***
Сергей задумчиво смотрит, как товарищ, пригубив запотевший стакан пива, расправляется с половиной содержимого всего в пару глотков. Сам же болтает в граненом стакане темно-розовый морс, в котором виднеются косточки ягод. Тишину нарушает раскатистый голос Модестаса: — Серый, я тебя не узнаю, — начинает тот. — Это ни к чему, — невозмутимо ведет плечем Сергей, подперев спиной стену пивной. — На площадке я по-прежнему один из лучших. Очки приношу, мяч не теряю. О чем говорить? — Не скажи. Ты мазать стал. И пас у тебя неудобный теперь, — усмехается мужчина, вытирая размашистым жестом пивную пену с подбородка. — Неужто разучился играть, пока с девчонкой той в одном зале скачешь? Модестас смотрит с вызовом, в карих глазах отражается свет яркой вывески небольшой пивной, в которую спортсмены зашли после тренировки. Посидеть дома, как обычно, Белов не захотел. — Ерунду не неси, Модя, — холодно говорит Сергей, однако все в его позе выдает раздраженность словами пятого номера. — Врать ты правда не умеешь. Столы в пивной высокие, достающие обычным мужикам до середины груди, однако баскетболисты смотрятся за ними немного комично, явно выделяясь из толпы посетителей. Модестас облокачивается локтями на край стола, приближаясь тем самым к Сергею, чтобы тот лучше слышал его: — Ты мне одно скажи, у вас что-то есть? — заговорщески подмигивает он. — Модя, не вынуждай тебе морду начистить, — десятый номер залпом допивает содержимое стакана, выражая тем самым намерение уйти как можно скорее. — Нет. — А это тогда что? — ловким движением фокусника Паулаускас выуживает из сумки Белова косынку в мелкий горошек. — Знакомая штучка. Как трофей забрал? Ироничная ухмылка тут же слетает с лица Модестаса, когда жесткая рука десятого номера хватает того за плечо, сжимая так сильно, что литовец вынужден незамедлительно вернуть цветастую шелковую ткань. Взгляды спортсменов пересекаются: — Понял. — Коротко бросает капитан. В молчании они покидают пивную, пока Сергей, аккуратно сложив косынку, на ходу убирает ее обратно в спортивную сумку.***
Таню Гаранжин знает с пеленок. Племянница всегда вызывала у него самые теплые и трепетные чувства. Девчонка с интересом слушала истории Владимира Петровича о баскетболе, о заграничных поездках. А когда родился Шура, с удовольствием возилась с ним, играя в кубики или с гордостью возя того в коляске вокруг дома. Настоящая старшая сестра. Когда семья Гаранжиных была вынуждена переехать из Ленинграда в Москву, и Шурка, и сам Владимир Петрович тосковали жутко. Поэтому когда мама Тани позвонила с просьбой помочь дочери устроиться в Москве на время подготовки к выставке, Гаранжины без колебаний предложили девушке пожить у них. Комнат в квартире хватало, да и деньги тратить на съем комнаты не пришлось бы. Решение принято. Спорить было бесполезно. Когда-то Владимир Петрович гордился тем, что его племянница делает большие успехи в баскетболе. Но потом, когда та ушла в искусство, ее творчеству радовался не меньше. Он был уверен в том, что целеустремленная Сергеева сможет добиться больших высот, стоит ей приложить усилие. Трель телефонного звонка поет в квартире Гаранжиных, когда вся семья собралась за ужином. Трубку по традиции поднимает Ксения, но совсем скоро с улыбкой передает ее мужу. — Слушаю, — прокашлявшись, говорит Владимир, отдавая небольшую корочку хлеба собаке, проснувшейся от звонка. — Володя, здорова! Как жизнь? — раздается голос зятя, отца Тани. — Потихоньку! — смеясь, отвечает Гаранжин. — Я к тебе по делу. Звонили мы, давиче, в комиссию Танькиного конкурса. Ты же знаешь, у Натальи там одноклассник работает… Так вот, — голос мужчины на том конце становится серьезным. — Девчонка-то наша загуляла! На лекции не ходит, в гончарной ее уже с неделю как не видели. Владимир Петрович хмурится. Он не рассказывал родителям девушки о новом увлечении Сергеевой, которое, разумеется, и отвлекает ее от подготовки к конкурсу. Мужчина чувствует вину. «Вот ведь… Знал же, что так будет. Старый дурак, зачем только на ее уговоры повелся…» — корит себя он, поджимая губы от досады. Отец Тани тем временем продолжает: — В общем, я чего звоню. Ты там ей хвост накрути! — коротко хохочет он, но смеяться сейчас явно не над чем. — Чтоб не думала сачковать там. — Понял я, Рома, понял. Не переживай, разберусь. — Заверяет его Гаранжин. — Если что, за ручку буду до ворот водить. «Ситуация требует немедленного реагирования.» — думает Владимир Петрович, со вздохом понимая, что ужин откладывается.***
Во мраке спортивного зала, освещаемом лишь светом уличных фонарей в высоких окнах, мелькает могучая фигура баскетболиста, ныряющего от кольца к кольцу. От вспыльчивого Сергея за неделю не осталось ни жеста. Все это время вечерние тренировки он проводил в привычном ранее одиночестве, приводя мысли и чувства в привычный же порядок. Поэтому, когда дверь зала распахивается, впуская столп света из ярко освещенного коридора, Белов на секунду отвлекается, упуская из вида мяч. Владимир Петрович Гаранжин выглядит сердито настроенным, поэтому десятый номер уже готов к тому, что его дополнительная тренировка будет вновь прервана тренером, беспокоящимся о здоровье спортсмена. — Сергей, возьми паузу. Дело есть. — задумчиво произносит мужчина, проходя к скамьям. — Еще полчаса и я закончу, Владимир Петрович, — упирается Белов, дробью вбивая мяч в крашеный паркет. — Я не к тому веду, — машет рукой тренер. — Присядь. Мужчины в гулкой тишине пустого зала опускаются на скамейку. — Знаю я о вашем споре с Таней, — начинает спустя время Гаранжин. — Моя тебе команда как от тренера — немедленно все прекратить! От сурового голоса мужчины становится не по себе даже комсоргу, но тот вида не подает. Белов устало вытягивает вперед длинные мускулистые ноги, потирает уставшие колени и только потом решает ответить: — А это не я начал, — он поворачивает лицо к окнам, в которых виднеется желтая скоба молодого месяца. — И не мне это нужно. Понимаете? — Понимаю. Но команду даю тебе. И я очень надеюсь на твою зрелость и благоразумие. — Устало потирает глаза тренер. — Она с этими шалостями забыла, зачем в Москву приехала. А если и дальше будет прогуливать… Мне ее родители не простят, как узнают, чем она тут занимается. Вдруг луч света, попадавшего из приоткрытой двери, пресекает резким движением возбужденный силуэт: — И чем же я занимаюсь?