The concept of the Bipolar spectrum

      Томас возвращается к матери. Появляется у неё на пороге бледным зарёванным приведением, чем безумно пугает её и Винса (Винса особенно). - Я не знаю, куда мне ещё пойти. – Выдаёт он в качестве извинения. Мама понимающе кивает и даже не спрашивает про Терезу. К ней идти Томас точно не хочет. С ней Алби, а значит – будет хуёво. В смысле, даже хуёвее, чем сейчас. Проситься к Минхо тоже не хочется – тот ведь успел сдружиться с Ньютом, так что и от него будет нести всем тем, от чего у Томаса сейчас глаза жжёт и мучительно внутренности скручивает. Мамин дом, кажется, сейчас единственное место, где присутствие (отсутствие) Ньюта ощущается минимально.       Мама говорит, что Томас может оставаться у них столько, сколько ему потребуется. Томас исчисляет это как два-три месяца. На следующий вечер Винс стучится к нему в комнату с бутылкой виски и заверяет, что никто не укажет ему на дверь раньше, чем через полгода. Томас напивается в стельку и на утро, мучаясь совершенно зверским похмельем, мрачно осознаёт, что хорошо бы свалить к концу месяца.       Похмелье проходит, а вместе с ним и хлипкая надежда на то, что так хреново Томасу хотя бы частично из-за него. Томас вяло думает о том, что ему, вообще-то, надо на работу. Он даже начинает было одеваться, но, очутившись на полпути к тому, чтобы натянуть джинсы, понимает, что ехать придётся на том же автобусе, на котором он ездил к Ньюту (к ним) домой от Терезы. Джинсы Томас всё же надевает, но вот на работу кладёт решительно болт.       Он валяется на кровати, изучая, успевший уже за время пребывания Ньюта в больнице стать ненавистным, потолок, когда в комнату заходит Тереза. Томас смотрит на неё и где-то глубоко внутри, придавленное бетонной плитой тоски и отчаяния, шевелится что-то похожее на удивление. - Как ты узнала, что я здесь? – спрашивает он, когда Тереза осторожно присаживается на краешек кровати и неуверенно протягивает к Томасу руку. - Приехала к… к Ньюту, - прохладная маленькая ладонь касается руки Томаса, - он сказал, что… ну, объяснил ситуацию. – Терезин голос источает неуверенность в собственной формулировке. – Ко мне ты не поехал, так что я позвонила Минхо. - Ты ему всё рассказала? – Тереза смотрит на него почти с обидой. - Я просто спросила, не заезжал ли ты. В общем, путём нехитрых вычислений, я пришла к выводу, что ты тут. - Шерлок. – Томас силится улыбнуться. Выходит откровенно паршиво. Мимические мышцы точно заледенели. Тереза убирает руку. От её прикосновения Томасу не было легче, но, когда оно исчезло, однозначно стало ещё печальнее. - Ты мне даже не сказал. - Не хотел тебя грузить. И у тебя там Алби… - Да я же не говорю, что надо было приезжать, - Тереза давит раздражение так старательно, что Томас почти чувствует восхищение. Обычно его подруге такая деликатность совсем не свойственна. – Но позвонить то ты мог. Или хоть смс-ку сраную написать. - Прости. – Говорит Томас. Тереза сжимает губы. - Я просто… - она неловко пожимает плечами. – Мы же друзья… - заканчивает она как-то совсем тихо и неуверенно. Томас садится и, наконец, поворачивается к Терезе лицом. - Друзья, - говорит он, - конечно, друзья. Но я и так носился к тебе чуть что, плакаться, целых три года. У тебя своя жизнь есть. Я просто не хотел тебя опять из неё выдёргивать. - Ты тоже часть моей жизни, - Тереза не то треплет его по волосам, не то отвешивает слабенькую оплеуху, - придурок. - Прости. – Повторяет Томас. Он подаётся вперёд и утыкается лбом в Терезино худое плечо. – Какой же пиздец. – Выдыхает он.       Тереза снова касается его волос, на этот раз однозначно с нежностью. - Поговоришь со мной об этом? – спрашивает она.       Томас пожимает плечами. Он отстраняется и снова ложится, утягивая за собой и Терезу. Некоторое время они просто лежат рядом. Совсем как в детстве. Ещё даже до того, как начали встречаться. Томасу вспоминается то старое, полузабытое чувство бескрайнего восторга просто от того, что рядом – Тереза. Такая бесконечно красивая, умная, идеальная. И вот она лежит рядом, Томас чувствует тепло её тела, слышит дыхание, чувствует запах её шампуня. С тех пор прошло бесконечно много времени, и чувства Томаса успели бесчисленное множество раз трансформироваться, пройдя от слепого восхищения и обожания к обиде, раздражению, вине и неловкости. Сейчас же Томас чувствует нежность. Она пробивается, точно одуванчик сквозь асфальт, через ледяную серо-болезненную массу, разрастающуюся в его сердце с того момента, как Ньют его бросил. Томас накрывает своей ладонью ладонь Терезы. Та несильно сжимает её в ответ. - Спасибо. – Шепчет Томас. Тереза вздыхает, но, хотя Томас и не видит её лица, понимает, что она улыбается. - Жизнь пиздец странная, - говорит Тереза. - Да уж. – Хмыкает Томас.       Они лежат молча ещё какое-то время. Потом Томас переворачивается на бок и, дождавшись, когда Тереза сделает то же самое, говорит, сосредоточенно разглядывая полупрозрачные веснушки на аккуратном носу: - Самое хуёвое, что хер теперь знает, как он будет жить один. – Томас закусывает губу. Эта мысль точит его мозг навязчивым червячком с той секунды, как он переступил порог Ньютова дома. – Алби, конечно, будет звонить, навещать, и всё такое, но блин… - Том, - перебивает Тереза, - Том, остановись, пожалуйста.       