Связующим звеном всех отношений, будь то брак или дружба, является разговор. «De Profundis» Оскар Уайльд
Помнится, я просил тебя не убивать мужа. Шарль фыркнул, с нежностью проводя по строчке кончиками пальцев. Рауль был неизменно верен себе. Граф обратился к письмам от отчаяния. Ему так нужен был собеседник! Господину Рееры всегда можно было выговориться подчистую, а теперь в отношениях кризис, в партии пограничная ситуация и внутри такой раздрай, что хоть вешайся, зацепившись верёвкой за острый серп луны. Маленькое послание с того света, лаконично подписанное «Смятение», могло, казалось, уладить все трудности жизни разом. Просил. Но ты же не слушаешь, верно? Итак, настал чудесный момент, когда тебе вручили сердце, но я не вижу твоей радости. Не веришь? Ну, не верь. Если захочешь совсем изничтожить карьеру супруга, всё его будущее и надежды — пожалуйста. А ты думал, я буду отговаривать? Это твой выбор, Шарль. Ты без меня знаешь, как хорошо опутал Синюю партию. Ты можешь её свалить. В Парламенте вам больше не будет соперников. Ты вообще можешь сделать что угодно. …но хочешь ли ты это делать? В тебе много ярости и злобы, она копилась годами и она прорывается в твоих импульсивных жестах и поступках. Это пламя надо гасить или выпускать на волю, долго ты его в себе не выносишь. У тебя не тот темперамент. Долготерпение — прерогатива твоего мужа. Хочешь совет от старого ископаемого? Поговори с Дарсией. Только не так, чтобы через пять минут залезть в бутылку и смотреть оттуда на всех волком, это ты чудесно умеешь, я знаю. Жаль, что нельзя хорошенько тряхнуть тебя за шкирку, обычно это помогало. Шарль досадливо поморщился. В рёбрах отдалась фантомная боль от тренировок и ударов Господина Рееры. Правда, его всегда нежно вознаграждали за старание… Да и не только за старание. Письмо чуть смялось, прижатое к груди. Граф откинул голову на спинку кресла и вдумчиво посмотрел в потолок. Как же ему не хватало Рауля с его тихой размеренной речью и смеющейся сталью глаз. …Не хватает ли Дарсии Адейри?.. Хотя вопрос, наверное, некорректен, он ведь не любил офицера. Но что вообще есть любовь? Желание обладать предметом обожания во всех смыслах или потребность самому быть любимым и нужным этому кому-то? На кончик вздёрнутого носа упала капля. Её более мелкие холодные собратья окропили щёки и скулы. Шарль вскинул голову и приоткрыл левый глаз полувозмущённо-полуудивлённо. — Ты чего? Дарсия, стоявший рядом, лениво стряхнул с руки остатки воды и поставил графин обратно Шарлю на стол. — Привлекаю твоё драгоценное внимание, ибо ни на «Шарль», ни на «Шарли», ни на «Шарло» ты вот уже минуту не откликаешься. И, к слову, у тебя ментальный барьер стоит. Тебя что, господа из синего отдела пытают? — Нет, извини. Шарль встрепенулся и, быстро сложив письмо, спрятал его под пресс книг, башней высившихся на столе. Дарсия на этот жест нахмурился. — Я никогда не читаю твоих писем. — Это безотчётный жест, я не хотел тебя задеть. Ты что-то хотел? — Поговорить. — О чём? — Об этом, — лорд дотронулся до правой руки супруга. Граф тут же сжал ладонь в кулак, а руку чуть отодвинул назад, хотя вязи было не видно, а сам рисунок обработан и сер. — Позволишь присесть? Шарль спохватился и стал спешно убирать с соседнего кресла бумаги, книги и ещё чёрт-те что. Он так запальчиво работал над проектом и переводом нового романа для собственного чтения и удовольствия, что рабочее место превратилось в нагромождение всевозможных нужных и не очень вещей. Дарсия сел на освободившееся место и вытянул ноги, одним этим жестом преградив мужу пути отступления. Разве что через стол. — Что мы будем с этим делать? Шарль проследил за взглядом супруга и вопросительно посмотрел на свою руку. А что с ней надо было делать? Прежде чем ответить, граф машинально прислушался. Ну, конечно же, после вчерашнего у него теперь навек заведётся привычка слушать сердце Главы Синей партии — бьётся ли. Вроде стучит — значит, всё не так плохо. — То же, что мы делали всё это время. Жить. — Я не хочу так жить. Не с этим, — ещё один указующий жест. — И я хотел бы от тебя какой-то перечень требований и предложений. — А план действий по оккупации моего сердца тебе не предоставить? — Было бы неплохо. Шарлю хотелось хвататься за голову. Дарсия игнорировал сарказм и шпильки и (о, ужас!), кажется, серьёзно вознамерился изменить цвет ильвэ. — Маан, ты невыносим! — А ты меня не выноси. Я в транспортировке не нуждаюсь, мне всего-то нужна твоя любовь. — Жирно будет. Дарсия только вздохнул, отводя глаза и зажимая пальцами переносицу. — Как с тобой тяжело, Шарли. И даже старое наречие не помогает. — А ты говоришь неправильно. — Маан, да тяну я твои проклятые дифтонги! В восклицании лорда было столько искреннего отчаяния, что Шарль против воли улыбнулся и смягчился. Сколько крови его драгоценному стоил язык, кто же знал, что он всё же выучит? — Нет, произношение у тебя хорошее, — граф чуть склонил голову, в интонациях прорезались нежность и лёгкие наставнические нотки, обильно сдобренные общей теплотой фразы и искренним расположением. — Есть небольшие огрехи, но их