Лекарство из крест-травы

– Олег… – повторил Сережа с вопросительной интонацией, и наемник перевел взгляд на него. Из их совместного прошлого Олег запомнил многое, хоть сохранил не все, и при желании наверняка мог бы прочувствовать любой оттенок настроения друга. Однако сейчас он его не узнавал. Взгляд –растерянный, потухший и вместе с тем напряженный, – напоминал старую мигающую лампочку КПП одного из военных городков: тревога от ожидания нападения сливалась в нем с безучастностью и отдавала чем-то чересчур формальным, словно за Разумовского отвечал какой-то хитрый протокол поведения. Даже голос Сергея звучал одновременно вкрадчиво и неуверенно, словно он не мог понять, действительно ли видит перед собой Волкова или до сих пор блуждает по своим тяжелым снам. – Я с тобой, – отозвался Олег на интонацию и по сощуренным глазам определил, что такой ответ прозвучал неуместно. Вряд ли Разумовский хотел слышать это сейчас, после стольких лет, проведенных порознь. – Расскажи, как было без меня, – попросил Сережа непринужденно, отворачиваясь к зеркалу. Волков мог бы разглядеть выражение его лица в отражении, но не хотел смотреть туда, опасаясь снова увидеть нечто не относящееся к реальному миру. Ему достаточно было убедиться, что потянулся клиент не за таблетками, а за расческой. Желания говорить о прошлом это, конечно, не прибавило, тем более, что сказать Олегу было нечего: первые впечатления он давным-давно описал в письмах, а более поздние в большинстве своем были государственной тайной под кучей штампов. – Да как-то обычно, – он пожал плечами, надеясь, что обсуждение неловкой и не слишком приятной для обоих темы не затянется. Сергей разочарованно вздохнул, и наемнику стоило огромного терпения сохранить лицо и не сорваться. А чего рыжий, собственно, хотел? Что Олег начнет жаловаться, как хреново ему было без старого друга? Что он безмерно скучал и чах от любви? Глупости да и только! Даже девчонки, которых Волков цеплял между миссиями, не требовали от него пылких признаний и не пытались стать для него той единственной, хотя он ни разу вслух не подтвердил, что ни у кого из них нет и малейшего шанса. Очень долго Олег считал, что его влюбленность в Разумовского – самое светлое и долгосрочное чувство, на которое он способен, а потом и вовсе перестал задумываться о подобном, отложив семейные ценности и романтику в долгий ящик, раз уж с ними с самого начала не сложилось. Осознанно или нет, но Сережа оттолкнул его, пусть и казалось поначалу, что тоже тянется к близости, – а теперь хотел услышать, что Олег без него не может? Надо признать, этот садист и впрямь умел весьма изощренно издеваться. Даже по прошествии стольких лет Волкова все же задевали эти выпады: в конце концов, идиотские сны стали сниться после того, как Разумовский показал ему давно забытую шкатулку. – Меня больше волнует, что произошло с тобой, – против воли заметил Олег. Вернее, против устава: наемнику не следовало лезть в личную жизнь заказчика, но на правах бывших друзей они все же интересовались тайнами друг друга. Как и ожидалось, откровенничать Сережа был настроен не больше, чем сам Волков. Он почти привел в порядок спутавшиеся за ночь волосы и надел свои дурацкие желтые линзы, заменявшие ему маску в присутствии давнего знакомого, от чего тому показалось, что даже если Разумовский ответит, искренности в его словах будет меньше, чем у Олега – желания иметь с ним какие-то дела в будущем. С одной стороны, рыжего все еще хотелось оберегать, но с другой, Волк подозревал, что подобные клиенты доведут до ручки всю команду, а командира – так и вовсе до белого каления. – Со мной? – усмехнулся Сергей. – Я просто взял судьбу в свои руки, и какое-то время все шло даже лучше, чем я предполагал. Я не побоялся выступить против существующего порядка, поставил превыше всего очищение этого мира, и меня заметили, поддержали… Пока Гром все не испортил. Олег поневоле потянулся за сигаретой. Волков-друг многое мог сказать на тираду Разумовского, но Волков-наемник должен был молчать. И Волков-человек под этим фальшивым янтарным взглядом предпочитал роль Волкова-наемника. Однако Сережа определенно ждал ответа, подтверждения своей правоты устами