Тон её голоса предельно ясно сигнализирует о том, что сейчас Томаса будут учить жизни. Он вздыхает. Трогательный одуванчик щемящей нежности стремительно съёживается. - Ну что? – бурчит Томас. - Вы расстались. Это больше не твоё дело. - Ну извини, я не могу просто по щелчку перестать волноваться. - Том, - выражение Терезиного лица становится мученическим, - он взрослый мужик. Это его жизнь. Хоть сейчас прими это. - Но ему нужна помощь! – не сдаётся Томас. – Это, блин, не раз подтверждённый факт. - И он это знает. Поверь, пожалуйста, что он может разобраться с этим сам. Томас поджимает губы. - Да знаю я, что может. Но вдруг… - Тереза закатывает глаза так красноречиво, что Томас замолкает на полуслове. Они снова замолкают. Томас вздыхает побеждённо. - Мне просто… - он медленно облизывает губы, собираясь с мыслями. – Просто невыносима мысль, что с ним что-то может случиться. Из-за того, что меня не будет рядом.       Тереза подкладывает ладонь под щёку и смотрит на Томаса со смесью раздражения и сострадания. - Вот надо тебе всегда быть во всём виноватым и за всё ответственным. - Неправда. Просто… - Он может принимать лекарства, Томас. – Тереза повышает голос. – Не делать этого и висеть камнем на шее близких – его и только его решение. Ни ты, ни Алби, ни кто-либо не имеете к этому отношения, как вы меня заебали, вы бы знали! - Ему плохо от лекарств. – Томас хмурится. Он скрестил бы руки на груди, но в лежачем положении это будет выглядеть нелепо. - А без них плохо всем, кто его окружает. И потенциально может стать плохо тем, кто случайно встретится у него на пути не в то время. – Тереза совершает какое-то невнятное движение, которое можно расценить как пожимание плечами. – Простая математика, Том. - И чего в ней простого? – угрюмо морщится Томас. - Ну, что важнее – один человек или группа людей? - Э… - Томас даже заикается от возмущения. – Это не так работает. Человеческая ценность не оценивается в штуках! - А как ещё её измерить? – интересуется Тереза. - Никак! Это… - Томас с трудом подбирает слова. – Нельзя оценить ценность какого-либо человека. Эта идея изначально неправильная. Один человек не может быть важнее другого. - Даже если один – Хокинг, а второй Гитлер? - Знаешь что, - Томас поднимается на локте и смотрит на Терезу снизу-вверх, надеясь, что это сделает его слова более внушительными, - это именно то, чем занимался Гитлер – сравнивал, какие люди важны, а какие – расходный материал. - Это не ответ на мой вопрос. – Тереза смотрит на него совершенно хладнокровно. - Это как раз ответ на твой вопрос. Нельзя людей сравнивать. - Если бы перед тобой тонули Хокинг и Гитлер – кого бы ты спас? - Я бы попытался спасти обоих, Тереза. – Отвечает Томас холодно. – Потому что выбирать, кто заслуживает жить, а кто умереть – не наше право, а твои вопросы – мерзкие.       Тереза переворачивается на спину и изучает раскрасневшееся Томасово лицо почти с научным интересом. - Смотри-ка, взбодрился. – Замечает она. Томас поджимает губы. - Вот только не говори, что ты специально ради этого разговор затеяла. - И не подумаю так говорить, - хмыкает девушка, - но это отличный бонус. Томас только качает на это головой. - Помнишь тот твой дурацкий сон? – внезапно спрашивает Тереза. – Ну, про лабиринт или что-то такое… Томас невольно ёжится. - Угу, - говорит, - смутно.       Томас врёт. На самом деле сон этот он помнит до сих пор едва ли не в мельчайших деталях. Хотя был бы совсем не против его забыть.       Он приснился Томасу, когда ему было шестнадцать. Он и ещё кучка подростков (среди них точно был Минхо) оказались в огромном лабиринте, который кишел огромными, частично роботизированными, монстрами. Каждый день Томас и Минхо безуспешно искали из него выход и даже сумели его отыскать, но из лабиринта они попали не на свободу, а в какую-то лабораторию, где выяснилось, что всех их используют для разработки лекарства, составной частью которого является особое вещество, которое вырабатывает их мозг в моменты сильнейшего стресса. И что разработчиками этого лекарства являются Тереза и сам Томас. На этом моменте Томаc проснулся. Липкое неприятное чувство преследовало его ещё несколько дней. Он рассказал об этом сне Терезе и тогда, кажется, они впервые серьёзно разошлись во мнениях.       На самом деле Томас не знает, почему этот сон так его задел. Кошмары ему снились и раньше и позже (как правило, в них он посреди руин города спасался от толпы зомби), а этот сон скорее даже напоминал приключенческий фильм, чем ужастик. Но всё равно Томаса терзало мерзкое ощущение какой-то фантомной вины. - Мы тогда ещё с тобой поругались. – Полуулыбается Тереза. Томас морщится. - Хочешь ещё раз?       