Лучший целитель Поттера

— Аврор Поттер ранен! Сквозь звон в ушах слышались голоса, ощущались какие-то движения, чьи-то прохладные пальцы ощупывали его лицо, а диагностические чары пробегали щекотными волнами по телу. — Что с ним? — послышался знакомый, серьёзный голос Целителя Гарри. — Несчастный случай на задании, — в обеспокоенном отвечающем голосе Гарри узнал Рона. — Нас окружили… Гарри попал… заклятие… — его голос расплывался в сознании, — много крови… Сразу сюда… ты можешь… -асти его, Малф-… И Гарри провалился в забытье.

***

Очнулся он с ощущением настойчивой слабости в теле. Воспоминания о произошедшем доходили медленно, и с каждой мыслью Гарри всё сильнее хмурился. Чёртово задание. Его команду отправили на перехват контрабандистов, которые нелегально вывозили из Англии редких магических существ и распродавали их на ингредиенты для тёмно-магических и опасных зелий. Во время захвата Гарри попал под очень неприятное заклятие, которое по своему воздействию напоминало злосчастную Сектумсемпру, но раз Гарри сейчас жив и почти полностью цел, то это было что-то мягче. Или Гарри просто повезло, что у него в распоряжении самый лучший колдомедик всея Святого Мунго, а, может, и всей волшебной медицины. — Как отдыхается, Поттер? — прозвучал в палате усмехающийся, но беззлобный голос. Гарри улыбнулся. Те, кто не следил за жизнью Гарри последние семь лет, удивились бы этому: Драко Малфой — почти что личный целитель аврора Гарри Поттера. Почти что — потому что только Малфой хорошо мог залечить Гарри после серьёзных травм, полученных благодаря своей работе, но при этом он не мог взять его под полное покровительство, дежуря у героя дни и ночи — в его лечении нуждались и другие люди. Однако это не мешало Гарри по каждому случаю, касающегося его здоровья, приходить к нему за лечением и консультацией, будь то простая простуда или глубокая рана. На самом деле, оглядываясь назад, это кажется забавным, ведь о Малфое Гарри узнал от Рона. Так вышло, что после смертельно опасного — мягко говоря — для Уизли случая, от которого, Гарри готов поклясться, до сих пор осталось несколько седых волос, Рон, уже вылеченный и с почти здоровым цветом лица, увлечённо рассказывал о том, кто спас ему жизнь от жуткого проклятия и его последствий. Но имя, хитрый гадёныш, не раскрывал, посмеиваясь над лицом Поттера и, как заведённый, поговаривая: «Ты мне всё равно не поверишь, пока сам не увидишь». И он действительно молчал, отвергая все предположения Гарри, ровно до того, как восхваляемый колдомедик не зашёл проведать своего пациента самолично. Гарри же, только увидев Малфоя в лимонной мантии, просто смотрел не отрываясь, действительно удивившись, пока Рон, который явно веселился с реакции Друга, не сказал: — Я же говорил, что ты ни за что не угадаешь, кто меня с того света достал. Весёлая улыбка Рона на тот момент словно разбудила Гарри, и он вгляделся в лицо Малфоя. Он, несомненно, повзрослел. Несмотря на знакомую со школы ухмылку и хитрые, прищуренные серые глаза, его взгляд действительно не носил в себе яда, подобно клыкам Василиска. Возможно это — а ещё то, что змей-колдомедик-Малфой спас жизнь лучшему Другу Гарри, какие бы там конфликты не были у них в прошлом — сподвигнуло Гарри подняться с койки Рона, встать перед Малфоем и протянуть ему руку: — Спасибо. Гарри бы точно повеселился, увидев удивлённое до глубины души лицо Рона, если бы смотрел на него в тот момент — зелёные глаза были сосредоточены на серых, взглядом бегающих по его лицу. Его лицо внешне казалось невозмутимым, но Гарри заметил, как оно слегка вытянулось в несдержанном удивлении. Спустя бесконечно долгие семь секунд, Малфой незаметно кивнул и пожал руку Гарри. Рука была удивительно тёплой, но кончики пальцев похолодели — от волнения? — Это моя работа, — просто ответил он. И да, это его работа, и справляется с ней он прекрасно! После того необычного знакомства, пробудившего у Гарри признательность и уважение к Малфою, который смог выбиться в целители и даже решился вырасти из предрассудков, спасая жизни и здоровье каждого, кто в этом нуждался, Поттер ещё пару раз попадал к нему на приём. Не сказать, что их общение начиналось, как ни в чём не бывало — шесть лет вражды