того, кто в детстве всегда был на его стороне, пока не выбрал свою собственную. Как проще было бы, если бы Олег и правда верил в непогрешимость мотивов рыжего, – но в сети уже давно опубликовали ту злосчастную запись признания, добытую Громом и подтверждавшую стремление Чумного Доктора к власти через кровь, а для Волкова служившую еще и доказательством того, что Сергей от своих амбиций совсем ополоумел и попался на сущей мелочи. – Да кури, – снисходительно махнул рукой Разумовский. – Только не молчи. Я не верю, что тебе все равно. Он сам протянул Олегу зажигалку, но отвернулся, не глядя ни на пламя, ни на то, как друг затягивается. – Что, жалеешь меня? – Нет. Но ты не хочешь знать, что я обо всем этом думаю. – Не тебе решать, чего я хочу, – фыркнул Сережа. – Я… Я приказываю тебе ответить. – Даже так? – Волков удивленно вскинул бровь, хотя на деле ожидал чего-то подобного. – Что ж, будь по-твоему. Ты изменился. Известность и деньги тебя испортили. – Я боролся за правое дело! – возразил Разумовский, вспыхнув, но непонятно было, растерялся он или разозлился. – Я использовал все, что у меня было, чтобы… – Сереж, помолчи. Ты хотел знать мое мнение – слушай. Сергей опешил, но, надо отдать ему должное, не перешел в глухую оборону, а вернулся к кровати, усевшись на край и слепо глядя в стену. Олег был уверен, что рыжий сосредоточил все свое внимание на нем – и на том, как бы не сорваться, когда наемник скажет нечто такое, чего он предпочел бы никогда не услышать. А Волков, раз уж ему приказали, не собирался стесняться в выражениях. – Я все могу понять: ты стремился к лучшей жизни, хотел управлять страной так, чтобы никому не пришлось пережить то же, что и тебе. Можешь прикрываться этим сколько угодно, но я тоже не святой и сталкивался со многим. Быть палачом приятно, за какими высокими мотивами это не прячь, но не на то ты сделал ставку. Рассчитывал на народ? Так и гнул бы эту линию до конца, а не выкладывал все Грому, выставляя себя последним идиотом. Черт возьми, как твой гениальный мозг не додумался вытащить обойму, прежде чем устраивать эти крысиные бега? Разумовский сглотнул, но промолчал, с усилием сжав пальцы на коленях. Олег стряхнул пепел в антикварную вазу, затянулся в последний раз, затушил окурок и продолжил: – Что ты вообще планировал делать, если бы Гром не выжил? Он вынудил тебя публично признаться, хоть ты и мог уйти от ответа, а после этого ты решил прикопать его в своем саду? По-твоему, это умный ход? Да на тебе бы следствие клином сошлось. – Оно и так сошлось, – глухо заметил Сережа, мыслями явно возвращаясь к Крестам. – Ты приложил для этого все усилия. Я не стану учить тебя, как следовало бы поступить: это уже ничего не изменит. И никогда – слышишь, никогда – я не стану обвинять тебя в том, что ты сотворил, будучи Гражданином. Я верю, что ты хотел честного и светлого будущего для своей страны, пусть даже таким методом. Но сейчас ты перегибаешь палку, втягивая невинных людей в сведение личных счетов. Сергей дернулся было вперед, но осадил себя. Глаза его снова горели гневом – не поражения он боялся, а собственной неправоты, на которую Олег так отчетливо указывал, получив право голоса. Волков был готов даже к тому, что рыжий вскочит и ударит его, но этого не произошло. Подавив первый приступ ярости, Разумовский тихо и обреченно рассмеялся. – Я сделаю то, что должен, Олег. Я докажу, что Гром – просто грубый неотесанный ублюдок, не способный пошевелить ни одной из извилин. Кривая усмешка исказила красивое, хоть и усталое лицо Сережи, и наемник почувствовал жгучее желание немедленно стереть ее парой оплеух, но вместо этого остановился в полуметре от рыжего, глядя на него сверху вниз. Хотелось схватить Разумовского за плечи и как следует встряхнуть, но Олег старался не забывать о профессионализме и о том, что он все же на задании. – Ты хоть понимаешь, что несешь? До тебя вообще доходит то, что я пытаюсь сказать? При одном только упоминании Грома ты теряешь рассудок и совершаешь ошибку на ошибке. Это не он тебя посадил… – Именно! – почти выкрикнул Сергей, и Олег все же впился пальцами в его плечи, удерживая на месте и пытаясь поймать жесткий хищный взгляд. – Дослушай! Не