можно списать на северный диалект. Смысл фраз хромает. Ну, объясни мне, дураку, с какой стати мне преподносить тебе на блюде своё сердце? Оно у тебя было. Всё, мне хватило, спасибо. — Хорошо, но мне-то ты что прикажешь делать?! Вопрос, на удивление, не с оттенком злости, а всё с тем же отчаянием и даже недоумением. Эта интонация здорово смущает и сбивает. Шарль нахмурился, барабаня пальцами по столу. — То же, что и всегда. Просто жить. В чём проблема-то? Столько лет чудесно справлялся. Что тебя так переклинило-то? Люблю, не люблю… Поспи — и всё пройдёт. Глядишь, и вязь цвет поменяет на привычный тебе синий. Взгляд напротив стал осуждающе-колючим. Таким привычным и частым в исполнении Дарсии а-ля «ну что за глупое дитё и почему я трачу на него своё драгоценное время?» …а потом он почему-то стал гаснуть и смягчаться, и былое выражение ушло, сменившись странной болезненностью. — Ладно. Но я боюсь, ничто и нигде не пройдёт. Оно, — лорд замялся, словно бы аккуратно про себя перебирая слова и выбирая подходящее, — смущает меня уже некоторое время. Не только этот год. Но не получалось его как-то… определить. Это больше, чем симпатия, которую я к тебе всегда питал. И оно неожиданно тяжёлое и порой даже неприятное. Но в то же время в нём есть своё великолепие, если это вообще подходящее определение… Маан, Шарль! Почти яростный вскрик и резкое движение головой вверх и в сторону. Граф даже испугался за супруга. Слишком лихорадочный пульс и обильный ток крови по сосудам, а главное — оживление и нервность, не свойственная лорду. Казалось бы, профиль — не лучший ракурс, чтобы считывать чужие эмоции, но Шарлю было достаточно синеватой жилки на виске, сейчас отчётливо видной, резкого дыхания и сведённых бровей. Маан, да это чистейшее смятение и ещё что-то… тёмное и терпкое. У графа был великий соблазн посмотреть и потянуться, но это стало бы нечестно теперь, когда он научился считывать чужие эмоции и часть мыслей так, чтобы этого не замечали. Полезное умение, но всё же нечестное. Музыкальные пальцы переплелись меж собой в замок. Ну всё, период откровенности закончился. Да и синие глаза смотрят пристально и открыто, почти с вызовом. — Дар, радость моя, от меня-то ты чего теперь хочешь? — Я уже сказал. — Я тебе тоже всё уже сказал. Финал. Мы счастливо упёрлись рогами и, видимо, будем так и дальше пребывать. — А к слову, о рогах… — Глава Синей партии чуть нахмурился. Тема ему явно была неприятна, с учётом того, как дёрнулся вниз уголок губ. — Я, помнится, тебе дал карт-бланш — и ты с успехом им воспользовался. Мы вроде как в расчёте в этом вопросе. — Не слишком честно сравнивать одного любовника и гарем, ну да ладно… — А ты наверстать хочешь? Вышло зло и агрессивно, но Шарль проигнорировал сверкнувшие в оскале на миг клыки и постарался ответить максимально мягко и честно, глядя супругу в глаза. — Нет, не хочу. Мне хватало одного, а до того целиком хватало тебя. И если тебя задевает этот аспект, то я могу поклясться на крови: других мужчин у меня больше не будет. Но только при одном условии. — Каком? Граф повторил жест лорда, сцепив пальцы и чуть наклонив голову. — Этого больше не повторится в случае твоей верности. Баш на баш. На удивление, Дарсия выдохнул легко и с явным облегчением. — Это само собой разумеющееся. Шарль иронично хмыкнул. — М-да? Двадцать лет назад… — Двадцать лет назад была другая ситуация! Ты не сказал, а я тебя не любил! Тогда нет. — А с нелюбимыми можно быть нечестными? Какая удобная позиция… Дарсия почти готов был выть. Привычка Шарля ставить все слова с ног на голову и переиначивать смысл невероятно бесила. Он бы и полез в драку, да только это ведь ничего бы не решило. Жутко сосущее чувство в груди никуда не уходило и, видимо, так и останется с ним до конца дней. — Ясно. Мы не договоримся. Лорд поднялся и отступил. Граф тут же вздохнул полной грудью, сбрасывая с себя остатки чужого ментального давления. Иногда говорить с мужем было трудно во всех смыслах. — Ты не умеешь проигрывать. Вернее, не умеешь мириться с проигрышем. — А ты умеешь? — Не умел бы — не имел бы того, что у меня теперь есть. Твоя наука. И выводы, сделанные из ошибок. Дарсия чуть склонил голову. Смотрел долго и внимательно, щуря глаза, но молчал. — Завтра идём в храм, ты же помнишь? — Сложно забыть, когда ты говоришь мне это третий раз за день. — Ну ты же у нас любишь напоминать. Особенно мне. Графин на столе лопнул. Вода в форме графина осталась стоять. Шарль стёр со столешницы капельку крови, осколок рассёк ему кожу на ладони, но не глубоко. — Извини. — Не страшно. Будем считать, я тебя спровоцировал. Однако ты был поспокойнее. — Нервы не были расшатаны. Угадаешь, кто постарался? Шарль не стал огрызаться. Хочешь совет от старого ископаемого? Поговори с Дарсией. Только не так, чтобы через пять минут залезть в бутылку и смотреть оттуда на всех волком, это ты чудесно умеешь, я знаю. О, да. Всезнающий Рауль извечно прав. Он прочитал фразу пять минут назад и тут же забыл, и теперь они действительно сцепились рогами, стоя каждый на своём. И будут стоять долго, запала хватит. Граф тихонько вздохнул и чуть прикрыл веки, делая взгляд томным и немного грустным. — Как насчёт примирительного ужина? Дарсии захотелось вздохнуть точно так же, как до того это сделал Шарль. Мало того, этот стервец голову склонил, глазки строит — и не повестись сложно, ибо хорош, чертяка. Лучше, чем кто-либо другой… — И кого и с кем будем примирять? Нам с тобой один только ужин не поможет. — Давай хоть с чего-то начнём. Какие у тебя идеи на этот счёт? Лёгкое пожатие плеч. Нет у него идей, только опустошённость. — Хорошо, ужин так ужин.***
