Способы коммуникации

      Мобильник требовательно пищит, отдаваясь мерзкой — тупой, тяжёлой, обжигающей — болью в левом виске. М-да. Едва добравшись до кровати, зарыться наконец носом в подушку, позволив тяжеленным векам сомкнуться, чтобы что? Спотыкаясь о скинутые по дороги туфли искать с закрытыми глазами электронное недоразумение в недрах необъятной комнаты? Но, кажется, он остаётся верен себе: телефон находится аккурат там, где его пренебрежительно бросают каждый вечер. На самом краю прикроватной тумбочки.       «Дзинь!»       Это была долгая ночь. Но, судя по всему, без боя кончатся она не желает. Швырнуть бы мерзкое устройство в стену, и дело сделано. Нет, слишком накладно. Из-под подушки будет не слышно, наверное. И просыпаться станет снова необязательно.       «Дзи-инь!»       Его симпатии застряли примерно во временах использования почтовых голубей. Которые никак и ни при каких обстоятельствах не могли найти путь к его обиталищу. А если и могли… он был слишком занят, громя очередную деревню где-нибудь ещё. Далеко. Вне зоны действия птичьей сети. Хорошее было время, славное. Делай, что вздумается и беги, и если будешь достаточно быстр, удачлив и внимателен, то никакая самовосстанавливающая конечности — или белобрысая, допустим — зануда не поймает тебя, чтобы отчитать.       «Дзи-и-и-инь!»       Современный мир по-настоящему беспощаден.       Свет от экрана неожиданно яркий, больно бьёт по привыкшим к темноте глазам. Что самое забавное в сложившейся ситуации? А то, что он отлично знает, с какой стороны и обо что надо приложить мерзкую штуковину так, чтобы собрать её стало совершенно невозможно. Как знает и с десяток способов уничтожения главного спонсора своей головной боли. О, конечно — конечно же! — он знал, что в нужный момент сказанное под руку: «Мобильник? Я хочу тоже!» сделает его добровольной мишенью для социальных атак. Но не для того шёл на малооправданный риск, чтобы лицезреть под утро бессонной ночи, как нити букв современного — полузнакомого — языка приветливо складываются в дружелюбное «придурок». Ын-Юль даже моргает пару-тройку раз, проверяя не привиделось ли.       Угу, конечно. Один конкретный абонент здоровается только строго определённым образом. Наверное, чтобы Ын-Юль не перепутал. Будто мало ему того, что в списке контактов многострадального девайса этот номер — единственный. Режет глаза, самодовольно красуясь в быстром наборе всякий раз, как Тал берёт в руки телефон. Сколько бы раз Ын-Юль собственноручно не вычищал телефонную книгу.       Ын-Юль помнит нехитрые комбинации цифр наизусть и будет помнить, сколько раз по голове его ни ударь. Но. Этот тип настолько привык прикидываться… Хотя нет, почему же, притворство тут вовсе не причём, он привык быть человеком настолько, что загоняет самого себя — ну и Ын-Юля заодно — в малопонятные Талу рамки человеческого мира. Понимает ли? Осознаёт? Ын-Юль, конечно, существо азартное и кровожадное, но кто же добровольно согласится играть, не зная правил, в мудрёные людские игры, особенно с таким хрупким экземпляром, как МуЁн? Дураков нет.       Пальцы на автомате набирают привычное «мерзавец», «охренел» и «5 утра». На самом деле, порядок слов в их утреннем обмене любезностями может быть произвольным, но сегодня Ын-Юль действительно зол. И на МуЁна с его разыгравшейся социальной фобией — в том числе. Ын-Юль знает, чует напряжение «мерзавца», почти как если бы оно было его собственным. На самой грани сна и яви думая об этом кадре ловит отголоски его паники, понимая, что, будь тот в шаговой доступности, не поленился бы подойти и треснуть чем-нибудь увесистым, чтобы проверить, всё ли хорошо.       «И ты не спишь?» — приходит в ответ ожидаемо быстро. Ещё бы. Этот ребёнок наверняка до хруста сжимал в ладонях телефон, опасаясь, как бы Ын-Юль просто не швырнул трубку в стену, завершая так и не начатый диалог. А ещё — он всегда тонко чувствует такие моменты — МуЁну сейчас просто жизненно необходимо кому-то нахамить. Сбросить пар, освобождая место тому особому ледяному спокойствию, которое неизменно завораживает импульсивного Мясника. Чтобы хладнокровно двигаться дальше в чём-то несомненно сложном, важном и по-любому незаконном. За то, что МуЁн занят именно гангстерскими делами, даже Ю-Джин поручиться готов. Ын-Юль с ним на эту тему говорил. Ещё десять часов назад, когда они своей импровизированной семьёй провожали «папу» и «свёкра» в аэропорт.       