И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих. И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, И говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?
(Откровение Иоанна Богослова, глава Шестая)
И вновь я становлюсь запертым в плену у собственного тела. Раз за разом пытаюсь пошевелиться, издать хоть какой-нибудь звук, стремясь войти во всеуслышание. Холодок пробегает по моим ногам, огонь струится в моих венах, барабаны бьют в висках — все это лишь часть игры. Салки со смертью, из которых еще никто не выходил победителем. Но надежда есть всегда, так мне сказал Доктор. Ненавижу их. Трусливые обманщики, торопящиеся излечить тебя от твоих же проблем. Но что если я не хочу? Что если я не считаю себя «сломанным»? Мои отличия делают меня лишь сильнее. Все мои шрамы служат исключительно доказательством моей живучести и удачи. Они всегда ходят рука об руку. Они — живое воплощение человеческих ошибок, возведенных в физическую оболочку. Ведь тело — грешно, а Душа — чиста и невинна. Так меня воспитывали, так я был взращён подобно саженцу, упивающемуся солнечным светом. И так я буду крепнуть, облачая свою кожу в сталь булатную, а мысли — в гроб, в последнюю колыбель. Но мне хочется есть. Как же мне хочется есть… — Рядовой, живо поднялся и потащил свою задницу вперед! Живо! — крики пустующих лиц окружают меня день изо дня. Подобно набату ощущаю я волнение, растущее в груди. И даже дыры и пустоты от пуль моих врагов не смогут избавить меня от яда. Яда под названием «Душа». Во мне она черна и грязна, поскольку нет ничего ужаснее чем убийство. Прости меня, Отец, ибо я согрешил. Множество, множество, множество… Множество раз. И даже самая богатая индульгенция не очистит меня, не принесет покоя. Свеча догорит кровавым воском и во тьме останутся кошмары мои — единственные и верные товарищи. Остальных давно нет. Остальные давно мертвы. Открыл я глаза слезящиеся и свет солнца ударил в них. Знак того, что начался новый день. День страданий и воплей сокращающегося отряда. Они падают наземь, они разбивают лица свои об брусчатку, кровь покидает сосуд. Но свист огней не прекратится. Он будет только множится по нарастающей, покуда воля моя нерушима и ясна. Задание есть задание. Приказ есть приказ. Глоток горячей от раскалившегося тела воды жжет нёбо, проскальзывая куда-то вглубь. Когда уроки в моей старой школе заканчивались, я пытался ускользнуть как можно скорее, дабы ощутить привкус табака. Сейчас все похоже на дым, даже те сухпайки, которыми нас стараются пичкать каждый день, каждый час, каждую минуту. Они думают, что я не догадываюсь. Уверены, что их маленький секрет останется нераскрытым. Но мне плевать, какую игру они затеяли, мне плевать. Потому что… Я солдат. А солдат не задает вопросов.***
Высокая женщина с беспокойством просматривала бесчисленные показания приборов, взрывающихся подскочившими параметрами. Писк переходил на тот уровень звука, когда человеческий слух перестает воспринимать его. Но только не у нее. Она готовилась к этому моменту больше трех лет, когда достался этот занимательный «Образец». И поэтому… — Что нам делать?! Он начинает понимать, как контролировать процесс регенерации клеточной структуры… Его шрамы… Он блокирует сыворотку, Доктор! Я впервые такое вижу! — эти недотепы боятся своих же экспериментов, как глупо. Разве успех не гарантирует риск? Разве сбой не есть результат?! Оттолкнув боязливого ученого, рыжая бестия произвела новые расчеты, проведя по голографической панели длинными пальцами: — Хватит пускать сопли на мои исследования, иначе будете первым подопытным в следующей фазе, Мистер Ричман. Мы стремимся обуздать «Образец», он — брыкается, подобно загнанному зверю. А что это значит? Да, это значит лишь одно. Он боится, — ее маниакальная улыбка загорелась на бледном лице, пока зрачки устремились к титановому кокону.***
«И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить»
Трупов становилось все больше и больше, покуда не выросла передо мной стена. Мы не стали теряться, и мы же не стали плакать — наши братья могут сослужить еще одну службу. Как казалось. И даже враги обомлели, когда в очередной атаке обрушивали свинец на укрытия из тел поверженных солдат, и еще больше испугались, когда они стали подниматься. Настоящая армия мертвецов восстала на борьбу. Они понимали, что такого не может произойти в их мире, что нечто ужасное может ринуться в атаку. Но главная ошибка этой иноземной заразы… Они даже не догадываются, как я хочу есть. Использовать павших братьев как щит было моей идеей. И кто мне мог перечить, если командир уже давно был оставлен на первой точке, а его подопечный… Он был первой линией обороны. Настоящий герой, настоящий патриот. Но мое тело уже тогда начало меняться. И было это хорошо.***
