You tried to deny you pass me by in a black and white cold night, Cause I need your bright light it makes me feel alive. Melody Fall — It Can't Be Over
Алекс не особо вчитывалась в текст контракта, надеясь на Дика и Артура — юриста, которого они нашли, чтобы решать правовые вопросы. Перед глазами всё ещё стоял лист бумаги, на котором чёрным по белому самым простым шрифтом было написано: «Вероятность отцовства — 99,9%». Если честно, Алекс решилась на этот тест, чтобы доказать обратное, но, как и всегда, жизнь не пощадила её. Генри Хаус действительно был её отцом. И Алекс решила, что раз уж так вышло, то она возьмёт от этой ситуации всё, что можно. И начать решила с заключения контракта с издательством Хауса. — Что-то не так? — Алекс дёрнулась от голоса отца и подняла на него глаза. Она снова сидела в его кабинете, но сегодня пришла сюда не на собеседование, а на подписание контракта на три её следующие книги. — Если тебя не устраивают какие-то пункты, мы можем это обсудить. — Вроде уже всё обсудили, — Алекс пожала плечами и поставила свою подпись. — А теперь, как и обещал, попробуй выдать мне удобоваримую версию истории, почему ты бросил мою беременную мать. Отец, хотя даже в мыслях было сложно его так называть, медленно потянул на себя подписанный контракт и убрал в стол. — Я не уверен, что это будет удобоваримая история, — он внимательно посмотрел на Алекс, и теперь она могла точно сказать, в кого у неё такие непонятные водянисто-зелёные глаза. Видимо, фамильная черта. — Я знал, что твоя мама беременна, но решил, что она просто хочет выскочить замуж за богатого парня, поэтому повёл себя как последний трус. Я как раз заканчивал Йель, она не знала ни моего адреса, ни номера телефона, так что сбежать было просто. И ещё. Ты спрашивала, почему я назвался вымышленным именем. Потому что я и не думал, что задержусь в вашем городе надолго. Алекс молчала. Она просто не знала, как реагировать на такую правду. Да, конечно, она и не думала, что он сейчас расскажет ей историю в духе душещипательной бразильской мелодрамы, но надеялась, что всё не так уныло. Читай она книгу, сказала бы, что это банальный американский сюжет — богатый парень влюбляется в простушку из маленького городка, но потом возвращается к своей обеспеченной жизни и оставляет похождения в прошлом. Жаль только, что в таких ситуациях страдают дети. — Спасибо за честность, — наконец нашлась с ответом Алекс. — Я понимаю, что ты теперь мой издатель и нам придётся часто видеться, но… Я не хочу переходить черту рабочих отношений. — Алекс… — Нет, дослушай меня! — она подняла руку, заставив отца замолчать. — Если ты рисовал в своей голове радостное воссоединение, то его не будет. Сначала я думала, что ты мог не знать о моём существовании. Но ты знал. И тебе было насрать. Так что не надо сейчас строить из себя заботливого папашку, — Алекс поднялась на ноги и взяла рюкзак. — Может быть однажды я и захочу наладить с тобой отношения, но точно не сейчас. Пока. Она вышла из кабинета, так и не услышав ничего в ответ, но сейчас Алекс это не волновало. Сейчас важнее было то, что сраная депрессия возвращалась с утроенной энергией.***
Квартира Дика на Манхэттене, которая осталась ему после развода, была ужасно холодной и неуютной. И это давало Алекс полное право думать, что создавать в доме тепло и уют было задачей Тома. Они развелись тихо, без шума — Дику досталась квартира, а Тому — их дом в пригороде Лос-Анджелеса. И хотя Алекс уже скучала по выходным за городом, её радовало то, как по-взрослому смогли разойтись Дик и Том. И чем дольше она об этом думала, тем стремительнее понимала, что поступила как свинья. Портье пропустил Алекс, несмотря на то, что хозяина квартиры не было дома, потому что её фамилия стояла в особом списке. Она поднялась наверх и забурилась в самую дальнюю спальню, усевшись на широкий подоконник. Вид на Нью-Йорк немного успокаивал и дарил некую иллюзию, что она не одна. А иллюзия эта сейчас была очень кстати, потому что Алекс собиралась сделать то, что должна была ещё до своего отъезда. Она не жалела о своём решении, потому что это было правильным. Да, расставание с Маршаллом принесло много боли, но хуже было бы, если бы они разошлись через пару месяцев. Алекс понимала, что для собственного успокоения нужно рвать связь как можно раньше. Единственное, что её грызло — способ, которым она это сделала. Наверное, стоило всё-таки набраться сил и поговорить с ним. — Да, — Маршалл взял трубку после