И как же хочется послать его прямо сейчас всеми гектарами рисовых полей Южной Кореи в самую бездну страха, который терзает его, рождая такое же фирменное, как и спокойствие, раздражение. Не менее любимое. И даже более желанное. Из которого за доли секунды разгорается настоящий гнев. Способный посоперничать с его собственным.       «Ем», — ухмыляется Ын-Юль, отправляя сообщение, и со стоном переворачивается на спину. Поспать сегодня, судя по всему, опять не выйдет. Наконец-таки зашевелились недоброжелатели, точащие зубы на их горе-короля, и, может быть, среди них есть экземпляры, за которыми приятно будет немного побегать. Но после, всё после. Этой ночью было просто и незатейливо, как и всегда. Много крови, торчащие кости, кричащие нелюди. Он все же не Эймэ Тал, и не гнушается убийств. Он ими — более того — наслаждается. Хотя иногда, в порядке исключения, может позволить себе устать от беспрерывного кровопролития.       Да и МуЁном он, как ни крути, наслаждается гораздо больше. Особенно когда этот гадкий тип, даже свалив из страны в закат на частном самолёте, умудряется мешать заснуть. И тем больше, чем реже эта неженка видит изнанку безопасности своего дорогого «сына». МуЁн, как и Эймэ, одного поля идиоты, голосуют против радикальных мер. И не то чтобы у них демократия. Потому и безнадёжны оба. Обречены. Один на вечное бегство, второй на толпу людей вокруг и судорожно сжатый в руке телефон. Но ничего, пока Ын-Юль с ними…       «Дома или опять объедаешь Ю-Джина?! Ну если я узнаю, что ты, поганец…».       Всё, дальше можно не читать, миссия успешно завершилась, не успев толком начаться. Заводится с пол-оборота, успокаивается самостоятельно. Сокровище, а не чачаонг. Ын-Юль улыбается, глядя в темноту. Где-то там — за пеленой сгустившейся ночи — должен быть потолок, но в предрассветный час всё так подозрительно и тревожно. Он, может, и не очень хорошо знает паршивца, но всё-таки… МуЁн скрытен. Немногословен. Если хорошенько присмотреться, говорит тогда и только тогда, когда действительно есть что сказать. И если что-нибудь стряслось: в такие моменты заткнуть его бывает невозможно. Наверняка, раз уж он решился отвлечься в разгар своих незаконных делишек, у него паническая атака, не меньше.       «Так переживаешь за холодильник?»       И правда. Ын-Юль привык списывать все странности МуЁна на его гипертрофированную стеснительность; на присущую, как ни крути, всем чачаонгам нелюбовь к жизни в каком бы то ни было обществе и на дурость, заставляющую его каждый чёртов день идти против собственной природы, вливаясь в нескончаемый людской поток. Но может ли быть, что где-то там, где наверняка уже позднее утро, яркое солнце, может даже пальмы, и, несомненно, толпы людей, призванных поглотить и растворить в себе одного глупого упрямца, сейчас действительно что-то произошло? Сможет ли тогда Игнацио найти своего придурковатого братца? И как им добраться до места, если всё-таки найдёт?       «Слушай, а ты всех сегодня перебудить решил, или только я опять крайний?»       МуЁн никогда не понимает намёков, что в сочетании с хронической непредсказуемостью действий смесь весьма гремучая. Но если спросить прямо наверняка ведь вскинется, и тогда сидеть, сжимая в приступе паники телефон, будет уже Ын-Юль. Нужные слова возникают в голове неожиданно быстро, по крайней мере, для раннего утра, как иногда бывает во время их переписки и практически ни разу — лицом к лицу. Ну да, разговоры по душам не их конёк. У них с беседами вообще как-то с первого дня не задалось.       «Сын-то твой хотя бы знает, где тебя черти носят?»       Впервые за целую жизнь велико желание просто махнуть рукой на собственные правила и по-настоящему «подслушать». Не как сейчас, почти на ощупь угадывая направление мыслей паршивца, а по-взрослому, в лучших традициях сформированной связи. И плевать, что их взаимная неприязнь вряд ли смогла породить что-то действительно жизнеспособное. Ын-Юль вполне готов выжать из неё всё, что только можно, лишь бы успеть до того, как этот полудурок вляпается в какое-нибудь…       «Волнуюсь за ковры. — Высвечивается на экране минут через пять. Пять тяжёлых, напряжённых минут. — Не смей их пачкать. Снова».       