Громогласный рев заполнил небольшую и темную комнату, источником света в которой была лишь капсула. Все полые трубки, входившие в тело «Образца», наполнились экспериментальным раствором, от дозы которого могли погибнуть десяток здоровых мужчин. Но он был особенным. Особенным в своей правоте и стремлению жить. Камеры направились в стороны трескающегося стекла. Автоматические турели с опаской появились напротив, следя за каждым ударом кулака по стеклу. Когда ладони перестали его слушаться, он перешел на крепкий лоб. Полупрозрачная жидкость потемнела от крови, пока кожа зарастала в мгновение ока. Двери открылись и из них вышел целый отряд лучших солдат, готовых разрушить любое неповиновение без остатка. Но Доктор, вальяжно проплывая мимо них одинокой тенью, лишь насмешливо похлопала ладонями: — Отбой, мальчики. Если «Образец» вырвется наружу, то мы не можем себе позволить потерять вас всех. Так что потихоньку собираем вещи и уходим из палаты. Живо, — те, не смея перечить, отдали честь и моментально испарились, оставив после себя только металлический привкус во рту. Аккуратно касаясь стеклянной стенки, высокая и худощавая женщина прошептала, смотря ему прямо в глаза: — Что случилось? Увидел неприятный сон? Не думала, что с твоей дозой наркотиков возможно такое активное пробуждение. Кажется, ты не принимаешь должную психическую стабильность, которая тебе была присуща. Может, стоит сообщить об этом Совету и прекратить наш маленький эксперимент? — его взгляд, излучающий только ярость и гнев, сменился на покаяние. Чего, собственно, и ожидала его «нянька». Довольно улыбнувшись, она провела ладонью по датчику, отчего стенки его прозрачной «камеры» вновь скрылись в непроницаемой оболочке.***
«И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри. И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч»
Спусковой крючок слишком плавно ложился на мой палец. Я был готов, я был обучен и я был смел. Смел до такой степени безрассудства, когда вспышка пороха больше не может принести удовольствия. Другого выбора не представится, если твои припасы кончились. Еда, вода, патроны. В этом маленьком мирке войны больше всего ценится последнее. С помощью этих маленьких курьеров смерти ты можешь быть настоящим Богом. Тем, кто вершит судьбы и тот, кто принимает решение. Стоит перед чащей весов, где на одной из них — легкое белое перо, а на другой — обугленное сердце. Я был последним. Воин, что позиции свои не сдал и никогда не сдаст, проиграв бой только самому сильному сопернику — собственной Смерти. Но была та битва неравной. И выйти из нее суждено было лишь одному. И я не хотел быть вторым. Мне хотелось только есть… Мои друзья бы поняли меня, как понимает Отец сыновей своих, покидающий дом родной. Как орел с гордостью смотрит вслед своих птенцов, способных полететь. И также мои товарищи смотрели на меня безжизненными глазами полных надежд и веры. Хотели, чтобы они лежали здесь не зря. Чтобы последний миг их жизни пришелся бы не на свист и кровь, а тепло и силу. Они сами попросили. Сами…***
— Я не могу… Мне очень больно… ОЧЕНЬ БОЛЬНО!!! — сжимая виски пальцами, кричал «Образец», пытаясь унять бушующую силу. Весь тренировочный полигон ходил ходуном, едва испытания начались. Свет моргал, будто из самой базы выкачивали всю энергию. Никто не знал, возможно, это было и так. Доктор был за пуленепробиваемым стеклом, молясь за собственный успех. Смеялась над собой, понимая всю ничтожность. Будучи самым эрудированным и подкованным ученым она до сих пор надеялась на невидимую силу, которую никакая наука не смогла доказать. Но сейчас ей бы понадобилась помощь: — Просто ты стараешься сопротивляться, а нужно взять под контроль. Давай, все эти годы ты шел именно к этому моменту, — прошипел динамик в уши парня. Тот, сдирая с себя кожу ногтями, упал на холодный пол, едва не пуская слюну от отсутствия сил: — Это чувство… Я никогда не испытывал ничего подобного. Как можно управлять ЭТИМ? КАК?! — импульсы поражали трескающиеся стены небольшого испытательного полигона, устремляясь к зеркальной комнате. Ученая покосилась на своих коллег, которые в тайне мечтали убежать прочь от этого источника хаоса, которого и человеком больше считать нельзя было. Никчемные слабаки… — Старайся, иначе все было зря. Что мне написать в докладе? Что мы спустили все деньги и время в пустую? В такого слабака, как ты? Этого хочет твой Отец? Это не опозорит его? Как думаешь? Я спрашиваю конкретно тебя, «Образец»! — все сгустки осязаемой силы, застыв в воздухе, обратились на отражающую поверхность стекла, когда он ответил: — Нет. Я не хочу этого… Мы продолжаем…***