второго гудка, как будто ждал её звонка. Ну или как будто телефон был где-то рядом, если отбросить из головы идиотские мысли, что он мог сидеть у телефона и ждать. — Привет, — поздоровалась Алекс, прочистив горло. Маршалл молчал. — Как дела? — Серьёзно? — голос Маршалла окрасился злостью. — Ты звонишь мне, чтобы узнать как дела? Охуенно у меня дела. Что-то ещё? — Ты злишься? — Я не злюсь, Алекс, — он вздохнул. — Я разочарован. — Прости, — это всё, что она нашлась ответить. В горле встал ком невыплаканных слёз. Алекс хотела, чтобы Маршалл её ненавидел, чтобы злился на неё. Но разочарование? Это гораздо хуже. — Мне сложно простить тебя, Алекс, потому что я даже не знаю, за что. За то, что ты сбежала от меня? За то, что бросила по смс? Или за то, что разбила моё сердце на миллион ебучих кусочков? — Маршалл, я… Я не сбегала, это просто… — Нет, ты сбежала. Уж извини, но видимо это у тебя в папашу, — Маршалл говорил зло, и Алекс понимала — он просто пытается сделать ей как можно больнее. Могла ли она винить его за это? Конечно нет. — Зачем ты звонишь сейчас? Успокоить свою совесть? — Я хотела объясниться. — Ну давай, попробуй, — он хмыкнул. — Будет интересно послушать, какую очередную ахинею родил твой мозг. — Маршалл, это обидно, — Алекс как будто резанули по сердцу. Он точно знал, в какие болевые точки попадёт. И бил по ним не задумываясь. — Обидно? Это ты мне сейчас говоришь? — Да, мне нужно было поговорить с тобой прежде, чем уезжать, но у меня возникли дела… — Такие важные, что можно было задвинуть меня на задний план? Охуенно, спасибо, Алекс. Приятно слышать, что расставание со мной можно было пометить как «не слишком срочное дело». — Маршалл, я же извинилась. Могу ещё раз — прости, — Алекс начинала злиться. И злилась она в большей степени на себя. — Я просто не хотела быть тебе обузой вместе со своими проблемами. Изначально было понятно, что у нас ничего не получится. — Конечно. Было понятно, только я почему-то упорно не хотел этого видеть, — Маршалл снова хмыкнул. — А знаешь, почему ничего не получится? Потому что при первой же проблеме ты бежишь как Усейн Болт*, не останавливаясь и не оглядываясь. А ещё строишь стены, которым позавидовали бы строители Великой Китайской стены, а потом удивляешься, что у тебя не получается долгих отношений. Это невозможно, если ты не впускаешь человека в свою жизнь, если не доверяешь ему. Понимаешь? Хотя чего я спрашиваю… Если бы ты понимала, мы бы вообще не говорили об этом. — Как много красочных метафор, — только и сумела выдавить из себя Алекс, понимая, что Маршалл в очередной раз везде прав. Но что она может с собой поделать? — Я такая, какая есть. Я же не могу себя ломать ради кого-то. — А кто-то ради тебя может переступать через свою гордость, так? То есть ты такая, какая есть, а другие пусть меняются?.. — Я не прошу никого меняться ради меня! — Да, ты просто делаешь невозможным нахождение рядом с собой, если люди не подстроятся под твой очень трудный характер. Алекс, ты утомляешь людей, понимаешь? Ты думаешь, что окружающие должны делать так, как тебе удобно. Но прикол в том, что у всех свои тараканы. И если ты не готова идти людям навстречу, то однажды они перестанут идти навстречу тебе. Я устал говорить тебе одно и то же в тысячный раз. У тебя есть ещё, что мне сказать? Алекс молчала, старательно сдерживая слёзы, и не могла выговорить ни единого слова. Ей было слишком больно. — Я тебя услышал и понял, Алекс. Это всё. Можешь считать, что между нами ничего и не было. Прощай, — Маршалл отключился, а Алекс ещё какое-то время сидела с телефоном, прижатым к уху. А потом её накрыло. Алекс кинула телефон на пол и, уткнувшись в колени, зарыдала, сдерживая всхлипы, как будто кто-то мог её услышать. Она до боли сжимала ноги, врезалась ногтями в кожу, пытаясь унять расползающееся по телу горькое сожаление, но ничего не получалось. Алекс ощущала себя ничтожным насекомым, которого только что раздавили. И хотелось бы злиться на кого-то другого, на отца, мать или Маршалла, но Алекс ненавидела себя. Понадобилось много времени, чтобы выплакать всю обиду, усталость и злость, и когда Алекс пришла в себя, за окном было уже порядком темно. Видимо, она просидела здесь около часа. Глаза болели как после долгой работы за компьютером, и Алекс подумала, что было бы неплохо заехать за каплями. Она подняла телефон с пола и, не глядя на экран, засунула в шорты, а потом медленно побрела к выходу, ощущая себя разбитой и уничтоженной.