Сердце в руке

Море всегда казалось Хитонари переменчивым и прекрасным. А ещё загадочным. Синее ли? Зелёное? Спокойное или штормовое? Он не понимал море, но любил его. Тачибана был похож на море. Такой же непонятный и такой же притягательный. Его настроение менялось быстрее, чем волны накатывали на берег. Его поступки часто противоречили сами себе, словно переливающиеся то синим, то зелёным воды. Он, казалось, был весь на поверхности со своим вздорным и наивным характером, но в то же время в нём скрывалась глубина мыслей и чувств, которую трудно было постичь даже тем, кого он готов был подпустить к себе. Где-то в этой глубине был настоящий Тачибана Акане – серьёзный, когда это надо, внимательный к самым незначительным на первый взгляд мелочам, видящий других насквозь. Хиираги очень хорошо помнил тот момент, когда он впервые увидел своего напарника таким. Они часто вдвоём гуляли по берегу моря. Всегда ночью, когда на пляже не оставалось ни души, и лишь там, где узкая из-за прилива полоска песка оставалась ничем не освещённой. Им хватало тусклого, но приятного лунного света. В этом не было романтики, только покой. Вдвоём они бродили по пляжу, подолгу застывая в ничем, казалось бы, не примечательных местах. Не касаясь друг друга, просто слушали шум волн, просто смотрели на отблески луны на воде. Эта привычка у них появилась после той ночи, когда они все вместе собрались запускать фейерверки. Когда Хиираги окончательно понял, что его место в Коузу. Рядом с Тачибаной. После его слов, произнесённых в темноте, почти заглушённых шумом волн. Акане сказал: «С возвращением», – и Хитонари ощутил, что по-настоящему вернулся. Тогда они ещё долго стояли вдвоём, оставив остальных бегать и веселиться. Им было хорошо и так. И памятную нынешнему капитану Коузу ночь они тоже провели у моря. Оно шумело и волновалось, словно в ожидании чего-то. Хиираги и сам ощущал беспокойство, чутьё подсказывало ему – сегодня с Тачибаной что-то не так. Не как обычно. Они редко разговаривали во время своих морских прогулок, но сейчас Акане молчал по-другому. Как будто вот-вот собираясь сказать нечто очень важное, что изменит их двоих. И Хитонари беспокоился, захочет ли он меняться. Ведь всё наконец хорошо. Разве нет?.. Тачибана вдруг замер, повернувшись к морю и глядя вдаль. Хиираги тоже остановился. Беспокойство не уходило, только нарастало. – Разденься, – совершенно неожиданно сказал Акане. Хитонари даже не понял поначалу, что это: шутка или испытание, приказ или просьба. Но как бы неожиданно и абсурдно ни звучали эти слова, он готов был сделать всё, что сказано сегодняшним необычным Тачибаной. – Как? – только и спросил Хиираги. Почти незаметный в темноте Акане пожал плечами – был уверен, что его напарник увидит. – Как хочешь. Хитонари снял куртку, повязал её вокруг талии, стащил футболку, бросил на песок и посмотрел на Акане. Тот тоже снял куртку и футболку, кинул их в образовавшуюся кучу одежды. – Сядь. На этот раз Хиираги не стал спрашивать, как, просто опустился на песок – спиной к морю, лицом к Тачибане. Тот кивнул и устроился напротив в такой же позе. Не вплотную, но и не далеко. Так, чтобы ощущать – они рядом. Хитонари впервые настолько сильно переживал чувство схожести между ними. Не потому что сидя друг напротив друга в одинаковых позах, они вдруг стали похожи внешне – потому что сейчас они были как две половинки одного целого. Акане ничего не делал, только смотрел, так пристально, что Хиираги ощущал его взгляд кожей. Он не знал, сколько они так сидели. Минуту?.. Десять?.. Час?.. В какой-то момент Тачибана подался вперёд, так резко и быстро, как никогда не двигался даже на площадке, и положил ладонь напарнику на грудь. Его ладонь была такой тёплой, даже горячей, что сердце Хитонари вдруг забилось быстрее. – У тебя такая белая кожа, что ты почти светишься в темноте, – наконец заговорил Тачибана. – Красиво… Всегда думал, что ты красивый. И хрупкий. Знаешь, как та фарфоровая ваза, которую мы видели в музее во время школьной поездки. Идиотизм, конечно, ты же не девчонка, но мне всё равно после снилось, как я обнимаю тебя, а ты разлетаешься в моих руках белыми осколками. Они ранили мне руки, капала кровь, а я всё равно пытался их поймать и собрать тебя назад. Красное на белом тоже смотрелось красиво. Наверное, потому что это был ты. У Хиираги никак не получалось осознать, что ему говорил Акане, настолько эти слова не подходили обычно разгильдяю, балбесу и пофигисту Тачибане. Но он понимал, что сказанное напарником очень важно, и потому просто вслушивался в его речь, впитывал его слова и чувствовал, как всё быстрее стучит в груди. Акане передвинул горячую ладонь чуть левее, накрыв ею шумно стучащее под кожей сердце Хитонари, и продолжил: – Я часто думал о том, чтобы хоть раз встретиться здесь с тобой солнечным днём. Мы бы разделись и сели вот так, как сейчас. Я бы точно так же накрыл рукой твоё сердце и держал бы её, не отнимая, весь день. Под вечер на твоей чуть загоревшей коже остался бы отпечаток моей ладони. И я знал бы, что отныне всегда держу твоё сердце в своей руке. От этих слов Хиираги задрожал. Ему вдруг представилось, что, убери Тачибана руку, он больше никогда не сможет почувствовать это тепло. И словно в ответ на эту мысль ночной холод начал заполнять его тело. Не до конца осознавая, что делает, Хитонари схватил запястье Акане и с силой прижал его ладонь к своей коже, словно желая таким образом оставить тот самый отпечаток принадлежности ему. Тачибана привстал на коленях, не отнимая руки, наклонился к лицу Хиираги и спокойно, как нечто абсолютно привычное, сказал: – Я люблю тебя. А потом он просто взял и ушёл, оставив на песке свою одежду, свои чувства и оглушённого произошедшим Хитонари. А на следующий день произошла та авария. После Хиираги так и не набрался смелости объясниться с Акане. Даже когда он единственный раз пришёл в больницу, всё, что смог, – стоять под окнами достаточно далеко, чтобы не видеть лица Тачибаны, и прощаться с ним, как с напарником. Он боялся, действительно боялся разглядеть на лице любимого человека слёзы. Если бы он увидел их, то не смог бы его отпустить. Даже на время, даже для того, чтобы потом вернуть. И тогда им обоим было бы только больнее. Когда Акане исчез из жизни Хиираги, в ней осталось лишь три важных вещи: баскетбол, в который они с Тачибаной играли вместе, команда, которую тот ему оставил, и морские прогулки. В одиночестве. Правда, теперь он появлялся на берегу и днём. Приходил на пляж, снимал футболку и подолгу сидел на песке, прижав к груди раскрытую ладонь. Закрывая глаза, Хитонари легко мог вспомнить ощущение от прикосновения к сердцу руки Акане. Такое… горячее, такое… живое. Больше года прошло, прежде чем однажды, сидя на пляже, он вдруг услышал позади: – Нравится слушать биение собственного сердца? Хиираги запрокинул голову, увидев вверх ногами знакомую фигуру улыбающегося ему Тачибаны. Хитонари поднялся, повернулся к Акане и, приложив его ладонь к белой отметине на своей груди, ответил: – Оно не моё. Твоё.