и непонимания едва ли можно было так просто сгладить, хотя Гарри и понимал, что уже много лет не ощущал прежней ненависти и презрения к этому человеку, но со временем их взаимоотношения, кажется, стали налаживаться. Малфой спрашивал Гарри о его травмах и обстоятельствах, при которых Гарри умудрялся зацепить очередное проклятие. Гарри рассказывал, и между его монологами точно вставлялись язвительные комментарии Малфоя — иногда Гарри казалось, что это Малфой саркастично окидывает Гарри своими репликами, а Гарри просто вставляет истории с рейдов — так, чтобы заполнить паузы между его фразами. Серьёзно, это раздражало. До того момента, как Гарри начал веселиться с этого. «— Ты вообще не меняешься, Поттер, рвёшь напролом, как олень». «— Я вспоминаю Мадам Помфри, и мне жаль её — серьёзно, это просто совпадение, или у тебя со школы привычка прыгать в пекло, а потом отлёживаться в больнице?» «— Ты такой дурак, Поттер, только ты можешь кинуться вдогонку, весь-из-себя-герой-в-алой-мантии». «— Ты кретин, Поттер, и ты бы понял меня, если бы сейчас был на моём месте». «— Поттер…» «— Гарри Поттер со своим глупым шрамом и своей глупой головой, ты как вообще умудрился её пробить?» Каждая фраза была лишена ненависти и высокомерия, несмотря на их форму. Он смеялся, язвил, иногда, бывало, раздражался, но за всем этим Гарри видел заботу. Наверное, чем ближе они общались, тем ярче Гарри стал это замечать, узнавая Малфоя всё лучше и лучше. Признательность и уважение переросли в благодарность и привязанность, те же — в устойчивую Дружбу между теми, кто раньше были врагами. На самом деле, всё Золотое Трио потеплело по отношению к нему: Рон явно был приятно удивлён почти ничуть не меньше Гарри такими изменениями — как ни крути, а, если игнорировать благодарность за помощь, злости Малфой не выражал и к нему. Гермиона же и вовсе прислала Драко корзину с фруктами в благодарность за спасение мужа, и Малфой по-доброму посмеивался, показав корзину Гарри: — Надо бы сказать Грейнджер, что в качестве благодарности мне можно присылать яблоки — с вами, аврорами, это явно не последний такой подарок. Гарри лишь посмеялся на это, ответив лёгким издевательским «Ещё чего». И на следующей неделе пришёл с гриппом. — Если ты не заметил, Поттер, то я занимаюсь магическими травмами, полученными от применения тёмных заклятий, и сложными случаями тёмной магии. Я не обязан маяться с твоей простудой. — Ну… Может у тебя, как у лучшего колдомедика найдётся что-то для твоего «беспокойного пациента»? — процитировал слова Драко Гарри, весело усмехаясь и наблюдая, как сужаются глаза Малфоя. — Манипулятор, — он резко выдвинул ящик своего рабочего стола и кинул Гарри небольшую склянку. — Выпей, это должно помочь сбить температуру, в остальном отдыхай и пей много жидкостей. И не суйся никуда, придурок, дай мне отдохнуть от тебя хотя бы недельку, пожалуйста! Гарри рассмеялся: — Спасибо, Малфой, — он отсалютовал слизеринцу двумя пальцами и вышел из кабинета колдомедика. С каждым днём их связь всё крепла. Разговоры стали выходить за рамки рабочих вопросов и интересов, а посещения — за меру необходимости. Порой Гарри просто приходил, чтобы навестить нового Товарища, порой они просто пересекались где-то на Диаггон-Аллее и беседовали, остановившись посреди улицы. Он действительно начинал лучше узнавать Малфоя (и это даже ему нравилось). Начиная от того, как он вообще пришёл к решению стать колдомедиком, и заканчивая такими мелочами, как то, что Малфой из кислого любит лишь те самые зелёные яблоки, которые Малфой в шутку предложил Гермионе в качестве благодарности за его труды. И этот Малфой начинал… ему нравиться. Этот, хоть и повзрослевший и умом, и телом, но, к удивлению, по-детски капризный и чувствительный целитель завораживал. С ним было интересно, с ним было весело, с ним было тепло! С ним было, как бывает дома; будто Гарри находится на своём месте, и он хочет и дальше быть здесь. Малфой был тем ещё засранцем и любил уколоть Гарри куда-нибудь под рёбра, а Гарри любил отвечать тем же в ответ, но всё чаще и чаще на лице Драко пробивалась родником улыбка, а глаза задерживались в глазах Гарри, принимая мягкий цвет. Гарри не знал, что серый может быть таким тёплым и