Тереза вздыхает, и Томасу становится немного стыдно. Он качает головой, показывая, что извиняется. - Просто это похоже на то, о чём мы спорим сейчас. Ты говорил, что ставить опыты на людях, стирать им память и подвергать такому стрессу – это бесчеловечно. - А ты говорила, что если полученное лекарство спасёт остальное человечество, то оно того стоит. – Кивает Томас. – И к чему это? - К тому, что мы с тобой в случае апокалипсиса окажемся в разных командах по спасению мира? – Тереза усмехается. – Я хочу сказать, что ты всегда такой… индивидуалист. Хочешь спасти всех и каждого и обязательно принести себя в жертву. Но иногда даже твоей жертвы недостаточно, чтобы спасти мир, Том. - И что, значит, не стоит и пытаться? – Томас садится и подтягивает ноги к груди. – Лучше уж так, чем хладнокровно обрекать кого-то на страдания. Тереза смотрит на Томаса с печалью. - Я бы тебя в свою команду не взяла. – Говорит она. - А я бы тебя в свою взял. – Пожимает плечами Томас. Тереза улыбается. - Ладно, мне, наверное, пора идти. – Девушка садится, собираясь слезть с кровати, но Томас удерживает её за руку. - Стоять. – Командует он. Тереза приподнимает брови. – Знаешь, - вкрадчиво начинает Томас, - я ведь тоже немного Шерлок. Тереза смотрит на него с весёлым недоумением. - Порази меня. - Когда ты пришла к Ньюту, ты не знала, что мы расстались. Значит, ты пришла поговорить со мной о чём-то своём. А тут я весь такой страдающий, и ты решила, что сейчас не время. Я прав? - Потрясающе. – Фыркает Тереза. Томас продолжает на неё смотреть, и она снова вздыхает. – Слушай, сейчас, наверное, и правда, не время. - Нет уж. Рассказывай.       Тереза нерешительно сжимает губы и жалобно изгибает брови. - Ну, - начинает она, - Алби сделал мне предложение. - Сегодня?       Тереза кивает, выглядя максимально несчастной. - И ты пошла искать меня?       Взгляд Терезы лучше всяких слов говорит о том, что Томас сейчас бьёт ногами лежачего. - Это значит «нет»? - Это значит, что я промямлила, что всё слишком неожиданно и мне надо подумать, что мы просидели час в максимально неловком молчании, и я сбежала «прогуляться». – Уточняет Тереза. Томас склоняет голову набок. - Ты его не любишь? Или не хочешь замуж так рано? Или просто не хочешь замуж? - Да хочу я, - раздражённо отмахивается Тереза, - наверное. Когда-нибудь. В теории. Ну, брак есть в моём идеальном жизненном плане. Где-то между защитой докторской и мировым признанием. - Можно подумать, Алби помешает тебе защитить докторскую.       Тереза качает головой. - Наоборот. Он не даст умереть от голода, жажды и переутомления, пока я её пишу. - Ты его любишь? – снова спрашивает Томас. Тереза кивает, глядя на него всё так же жалобно. - Люблю. Он… Мне с ним хорошо. Спокойно. И, ну не знаю… Не так, как с тобой. Ну… лучше?       Томас кивает. Он понимает, о чём говорит Тереза, с кристальной ясностью, и это отзывается режущей болью у него в груди. - И что тогда не так? – всё же спрашивает он, больше провоцируя Терезу на осмысление, чем действительно нуждаясь в ответе. - Всё не так! – голос Терезы взвивается вверх. – Всё не так, Том. Это так странно. Я, кажется, всю жизнь знала, что когда-нибудь выйду замуж за тебя. Даже когда ты меня бросил, я всё равно это знала. А теперь мне это даже не нужно. – Тереза невесело усмехается. – Сейчас я ровно также точно знаю, что мне не нужно быть с тобой. Я чувствую, как будто предаю кого-то. - Меня?       Тереза качает головой. - Скорее, себя саму. Не понимаю, как всё могло так измениться. - Знаешь, - Томас пожимает плечами и заглядывает в самую глубь бездонных Терезиных синих глаз. – Ещё у тебя в планах было стать актрисой. Может хорошо, что жизнь обычно не складывается так, как мы этого хотим в четырнадцать лет?       Тереза неуверенно улыбается. - Да уж, - говорит она, - однозначно хорошо, что я не пошла в театральный.       Они сидят ещё недолго. Тереза говорит, что знает, что ответить Алби. - Скажи об этом сначала ему, хорошо? – улыбается Томас. Тереза фыркает. Она обнимает Томаса на прощание и просит не пропадать. - Звони. Пиши. Ладно?       Томас кивает. Тереза уходит, забирая с собой те крохи жизни и тепла, что принесла ненадолго с собой.       Жизнь не продолжается. Совсем. Она даже не заканчивается (закончилась она в тот момент, когда Ньют сказал, что не хочет больше его видеть), просто замирает. Застывает нелепым подтаявшим ледяным изваянием, в котором уже не узнать, что задумывалось изначально. Осталась только масса твёрдой мутной воды, условно подписанной как «Жизнь Томаса».       Томас старается. Изо всех сил делает вид, что продолжает существовать и что в состоянии нормально функционировать. Находит работу (очередная дерьмовая забегаловка), квартиру (тесный грязный клоповник), забирает документы из колледжа. Перед тем, как в очередной раз съехать от мамы, он ещё раз напивается с Винсом. На самом деле, даже три раза, если считать за весь месяц его пребывания под родительской крышей. Если уж совсем уточнять, то Винс выпивал один-два стакана, а Томас – всё оставшееся. Алкоголь вообще-то не особо помогает. После первых глотков Томаса охватывает ненадолго лихорадочное веселье, а дальше Томас просто глушит остро-нестерпимое желание позвонить Ньюту. Наутро же Томасу настолько паршиво, что на один-два часа он даже забывает о ноющей боли в том месте, где раньше было сердце. И ради этой краткой амнезии Томас напивается в тот же день, когда переезжает в новую квартиру. И спустя полторы недели. Потом – спустя пять дней. К исходу месяца привычным становится натюрморт из стакана, бутылки и пепельницы на столе. Первые две позиции Томас убирает, когда к нему заглядывают Тереза или Минхо, но пепельницу уже даже не старается скрывать. - Это не очень здоровый выход. – Осторожно замечает Тереза. Кажется, она догадывается, что картина на столе её встречает неполная. Томас в ответ фыркает как можно пренебрежительнее.       