— Хоть бы стихи почитал. — Этелберт! — Роярн с возмущённым шёпотом толкнул соседа локтем в бок. — Это невежливо! — А приглашать на ужин-заседание вежливо? Ни комментарий, ни замечание баронета от Шарля не ускользают, Дарсия же делает вид, что не слышит, а может, и впрямь не слышит, слишком глубоко задумавшись. — Стихи, боюсь, оценят не все. Всё же я люблю специфичных авторов. Шарль пригубил душистый чай, чуть смежив веки, и потому не сразу заметил ироничную усмешку. — Специфичных? Да после Брелли я уже не знаю, кого можно так назвать. — Во-первых, я его зачитывать не собираюсь. Я просто не помню больше половины рифм. Во-вторых, что ты такого углядел в несчастном Брелли? — То есть ты ничего не видишь в описании постельной сцены в стихах? — Не он первый, не он последний. Поэзия, по-твоему, должна вертеться вокруг погоды и томных вздохов? — Она не должна скатываться в пошлость. — Ага, скульптура, по-твоему, тоже пошлость? — Смотря какая. И что изображающая. Я не против эстетики обнажённого тела, но то, что происходит в спальне, там должно и оставаться. — Консерватор, — Шарль умудрился наполнить слово отборнейшим ядом и скепсисом, одновременно и забавно, и чуть брезгливо морща нос. — Твоя бы воля — так электрические станции бы прикрыли. — Электричество мне не мешает. — А эротика в поэзии жить не даёт? — А есть предмет, о котором вы не будете спорить? — Этелберт поставил чашку на стол с очень красноречивым звуком. Шарль в который раз подумал, что другу надо было бы идти в судьи. Как лихо бы он стучал киянкой! Особенно если по головам примиряющихся сторон. — Тем более при гостях. Как минимум невежливо. — Как максимум дискуссия хозяев дома не может быть оскорбительна, — спокойно осадил управляющего лорд. — Не так ли? Дарсия хмыкает лишь с толикой превосходства, но Шарль уже готов поднимать руки над головой и сдаваться в плен. И пусть там, в этом плену, кормят, а заодно оберегают от войны, которая сейчас развернётся в их гостиной. «Может, партию?» Баронет отчаянно стрельнул глазами в сторону столика с разложенной шахматной доской, и Шарль с готовностью и улыбкой закивал, а после мягко поднялся, не забыв прихватить чай. — Куда? Возглас лорда должен был быть вопросительным, а получился возмущённым, но двое мужчин не обратили на него внимания, расставляя фигуры на доске. Правда, своего коня до позиции Роярн так и не донёс. Покрутил в пальцах и как-то жалобно выдал: — Шарли… а ты можешь научить меня играть в карты? — Что? В карты? Могу конечно, а зачем? — Мне просто интересно. Баронет трогательно опустил очи долу и только что не заалел. Шарль только пожал плечами и, убрав шахматы, пошёл к себе в кабинет за колодой. Тасовать карты и думать было удобно: и руки заняты, и голове не мешают. Смешки от супруга, конечно, сейчас перепадут, но это он как-нибудь вытерпит. — Во что тебя учить играть? В вист, покер или ограничимся студенческим «дураком»? — А всё это как-то можно? — Легко. Карты — это не шахматы, стратегия на всю партию не нужна, просто смотришь по ходу игры. Итак… Шарль перемешал колоду очень быстро и просто и сдал на двоих. — Чем бы хорошим занялись. За спором о вечном с Этелбертом Дарсия умудрялся не упускать из вида происходящее и в другой части гостиной, на карты только губы скривил. — Радость моя, ты сам-то играть умеешь, что фыркаешь? — Нет. И никогда не стремился. — Ну и не мешай нам заниматься ерундой, пока вы выясняете, кто кого больше ненавидит. — Разумеется, твой друг меня. Так как мне, в сущности, всё равно. — Можно подумать, тебя есть за что любить, — Этелберт не замедлил огрызнуться и, отставив чашку, упал в кресло рядом с другом. — Сдавай и на меня. — Ну, так нечестно, — Роярн в шутку обиженно надулся. — Вы меня на пару сейчас обыграете. — Не переживай, — Дарсия, вынужденный оставить свою обожаемую софу, хлопнул друга по плечу и присел на подлокотник его кресла. — Шарль и в одиночку прекрасно тебя разденет. Граф только прищёлкнул языком, по новой сдавая карты, и хитро посмотрел на супруга. — Я? Раздену? Рори? Да ни за что. Ну разве что тебя — и то на спор, чтобы ты в итоге был снизу. Дарсия понял не сразу, а когда понял, Роярн был уже красный как рак и не знал, куда прятать лицо, а Этелберт давился не то кашлем, не то смехом, не то возмущением. — Я впервые поддержу твоего мужа, Шарли. Давай то, что творится в спальне, не будет выходить за её пределы. — Пф, а то я открыл страшную-престрашную тайну. Да если бы об этом не знал весь свет, меня бы так охотно не положили под среднего княжича. А то ведь монаршие тылы неприкосновенны для