Ярость комом встаёт поперёк горла. Какого?! Кто из них?! Ын-Юль подумал бы на «Иззи», если бы они оба не дали страшную, непреложную клятву друг друга ни при каких обстоятельствах не сдавать. Только не МуЁну. Они вообще периодически совместными усилиями, в рамках клятвы, конечно, оттирают кровь и с пола, и с чёртовых белоснежных ковров. Кто тогда? Эймэ? Ю-Джин? СэХа? Но что они могли сказать, не зная толком, где он рыщет с мечом наперевес? Хвоста за ним не было, в этом он был уверен, медленно приходя в себя на руинах обиталища заговорщиков. Хвост бы вырубил его, в случае Эймэ, и не дожил бы до утра, будь это кто-либо ещё. Но как тогда?       Под дых иглой колет что-то холодное, острое. В сознании ширится нечто, до боли напоминающее обречённость, в ушах гремит участившийся пульс. Чужой, до сумасшествия чужеродный. Секунда-полторы — и снова тишина затонувшей в темноте спальни, тяжесть бессонной ночи да новый виток мигрени, вызванный внезапной догадкой. Точно. Но возможно ли?       «Так. Слушай внимательно, поганец…» — он набирает и стирает сообщения, не в силах выразить словами нужную степень возмущения. Ын-Юль знает, что придушил бы, будь эта заноза в одном месте в пределах досягаемости. А потом благополучно списал бы всё на «состояние аффекта», и в его случае Эймэ бы поверил и, может быть, даже не отправил бы следом за МуЁном на тот свет. Но этот идиот далеко… так далеко, что ни прибить, ни объяснить, ни успокоить.       «Мазохист», — отправляет он в итоге и швыряет телефон на пол. Мог ли этот паршивец слушать его? Но с какой стати? Какого чёрта их зачаточная «связь» смогла такое передать? Вот у близнецов коммуникация работает, как часы, Ын-Юль своими глазами видел, как эта парочка пеленгует эмоциональные перепады, подстраиваясь друг под друга, иначе бы давно уже пролилась чья-то кровь. Видел и соболезновал, справедливо полагая, что настолько от кого-то зависеть — ужасно. Тем более от него, раз за разом окунающегося в чистое безумие. Ын-Юль всегда безжалостно кромсал свои «связи» до того, как они успевали полностью сформироваться, и кто-то мог это пережить, оставаясь рядом, несмотря на отсутствие привычного для всех чачаонгов ощущения общности с ближним. Кто-то психовал и уходил, как Гамун-Би. Ну ещё бы. «Связи», как понял со временем Ын-Юль, больше всего походили на средство выживания. Отчаянное такое средство. Неплохо сохраняющее численность целого вида.       Но он — Палач. По званию, роду деятельности и собственной природе. Не по статусу ему такие отношения. Это во-первых. Ну, а во-вторых… Он бы сам об этом чёртовом эмоциональном мицелии ни за что бы не узнал, если бы добрые нелюди не рассказали. Заметил бы со временем на себе парочку тоненьких нитей, обрезал и пошёл бы дальше. И вот, пожалуйста, споткнулся через столько лет на идиоте, просвещённом в этом плане даже меньше, чем сам Ын-Юль. Он знал, что их покалеченная, со всех сторон отбитая «связь» жизненно необходима обоим. Цепочка событий, начинающаяся со смерти МуЁна от удушения Ын-Юлевыми руками, не привела бы ни к чему хорошему. С одной стороны Эймэ, с другой — их король. Его ждала бы незавидная судьба, упади с головы МуЁна лишний волос. И он решил рискнуть. Чёртова ниточка помогала Ын-Юлю держаться, но этот… Козёл. Имбецил. Придурок. Когда и как эта фигня успела настолько разрастись?!       Что останется от разума существа, которого вместе с Мясником утянет на самое дно животного безумия? Особенно, если этот кто-то пацифист? Хрупкий, ломкий, донельзя очеловеченный.       Поднять многострадальную трубку Ын-Юль заставляет себя только ближе к полудню. Сообщений много, но он из вредности их не читает. Адресант не заслужил. Ставших причиной его злости Ын-Юль действительно ненавидит, ведь переживать ярость физически тяжело. Она бурлит в нём, разъедая кости, требуя выхода. Хоть на стену лезь. Или её же и пробивай, хоть кулаком, хоть головой, хоть чистой злобой. Лучше всего себя не сдерживать, растворив без остатка разум в порыве к убийству. Такова его природа. Но, во-первых, он больше не ребёнок и опыт борьбы с гневом у него колоссальный, а, во-вторых, Иззи после будет жаль. Но не МуЁна, на обоих близнецов его благоразумия не хватит.       