Томас не маленький, и абсолютно точно не тупой. Он прекрасно понимает, что сам старательно копает себе яму. Алкоголь не приносит облегчения или забвения, сигареты только воняют и обдирают горло. Но Томасу насрать. Он наблюдает за своей, стремительно катящейся по наклонной, жизнью отстранённо, точно откуда-то сверху, и даже испытывает какое-то подобие мрачного удовлетворения. Что, Ньют, ты думал, что делаешь лучше? Спасаешь? Выпускаешь из клетки в новую прекрасную жизнь? Ну что ж, любуйся. Томасу больно. В этом нет чего-то особенного или романтичного, или красивого. Ему тупо больно. Он чувствует, что его грудную клетку вскрыли ржавой пилой, раскрошили молотком рёбра, вытащили сердце и выбросили в помойку. А после этого наспех запихнули кости на место, прикрыли ошмётками кожи, наклеили пластырь и отправили восвояси. Наверное, как-то так себя чувствуют, когда лишаются смысла жизни. Томас не уверен. Но что он точно знает, так это то, что в его жизни смысла не осталось. У него к губам приварилось, впиталось в обкусанную кожу бесконечное «Люблю-люблю-люблю», которое он не может больше озвучить. Томас встаёт по утрам с постели, в которой пустынно-холодно, пьёт мерзотный растворимый кофе и идёт на такую же мерзотную (но, увы, не растворимую) работу. Он возвращается домой, падает на кровать и тратит часы на то, чтобы уговорить себя пойти в душ.       Ньют пропадает из физического пространства, но он по-прежнему повсюду. Он в привычках (две ложки сахара в кофе, откинуть волосы со лба резким движением головы, раздражённо постукивать ногой по полу, дожидаясь, пока закипит вода в чайнике), в окружающих вещах (эту футболку он отбирал у Томаса, когда у самого заканчивались чистые, эту дурацкую наклейку с енотом он налепил на крышку ноутбука всего лишь полгода назад, у этой рубашки пришил оторвавшуюся пуговицу), в воздухе (запах его дезодоранта не желает выветриваться даже после третьей стирки той самой несчастной футболки). Томас ходит по сплошному минному полю. Каждая вещь, каждый жест – всё о Ньюте.       Томас не пытается гнать от себя мысли о нём. Он прекрасно понимает, насколько это бесполезно. Он лишь пытается держать их хоть в каких-то хлипких границах. Которые рушатся одна за другой. Томас покупает тот же дезодорант (который всё равно пахнет как-то по-другому), прилепляет обратно, отодранного в порыве злости, енота. И старательно, усердно засыпает чрезмерными нагрузками и заливает алкоголем образы тонких ключиц, светлых кудрей и огромных карих глаз. Бесполезно.       Последней каплей, добивающим фактом становится момент, когда Томас дрочит в душе. Перед глазами его вспыхивают-моргают кадры: худые руки, стягивающие с него джинсы, бледная, усеянная родинками, спина… Возбуждение практически болезненное. Томас опирается свободной рукой о кафельную стену, другой отчаянно-остервенело двигает вперёд-назад, сжимая слишком сильно, слишком грубо. Он кончает с громким полустоном-полувоем, представляя Ньютово беззащитное горло под своими губами. После Томас рыдает на полу ванной, чувствуя себя максимально жалко.       Жизнь не продолжается. Она замыкается бесконечным бессмысленным кругом: дрянной кофе, ненавистная работа, каменная усталость, полбутылки дешёвого вискаря, дрочка на светлый образ и безграничное отвращение к самому себе.       Тем временем, окружающий мир невозмутимо продолжает развиваться и изменяться. Тереза отвечает Алби «да». Они оба приезжают к Томасу, отметить это. К счастью, Тереза предупреждает его об этом почти за два дня, так что Томас успевает подготовиться к тому, что надо будет изображать, будто он ещё способен за неё порадоваться.       Тереза говорит, что всё это какая-то жесть, и она не понимает, что происходит, но Томас замечает, как она непроизвольно сжимает губы, сдерживая улыбку, каждый раз, когда смотрит на свою левую руку. Что до Алби, он просто выглядит счастливым идиотом. Его, кажется, даже не особенно смутило знакомство с Терезиными родителями, хотя он и рассказывает о нём так, будто едва избежал смерти от железных лап чудовищ из сна Томаса. - Он мне говорит «Приятно познакомиться», а сам смотрит точно сквозь прорези белого колпака.* - Делится Алби. Томас внутренне содрогается, вспоминая, как мистер Агнес в своё время называл его самого «сынок», прожигая при этом взглядом, обещающим мучительную смерть.       Тереза улыбается виновато и сердито одновременно. Отношения у неё с отцом были весьма неоднозначными. Мистер Агнес совершенно души не чаял в единственной дочурке, однако взгляды на жизнь у них различались кардинально. Тереза была дамой прогрессивной, самоуверенной и с раннего детства решительно возражающей против традиционных гендерных взаимоотношений. Отец же её законсервировался в позапрошлом веке настолько, что в какой-то момент всерьёз планировал отправить дочь в пансион для девочек. - Он пообещал оплатить свадьбу. – Говорит Тереза настолько озадаченным тоном, словно сама не верит в то, что говорит. - Ого. – Только и может выдавить в ответ Томас.       