простых смертных. По вязи прошёл холодок, и Шарль невольно поднял глаза на мужа. Взгляд напротив был странен и нечитаем, но пробирал до кости. — Сдавай и на меня. Скрипнуло, придвигаясь, ещё одно кресло, а граф азартно отобрал карты у Роярна, который уже во второй раз вынужден был их отдать. В этот раз Шарль расстегнул запонки, закатал рукава почти до локтя и разделил колоду на две части. — Итак, господа, с учётом того, что из собравшихся играть умею только я, первые три партии обучающие. А дальше только со ставками, — карты, похрустывая, веером стали «втекать» друг в друга и так же «растекаться». Шарль, казалось, почти не шевелил пальцами, складывая всё новые причудливые фигуры. Клыкастая улыбка была игрива, но почему-то не очень приятна. — Ваши взносы? Этелберт хмыкнул и выудил из кармана веточку с четырьмя сросшимися лесными орехами. — У-у-у, друг, называется, мог бы сразу отдать. — Нет уж, выигрывай его теперь. — У тебя-то? Запросто. Но вообще-то это мой фундук. — Твоя жадность беспредельна! Ты себе ещё и мои земли приписал. — Нужны мне твои земли, что лошади пятая нога. Меня интересует только лещина, а ты её не продаёшь. — Пять драгоценных кустов, где мы в детстве носы обдирали? Да обойдёшься, сердце моё. — Мы будем играть или делить орехи? Дарсии смешливые пререкания супруга с другом не нравились, хотя какая-то часть была совсем не против созерцать Шарля несерьёзным и дурашливым. — Всё, всё, всё, грозный ты мой. Сам что отдашь? Лорд почти не глядя снял и положил к ореху свою серёжку. Шарль, не прекращая мешать карты, присвистнул. — Статус. Сильно. Рори? Баронет похлопал себя по карманам, потом ещё раз и придал своим изумительно томным глазам расскаянный вид. — Всё с тобой ясно, — Шарль улыбнулся особенно тепло и на этот раз искренне, снял свою печатку и положил к остальным «ставкам». — Сейчас сдам и объясню правила. Советую запоминать, ибо на кону четвёртой игры Дружба, Память, Статус и невыразимая никакими средствами Честность, — ещё одна шутливая улыбка и кивок Роярну. — Приступим. …Первую партию ожидаемо выиграл Шарль. Вторую и третью Этелберт. Роярна это порядком удивило. На свои карты к концу четвёртой партии он смотрел с подозрением. — Я думал, ты не проигрываешь… — Не проигрывают, Рори, только шулеры. А я не могу пока вывести свою игру к обычному показателю. Твой друг мне карты путает. — Маан! Чем я тебе опять не угодил? — Дарсия столь запальчиво вскинул руки, что почти продемонстрировал всем не только рубашки карт, но и масти. — Почему чуть что, так я? — Потому что у него, — выразительный жест в сторону Роярна, — на лице написано, что в раскладе семёрки, валеты и, наверное, княжна. Довольная улыбка Эта, скорее всего, означает червовый туз, некозырные вызывают меньше радости, и только ты со своей пресной миной портишь мне статистику. За маленьким игральным столиком на какое-то время воцарилось молчание. Только часы оглушительно пробили восемь. — Ты их что, — Роярн опустил свои карты на стол, — угадываешь? Шарль досадливо поморщился. — Не люблю это слово. Ну что значит угадываю? Ты просил научить — и я учу, сказал же, следи за игрой. Что раздали в первый раз — понять было сложно, там просто повезло, плюс вы бездумно отдавали хорошие карты, потому что не хотели забирать себе. А дальше легче лёгкого. Что ты, что Эт очень открытые, у вас по мимике и жестам всё понятно, ещё партии три — и я очень точно смогу говорить, что тебе могло достаться. Плюс я помню, какие карты из игры уже вышли. Вот и вся наука. Карты — очень простая игра, при должном умении везение в ней можно положить на обе лопатки. Ну, а так как партия наша, видимо, закончена, раздаю обратно ваши ставки. Кроме орехов, разумеется. — Жулик ты всё же, Шарло. — О, ещё какой! Уже стоя в дверях и прощаясь с хозяевами, Роярн неожиданно просиял. — Шарли, извини, что усомнился. Ты куда лучший учитель, чем я думал. Граф только улыбнулся мягко. — Обращайся. А твоего Верного я отыграю через неделю у Авре. Если мне не изменяет память, клуб лорда Чарли собирается по четвергам. Роярн боязливо стрельнул глазами в сторону Дарсии, опять что-то не поделившего с управляющим и потому занятого спором. Шарль невольно подумал, что мужу и другу в тёмном переулке лучше не встречаться: один из них оттуда может попросту не выйти. — Я ему не скажу, не переживай. Но бросал бы ты это дело. Карты ещё никого не доводили до добра. — Это был первый и последний раз, когда я играл с этими господами. Уж лучше с тобой: и приятнее в разы, и безболезненней. Тем более ты так халатно раздаёшь обратно свой выигрыш. — Он мне не нужен, все поставленные сегодня на кон вещи у меня и так есть. Баронет хитро улыбнулся. — Ну разумеется. С Дарсии ты хотел бы получить что-то другое. — Я возьму это не так. Играть с ним мучение — он не азартен. Отдаёт, может, и скрепя сердце, но решительно, знает границу и не теряет голову. А чтобы выигрывать, противник всегда должен быть зависим от выигрыша. Мне нечего ему предложить. Всего хорошего, Рори. Доброй ночи. — И тебе доброй ночи. Без гостей в доме сразу стало пусто и тихо. Ксан убирал со стола