он тебя посадил. Ты сам дал ему этот шанс, помешавшись на вашем гребаном соревновании. У тебя все карты были на руках, но нет же, надо было вон из кожи вылезти, чтобы доказать свое превосходство. А теперь что? Разумовский небрежно отмахнулся от рук наемника, и тот был вынужден его отпустить. – А теперь у меня в руках все, что ему дорого, – рыжий подавил глуповатый ликующий смешок. В тот момент Волков был даже рад, что этот несчастный майор не подпустил Сергея к президентскому креслу: безумный филантроп утопил бы страну в крови, устроив самую настоящую тиранию, – и виной тому был бы пресловутый страх потерять свое первенство вкупе с неумением довериться кому бы то ни было. Нынешний Разумовский готов был растерзать любого, в ком сомневался, а сомневался он во всех, в том числе и в самом себе. А самым смешным во всей этой ситуации было то, что Сережа, который был знаком Олегу, вполне мог бы стать мудрым и непредвзятым руководителем. Не сложилось. Как не сложилось у него и с Волковым. Наемник не без некоторой досады отмечал, что за короткий срок Игорь Гром засел в мыслях Сережи куда надежнее, чем друг детства, проведший с ним практически треть жизни, и перепутал там все настолько, что скромный идеалист превратился в кровожадного пижона. – У тебя к нему какое-то нездоровое влечение. Если бы я тебя не знал, предложил бы просто его соблазнить и не мучиться. – Олег сам не понял, зачем решил отшутиться. Сергей изо всех сил ухватился за свой план и был близок к тому, чтобы и вовсе перестать слушать, но в этот раз слова его зацепили, и он рывком встал, даже приподнявшись на цыпочки, чтобы поравняться с наемником. – Тебя так задело, что не удалось самому меня трахнуть, пока мы были в универе? – прошипел Сережа, горячим дыханием обжигая подбородок Волкова. Тот не собирался вкладывать в последнюю реплику ничего подобного, но с опозданием понял, что где-то в глубине души согласен с Разумовским. Ненамеренно, но он дал волю давно утихшей обиде на давно вылеченную невзаимность. Что ж, в каждой, даже самой глупой шутке, есть доля горечи. – Нет, Сереж, это здесь ни при чем. Сергей уже обвил его шею руками, прижимаясь к груди и потираясь щекой о ключицы. Не так, не при таких обстоятельствах Олег мог когда-то представить их близость, и теперь опасался опустить взгляд и увидеть неподдельное возбуждение рыжего, так и не накинувшего ничего поверх футболки и трусов. – Ну так возьми меня, – прошептал Разумовский, почти касаясь губ наемника своими. – Ты же ведь, помнится, этого хотел. – Хватит опошлять то, что и так давно прошло, – рявкнул Олег, вырывавшись из объятий и оттолкнув Сережу. Он всерьез решил не ставить команду под удар и потому не мог позволить себе снова привязаться к другу детства, а просто перепихнуться с ним из сиюминутной прихоти было бы слишком низко. Рыжий опрокинулся спиной на кровать, мелко сотрясаясь всем телом. Он широко улыбался, но конвульсивные подергивания плеч больше напоминали судорожные рыдания. Наконец, беззвучный смех обрел объем, и Разумовский расхохотался, заходясь в безумных рваных выдохах. Задыхаясь, он глотал воздух, хрипел и снова смеялся, не в силах остановиться, колотя сжатыми кулаками по простыням и пытаясь приподнять голову, чтобы взглянуть на Олега, но снова бессильно запрокидывая ее назад. Смотреть на это было невыносимо, но Волков и не собирался этого делать. Он сел на край кровати рядом с другом, склонился над ним и обхватил руками, приподняв и крепко прижав к себе. Сережа что-то выдохнул, но уверенности в том, что он хотел сказать что-то связное, не было. Олег чувствовал под футболкой напряженные мышцы сотрясающейся спины. Вот тебе и Разум, – думалось ему, – самый светлый ум МГУ, видный общественный деятель и просто красавец – а бьется в припадке, как последний псих. Впрочем, сейчас наемнику меньше всего хотелось думать о чьем-либо душевном здоровье: он оказался между настоящим, живым и дрожащим в его руках Сергеем и треснувшим зеркалом, впитавшим его взгляд. Казалось, оттуда до сих пор за комнатой наблюдают янтарные глаза. Затылком Олег отчетливо чувствовал чужое дыхание, но понимал, что это не более чем игра воображения. – Тише, тише, – успокаивающе повторял