Они перемывают мистеру Агнесу кости ещё какое-то время, а потом Алби куда-то испаряется, что-то пробурчав про важные дела. Томас вопросительно приподнимает бровь. - Я попросила его дать мне с тобой поговорить наедине, - объясняет Тереза. - Хорошо-о, - всё ещё недоумённо тянет Томас. Тереза нерешительно чешет нос. - Том, - говорит она, - у меня нет подруг. - Я знаю. – Тереза поджимает губы, и Томас понимает, что ответ не засчитан. – Сочувствую? – Пробует он снова. Тереза мученически вздыхает. - Ну почему ты такой тупой, Томас? – Томас хочет было возмутиться, но Тереза останавливает его повелительным движением руки. – Мне нужен свидетель. На свадьбу. - О. – Говорит Томас. – Так ты хочешь, чтобы я был подружкой невесты? - Прямо сейчас я хочу тебя убить. – Мрачно сообщает Тереза. – Я хочу попросить тебя быть моим свидетелем. - Почему ты не попросишь Бренду? – спрашивает Томас. – Алби же наверняка позовёт Минхо на свадьбу, и она, скорее всего, пойдёт с ним. - Я её видела пару раз в жизни. – Тереза вздыхает. – А ты – мой лучший друг. Но, если ты не хочешь… - Я хочу. – Перебивает Томас. – Извини. Правда, хочу. Спасибо. Просто я подумал, что твоего отца хватит удар. - Вряд ли что-то сейчас может ужаснуть его больше, чем то, что я выхожу замуж за чёрного парня. – Фыркает Тереза. – Когда Алби отошёл, папа у меня шёпотом спросил, почему он не говорит «йоу».       Томасу даже удаётся рассмеяться. - Ну знаешь, я твой бывший, и буду твоим свидетелем. Я вполне конкурентоспособен!       Тереза хихикает. А потом становится снова серьёзной. - Ты же понимаешь, что… ну… кто будет шафером.       Внутренности Томаса скручивает тугим узлом. Он кивает. - Так что, если для тебя это пока слишком… В общем, я пойму, даже если ты вообще не придёшь. - Да всё в порядке, - врёт Томас. – Это вообще-то он не хотел меня больше видеть, а не я. - Он сказал, что всё нормально. – Тереза смотрит на него слишком понимающе. Томасу мучительно хочется расплакаться. - Ну, супер тогда. – Выдавливает он. – Я приду. И буду свидетелем. Даже платье, если хочешь, надену.       Томас проваливается в предсвадебную подготовку с головой. Его, вообще-то, никто не просил, но у Терезы становилось такое откровенно несчастное лицо каждый раз, когда речь заходила о чём-либо, связанном со свадьбы и требующем от неё каких-то решений, что Томас ввязывается в это раньше, чем успевает подумать. Он с удивлением обнаруживает, что образ свадьбы в его голове не имеет, оказывается, ничего общего с реальностью. Не то, чтобы он вообще много задумывался над этим вопросом, но свадьба виделась Томасу чем-то вроде дня рождения. Жених с невестой красиво одеваются, арендуют ресторан, лимузин и зовут друзей, вместе с ними порадоваться торжеству любви в их жизни. Нихера подобного.       Мистер Агнес отстёгивает сумму настолько внушительную, что Томас переспрашивает несколько раз, уверенный, что ему показалось. И взамен он, кажется, ждёт чего-то настолько традиционного, что Алби стоит половину этих денег потратить на пластические операции по «обелению». Сам Алби тоже оказывается не против определённой доли традиционности и даже берёт на себя часть организационных вопросов. Тереза, судя по всему, очень хочет сбежать с воплями и дать обет безбрачия. - Мы можем просто сходить расписаться, если хочешь. – Предлагает Алби. Тереза вздыхает. - Я не знаю, чего я хочу. А ты хочешь свадьбу. Если ты будешь счастлив, думаю, я смогу это пережить.       В общем, Томас погружается в пучину организации Самого-Счастливого-Дня для Алби и Дня-Который-Она-Сможет-Пережить для Терезы. Он узнаёт, что меню нужно согласовывать по каждому сраному пункту, что выбирать цветы – это отдельный круг ада, а свадебных традиций существует бесчисленное множество, и почти все они вызывают у Терезы подобие эпилептического припадка. В итоге они решают остановиться на самых общеизвестных, но и тут возникают сложности. - Что-то старое – это насколько старое? Есть какие-то объективные критерии? – нудит Тереза. – А сочетать можно? Ну там – одолжить старое? Купить новое синее? Как это работает вообще? - Любимая, я не гугл. – Сообщает Алби настолько нежно, насколько способен. - И где мне взять старое? – не унимается Тереза. – У меня из старого только унитаз дома. Боюсь, меня не поймут. - Ну, у тебя есть я. – Ухмыляется Томас. – Я старый. И планирую нажраться, так что буду ещё и синий.       Проблему решает мама Томаса. Она вручает Терезе свои серьги с сапфирами, которые родом, кажется, ещё из позапрошлого столетия. - Оу, - Тереза смущённо краснеет, - с-спасибо. Заодно и с одолженным вопрос решён. - Нет уж, - говорит мама, - это подарок. Я, конечно, не совсем при таких обстоятельствах планировала тебе их вручить, но… - она окидывает сына расстроенным взглядом. Тереза краснеет ещё сильнее.       Вся эта суета действует Томасу на нервы. Каждый его день начинается если не со звонков раздражённого донельзя флориста, который никак не может согласовать цветы из-за многочисленных разнообразных аллергий гостей, то с ещё какой-нибудь, не менее раздражающей чуши. Тереза мнётся, ноет и страдает от любого упоминания о свадьбе, Алби периодически заявляется и отбирает уже наполовину сделанную работу, говоря, что этим займутся они с Ньютом, каждый раз точно ножом Томасу внутренности выковыривая. Томас сам не замечает, как вискарь сменяет дислокацию, и начинает оказываться его организме с самого утра. Особого эффекта это не оказывает, но жизнь в алкогольной дымке кажется чуть выносимее, так что Томас решает пока ничего с этим не делать, обещая себе завязать сразу после свадьбы.       