кружки, Шарль собирал и складывал карты. Последним перевернул расклад Дарсии. Князь, валет, два туза и семёрки. Совсем недурственно. — Я смотрю, ты не потерял навыки. — Так я ведь никогда не переставал наблюдать. А карты я мешаю часто, помогает занять руки. — И пасьянсы раскладываешь. Шарль чуть нахмурился и посмотрел на лорда. — Пасьянсы? Вот уж чем не увлекался никогда… — Буквально на прошлой неделе. Я случайно видел, когда звал тебя обедать. — Что? А! — граф даже рассмеялся. — Это не пасьянс был, а таро. Брови над синим глазами стали дугами. — Ты ещё и гадаешь… — Что я только ни делаю, лишь бы тебя, красивого, не любить, — фыркнул Шарль в лицо лорда, проходя мимо и чуть потеснив его плечом. Уже на лестнице он чуть обернулся. — Тебе погадать на сон грядущий, сердце моё? Дарсия пожал плечами. — Давай. Страшнее, чем на рунах, это вряд ли может быть. — Ты умеешь гадать на рунах? — Вот ещё! Сестра в детстве баловалась. Только у нас ничерта не вышло. Кто-то сказал, что нужно их сначала обагрить кровью, потом у неё порез на ладони долго не заживал, а по шее от деда получил, конечно же, я. — Страсти какие. Я себе руки резать не буду, как бы я тебя ни любил, уж извини. Ты мне и так крови попортил изрядно. А уж сколько ещё её попьём, если не разойдёмся… Шарль не стал закрывать дверь в кабинет и как раз успел чуть разобрать стол, когда дошёл Дарсия. Гадальная колода у него была только одна — конечно же, подарок Рауля. Красивая и памятная. Граф даже не знал, что чувствует, раскладывая её перед супругом двумя рядами. Музыкальные пальцы замерли над чёрными рубашками, но так и не вытянули. — А как правильно это делать? Шарль косо хмыкнул. В этом весь Дарсия, сначала спрашивает, не то что он в своё время. — Просто один раз сдвигаешь на себя где хочешь, а дальше — моё дело. И сядь, а то стоим, как два идиота. — А сидя — поумнеем? — Зная нас — нет. Но так как-то лучше. Карты лорд таки сдвинул. Шарль переворачивал карты одну за другой и незаметно для себя всё больше мрачнел. — Я и не думал, что они такие красивые. — Да, тонкая работа… — Шарль и сам не понял, что ответил, но вроде бы попал. Дарсия с любопытством рассматривал Дурака, графа же больше беспокоил перевёрнутый Рыцарь Мечей и перевёрнутая Смерть. Хоть туз Мечей как надо лежит. — И что вся эта пестрота значит? — Ну… У тебя много перевёрнутых. — Это плохо? — Не всегда, — Шарль чуть расслабил плечи и попробовал говорить как Рауль — обтекаемо и сначала с хорошего. — Финансовый успех, а впрочем… что я тебя дурю? Перемены — много и не все приятные. Какое-то известие, связанное с семьёй, — не знаю, приятное или нет. Ситуации, требующие переговоров, финансовые потери. А впрочем, шут знает, король Пентаклей — капризная карта. Может, будет какая-то выгода. Я бы попросил тебя перетянуть через неделю. — Да ладно, это всё ерунда. — Я тоже так думаю. Дарсия легко поднялся и чуть склонил голову. — Идёшь спать? — Да, сейчас. Иди. Как только лорд вышел, Шарль украдкой разложил карты так, как они были изначально. Этелберт в чём-то прав: он жулик, по крайней мере, умеет жульничать, но предпочитает это делать не с игральными картами. Смерть ехидно скалила зубастую улыбку с четырьмя клыками. Опасность, беда, предательство, подвох, падение — и всё это разом. Шарль ни разу не вытягивал настолько дурного расклада для себя. Граф боязливо прислушался, ища в доме только одну кровную ниточку. Чужое сердце бьётся, слава Маан. Шарль со вздохом сложил карты. Ему нужно что-то делать с этой катавасией, быть рядом и быть настороже. Это, в конце концов, его сердце, подаренное и отданное, его по праву, и оно будет биться во что бы то ни стало.***
— Как прошло? — Не спрашивай. В понедельник идти в Парламент было и радостно, и боязно. Шарль успел уже немного устать: Алые жрецы в храме хорошенько пустили ему крови и заставили изрядно попотеть, демонстрируя весь доступный ему на данный момент потенциал. Кроме того, предписали две недели диеты совершенно без дегустации… Главное теперь — не проговориться о том Дарсии. Тот идёт рядом мрачнее тучи и чуть потирает запястья. Стало быть, его тоже помучили. Скорее всего, даже поболе него, так как с гласирами ещё чёрт пойми что делать, когда они не на севере. Но дегустация... Шарль даже не сомневался, супруг выщерится на всех и каждого, кто обрёк его фактически на голодовку. И поди потом объясни жрецам, что это акт защиты своей собственности, а не демонстрация неуважения их авторитета... — Домой не хочешь? — И не надейся, Дар. Я не пропущу теперь ни одного заседания. Часы на площади пробили двенадцать. Шарль посмотрел на их циферблат чуть искоса, пряча глаза от яркого полуденного солнца. Погода была по-летнему жаркая и ясная, и, если начистоту, хотелось на речку, а вовсе не на заседание, но что поделать. На речку он в воскресенье вытащит сына, если переживёт рабочую неделю со всеми запланированными заседаниям и его потом не убьёт супруг. — Я уж не надеялся. — Да ладно тебе, я опоздал всего на пять минут, а Великий совет не начнётся без эрцгерцога. Граф снял цилиндр, одновременно пытаясь пожать руки всем своим однопартийцам