Засланная

Сколько боли способно выдержать человеческое тело? Когда начинает гибнуть мозг? Когда реальность заменяется бредом воспаленного сознания? На все эти вопросы я сумела найти ответы. И не могу сказать, что сильно хотела этого. - Это моя дочь! - Мэм, мы делаем всё, что в наших силах. Сейчас Вы ничем не можете помочь, идите домой. … Искаженный динамиками и маской голос: - Если хотите увидеть ее живой, выполняйте наши условия. Деньги и никакой полиции. - Мне нужны доказательства того, что она жива! - почти срывающийся на визг крик. - Никаких доказательств. … Это все фон. Мне уже все равно. Наверное, стоило слушать преподавателей и полицейских, говоривших о том, как стоит себя вести, если вас похитили. Но кто же знал. Кто в 20 лет реально задумывается о таких вещах? Если бы я слушала. Если бы не сопротивлялась. Если бы Марс был обитаем. Сейчас ничто не имеет смысла… - Вы сказали - у Вас есть новости! Вы нашли ее? - Успокойтесь, оперативники уже штурмуют здание. … - Очень жаль так все заканчивать, - почти сожаление. - Мы могли бы еще о многом поговорить. «Выстрел» … Надо же. Я буду по нему скучать. Наверное, это и есть «Стокгольмский синдром» в действии. Он любил говорить и хотел, чтобы я говорила. Если бы я не плюнула ему в лицо, он оставил бы язык, я бы говорила с ним. О чем угодно. Говорить - наслаждение. И видеть тоже. Они все не понимали. Ему не нужны были деньги. Ему нужен был собеседник. Он по-своему ухаживал за мной. Кормил и поил. С рук, ведь я не могла глотать. Он даже почти не бил меня. Я сама виновата, я была с ним грубой. Он тогда ударил меня по лицу в первый и последний раз. Он долго просил прощения. А они убьют его. Они не понимают. - Женщина, 20 лет, побои, отрезанный язык, травма глаз, огнестрельное ранение, сильное истощение организма. Готовьте операционную! - С ней все будет в порядке? Это моя дочь! Скажите! … - Давление в норме, пульс стабилен. Продолжаем. - Что-то не так… Пульс падает! Желудочковая тахикардия! Реанимируем! … Мысли мечутся, сталкиваются в голове, в глазах от этого радужные круги. Круги плывут медленно, но когда достигают стен, голова начинает болеть. Пытаюсь унять мысли. Унять боль. Нужно успокоиться, он говорил, что нужно подумать о чем – то настолько противном, чтобы тошнило. Он прав, он всегда прав. Мысли об опостылевшей жизни, о матери, совсем свихнувшейся после ухода отца, о сочувствии ото всех подряд: «Бедняжка, тяжело без отца, да еще и с такой болезнью…» Он говорил, что они все идиоты. С шизофренией можно жить, а в легкой степени и подавно. Надо сказать дорогой мамочке отдельное спасибо за то, что трубила на каждом углу о своей неполноценной доченьке. - Доктор, что с ней? – голос мужской, спокойный. Точно не голос отца. - Кроме языка непоправимого нет. Ее подлатали, но недостаточно. Самое тяжелое сейчас – истощение. Дайте ей три дня на стабилизацию, - другой голос. Женский, низкий с хрипотцой. Мне нравится этот голос. - Ей надо поспать. Я позову, если будут изменения. - Хорошо,док. … - Приходит в себя. - Пустите меня к ней! – а вот это уже знакомо. Мамочка. - Детка! Детка! Ты меня слышишь? - ее мокрые от волнения руки сжимают мое предплечье. Киваю, превозмогая острую боль в голове. В глазах все плывет, но я могу разглядеть ее большое, некрасивое лицо: узкие глаза, теперь еще уже из-за слез, распухший нос и трясущиеся щеки. Я почти не помню, но когда-то она была симпатичной. До того, как мне поставили диагноз. И дали ей повод страдать. - Я доктор Элс, как ты себя чувствуешь?