Он ловит себя на мысли, что отсчитывает дни. Осталось потерпеть всего двадцать один, двадцать, девятнадцать… На горизонте, приближающейся красной точкой маячит Ньют. Восемнадцать, семнадцать дней до встречи…       Где-то недели за две до дня икс до всех вдруг доходит, что молодые брачующиеся всё ещё без торжественной униформы. Алби многосложно матерится и, вызвонив Ньюта, укатывает выбирать костюм, а Томас, с тоской думая о недопитой с утра бутылке, хватает в охапку Терезу и, позвав на подмогу Бренду, тащит подругу за платьем. Заунывным аккомпанементом им вслед летит разочарование мистера Агнеса, желавшего, чтобы на дочери было индивидуально пошитое специально для неё произведение искусства. - Я-то тебе нахуя? – интересуется Бренда. - Для моральной поддержки. – Бренда награждает Томаса таким взглядом, что он мгновенно раскаивается, что вообще когда-то с ней познакомился.       У продавщиц в салоне их появление вызывает лёгкую панику. Мрачный небритый Томас, агрессивно недовольная Бренда и Тереза, на лице которой читаются немые призывы о помощи, порождают у девушек-консультанток самые смешанные чувства. - Здесь нельзя курить. – Робко говорит одна из них Бренде. Та вскидывает бровь так, что девушка вздрагивает. – От табачного дыма ткань желтеет. – Словно бы оправдывается она. - О, - говорит Бренда, - ну тогда я возле тех бежевых покурю.       От того, чтобы выгнать их троих вон, барышень удерживает только озвученный Томасом бюджет. После него продавщицы начинают даже с усилием улыбаться и предлагают шампанское. Томас с Брендой предпринимают попытку напиться, но особого эффекта алкогольная газировка на их закалённые организмы не оказывает. - Вы жених? – несмело спрашивает одна из девушек у Томаса. - Я подружка невесты. – Качает тот головой. Девушке мнётся ещё какое-то время, а потом спрашивает Бренду, не невеста ли она. - Увы, нет. - Качает головой та.       Несмотря на то, что желания торчать здесь нет ни у кого, они проводят в салоне почти четыре часа. Отсутствие хоть сколько-нибудь определённого запроса сильно осложняет поиск «того самого». - Да не знаю я. – Огрызается Тереза на вопрос «Что именно Вы желаете?» - Ну, красиво чтобы. – Выдаёт Томас. - Это… Ну, с юбкой. – Бренда поводит руками вокруг себя, точно стремясь объять необъятное.       Платье сменяется платьем, фасоны один от одного всё усложняются. Томас всё чаще возвращается мыслями к бутылке, одиноко забытой на кухонном столе. - А можно что-нибудь попроще? – не выдерживает, наконец, Тереза, почти что выползая из-под бесконечных слоёв белого шифона. - Насколько проще? - Максимально. – Мрачно отвечает счастливая невеста. – И без корсета. Я планирую есть на своей свадьбе.       Ей приносят очередное белое нечто, по размерам, однако, сильно уступающее предыдущим вариантам. Тереза снова скрывается в примерочной, а Томас устало трёт ладонями глаза. - Выглядишь отвратно. – Информирует его Бренда. - Спасибо. - Бухать меньше не пробовал?       Томас с раздражением втягивает в себя воздух. - Пробовал. Не понравилось. - А выглядеть как болотное чудовище нравится? – фыркает Бренда. – Я думала, перед встречей с бывшими наоборот полагается – жопу там качать, на спортивную диету переходить. - И в каком месте это тебя вообще касается? – огрызается Томас. Бренда ухмыляется и уже открывает рот, чтобы выдать ещё что-нибудь столь же неприятное, но взгляд её неожиданно замирает. Томас поворачивает голову.       Платье на Терезе, не в пример все остальным павлиньим нарядам, совершенно незамысловатое. И в нём Тереза кажется каким-то неземным видением. - Ого. – Только и выдавливает Томас. - Когда разведёшься – позвони мне. – Просит Бренда. - Ну спасибо. – Тереза смущённо улыбается.       Они покупают платье. И едва успевают облегчённо выдохнуть, как им напоминают, что «ещё же туфли». Но тут уже Тереза хватает первые попавшиеся, не озаботившись даже нормально их померить.       Они прощаются возле Терезиного дома. Тереза не предлагает ему зайти, и Томас догадывается, что там сейчас Ньют. Он обнимает Терезу на прощание и уходит. Томас снова живёт совсем недалеко, поэтому идёт домой пешком. В лицо ему дует прохладный вечерний ветер, и Томас чувствует себя отвратительно трезвым. Этой ночью он напивается больше обычного и рассвет встречает, обнимаясь с унитазом.       Дни слипаются в снежный ком и набирают скорость. Тринадцать дней до свадьбы, двенадцать, десять, восемь… Томас, встречавший в последнее время каждое утро со жгучим желанием, чтобы это всё уже наконец закончилось, внезапно понимает, что не знает, что ему делать после. Ему плохо, тоскливо, а наблюдение за почти уже семейным счастьем Терезы и Алби причиняет боль практически физическую. Его заебала страшно вся эта нервно-агрессивно-страдальческая подготовка, он встречает каждое утро, наблюдая как солнечные лучи преломляются в стакане с алкоголем, и провожает каждый вечер, изучая уже искажение им же света уличных фонарей. Однако он продолжает вставать. И, загруженный по уши делами, едва находя днём время пожрать, силясь упомнить, кому нужно позвонить и что нужно сделать, он просто не успевает размышлять о своей разрушенной жизни. После же свадьбы его поджидает, мерзко хихикая, чудовище ничегонеделания. Когда мысли, усердно отгоняемые запахом горящих сроков, вернутся в опустевшую нору Томасова сознания. Это пугает Томаса почти также сильно, как перспектива скорой встречи с Ньютом.       