и безжалостно подталкиваемый Дамиеном в отведённую им ложу. Без супруга рядом дышать стало свободнее. В чём-то капитан всё же был прав: ему нужно собраться с мыслями, настроиться и примириться с тем, что он начинает широкомасштабную войну. В ложе шумно, хотя и не тесно. Только он как Глава Алой партии, Дамиен, Китти и ещё трое самых видных инарэ. Все остальные члены партии в ложах ярусами ниже. Зал для Великого совета строили с чётким пониманием задачи. Огромная арена уходила вертикально вниз и покоилась под землёй, так что освещение было исключительно искусственным. Людям, скорее всего, было бы некомфортно, инарэ были в восторге. Конструкция «слоистого пирога» позволяла всем всех видеть и не толкаться в ограниченном пространстве, акустика способствовала тому, чтобы главы партий в верхних ложах говорили в полный голос, но не кричали и всем было их слышно. Шарль оперся на ограждения, внимательно осматривая ложи других партий. Их было куда меньше, чем мест, так что они все чудесно просматривались, и даже шёлковые потоки штандартов, тёкшие по обе стороны от занимаемых лож, не мешали наблюдению. Золотом на жёлтом извивалась кобра электов. Серой нитью на чёрном был вышит птичий череп регниумов. Шарль серьёзно кивнул лорду-канцлеру, приветствуя и напоминая об их разговоре. Сегодня Моррису де`Шенрэ придётся написать хоть что-то, пусть даже и отказ. Жук-олень органично смотрится на зелёном, а на синем полотнище — непривычно для «исконных» партий — вместо стрижа парит ласточка. Шарль долго не мог её угадать в стремительном росчерке именного знака супруга, а потом как-то привык и забыл спросить, почему из всех пернатых именно легкокрылая двоехвостка стала знаком консерваторов. — Ты сможешь? Шарль ударил бы заместителя, но в зелёных глазах не простое любопытство — там тревога, а значит, нужно кивать и открывать папку с документами. Выступать ему вторым. …Во время речи Шарль ни разу не смог себя заставить посмотреть вправо и встретиться с синим взглядом. Он просто не мог — заученно, и грамотно, с акцентами, паузами и придыханием говорил всё то, что так долго искал сам и делала Китти. Надо отдать должное девушке: она действительно вложилась больше всех. Вот бы теперь ещё и выступала она, а он не чувствовал лёгкий холодок чужого сознания так близко и так отчётливо, как и грохот чужого сердца, почти заглушившего его собственный пульс. Кипа бумаг о неэффективно использованных средствах из бюджета, завал в проекте, касающемся реорганизаций фабрик, недочёты в работе в то время, когда приезжала делегация из Аркары… Шарль вытаскивал на свет все тайны, какие только были у Синей партии. Тайны, так бережно скрываемые и так беспечно выболтанные ночами ему Главой этой самой партии. Маан, какие это были ночи! Полные признания его, Шарля, потенциала и интеллекта. У него просили совета — и он его давал, а теперь безжалостно вывалил перед собранием всё, что знал. Граф уходил с собрания как в тумане, окольными путями и долгими маршрутами. Подолгу гулял после в парках, ища успокоения и не находя его. Ни в тот день, ни в следующий он не пришёл домой. Вплоть до четверга Шарль урывками спал в своём особняке и старался не пересекаться с Дарсией нигде, кроме как в зале совета. Маан, на этой неделе только Великий и Широкий советы, на следующей — Избранный. И вот что он будет делать там?! Дамиен раз за разом ненапрасно переживал, что его Глава не сдюжит. Он просто сломается под грузом моральной ответственности. Ещё бы. Фактически компромат ему давали лично, от сердца к сердцу, можно сказать, а он его предал огласке. Да, то, как потеряла Синяя партия в глазах всего Парламента, было даже не представить, но в Алой никто не ликовал по той простой причине, что Шарль сам напоминал покойника. Почти белый, с нездорово горящими глазами и чувствующий себя последним подлецом и мразью на свете. — Ну, ты долго будешь от меня бегать? В четверг, после Широкого совета, Шарль шарахнулся от супруга в коридоре, как от самого дьявола. Против ожидания в синих глазах не было ненависти. Даже недовольства. Только лёгкий оттенок грусти и беспокойство. — Ненаглядный мой, ты хоть спал или только вид делал? — А брань? — Какая брань? Шарли, у тебя всё хорошо? Вопрос был полон искренней заботы. Граф, уже долго вглядывающийся в супруга и всё ожидающий пакости или заслуженной трёпки под аккомпанемент непечатных выражений, окончательно растерялся. Видя явно невменяемое состояние мужа, Дарсия просто взял его под руку и повёл из здания на свежий воздух. Пока пройдутся до дома, его сокровище отомрёт — может, мозги встанут на место, нормально заработают и с ним станет возможно поговорить. В районе Изумрудного дола Шарля не то чтобы отпустило, но эмоции несколько перекрыли рациональные и логичные умозаключения, так что в прихожей он по-простому уткнулся носом супругу в грудь и обнял, пустив всё на самотёк. Захочет убить — пусть сначала от себя отдерёт. — Ой, как всё плохо-то… — Это с тобой что-то плохо… — вышло до безобразия неразборчиво, но что поделать. — Вернее, с твоей головой... — М-да? Это я развязываю политическую войну, а