмурый, насмешливый взгляд из-под медных прядей волос, спавших на лоб. — Вот так значит? — еле сдерживая злобу (это чувствовалось в его голосе), ответил Модестас и вышел из раздевалки. И всё это казалось безумно странным Сергею. Но он думал, что это, как болезнь, как насморк, пройдет. Белов не то что бы не хотел интересоваться проблемами Модестаса, в данном случае он этого боялся. Сергей не знал почему. Просто боялся. Да и не хотел лезть другому в душу, когда этого не просят. А, может быть, Модестас просил? Только не мог выразить словами, а Сергей не замечал его молящих взглядов во время игры, в раздевалке и при мимолетных встречах. Признаться, глубоко в душе он хотел поговорить с Модестасом по душам, просто судьба отчаянно отбирала у них время для разговора. В суете, в постоянных тренировках, в шумной раздевалке они просто не находили времени поговорить. Но сейчас, стоя перед своим другом (Сергей со спокойной душой мог назвать так Модестаса), он понял — время пришло. Сейчас самое время. Однако Белов только открыл рот, чтобы сказать банальное и избитое «Что случилось?», как Модестас начал первым. — Как колени? — глухо спросил он, не поднимая головы. Сергей присел рядом и взглянул на свои взбухшие, покрасневшие и уставшие колени. С каждым днем с ними было все хуже. Но он лишь небрежно улыбнулся и передернул плечами. — В порядке. Уколы всё-таки помогают. Помолчав, Белов краем глаза взглянул на Модестаса. Взгляд его скользнул по его сильной, упругой спине, по рукам с бронзовым загаром, по взъерошенным волосам, и пальцам, с царапиной на среднем, закрывавшими лицо. — Что случилось? — нерешительно спросил Сергей. — Только не говори «ничего». Просто объясни. — Ничего, — в своей худшей манере ответил Модестас. — Ни — че — го. Наконец, Паулаускас поднимает вверх лицо, горящими, влажными глазами смотрит на потолок и тяжело вздыхает. — Иди тренируйся. Или я тебе мешаю? — со скрытой обидой спросил он. Белов покачал головой и встал. Кажется, происходит что-то странное не только с одним Модестасом. Почему Сергей так послушно встал? Где его привычная напористость? Скинув с плеч куртку, он взял мяч и принялся монотонно бить им о пол. Надо было размяться. Несколько раз мячик ускользал из его пальцев (хотя с чего бы? почему?), но Белов упорно продолжал бить им о скрипучие доски спортзала. — Слушай, лучший игрок команды, ты уже будешь закидывать по тридцать очков в корзину или так же будешь долбать? — послышался за спиной знакомый, с литовским акцентом голос. Сергей вздрогнул, а мячик вновь выскользнул из рук и покатился в противоположный угол зала. Белов посмотрел на Модестаса, глядящего на него с легкой, непринужденной, но меж тем грустной улыбкой на губах. Почему-то Сергею стало стыдно: он смутился, рука невольно потянулась к шее. Неожиданно Паулаускас встал со скамейки, протяжно скрипнув ей, пошёл за мячом и протянул его Сергею. — Держи. На мгновение их пальцы соприкоснулись, Белов почувствовал, как чьи-то холодные подушечки пальцев коснулись его горячей руки. Это смутило его; он неловко улыбнулся в знак благодарности и, чтобы как-то отвлечься от ненужных мыслей, принялся отрабатывать уже известные приёмы. Один за другим, ежедневно, постоянно, чтобы не забыть. Нужно раз за разом забивать, чтобы не забывать. Да, именно так: забивать, чтобы не забывать. Но сейчас Белову больше всего на свете хотелось забыться. Шаг. Еще один. Движение вверх. Мяч ударяется о щит, скользит по корзине и победоносно падает внутрь. Сергей тяжело вздыхает и опирается на колени: сердце стучит в таком же бешеном ритме, как и капли дождя. Уже двадцатый раз подряд он забил в кольцо. На всякий случай Белов оборачивается — Модестас сидит сзади и смотрит на него, сложив руки замком около губ. Сергей движется к нему и садится рядом, чтобы отдышаться. — Почему ты здесь? — отделяя каждое слово от другого, хриплым голосом спрашивает Белов. — Учусь у лучшего игрока команды, — насмешливо ответил Паулаускас. — Гаранжин сказал, чтобы я на тебя равнялся. — Бред, — грубо отрезал Сергей. — Не верю, чтобы он так сказал. А если сказал, так старайся, а не сиди на месте. — В последнее время всё из рук катится и валится. — Почему? — Tu nesuprasi (*на литовском: «Ты не поймешь»), — глухо пробормотал Модестас. — Что? Что ты опять бормочешь? — не выдержал Сергей. В отчаянии он схватился за голову, сжал между пальцев темные, влажные пряди волос и покачал головой. — Да объясни в конце концов, — просипел он на одном дыхании. — Что объяснять? Белов взглянул на него. Лицо Модестаса оставалось как всегда непроницаемым, только непривычно алели резкие скулы. Тут Сергей резко схватил его за сильное загорелое плечо, сжал его горячими после игры пальцами и зашептал. — Слушай, Модя, прекрати. Расскажи хотя бы мне, что происходит. Ребята из команды переживают, им тоже непонятно… — Вздор, им все равно, — резко перебил его Модестас. — Хорошо, представим, им все равно, но мне нет. Я заметил, ты стал хуже играть, всё пошло не так. Не так, как надо, как было. И все твои фразы на литовском. У тебя что-то случилось? Что-то в семье? Гаранжин из команды гонит? Паулаускас