За три дня до свадьбы Ньют уволакивает Алби на мальчишник. Тереза остаётся дома и вызванивает к себе Томаса. - У Алби есть ещё друзья? – слегка удивляется Томас. - Целых пять штук. – Округляет глаза Тереза.       Они сидят в гостиной, пьют чай и старательно обсуждают учёбу Терезы и работу Томаса. - Том, - в какой-то момент решительно поворачивается к нему Тереза. – Ты же осознаёшь, что у тебя проблемы с алкоголем?       Томас закатывает глаза. У него проблемы с жизнью. Она опустела, разбилась на части и раскрошилась в пыль. А алкоголь разве что иногда невовремя заканчивается. Какие уж тут проблемы. - Мы серьёзно будем сейчас это обсуждать? – отвечает он. – Тереза, у тебя свадьба на этой неделе. Давай обсуждать тебя.       Тереза ещё буравит его некоторое время сердито-подозрительным взглядом, но сдаётся. - Ну не надо так, Томас. – Всё же говорит она. – Это не поможет. Будет только хуже.       Будто бы он сам не в курсе.       Наступает день икс. Томаса подбрасывает с кровати в полшестого утра. Он нехотя завтракает, усилием воли сдерживает себя и не трогает бутылку. В ванной Томас заглядывает в зеркало и увиденным остаётся разочарован. Из него на Томаса смотрит помятый, одновременно и опухший и исхудавший, небритый чувак с затравленным взглядом. Томас отмокает в душе почти час, в бесплодной надежде смыть с себя этот образ. Чуть посвежевший, гладко выбритый, причёсанный и в костюме, он выглядит лучше, но лишь ненамного.       Кажется, церемония проходит красиво и трогательно. Томас не уверен. У него словно отключаются все системы эмоциональной оценки происходящего в момент, когда он замечает Ньюта.       Будто бы ничего и не было. Будто кто-то стёр все эти три года. Ньют стоит, прислонившись к стене, и следит за происходящим с лёгкой улыбкой. Костюм ему не слишком идёт, но Томас всё равно никогда не видел никого красивее. Он переводит взгляд на Томаса, улыбается ему чуть шире и отводит глаза. Место, где раньше было сердце, снова начинает кровоточить.       После церемонии Томас подходит к нему. В ушах звенит, ладони потеют, в груди что-то тяжёлое давит. - Привет. - Привет, - кивает Ньют. Вид у него становится слегка смущённый. Томас замечает, что у него мелко подрагивают руки. - Хорошо выглядишь. – Собственный голос звучит для Томаса откуда-то издалека. - Спасибо. - Как дела? - Неплохо. – Ньют вежливо улыбается, и за этой улыбкой Томас ощущает взвинченную пружину внутреннего напряжения. - Ты снова на таблетках? – Томас кивает на дрожащие руки. - Ага. Ну, временно. - Из-за свадьбы. - Ага. – Ньют криво улыбается и скрещивает руки на груди. - Ты не хочешь со мной даже разговаривать? – как-то совсем жалко спрашивает Томас. Ньют вздыхает. - Не особо. – Он смотрит на то, как у Томаса меняется выражение лица и морщится. – Мне, знаешь ли, тоже тяжело. Я по тебе тоже скучаю. Только это ничего не меняет. Нахрена лишний раз ранить друг друга? Томас чувствует, как у него начинает щипать глаза. - Прости. – Говорит он. - Ага. – Ньют смотрит куда-то в сторону. Томас уходит, что-то пробормотав вместо прощания.       Томас напивается. Из алкоголя здесь в основном шампанское, но он усердно чередует его с небольшим количеством обнаруженного виски, и резкая смена градуса делает своё дело. В голове поселяется густой и горячий туман, окружающий мир теряет чёткость, координация движений летит к чертям. Томасу даже удаётся какое-то время делать вид, что ему весело. Он танцует с Терезой, о чём-то разговаривает с Минхо и продолжает вливать в себя бокал за бокалом.       В какой-то момент сквозь алкогольную анестезию начинают пробиваться смутные, но неприятные физиологические ощущения, и Томас переезжает в туалет, решив не искушать судьбу. В туалете светло, чисто и тихо. Томас прислоняется к кафельной стене возле ряда раковин и сползает вниз. Мир вокруг кружится слишком быстро, и Томасу кажется, будто он куда-то падает, закладывая бесконечные виражи.       Томас не знает, сколько времени он так проводит. Когда чья-то рука касается его плеча, он вздрагивает и открывает глаза. - Ты в порядке? – Ньют опускается на корточки, заглядывая Томасу в лицо. Сейчас в его выражении нет и следа настороженной отстранённости, только беспокойство. Он снял пиджак и в белой рубашке выглядит настолько невероятно, что у Томаса перехватывает дыхание. Томас что-то мычит, молясь про себя, чтобы это мгновение длилось вечно. – Может, тебе воды принести?       Томасу совсем не хочется, чтобы Ньют отходил хоть на секунду, но во рту у него действительно сухо так, что не получается сглотнуть, так что он нехотя кивает. Ньют ободряюще гладит его по плечу и уходит. Возвращается он, кажется, спустя вечность. - Держи. – Ньют присаживается рядом, и Томас чувствует, как в груди шевелится что-то, похожее на надежду. - Спасибо. – Хрипит он, опустошив стакан. Ньют слегка улыбается. - Не умеешь ты пить, Томми.       