потом мучаюсь с совестью? Я понимаю, что тебе было бы легче, набросься я на тебя с кулаками, но этого не будет. Ну, подпортил ты репутацию мне и партии — не ты первый, не ты последний. Этого мало и для развода, и для того, чтобы я вдруг тебя возненавидел. И вообще, ради Маан, иди спать. Заседания на этой неделе закончились. Дарсия чуть ли не до самой кровати дотащил мужа и что-то там ещё ему плёл, пока это горе наконец не уснуло. Лорд ещё некоторое время сидел на кровати рядом и машинально перебирал чёрные волны чужих волос. У всех мужья как мужья, и только у него какое-то наказание. Какая-то ромашка, только гадать, в какой последовательности будет «любит, не любит, плюнет, поцелует» бессмысленно, потому что он успешно всё это совмещает. Конечно, этот его доклад получился всё равно что удар ниже пояса. Сначала оглушил, а потом по нарастающей боль, ярость, агрессия и растерянность. Но в тот же день, уже на заседании в кругу партии, его отпустило. О, как лютовал Сорра! Ну, конечно же, во всех бедах был виноват Глава, и если бы не он, Дарсия, то с партией всё было бы чудесно. Лорд почти не слушал разошедшегося барона, а под конец тирады не стал напоминать, что основная часть растрат из-за барона-то и произошла. Он только улыбнулся елейно, но при этом на диво неприятно и пообещал ещё одну дуэль, только не с Шарлем и не такую мягкую по итогам. Этого вполне хватило, чтобы заткнуть завравшегося аристократа. В сложившейся ситуации действовать нужно было тонко и точно. В конечном итоге Шарль был к нему не очень справедлив — он не был слеп эти двадцать лет. Граф вздохнул во сне, и длинные пальцы на миг замерли в испуге. Пусть спит, он замучился и заслужил. И вообще, одно удовольствие смотреть на него спящего: во-первых, красиво, во-вторых, молчит. Что радует больше — даже и не скажешь. И вообще… Зачем такой порядочный Шарль попёрся в политику — так и осталось загадкой. Идеалист несчастный. На этом и получилось сыграть, и всё вышло даже лучше, чем думалось. Начни он как-то противиться идее графа, строить планы по обороне, оправдываться — всё, всё пошло бы прахом. О, его чёрное солнце изумителен в гневе, а этот отчаянный манифест был пропитан гневом и болью, а вовсе не желанием убрать оппонента по политическим взглядам. И этот гнев загнал его в угол, потому что против открытых объятий и непротивления Шарль пойти просто не мог. И не пошёл. Дарсия нежно погладил посапывающего супруга по плечу и оголённой лопатке, а после поправил одеяло. Очень жалко, что граф столь долго продержался и стоял на своём. Если бы он спал дома, то раньше бы дозрел и прекратил свою отчаянную акцию. Он ведь высказал далеко не всё, что «накопал», хотя и этого хватит, чтобы обеспечить проблем на полгода. Но всё-таки самые «сладкие» куски доклада так и не озвучил, а теперь они и не прозвучат... Лорд подавил в себе чувство раздражения и оставил только сожаление вкупе с нежностью. Он завтра прекрасно набурчит на суженного по поводу того, что он злодей, воспользовался расположением. Сегодня он будет просто тихо радоваться, что это неугомонное сокровище вернулось-таки домой.***
Утром Шарль проснулся от тихого ворчания под ухом. Недовольно фыркнул, боднул подушку и, ойкнув, окончательно проснулся. Вместо подушки обнаружился Дарсия, вернее, его живот. Лорд умудрился уснуть, сидя в совершенно неудобной позе, с откинутой головой, чуть опираясь на спинку кровати и, видимо, со вчерашнего не раздеваясь. По крайней мере, во время бодания граф наткнулся на пуговицу и зацепился за неё кудрями. — Проснулся? Шарль хотел съязвить, но не смог. Лорд широко зевнул и наконец-то улёгся, всем видом демонстрируя ленность и готовность спать дальше с мужем вместо одеяла. Граф чисто из вредности вознамерился вылезти из кровати и тут же был притянут обратно. — Я хо… — На, — лорд не глядя подцепил с тумбочки стопку бумаг и отдал мужу. — Ты полчаса ими тихонько шуршишь, а я в это время сплю. Шарль хотел возмутиться, вырваться и ещё много чего хотел, пока не зацепился глазами за слово «дарственная». В итоге получаса не хватило. Граф действительно разбирал бумаги, полулежа на супруге, и отказывался понимать то, что читал. В итоге просто пришлось дожидаться, когда лорд проснётся, но и тогда ему сразу не ответили, а заставили спускаться вниз и завтракать. — Ты хоть понял, что ты сделал? Шарль безрезультатно взывал к сознательности мужа, но тот с чашкой кофе в одной руке и бутербродом с сыром в другой наотрез отказывался вразумляться и только смотрел умильно и ласково, не забывая раз за разом пододвигать графу тарелку с закусками. — Ну что ты ко мне прицепился? Ты должен радоваться, я тебе все имущество отписал. — Это меня и тревожит! Зачем ты это сделал?! — Как это зачем? Будешь управлять ещё и моими землями, и, вообще, они теперь твоя собственность. С оговорочкой, правда, наследуют их Альфред и Эрнест, но ты же не будешь моих детей оставлять без ничего. Шарль продолжал сверлить собеседника взглядом и, когда тот в очередной раз подвинул тарелку, просто взял и переставил её на другой стол. Тогда и только тогда Дарсия наконец хитро