А ты представь - она не твоя. По утрам рядом с нею не ты. И не скажешь: «Родная моя…», Не подаришь ей сонной цветы. Её завтрак не для тебя; И тот нежный, заботливый взгляд. И обнимет другого, любя… Разве важно, кто, в чем виноват?..
«И вроде всё то же, и лица все те же…» - невольно проносилось у серба в голове столь ожидаемая им «колыбельная», когда он неторопливо продолжал шагать по знакомым ему до боли коридорам, общественным зонам отеля и номерам. И, правда, ровным счётом, ничего абсолютно не изменилось в «Элеоне» за время его отсутствия. Да и отсутствовал он, по сути, всего ничего – один месяц. А кажется, словно полвека прошло… … Он вернулся сюда всего на два дня – ни больше, ни меньше. Специально купил обратный билет по прилёту, дабы потом, не дай Бог, не возникло никаких проблем или соблазнов остаться. Хотя, по сути, какие могут ждать соблазны в том самом месте, где всего месяц назад, разрушалась его жизнь? Он только недавно пришёл в себя после всего пережитого. Осознанно посмотрел назад, упорно твердя себе самому, что всё, что произошло, к лучшему. Он не чувствовал это сердцем, не признавал, однако, такой «трезвый» взгляд на вещи сербу казался правильным. И вчера в этой самой своеобразной философии и правильности построения собственных мыслей, Павел окончательно убедился. Убедился, когда увидел Её. В холле отеля она как ни в чём не бывало, стояла в окружении знакомого ему до боли афроамериканца, а также ещё одного мужчины – своего бывшего мужа, как он чуть позже узнал. А ещё он узнал то, что этот самый Её бывший муж, с недавних пор работает в «Элеоне» штатным психологом. «Надо было всё-таки у тёти узнать, что здесь, да как, перед тем, как утвердительно принимать решение остановится в отеле» - неустанно «гонял» перед сном, отнюдь не светлые и не очень приятные мысли в своей голове Павел, однако, момент отчаянья был недолгим. Серб моментально взял себя в руки, отчётливо понимая, что всё прошлое далеко. Что невозможно склеить разбившийся на мелкие осколки стакан, ровно, как и невозможно заставить человека вернуть былое. Да и зачем что-то либо возвращать, если нет смысла? Если это только одностороннее желание (и то оно просто предполагается, чисто формально), а не обоюдное согласие двух участников непосредственной ситуации. Нет, хватит. Хватит с него этих невыносимых и треплющих душу мысленных монологов. Хватит воспоминаний и болезненных дум. В конце концов, сутки он продержался. Остался, считай, только остаток текущего дня. А потом снова родной Белград. Новая работа, новые знакомства, новые возможности… Его жизнь начнётся с чистой, светлой страницы. Только вот окончательно позабыть столь щемящее душу прошлое, увы, невозможно… … - Вадим Алексеевич, Вам действительно лучше сейчас уйти домой. – Несколько звучащий грубо и слегка даже требовательно; знакомый Павлу голос, невольно заставил его притормозить. Остановится около знакомой двери. Двери Её кабинета… - А ты тут будешь пока обхаживать мою бабу?.. – Второй голос, ответивший первому, был тоже мужским. Несколько хамским, со злобной усмешкой. Сербу даже показалось, что собеседник Джековича был пьян, что в последствии, собственно, подтвердилось. Павел сделал уверенный шаг вперёд, дабы быть поближе к эпицентру «бури». - Следи за языком, Вадим! – В левой части груди у него что-то дрогнуло. Дрогнуло заметно и ощутимо. Потому что уже само по себе странно, что Она, находится там. В одном небольшом помещении вместе с двумя, беседующими на явно повышенном тоне мужчинами, одним из которых является Её бывший муж, а вторым… Впрочем, в данный момент, достаточно первого факта. - А что, тебе не нравится выражение: «Моя баба»?.. Чуть хриповатый хамский тон звучит с язвительной и победной усмешкой. Ладонь Павла самопроизвольно опускается на дверную ручку, но этим всё и заканчивается. Он не готов прямо так, ни с того ни с сего, заявится к Ней в кабинет. Тем более, когда очевидно, что в некотором смысле, он в данный момент, там явно является лишним… - Ну, хорошо, давай заменим его на: «Моя психически-неуравновешенная леди»! – Чуть громче и гораздо язвительнее, продолжает Вадим, а свободная рука серба непроизвольно сжимается в тяжёлый кулак. – Да, «моя» (!), потому что ты больная! А я – твой единственный шанс на нормальную жизнь! Меня шесть лет учили общаться с психами. Внутри него всё туго сжимается. Появляется ярое желание преступить порог кабинета и… Дальше действовать так, как подскажет сердце. Как потребует того ситуация, как подскажет душа. Но перво-наперво, наверное, следует