«И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. И слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай»
Этот Всадник мне знаком пуще прежнего. Подобно Пастырю греховному я не тая сил следовал за ним по пятам, обрекая белую рясу свою в красный цвет. И Нечестивый вопил именно его голосом, тем самым гласом, говоря: — Бери то, что почитается тебе, послушник юный. Ибо есть цена за жизнь и имя ей — смерть. Почти четыре дня не смолкали речи его отрезвляющие. И почти четыре дня не мог я насытиться. Голод был бесконечным, как и месть моя за падших братьев. Сталь нервов обратилась в сталь острия ножа, пронзающего демонов. Демоны кричали, демоны умирали. Демоны приносили мне все больше еды. Демоны были моими союзниками. И не мог я винить род людской, ибо он одинаков по своей сути — только горечь желчи в горле отрезвит его порывы к разрушению и войнам. И только острый нож мой будет смаковать глотки кровавым дождем. Так прошел и пятый день. Моя битва продолжалась.***
— Как проходят его тренировки? Как скоро объект будет готов? — Доктор О`Доран, мы делаем все, что можем… — Неправильный ответ. Вы должны делать всё СВЕРХ меры. Знаешь, сколько времени, денег и сил потрачено на этого парня? Ошибки недопустимы. Иначе ты будешь следующим испытуемым в очередном тесте. — Прошу, я… Я… — Почему он не берёт огнестрельное оружие, которое мы ему выдаем? Что-то не так? — Нет, Доктор О`Доран, просто Мигель… Он говорит, что не собирается использовать… Чужие игрушки. И пока не найдёт то, что ему по душе, будет использовать только ножи… — Биометрические показатели выросли, физические параметры находятся в точке своего пика, да? Интересно-интересно… Не отбирайте у мальчика его игрушки, пускай веселится. Но дайте ему понять, что он будет гораздо полезнее с чем-то посерьезнее… КАКОГО ЧЕРТА?! Что ты себе позволяешь, сопляк?! Он нас слышит? Стекло ведь шумоизоляционное! Твою мать! — Скорее, обработайте рану Доктора! Живо! Все хорошо? — Всего лишь царапина, не больше. С какой силой он должен был метнуть этот нож, чтобы пробить несколько слоев закаленного стекла?! Изолировать объект для дальнейшей обработки, подготовить капсулу. Повышаем до тридцати пяти процентов! Живо-живо, не стой как вкопанный, идиот! Я слышу каждый удар их сердец. Каждую каплю крови, что бежит нескончаемым потоком по венам. По их трусливым венам. Они не осознают, что сотворили со мной. Что пытаются обуздать Бога, рожденного из человека. Человека, воспитанного Демонами. И эту смесь не смыть простыми кислотами из пробирки. Она не пропадет под палящим солнцем и не замерзнет под альпийским снегом. Слышите? — Это грядет колокол, восхваляющий Спасителя нашего и предвестника конца, — прошептал он, делая очередной надрез в виде креста. Эти раны не заживали. Он этого и не хотел. Женщина подняла осколок с пола и кинула обратно, крикнув: — Что, возомнил себя невесть кем, «Образец»? — глаза, сияющие в темноте закрылись: — Я говорю не о себе, Доктор. Все люди хотят этого. И вы создаете меня для легкого толчка, который обрушит мир в хаос. И разве это не прекрасно? — сглотнув комок в горле, Мойра усмехнулась: — Что же в этом прекрасного? — темная дымка, принимая форму щупальца, медленно проплыла к ней, касаясь аккуратного надреза на щеке. Та с невозмутимостью осталась на месте: — То, что только самая гнилая Душа способна показать невинным их чистоту. А что бывает в конце? Правильно. Справедливый Суд, который и расставит все по местам… — У тебя слишком много самомнения для обычного подопытного кролика, «Образец», — отмахнувшись от его «конечности», засмеялась Доктор. Начала понимать, что сотворила. Показав белые зубы с слишком выпирающими резцами, парень сказал: — Не называйте меня так. Я больше не ваш «Образец». Я готов показать себя в деле, лишь укажите цель. И я, подобно Всаднику, устремлюсь во весь опор… Своих ног, — скрежет сплава высек искру под его пятами. О`Доран отписала что-то в своем планшете, бегая глазами разного цвета по дисплею. Сама давно желала этого. Ведь нет ничего приятнее, когда твои инвестиции начинают приносить плоды! — Как только ты пройдешь последний тест, мы решим, куда именно тебя направить… Мигель. Или тебя лучше называть «Соул»? Сжимая кулаки, по которым пробежала серенада плотных вен и сухожилий, подопытный ответил, шепча: — И когда Он снял четвёртую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными. И было это хорошо. Ибо есть Я — Всадник без коня верного, воспитанник Судьбы и пришедший в этот мир с болью и страданием. Ибо есть Я — Пятый Всадник, имя которому «Душа».