От звуков этого «Томми» губы Томаса невольно расплываются в глупой улыбке. - Пойдём, поймаем тебе такси. – Ньют хлопает его по плечу и поднимается на ноги. Томас поспешно хватает его за руку, с некоторым усилием поднимаясь следом. Картинка, едва успевшая обрести какую-никакую стабильность, снова стремительно начинает вращаться. - Подожди. – Говорит он и, раньше, чем Ньют успевает как-то отреагировать, продолжает, вцепившись в его руку мёртвой хваткой. – Я скучаю по тебе. Ньют, я так скучаю…       Улыбка сползает с лица Ньюта. Он с трудом высвобождает руку и, опустив взгляд, негромко просит: - Не надо.       Томас протягивает руку, касаясь Ньютовой щеки. Тот дёргает головой, стряхивая её. Томас шагает ближе, и Ньют отступает назад, упираясь спиной в стену. - Не надо. – Повторяет он. Томас опускается (почти падает) на колени. Цепляется пальцами за край чужих брюк, нашаривая застёжку. Но прежде чем он успевает с ней справиться, чужие руки с силой отталкивают его. Томас поднимает взгляд. Лицо Ньюта искажает страдание. Он набирает в грудь воздух, точно собираясь что-то сказать, но не может выдавить из себя не звука. Он молча выходит. Томас съёживается у стены и, закрывая лицо руками, плачет.       На следующий день он просыпается с осознанием, что достиг ещё большего дна. Весь следующий месяц он старательно бухает, не выходя из дома и, кажется, собираясь покончить с собой путём алкогольной интоксикации. Вернувшаяся из свадебного путешествия Тереза обнаруживает его спящим под дверями ванной, в обнимку с полупустой бутылкой водки. Она орёт на Томаса часа три, швыряя в него всем, что подвернётся под руку. - Ты долбанный кретин. – Завершает она выступление севшим голосом, сползает на пол рядом с Томасом и плачет. Это становится последней каплей.       Томас бросает пить. Это оказывается гораздо сложнее, чем он себе представлял. Он даже приходит пару раз на встречу анонимных алкоголиков, но чувствует себя донельзя глупо и решает психологическое лечение ограничить визитами к доктору Пейдж. Томас находит работу. Не очередную посудомоечно-официантную, а нормальную. Устраивается секретарём в центре социальной помощи. Платят там практически столько же, сколько и в кофейнях (даже ещё меньше, чем в некоторых), но здесь Томас не чувствует отвращения ко всему и всем, что его окружает и к тому, что он делает. Томас решает попробовать снова пойти в колледж. Тереза несколько раз ненавязчиво (очень навязчиво) упоминает, что в ПОРОКе есть возможность, если ты закончил школу давно, сдать отдельные вступительные экзамены и поступить по их результатам. Не то, чтобы Томас горел желанием, да и вообще как-то верил в свой успех, но он решает попробовать. Закупается учебниками, подписывается на какие-то онлайн курсы подготовки.       День за днём Томас старательно натягивает на себя маску живого человека. Пьёт по утрам омерзительный кофе, днём пытается помочь неблагополучным детям и девиантным подросткам не проебать свою жизнь в самом её начале, а по вечерам сидит, обложившись книжками и отчаянно мечтая сдохнуть. Раз в неделю он ходит к доктору Пейдж и раз за разом мучительно пережёвывает подробности своего эмоционального состояния. - Вам не станет лучше, пока Вы сами этого не захотите. – Мягко говорит ему Ава на одном из сеансов. Томас сначала пропускает это мимо ушей, а позже начинает возвращаться к этой мысли всё чаще и чаще.       Он и правда не хочет, чтобы стало лучше. Во всяком случае, не в реалистичном смысле. Он хочет, чтобы Ньют вернулся, хочет отмотать время назад, сделать вид, что не было ничего, что отравляло им обоим жизнь. Он не хочет смириться с тем, что Ньют больше – не часть его жизни. Не хочет принять, что он не сидит в комнате ожидания поезда, а продолжает ехать.       Томас пинает себя в направлении этого медленно, неохотно. Он учится жить один, готовить на одного, не чувствуя сам процесс при этом полностью ущербным. Он встречается с друзьями и заново осваивает навык получения удовольствия от общения. Он чувствует себя не очень умелым мастером, пытающимся склеить осколки так, чтобы из них получилось что-то, если не слишком красивое, то хотя бы что-то такое, чем можно будет дальше пользоваться. Руки дрожат, осколки путаются местами – выходит плохо. Но всё же выходит.       С Терезиной свадьбы проходит больше полугода. Она переходит на четвёртый – выпускной – курс, который на самом деле совсем не последний, а лишь переходная ступень перед магистратурой-аспирантурой-мировой славой. Алби организует собственную выставку. Она маленькая, в какой-то подвальной галерее, но всё же. Подготовка Томаса к экзаменам вступает в решающую стадию. Жизнь наконец-то продолжается.       Томас просыпается от того, что кто-то нетерпеливо трезвонит в дверной звонок. Один-другой-третий раз. Не дождавшись реакции, этот кто-то пинает дверь ногой. Томас с трудом разлепляет глаза и смотрит на часы. Они показывают половину четвёртого. Матерясь про себя, Томас вываливается в коридор и, горя желанием оторвать звонящему-стучащему руки и засунуть ему же в задницу, открывает дверь.       На пороге стоит Ньют.