напомнить горе психологу, что во-первых, с женщинами не разговаривают в таком тоне, а во-вторых, что пить (а к этому моменту у Павла не осталось сомнений, что Вадим подшофе) на рабочем месте, запрещено уставом отеля. Но пока ему удаётся сдержать себя. Пока… - Какая же ты мразь… Пошёл вон! – С явными нотками горечи его слуха касается, словно невесомое поветрие, Её донельзя мелодичный женственный голос… - Мразь... – Лебедев ухмыляется. Медленно, злостно, словно пытается растянуть этот «сладостный» миг. Словно намеренно выжидает, когда именно будет лучше и эффектнее «выстрелить». – Разве можно, так называть любимого мужчину?.. Секундная тишина прерывается невнятными шорохами. Слышится своеобразный хлопок, за ним следует оглушающий и несколько отрезвляющий его [Павла] звонкий крик Михаила, включающий в себя лишь только одно слово: «Соня!». Не в силах больше стоять просто так, серб толкает кажущуюся ему неимоверно тяжёлой в данный момент, дверь на себя. - Если кто тут и мразь, то это ты! – Он и сам не понял, откуда в его организме появился такой удивительный и оказавшийся, как раз нужным в эти секунды, прилив сил. Шаг вперёд, явная цель перед собой… В эти мгновения он даже не обращал внимание на Неё – настолько его поразила произошедшая сцена в целом, что умом Павел понимал, что должно быть первостепенно. И нужно отдать ему должное – серб действительно соображал трезво, максимально чётко и собранно. Всего лишь одно соприкосновение его кулака с лицом Лебедева и «победа». Крайний лежит в нокауте, на полу, а его слуха уже не касаются его пьяные и дерзкие вопли. Только Её явный плач с примесью «лёгкой» истерики. И какие-то обрывочные фразы, по типу: «Не надо…» - Сонечка, Соня… - Ещё один «джентльмен», стоящий рядом с Ней, и якобы пытающийся усадить на стул девушку. Серб мысленно чертыхается. Ловко перешагивает через нокаутированного Вадима, молча, несколько резко, толкает в сторону Джековича. Последний, по непонятным причинам, как-то умудряется споткнуться на ровном месте. Едва не ложится рядом с «приятелем», но всё-таки ноги его удерживают. «Шоколадный заяц» выпрямляется, но уже не рсикует подойти туда, где стоял минутой ранее. Паша же ловко помогает пострадавшей подняться, поддерживая её за тонкие плечи, и в последующие секунды усаживает девушку на её рабочее кресло, параллельно вручая в дрожащие ладони Софии бутылку с водой, и боковым зрением, презрительно смотря на Михаила… «Дурак, дурак! Нужно было раньше войти…» - отчаянно пульсирует в его голове явно опоздавшая в данном случае, но верная мысль. Однако, Она сейчас в безопасности. Она с ним. И в данный момент – это главное… *Не тебе sms-ки «скучаю»; И рассказ, как прошел ее день. Не заварит с мороза вам чаю. Она любит, ты помнишь (?), - сирень…
- Ну, всё в порядке?.. – Слегка обеспокоенно спрашивает Её серб, когда вся эта дикая и возмутительная ситуация, остаётся далеко позади. А они сидят в Её кабинете, на угловом диване, как в старые-добрые времена. Только разве что мороженого не хватает. Но его своеобразным образом заменяет лёд, что Она прикладывает к своей ссадине… - Да… Большое спасибо. – Голос Софии явно дрожит. Отчаянный страх, поселившийся в её душе и явное обострение давнего недуга, дают о себе знать. Но при Нём она держится. По крайней мере – старается держаться. А как это уже получается, другой вопрос. И ответ на него, девушка, увы, получить и узнать не в силах… - Не за что. – Он наконец-то позволяет себе выдохнуть с неким облегчением. – Не понимаю, какой нужно быть сволочью, чтобы на женщину поднять руку… - Он пьян. А пить Лебедеву категорически нельзя – последствия бывают непредсказуемыми. – Толстая застенчиво притупила свой взгляд, мысленно, думая сейчас о том, как она перед Ним выглядит. Явно испуганный взгляд, очевидная дрожь ладоней, синяк вполовину лица… Отнюдь, не самое приятное и уместное в разгар рабочего дня зрелище. Особенно, учитывая её должность… «А впрочем, какая разница?.. Да, Паша помог мне, защитил, но это ничего не изменит. Нельзя «улететь» в прошлое, по волшебному взмаху руки, нельзя всё исправить…» - мысленно провела диалог сама же с собой София, при этом всём, при столь неординарных обстоятельствах, осознавая только одно: то, что чувства к этому человеку в её душе живы. Что они не смолкали, в этот казалось бы, бесконечный, для неё месяц ни на секунду… Ровно как, и чувства Его…***
... Такие ошибки Господь не прощает, Быть одинокими он обрекает. Любите друг друга - здесь и сейчас, Как будто живете последний вы час.