Он всё ещё очень зол, когда поднимает телефон, просто чтобы сообщить гаду, что домой тому теперь путь заказан из соображений банальной безопасности. Потом идёт искать Иззи, ожидаемо не находит и облегчённо выдыхает. Хоть старшему Джек мозгов в нужное место вложил.       Мобильный отзывается привычной мерзкой трелью, спеша сообщить Ын-Юлю, что «поздно» и этот скот «уже вышел из самолёта». Ну надо же, как вовремя накатила волна непонятной усталости. Значит, уже близко. Значит, пора уходить в глухую оборону. Ын-Юль бредёт, едва переставляя ноги, на кухню, чтобы занять позицию у холодильника, здраво рассудив, что вызверившийся противник предпочтительнее полудохлого, а значит, противника придётся активно провоцировать. Если МуЁн соизволит прекратить транслировать на него свою апатию, они смогут тихо и мирно поубивать друг друга. Если же нет… Палач впервые за много лет не знает, чего ждать.       МуЁн близко, и его эмоции парализуют, душат, тянут к земле. Ему, смотрите-ка, в какой-то мере даже жаль. Он, чтоб его, смертельно устал. И — о, быть не может! — в полной панике. Ын-Юль не знает, что такое «жаль», лет сто назад в силу банальной физиологии забыл о настоящей усталости, но панические настроения целиком и полностью поддерживает. Тут главное — не забывать дышать. Можно позволить себе опуститься на тёплый пол кухни, прислоняясь спиной к прохладной дверце холодильника, но о дыхании забывать категорически нельзя. Под ладонями — тепло, затылок больно стукается о белую дверцу, по позвоночнику гуляют толпы крохотных электрических разрядов. Ын-Юлю жарко, мысли в голове ворочаются лениво, с тихим скрипом. Он ненавидит «связь». Он никогда не хотел быть связанным с кем-то.       Почти на месте. Уже вот-вот.       — Ты знаешь, что я всё ещё очень зол? — спрашивает Ын-Юль сгустившуюся перед глазами темноту. Этот мелкий паршивец и краем уха, похоже, о самоконтроле не слышал. Да уж, угораздило их вляпаться.        — Ты всегда зол, даже когда делаешь вид, что спокоен, — отвечает явившийся прямиком из ниоткуда МуЁн. Может быть, он всё же специально, из чувства самосохранения, загрузил его непривычными эмоциями под завязку, чтобы он даже встать не мог? Умный мальчик, если да. Хороший ход.        — Тоже мне, открыл Америку, — радостно хмыкает Ын-Юль и добавляет уже серьёзно, со всей враждебностью, на которую способен сейчас, практически валяясь на полу: — Мы не станем это обсуждать.        — Не станем, — эхом отзывается МуЁн, опускаясь перед ним на колени.        — Не парься, мафиози. Говорят, это обратимо, — Ын-Юлю кажется, что замолчи он — и МуЁн попросту сбежит, а этого почему-то допускать никак нельзя. М-да, малец-то всё-таки не промах. Транслируемое им желание «не сбегать» где-то по дороге к нервной системе Ын-Юля перерождается в желание «не отпускать» и безжалостно вгрызается ему в кости. Прирождённый манипулятор. — Я никогда не хотел…        — Да знаю я об этом, уже несколько часов как выкинуть из головы всю эту чушь не могу, — МуЁн практически ложится рядом с ним, утыкаясь лбом куда-то в шею. Не то чтобы им этого хотелось, только дышать в унисон почему-то намного легче. Если прижаться достаточно крепко, можно почувствовать, как лёгкой рябью отдаётся в МуЁне тревога Игнацио, раздражение Ю-Джина, паника Ма-Ру. Если подумать, это даже смешно. Теперь, из-за этого идиота, соприкоснувшись с ними так, он не сможет убить их, даже если очень захочет. Конец карьере.        Ын-Юль ругается долго и витиевато, за что получает чувствительный тычок под рёбра. И решается хоть как-нибудь, но отомстить.        — Эй, а тебе двадцать пять-то есть, мелкий?        — Двадцать семь.        — Ты не можешь знать точно. Это можно как-нибудь проверить? Если нет, то я не согласен. Чем ты лучше младенца?        Ын-Юль знает, что МуЁн немногословен. Словам он всегда предпочитает действия. Но целуется он всё-таки отчаянно плохо.