близким. Можно сказать, даже Родным. Всего святого ради, Гарри Поттер. Гарри сам не заметил, как привязался к этому целительскому змею, и теперь не может представить не только Мунго, но и этот чёртов удивительный мир без своего язвительного врача. — Снова спасаешь жизни, Малфой? — ухмыльнулся Поттер, наблюдая за тем, как Драко слегка хмурит брови. — Вообще-то я думал, что это мой вопрос, Поттер, — он посмотрел в глаза Гарри, и тот невольно отметил, что в глазах самого Малфоя что-то поменялось. — Снова тельняшку на себе рвёшь — дай кого-нибудь спасти. Гарри не заметил, как стал улыбаться ещё шире, и только отзеркаленная улыбка Малфоя стала тому сигналом: — Это моя работа. Малфой усмехнулся, достав из внутреннего кармана мантии перо и свёрток пергамента, начиная записывать там что-то и по пути кидая в Гарри диагностические чары. — Как ты себя чувствуешь? — Уставшим. — Хм… — Драко в задумчивости свёл брови, и Гарри внимательно следил за тем, как меняются черты его лица. Сейчас, в ослабленном состоянии и умиротворении от того, что он был не один в больничной палате, он был заворожен мимикой и действиями Малфоя. Или самим Малфоем. Гарри пока не определился. — Тебе надо будет отлежаться в Мунго некоторое время. Заклятие чудом не задело сердце. Голос Малфоя звучал сухо, но его лицо почему-то казалось бледнее обычного. Гарри только что заметил, внимательно вглядываясь в лицо колдомедика: под глазами Малфоя пролегали синяки, а вид был достаточно болезненным, чтобы понять, что Драко сам нехорошо чувствует себя. Гарри нахмурился, ощущая смутное беспокойство. — Сколько я пролежал без сознания? Драко поднял слегка покрасневшие глаза от пергамента на Гарри— проснувшийся почти окончательно разум Гарри стал осознавать, что именно его смутило при первом пересечении взглядами — и спокойно ответил: — Три дня. Была сложная операция, но я тебя вытащил. Драко самодовольно улыбнулся, но проницательность Гарри возвращалась к нему, и тот увидел: ухмылка была несколько вымученной, а губы подрагивали от напряжения. Гарри нахмурился. — Я заставил волноваться? Улыбка сползла с губ Драко, и тот снова опустил взгляд в пергамент. — Я принесу тебе некоторые укрепляющие зелья, — уклончиво сказал он, что-то быстро черкнув пером и убрав всё назад в карман. — Отсыпайся, герой, ты хорошо потрудился. Малфой развернулся и собрался выйти, когда Гарри вдруг сказал: — Спасибо, Малфой. Драко замер в дверях, не обернувшись на голос Гарри, но тот точно знал, что он всё слышит, хоть голос аврора был хриплый и приглушённый от слабости и недавнего пробуждения. — Правда. Я рад, что здесь именно ты. Пальцы Малфоя дрогнули и сжались на ручке двери. Гарри проследил за ними взглядом, избегая смотреть на его лицо, и чуть громче сказал, прочистив горло: — Ты уверен, что не хочешь взять меня под опеку, а, Малфой? Боюсь, теперь я просто не смогу лечиться у кого-то другого. Гарри увидел, как губы Драко дрогнули и растянулись в улыбке от его шутливой реплики. Но самому Гарри почему-то на секунду показалось, что он не шутил. — Много ты думаешь о себе, Поттер, — мягко сказал он, повернувшись. — И если ты хочешь сказать мне «спасибо», то ты знаешь, какие фрукты я люблю. Он вышел из палаты, громко стуча каблуками туфель. Гарри выдохнул и тихо хмыкнул. Самодовольный гад. Улыбка не сползала с его лица до тех пор, пока он снова не уснул, уставший, но довольный. Гарри пролежал в Мунго ещё неделю, и Малфой каждый день приходил навещать героя — пожалуй чаще, чем требовала его работа. Надо признать, что это было неожиданно приятно, хотя Гарри также часто посещали и Рон с Гермионой, и иногда заходили коллеги. Но присутствие Малфоя придавало особую атмосферу каждому дню. Как только Гарри вышел из больницы, он тут же купил фруктовую корзину, особенно наполненную зелёными яблоками и виноградом (Малфой его тоже любил, он вообще любил что-нибудь сладкое). Написав пару строк в прилагающейся к корзинке записке («Лучшему целителю Гарри Поттера»), он отдал всё в руки Кричера, наказав доставить фрукты в целости и сохранности прямо в кабинет целителя Малфоя. После этого Гарри чувствовал себя несколько неспокойно. Будто он сделал что-то не так, как хотелось бы. Лишь через полчаса метаний