Следующий день выдался жутко туманным и душным. Тридцати градусная жара, бесконечные пробки… Он выехал из отеля в аэропорт на полчаса раньше запланированных десяти утра, и именно это и помогло сербу не опоздать на регистрацию рейса. Успел. И ровно через двадцать минут у него посадка. Белград, новая работа, новая жизнь… Только отчего-то на душе у Павла всё равно тошно. И вчерашняя история, невольным свидетелем которой он стал в «Элеоне», никак не выходит из головы. Вчера он защитил Её, спас, по сути. А что будет дальше?.. Вадим проспится, Джекович сегодня, как впрочем, и всегда, придёт снова в Её кабинет… Но Она сама отказалась от его дальнейшей помощи. Сказала, что всё хорошо, что сама со всем разберётся. Он чувствовал, что Она явно лукавит, но насильно что-то предпринимать, без Её воли, не рискнул. Просто всё рассказал тёте, как есть. Что он стал свидетелем неординарного инцидента. Элеонора обещала во всём разобраться, принять необходимые меры по отношению к Лебедеву… А он, Паша, всю ночь вспоминал упомянутые вчера вскользь Вадимам слова, несущие в себе странное определение: «Психически-неуравновешенная леди». А также: «Моя – потому что больная». Конечно, можно всё с легкостью списать на пьяный бред, ибо Вадим был подшофе слишком сильно, но… Отчего-то серб чувствовал, что во всём этом, в этих словах, есть некий скрытый подтекст. Однако узнать, что именно это за подтекст, ему не предоставлялось возможности. Да и зачем, спрашивается?.. Зачем вновь «соль сыпать на рану», которая ещё и так не зажила до конца. У неё своя жизнь, а у него своя… Она сама так решила. Ещё месяц назад решила. А он не из тех, кто навязывается… - Молодой человек! Посадка закачивается. Проходите, пожалуйста. Через пять минут самолёт взлетит. – Взволнованно касается его слуха звонкий голос работницы аэропорта. Серб невесомо кивает, сжимая в своей левой руке небольшую дорожную сумку, а в правой стандартный билет. Вот и всё. Прощание со столицей России… … - Паша! Паша, постой! Паша… В первые секунды, ему невольно показалось, что это галлюцинации. Слишком душной и жаркой казалась (и была) сегодняшняя погода. Слишком желанной являлась смутно коснувшаяся секунду назад его слуха фраза. И голос… Он был знаком и не знаком сербу одновременно. А впрочем… Знаком. Ибо спутать и не признать эти женственные звонкие ноты, присущие Ей, ему в любой ситуации будет сложно… - Паша… - Уже более внятно и тихо, без должного надрыва, произнесла девушка, приближаясь к Нему с каждым шагом всё ближе и ближе. – Прошу тебя, хоть и не имею, бесспорно, никакого права на это: не уезжай. Я не хочу тебя потерять во второй раз… Я не прощу себе этого. Он разворачивается вполоборота. Окидывает Её донельзя внимательным, пронзительным взглядом. Усталые, явно чуть припухшие от слёз веки. Очевидная ссадина, замазанная насколько это возможно румянами, в половину левой щеки, непонятно отчего дрожащие, как и вчера руки… Его мечта. Его любовь. Его женщина. Он ведь никогда и никого не сможет полюбить,