- доктор, немолодой, равнодушный, но усиленно демонстрирующий, что ему не наплевать. Интересно, он в курсе, что я немая? Показываю большой палец: мол, все окей, док. - Хорошо. Глаза восстановятся со временем, травма не серьезна. С огнестрельным ранением все сложнее, задеты легкие и сердце. Ты пока на вентиляции легких. Если все будет хорошо, то через несколько недель ткани почти полностью затянутся. А вот говорить ты больше не сможешь. Я еле кивнула. Я хотела бы поговорить с ним. С похитителем. Он один меня понял. И не брезговал, зная, что из-за болезни я начну бредить или вообще загнусь. Он со мной разговаривал не как с животным. Говорить с другими у меня желания нет. Я бы и жить не хотела. Жаль, что он промахнулся. - Дееееткааааа!.... – мать зашлась новым потоком слез и истерики. Я закрыла глаза, чувствуя, как начинает пульсировать в груди. Даже не больно, смерть – как избавление. - Пульс падает! Реанимационный на… … - Ну, как там ваш новый пациент, док? – снова тот мужской голос. Строгий, но участливый. Я его не помню. Точно не слышала раньше. Глаза открыть не могу, повязка. Кто же это такой? - Коммандер, тело приходит в норму. Истощения уже нет, пулевое ранение угрозы для жизни не представляет: слегка задеты сердце и легкие, но для жизни не опасно. Сетчатка повреждена сильнее, чем я думала, вживляю импланты. Пока тревожить не рекомендуется. Коммандер? Я не ослышалась? Коммандер… Это что–то из военно-морской тематики. Вроде капитана, только с добавкой. Не просто майонез, а с сыром. Не просто капитан, а лейтенант. Наверное. Помню, все выспрашивала у отца разницу, но понять так и не смогла. Если это коммандер, то я где-то на флоте или в военном госпитале. Понятно, почему я почти здорова, здесь явно лучшие врачи. -Поговорить с ней можно? Вот смешной, я же немая. - К сожалению, нет. Функции языка удалось восстановить только частично. Нужно лететь на Цитадель, за полноценным имплантом, иначе говорить она не сможет – из-за боли. - Пусть сначала придет в себя. Оповещайте меня о любых изменениях. - Да, коммандер. … - Мы ее стабилизировали, но сейчас лучше избегать лишнего волнения. - Это моя дочь! Она чуть не умерла из-за этого ублюдка, я хочу быть рядом! Они говорили за дверью, а голова все равно раскалывалась. Стоп. Я только что была в военном госпитале. И меня хотели куда-то перевести. А теперь снова здесь. И все так же хреново себя чувствую. Если это проделки моей шизофрении, то я не против. Спасибо тебе, воспаленное воображение! Мое подсознание не перенесло туда мою мамочку и на том спасибо. Может, надо уснуть и досмотреть чудесный сон до конца? - Кэтрин, как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит? Боги. Если вы существуете, лишите меня еще и слуха. Каждое слово – молот, падающий мне на голову вместо наковальни. Я открыла глаза и посмотрела на пожилого мужчину в белом халате, доктора Элса вроде. Он смотрел выжидательно, но в глазах сквозило смутное желание, чтобы я уже умерла и перестала транжирить его время. Я его не виню. Все старые врачи так смотрят. Это профессиональное, как у полицейских привычка сначала стрелять, а потом спрашивать. Всегда все можно спихнуть на «сопротивлялся при аресте». - Кэтрин? Боже, какой у него голос громкий! Показываю большой палец, а потом на голову. - Болит голова? Сильно? Киваю. - Я дам тебе обезболивающее. Потерпи, скоро пройдет. В сериалах лекарства действуют сразу. В жизни же нужно еще подождать, пока до источника боли дойдет, пока они там поболтают, и только после этого мозг решит меня не мучить. Часик-другой. Нужно успеть уснуть. Да, сон. Сон всегда спасает. - Доктор! Доктор! … -Как успехи, док? И тебе привет, коммандер! Я