Наш милый ад

Сколько раз нужно умереть, чтобы смерть вошла в привычку? Тысячу, а может, и больше. Сколько осколков нужно пройти, чтобы отыскать мир со счастливым исходом? Шанс найти выход — один к квадриллиону. Этот шанс равносилен чуду. Время идет, но ничего не меняется — лишь бесчисленные моменты смертей близких и миг собственной гибели мелькают перед глазами, а жажда бороться постепенно сменяется фатализмом и полным смирением перед судьбой. Остаётся разве что ставки делать на то, каким в очередной раз будет финал. Одно лишь ясно — не быть ей победителем в этой игре, не выбраться из ловушки судьбы. Говорят: если долго мучиться, что-нибудь получится. Только, что же станет с тем, кто мучился? Останется ли он тем, что прежде? Не каждому удается сохранить душу и трезвый рассудок, побывав в аду. Не каждому удаётся сохранить себя. Бернкастель судорожно дышит, прижимая колени к груди, длинная челка от пота липнет ко лбу и дикая дрожь сотрясает хрупкое тело. Нужно всего лишь переждать, и наваждение исчезнет, воспоминания, пришедшие во сне, вновь уйдут, укрывшись дымкой забытия. Нужно лишь забыть. Стереть из памяти те долгие годы бесконечных смертей и перерождений, бесконечного бега по замкнутому кругу. Забыть. Оставить всё в прошлом. Уйти с головой в происходящее на игровом поле, лишь бы только не вспоминать. В последнее время яд скуки всё сильнее отравляет, заставляя думать о том, чему лучше бы так и остаться в глубине подсознания, не выходя наружу омерзительными кровавыми образами. Порой ведьма чудес задумывается о том, что же осталось от неё самой. Не умерла ли она настоящая ещё в самом первом мире? А если так, то кто же она сейчас? Правда, такие мысли приходят крайне редко. Но в такие моменты ведьма жалеет, что вообще ещё способна мыслить. Пустота внутри давно поглотила, выходя наружу алым безумием и неоправданным желанием причинять боль, издеваться, ломать, как когда-то сломали её саму. Пустота разрастается с каждым днём, непреодолимая скука затягивает в себя, и Берн кажется, что уже ничто не способно рассеять её. Стук каблуков по паркету отвлекает от размышлений, заставив поднять голову, устремив злой взгляд к непрошеной гостье. Лямбда весело улыбается, лёгким шагом подходя к Берн, и глядя на неё, ведьме чудес порой не верится, что та прошла через тот же ад, что и она. Лямбдадельта выглядит слишком живой. Слишком много в ней осталось от человека. Слишком много того, что Берн давно потеряла. — Что, опять вспомнила былое? — усмехается блондинка, заботливо склоняясь над Фредерикой и мягко поглаживая руками её острые плечи, обтянутые шёлком платья. Как всегда чувствует её состояние без слов, без пустых пояснений, и в такие моменты Бернкастель особенно благодарна ей за эту удивительную эмпатию. Впрочем, благодарностью её чувства трудно назвать, скорее облегчением от того, что есть кто-то, кто может понять, кто-то, в чьих глазах отражается то же безумие, порожденное долгим скитанием по параллелям. Фредерика отбрасывает руку спутницы, напряжённо вглядываясь в её улыбающееся лицо. Лёгкое раздражение проходит по нервам, стоит ведьме осознать, в каком состоянии Лямбда застала её: дрожащую, с застывшими дорожками слёз на щеках. Мерзко. — Развлеки меня, — холодным тоном произносит она, растягивая губы в безумной усмешке. — И как же? — спрашивает ведьма абсолюта, не отводя хитрого взгляда с лица Бернкастель. — Мне станцевать перед тобой, предложить партию в шахматы, или?.. — она склоняется ниже, так, что её губы оказываются на одном уровне с губами Берн. Недовольный вздох срывается с губ Бернкастель, и сжав плечо девушки, она притягивает её ближе к себе, впиваясь поцелуем в податливые губы. Обвив руки вокруг шеи подруги, Лямбда сильнее прижимается к ней, словно горячий поцелуй сможет растопить холод, давно поселившейся в их душах. Берн кусает её, ощущая во рту металлический привкус крови, такой знакомый ещё с тех ненавистных времен, а Лямбдадельта, разорвав поцелуй, глухо смеется, вытирая губы тыльной стороной ладони, пачкая подбородок кровью, и утыкается носом в плечо Берн, поглаживая руками её чуть подрагивающую узкую спину. — Добро пожаловать в наш милый ад, — усмехается Берн. — Правда, выход здесь не предусмотрен.