Гарри решил, что ему стоит лично навестить Малфоя. У него ведь сегодня выходной, не так ли? Надев более или менее чистую парадную мантию, Гарри решил заскочить в один магазин по-очень-важному-делу и трансгрессировал к квартире Малфоя в магической части Лондона. Когда Драко открыл дверь нежданному гостю, первое, что он увидел — букет нарциссов, поднятый на уровень его глаз. Буквально через секунду из-за букета выглянули знакомые зелёные, всегда сияющие глаза и такая же сияющая улыбка. Когда перед Малфоем предстал полностью Поттер, Малфой, нахально улыбаясь, скрестил руки на груди, хитро смотря в лицо Поттера. — По какому случаю такие цветы? Гарри также хитро прищурился, с издёвкой протянув: — Я подумал, что кислых яблок не хватит, чтобы выразить всю мою признательность моему колдомедику. Малфой усмехнулся, приняв из рук Поттера цветы и кивком пригласив его внутрь квартиры. Когда Гарри прошёл за хозяином в гостиную, Малфой первым же делом поставил подаренный букет в вазу, бережно и незаметно для гостя пройдясь пальцами по цветам. — Может, чаю, раз уж ты пришёл? — почти равнодушно произнёс он, и Гарри пожал плечами. — Не откажусь. Следующий час целитель и аврор увлечённо разговаривали за чаем, кажется, не замечая ни времени, ни каких-либо стеснений, ни рамок. Гарри был Гарри, и Драко был Драко, но, как ни странно, они не тянулись ненавидеть друг друга, обжигая кожу и сердца ядом и злостью. Гарри думает, как иронично получилось: как человека, Гарри Малфоя не знал, ровно также, как и Малфой не знал Гарри. Но как только случилось что-то, что дало им возможность сделать шаг друг к другу, и они, оставаясь теми, кто они есть, смогли сойтись. Возможно, обоим стоило просто увидеть кого-то ещё за привычным образом, если бы для этого была возможность. Повзрослевшие, но оставшиеся детьми, два парадокса и две противоположности самих себя и друг друга. Они довольно похожи. И это тоже парадоксально. И странно. Они действительно стали хорошими и, к удивлению, близкими Друзьями, имеющими свой мир внутри и вокруг них, который, Гарри был уверен, может существовать только между ним и Драко. Возможно, это не так уж и безумно, но он чувствовал, как внутри растёт горячий, светлый нарцисс, лепестками раскидывающий по телу трепет и уют, сладость и солнце, близость и родство, понимание и единство, серый и серебристый, светловолосый и эмоциональный, вредный и смешной, капризный и чувственный, самовлюблённый и заботливый. Когда Гарри смотрит на Малфоя, или думает о нём, или, когда даже не думает о нём, но ощущает его внутри себя неясным чувством, которое всегда остаётся с ним, даже если Гарри на какое-то время забывает об этих мыслях: всё это взрывается, обнимает, охватывает, заставляет ощущать себя чертовски счастливым и любящим, в сердце создаётся целый лабиринт, загадку чувств, которую хотелось бы разгадывать очень и очень долго, чувствовать их всегда внутри себя. Хотелось одновременно едко шутить и понимающе отвечать на важные вопросы, хотелось одновременно потрепать по голове и крепко обнять, хотелось… Так много хотелось. Это было так необычно и ново, совершенно непонятно, сложно, но устойчиво и охватывающе всю суть, которая была в Гарри, и которая была в Драко. — А ты знал, Поттер, — вкрадчиво произнёс Малфой, — что нарциссы являются символом влюблённости и восхищения? Гарри подавил в себе улыбку, пригубив чашку чая.  — Хм. Может быть, — ответил он, поймав внимательный взгляд Малфоя. Гарри смело смотрел на него, не отводя взгляда, и Малфой отвечал тем же. Они почему-то любили бросать вызовы взглядом, не отрываться ни в коем случае, будто в случае проигрыша кто-то из них будет съеден, вглядываться в душу и разгадывать то, что там происходит. — И что же это может значить? — Почему-то прошептал Драко, не отрывая взгляда. Гарри хотел произнести это с ухмылкой, но плен глаз заворожил его лучше любой амортенции, и его слова прозвучали глубоко и чувственно: — Разве мой лучший целитель не может догадаться сам? Гарри никогда не знал, что серый цвет может быть таким близким, тёплым и нежным. Гарри медленно наклонился вперёд, замечая, как дрожат ресницы Драко, и понимая, что и его собственные веки готовы сомкнуться. Драко потянулся в ответ.