покачал головой и устало прикрыл глаза. — Ты не поймешь, — твердо повторил он литовскую фразу на русском. — Пойму, — наперекор ответил Сергей. — Мы друзья. Ты мне друг, понимаешь? — стал разъяснять он товарищу так, будто тот был маленьким ребенком. Тут Модестас дернулся, грубо скинул руку Сергея с плеча и зло, с какой-то необъяснимой тревогой взглянул на Белова. — Зато ты мне нет. Его голос непривычно дрожал, стыдливый румянец (как у девушки, честное слово) залил все щеки, а в карих глазах неожиданно вновь вспыхнул тот золотистый, даже янтарный блеск. Но вспыхнул слишком ярко, так, словно внутри Модестаса заметалось пламя. Сергей удивленно взглянул на него, поджал губы и горько усмехнулся. — Да знаю. Знаю. Мы, русские, вас никогда не понимали, мы вам враги, конечно, — язвительно стал передразнивать его Белов, но потом, сжав кулаки, вдруг в отчаянии вскрикнул. — Иди к черту! А после сдавленным, хриплым голосом добавил. — Я думал, всё это позади. Все эти предрассудки. Мы же команда, спортсмены. Здесь неважно, кто есть кто. — А я не хотел говорить это. Я просто сказал: ты мне не друг, — хмуро ответил Модестас. Сергей осуждающе взглянул на него и покачал головой. Поймав взгляд его темных, почти черных глаз на себе, Паулаускас вспыхнул и сбивчиво добавил более спокойным, мягким тоном. — Я объясню тебе сейчас всё. Только… Только можно свет выключить? Сергей не стал спрашивать зачем. Они, русские, и правда не понимали литовцев. Он встал, пересек зал, нажал на выключатель и зал тут же погрузился в синюю полутьму. Белов занял своё прежнее место и вопросительно посмотрел на Паулаускаса, ожидая обещанного объяснения. Даже здесь, освещаемое бледным светом фонаря с улицы, его лицо казалось красным и пылающим. «Может, он влюбился в какую-то баскетболисточку и, как мальчишка, не знает, что делать?», — промелькнуло в голове у Белова. — Обещай, что не расскажешь, — шепотом произнес Модестас. — Только между нами. — И не будешь меня ругать и осуждать? Обещаешь, Сергей? От упоминания своего имени, при чем с этим очаровательно мягким литовским акцентом, по коже Белова пробежали мурашки. — Не буду. Даже если ты кого-то убил, то не буду. — Нет. Хуже. — Что хуже? — Не знаю, как сказать. — Говори. Легче станет. — Тяжело. — Сможешь. Скажи. Между ними воцарилась тишина, и тут Модестас быстро выпалил. — Тебе когда-нибудь нравились мужчины? Тут вспыхнули щёки не только Паулаускаса, но и щёки Белова. Ему стало жарко, будто после тяжелой игры. Он глубоко вздохнул. — Если ты кого-то… — Тебя. У Сергея, кажется, пошла кругом голова. Он сжал пальцы до хруста в костяшках, вдохнул еще глубже и прикрыл глаза. И тут Белов вспомнил всё. Все их моменты. И подозрительное на фоне всеобщего презрения к окружающим хорошее отношение к Сергею, и их мимолетные шутки, обсуждения и осуждения Гаранжина поначалу, и постоянные взгляды, останавливающиеся друг на друге в раздевалке. Белов вспомнил и поджарое тело литовца, покрытое золотисто-бронзовым загаром, его мышцы, которым бы мог позавидовать каждый спортсмен, его влажные медные волосы, небрежно зачёсанные назад. Он вспомнил и то, с каким рвением кинулся Модестас доставать уколы у американцев, чтобы облегчить боль Белова в коленях, и с какой нежной, почти материнской заботой поглаживал их, проводя по ним шершавыми пальцами. А как он ощетинивался, когда Гаранжин критиковал Белова! Вспомнив всё это, Сергею стало легче. Он всё понял: и себя, и его. — Иди ко мне, — шепнул Белов. Модестас недоверчиво покосился на него и не сдвинулся с места. Тогда Сергей сам протянул руки ему навстречу и притянул к себе литовца, обняв за спину и плечи. — Спасибо тебе за всё, — прошептал Белов ему на ухо. Невольно он уткнулся носом в мягкие рыжие пряди Паулаускаса. От него пахло чем-то тёплым, терпким: литовским солнцем и юностью. Тут он почувствовал, как руки Модестаса ложатся на его спину, как он притягивает Сергея к себе еще ближе. Их горячие мускулистые тела прижались друг к другу. Голова шла кругом. У обоих. А сердца бились в ритм стучащего на улице дождя. — Ты меня не бросишь, нет? — жалобно спросил его Модестас. — Не брошу. Руки литовца сильнее сжимают ткань майки Сергея, а тот в ответ взъерошивает рукой рыжие волосы. — Не бросай. Я тебя… Запинка. Очередная заминка. — Я тоже, — коротко отвечает Белов. Сергей чувствует, как чьи-то теплые, мягкие губы касаются его уст. Модестас напорист, требователен, импульсивен. Прямо как на игре. Обхватив пальцами скулу Белова, он лихорадочно целует его лицо: то в щёку, то в нос, то в уголок губ, то в нижнюю губу, то в висок. А Белов не сопротивляется. Он неловко пытается отвечать ему, но Модестас не хочет уступать. Неожиданно слышится приглушенный стук в дверь. Оба вздрагивают, как ошпаренные, отодвигаются друг от друга, но вскоре слышится недовольный голос уборщицы и её шаркающие шаги. Когда она ушла, Белов энергично спрыгнул со скамейки. — Надо идти. — Не надо, — тихо, но твердо сказал ему Паулаускас. Сергей вновь почувствовал, как обмякает, как не может воспротивиться и вновь садится на скамейку. Чья-то горячая рука накрывает его ладонь. И правда. Не надо.