хмыкнул и в синих глазах проступило привычное выражение спокойного расчёта. — Ну и ещё ты больше не сможешь порочить меня и мою партию. Ты за эти четыре дня столько всего нехорошего про нас наговорил, а значит, скоро грядут проверки на наши земли и на мои в том числе… А если там будут убытки, это будут и твои убытки. И проблемы, и недочеты — тоже станут твоими. Как и щекотливая ситуация, в которой мои мальчики будут без наследства и куска хлеба. Если ты, конечно, не уладишь вопроса. А кроме того, комиссия спросит тебя, что это у тебя в землях такой непорядок. Они же теперь твои. Лорд тихонько и совсем по-мальчишески хихикнул, промакивая губы салфеткой. Синие глаза сияли и почти лучились лукавством. Шарль чуть не выронил бумаги от возмущения. — Ты воспользовался моими схемами! — Скажи же, я хороший ученик? Шарли, я признаю, я тебя недооценил. Ты отличный тактик и стратег, но всё же как политик ты неопытен. Так что извини, родной, но ты сам себя обыграл. — А ты не боишься, что я действительно тебя разорю? — Меня — может быть. Но тебе, как и мне, нужны наши земли, тут мы с тобой связаны просто-таки железной цепью. Плюс твоя порядочность. Ну хоть убей — со мной ты придумаешь, что делать, но только не с детьми. А ещё у тебя театр открывается, ваш экономический проект на носу, проверки в землях… Да ты зашиваться будешь. А теперь скушай что-нибудь, тебе столько сил нужно для свершений. Шарль сначала хотел скрипеть зубами, драться и кричать… а потом просто засмеялся. Сначала переливчато, а потом чуть истерично, но эти нотки всё же удалось убрать. — О, искуситель, давай сюда свой завтрак. — И что, не будет даже попытки меня придушить? — Ну ты же не делал попыток меня остановить? Маан, Дар, признаю, уел. На недельку. — Даже так? Что же, я тогда буду думать, чем занять тебя через эту недельку. — Думай, думай. Шарль отложил-таки документы и отдал должное завтраку. Лорд смотрел на него с сомнением, но тему больше не затрагивали. В конечном итоге он и так уже сходил конём, а как эту партию разыгрывать дальше — будет понятно только после ответного шага.***
Вся папка с документами была небрежно зашвырнута в камин. — Что ты делаешь?! Китти подошла не вовремя, так что Дамиену пришлось её перехватывать и утаскивать от камина, пока девушка не успела сжечь свои нежные пальчики. Шарль флегматично поворошил в чреве огня кочергой, наблюдая за тем, как чернеет и распадается шанс на то, чтобы убрать Синюю партию с горизонта. Душа разрывалась на части. Она из этих частей вопила, что он рохля и никудышный Глава, вторая — что вообще не нужно было этого делать и так подводить мужа, ведь ему верили! Кого слушать — было непонятно. — Там столько работы! Там же всё! Китти почти выла и неистово царапалась, пока капитан её урезонивал. — Да тихо ты! Мы в патовой ситуации, Шарлю отписали земли! — Что ему сделали? Пока его секретарь и заместитель спорили и ругались, граф стоял перед камином и рассеянно думал, что уже в который раз придётся начинать с самого начала. Первый раз собирать себя после измены мужа, потом после смерти Рауля и вот теперь… Не грела даже лаконичная записка лорда-канцлера с росчерком-черепом в конце. Да, согласие, да, проект, который он так лелеял, но… — Только не загоняйся, ради Маан, — Дамиен по-свойски хлопнул по плечу, а Китти мягко положила ладонь на сгиб локтя. — Мы уже столько сделали, и жизнь не кончается оттого, что мы чуть поменяем направление нашей деятельности. — Нет конечно… Просто я думаю, ты был прав в своё время. Из меня никудышный Глава, и, когда ты десять раз спрашивал, готов ли я, нужно было говорить правду, а не уповать на свой гнев. Он ушёл, угли остались. — Пф, кто не ошибался. Дарсия — хороший стратег, мы всегда это знали, но то, что мы сделали, его тоже серьёзно потревожило и отбросило. Поверь, ему теперь долго будет не до тебя. — Мне тоже. Он кругом прав. — А ты у нас кругом виноват? Шарль неопределённо пожал плечами. — Как задорно у вас что-то горит! — Этелберт зашёл без стука и сам чуть отпрянул, когда к нему резко обернулись трое инарэ. — Я, собственно, что зашёл… — В моём доме тебе всегда рады, Эт. Тебе ли не знать. Шарль сказал это таким упавшим голосом, что управляющий не поверил бы, но ему было немного не до того. Он протянул другу купчую. — Вот, ты просил. Это акции винных заводов. Ну, и маленький подарок. В руку графа легли сросшиеся меж собой лесные орехи. Он с благодарностью посмотрел на друга детства. Тот хмыкнул и обнял приятеля за плечи. — Часто ты просто несносен, но всё же ты мой друг, и, если у тебя что-то случается, ты всегда можешь на меня рассчитывать. — Спасибо, Эт. Я знаю. Шарль посмотрел на купчую и неожиданно нахмурился. Он смотрел долго, а потом обернулся к камину. — Только давай ты не будешь её жечь, — Дамиен на всякий случай отгородил своего Главу от камина. — Акции-то нам точно потребуются. — Да, я тоже так думаю. Дамиен, скажи, что делает мышь, попав в кувшин с молоком? Капитан нахмурился. — Плавает? Хотя потом, наверное, тонет, если не выбирается. Это ты к чему? — Я тоже тону. Но напоследок я всё же попробую взбить масло.