Волков, крепко удерживая друга и стараясь забыться в собственных монотонных мантрах. – Дыши, Сереж, дыши. Смех окончательно перешел во всхлипывания, и Олег почувствовал, что майка намокает там, где рыжий уткнулся в нее лицом. Только вот перепадов настроения и истерик не хватало! Наемник всякого насмотрелся, но самым ненавистным образом так и остались воспаленные от слез Сережкины глаза в тот чертов вечер после библиотеки. Прошлое заползало под кожу, таращилось из каждого угла, лезло внутрь вместе с воздухом – так, что в горле першило. Волк на какой-то момент испугался, что снова выплюнет какую-нибудь рассаду, однако прислушался к своим чувствам и не обнаружил среди них того, что было самым теплым и самым опасным одновременно. Наверное, впервые со школьной скамьи он обнимал Сережу участливо, со всей возможной заботой, но без желания, подавляемой страсти или даже романтического влечения. – Ты правда этого не хочешь? – пробормотал Разумовский, слегка успокоившись, но не спеша вырываться и поднимать голову. – Правда, – подтвердил Олег, с каким-то томительным сожалением, замешанным на облегчении, осознав для себя, что может быть действительно откровенен хотя бы с самим собой. Сергей все же отстранился одним ненавязчивым плавным движением и снизу вверх посмотрел на наемника. Если бы не припухшие веки и крупные капли на необычайно длинных ресницах, вряд ли кто-то смог бы представить, что этот уверенный и жесткий человек только что представлял собой жалкое зрелище, словно въедаясь в тело Олега. – Я был готов тебе позволить, – холодно улыбнулся рыжий и тихонько шмыгнул носом, чуть вздрогнув, и все окончательно встало на свои места. – Даже если бы приказал – нет. К чему вообще он был «готов»? Волков сомневался, что такое решение пришло в дурную голову друга само по себе, ничем не подкрепленное. Как сомневался и в том, что в Крестах Разумовский остался нетронутым. Если уж к нему убийц подсылали, а руководство тюрьмы смотрело на это сквозь пальцы, то что говорить о сексуальных домогательствах. Олег отнюдь не хотел быть сейчас тем, кто докажет Сереже, что это может происходить и по-другому, без побоев и принуждения. Честно говоря, после такой откровенной провокации он и прикасаться к нему не хотел, опасаясь разбудить очередной прилив разнонаправленных эмоций. – Не строй из себя святошу, – пожурил Сергей, и Волков поднялся, не собираясь больше участвовать в этом фарсе. – Не строй из себя шалаву, – эхом отозвался он. – Я не совсем слепой: ты хочешь этого не больше, чем я, но отчего-то вдруг решил пострадать, подключив и меня к этому. Разумовский возмущенно дернулся, но быстро взял себя в руки, словно ожидая подобной реакции, но вслух ничего не сказал. Олег начал подозревать, что месть Грому – не единственная одолевшая Сережу идея-фикс, но до сути других никак не мог докопаться. – Хватит. Ты больше не жертва, так что соберись – и мы доведем дело до конца! – Еще бы ты его не довел, – фыркнул Сергей без особого энтузиазма, снова уходя куда-то в глубину собственных мыслей. Можно подумать, это Волк заставлял его придумывать и воплощать весь этот план. – Да черт тебя дери, Сереж! Ты же уверял меня, что хочешь этого. – Все еще хочу. – Рыжий застыл, почти даже подвис, принимая какое-то важное для себя решение и словно борясь с желанием его озвучить. – Просто есть некоторые детали, которые мне пока нравятся меньше других. – Мы можем как следует их продумать. Вместе. – Лучше позаботься о наших гостях. Пора бы познакомиться с ними поближе. Олег коротко кивнул и направился к выходу. Ему в этом плане не нравились все известные ему детали, и почти очевидно было, что неизвестные понравятся еще меньше, а раскрывать все свои карты Сергей не спешил. – Олег. – Голос Разумовского настиг наемника уже в дверях. – Не пойми меня неправильно, я не хочу думать о прошлом, но… Ты и правда…все? – Да, Сереж, правда. Я даже не берег девственность для тебя, если ты об этом. У меня своя жизнь, хочешь ты того или нет – раньше, помнится, не хотел. – Тогда почему ты так рвешься предложить свою помощь? – Ты платишь мне за это, забыл? Прежде, чем Волков успел закрыть дверь, до него донеслось горькое: – Что ж, это многое упрощает.