даже соскучилась. Как дела? Кто ты? Почему единороги белые? Хорошо, что шизофрения оправдывает любые бредни, а во сне вообще ограничений по неадекватности нет. - Восстановление прошло успешно, пора снимать повязку. Я хотела, чтобы вы присутствовали. Здорово, мое воображение дает мне еще и картинку. Прикосновение к лицу было почти невесомым. - Можешь открывать глаза. И тут я струсила. Но мои глюки ждали, а их вряд ли можно напугать. Первым, что я увидела, был свет. Что характерно для больниц, слепяще белый. В мозге сразу начали расплываться цветные круги, и заболела голова. Я поняла, что лежу на спине, и попыталась перевернуться. - Лучше попробуй сесть. Чьи-то теплые и крепкие руки поддержали меня, пока я принимала вертикальное положение. Ну что ж, Кэтрин Стоун, попытка номер два. На этот раз сквозь щелочки в глазах я разглядела абсолютно белое помещение и кусок стула. Постепенно привыкая к свету, я выпрямилась и смогла осмотреться. Первое впечатление не подвело. Помещение, не сильно большое, все вокруг белое или светло – серое. Обстановка спартанская: несколько кушеток странного вида, стулья, один рабочий стол и дверь, навевающая мысли о подземном убежище. - Болит голова? Я кивнула чисто машинально. Рядом со мной находилось странное приспособление. Несомненно, для пыток. Механическая рука. С длинными тонкими пальцами. И целым набором ножей, свёрл и прочей атрибутики инквизиции. - Я доктор Чаквас. Давай проведем тесты, чтобы я смогла определить состояние твоих глаз. Я наконец соизволила обратить внимание на источник звука. Женщина, где-то под 50. Волосы коротко стриженные, почти седые. Вся в морщинках, особенно вокруг глаз. Значит, много улыбается. Взгляд внимательный, но не злой. Сочувствующий. Знаем таких. Привет всем моим психотерапевтам. - Следи за указателем. Ничего нового: посмотри вправо, влево, сколько пальцев, параллельны ли линии. Тут моя шизофрения ничего пугающего не придумала. - Ты можешь написать свое имя? Протянула мне странный аппарат. Плоский, как планшет, но тоньше; экран будто прозрачный, желтенький да и клавиатура тоже. И все это удовольствие в металлической оправе футуристического вида. Хипстеры удавились бы от зависти. Тронула пальцем букву «К», надо же сработало. Принцип работы что у смартфонов, только выглядит странно. - Кэтрин Стоун? Кивнула. От дверей отлепился второй персонаж моего сновидения. Высокий мужчина, в плечах широк, лицом красив, умом, наверное, не очень. Не могут быть сразу все достоинства. Либо умный, либо красивый. Смотрит остро, с подозрением, на лице печать суровости. Так и вижу его в доспехах на вороном скакуне, кричащего что-нибудь неимоверно пафосное. - Коммандер Шепард. Ты на моем корабле, «Нормандии». Говорит короткими фразами. Таких обычно описывают – сказал, как отрезал. Я кивнула ему: мол, понимаю, шеф. - Кэтрин, тебе надо отдохнуть, импланты сильно напрягают глаза, нужно время, чтобы нервы освоились. Добрый доктор, вколи мне лекарство, и я посплю. - Мне нужно допросить ее, док. - Не сегодня, коммандер, она… … - Мэм, мы недооценили травму головы. Мозг начал «засыпать». Она впала в кому. - Как в кому, вашу мать! - Мэм, мы делаем все, что в наши силах, благоприятный исход возможен. У нее кровотечение в мозге, уберем его и возможно, она проснется. - Так делайте! - Она не стабильна. Операция может убить ее, нужно подождать… … Странный сон. Как будто другая жизнь. Здесь я живая, только говорить не могу, а там при смерти. Овощ. Или наоборот. Я не могу понять… - Доброе утро, Кэтрин. Я кивнула и улыбнулась. Доброе, доктор Чаквас, конечно, доброе.