***
Вернувшись под крыло Челестино, Юри учится жить и кататься заново. Каждая его программа — чистой воды боль и ледяная изморозь на душе. Прошло полгода, а Кацуки как маленький верит в чудеса, надеется, что Виктор вернётся, и всё будет как раньше. И ледяные пальцы разожмут свою хватку на сердце, заставляя холодные щупальца метки свернуться в прежнюю, крохотную снежинку между лопаток. Но этого не происходит. Никто не приходит. Никто не целует в затылок, успокаивая после очередного кошмара. Никто не поправляет насмешливо-нежно, когда прыжки не выходят так, как надо. А снежинка миллиметр за миллиметром обхватывает своими тонкими иглами весь торс, ставя запрет на открытые костюмы. Челестино скрипит зубами и чертыхается, когда впервые видит эту жуткую картину. Всё правильно, ведь для тренера он как любимый блудный сын. И волнуется Чао-Чао за него, как за родного сына. К началу сезона Юри может улыбаться. Он катается идеально, его программы раздирают душу на части. Неожиданно для всех, он берёт русскую музыку для короткой программы. Челестино снова скрипит зубами, но оставляет право выбора за своим подопечным. В конце-концов, музыка отличная, и под программу подходит идеально. В Ванкувере Юри улыбается, шутит, ведёт себя как обычный человек. До тех пор, пока не встречается взглядом с Виктором. Тот на несколько мгновений замирает, смотрит на него взглядом побитого щенка, но Кацуки лишь отводит взгляд и уходит следом за тренером в гостиницу. Не так. Он всё выскажет не словами и не взглядами. Он всё скажет золотой медалью на этом чемпионате. Шею к земле тянет тонкая цепочка, на которой висит чужое обручальное кольцо.***
День короткой программы становится для всех жарким и незабываемым. Все с нетерпением ждут выхода мужчин-одиночников. За золото будут бороться сильнейшие из сильнейших. Юри и Виктор снова сталкиваются в коридоре перед самым соревнованием. Никифоров хочет поговорить, но Кацуки, привычно заткнув уши наушниками с музыкой для своей короткой программы, игнорирует его, выходя в сектор фигуристов. Он катается сразу после Отабека и Юры. Эти двое, кажется, соревнуются только друг с другом, им наплевать на медали. Идеальные соулмейты, полюбившие друг друга так крепко, такой чистой любовью, что глядя на них Юри хотелось плакать от отчаяния и боли, пронзающей шипами всё тело. Юра выезжает с арены, но не влетает по обыкновению в объятия соулмейта. Вместо этого он кладёт ладонь на плечо Юри с тихим и искренним «удачи», после чего уже идёт к Отабеку. Кацуки чуть заметно улыбается, после чего снимает ограничители и выходит на лёд. Всё тело — инструмент, обтянутый в чёрно-белый чехол простой рубашки и брюк. Волосы аккуратно собраны в короткий хвостик — он зачем-то начал отращивать волосы после расставания с Виктором. Душа и разум — живые струны, через которые сейчас пройдёт поток самой печальной мелодии в жизни всех присутствующих людей. Краем глаза Юри отмечает, что Виктор не отрывая свой взгляд смотрит на него. Музыка с первых аккордов вонзается во всё естество Юри Кацуки. Скрипка всегда разрывала его душу на части, а теперь помогает склеить её из ледяных осколков. Каждым своим движением, каждой дорожкой шагов Юри говорит: «Смотри, Виктор. Смотри на меня. Я могу существовать и без тебя. Я могу добиться всего сам. Как ты и написал мне тогда. Вот только на душе невообразимый холод, а метель заметает прекрасные воспоминания о тебе». В самый пик мелодии, в соединении двух женских голосов, Юри прыгает третий четверной, успешно приземляясь, выходя на вращение. Зал неистовствует, зал бушует от восторга и переполняющих эмоций. Это Юри умел всегда — все его программы были полны эмоций и чувств. С последним звуком мелодии Юри закрывает себя в кокон собственных рук, отчаянно пытаясь согреться. Но губы расчерчивает искусственная улыбка, и он спокойно выезжает за пределы арены, освобождая лёд для следующих участников. Челестино гордо обнимает его и ведёт на скамью, отдышаться и дождаться результатов жюри. Которые оказываются самыми высокими в его карьере фигуриста, оттесняя остальных претендентов на золото аж на восемь балов назад. Юри с той же приклеенной улыбкой уходит переодеваться, не замечая больного взгляда льдистых глаз, направленного в его сторону.***
Одному Господу известно, как ему удаётся избегать Никифорова все эти дни, хотя безумно хочется снова поговорить, обнять, узнать, что происходило в жизни драгоценного соулмейта этот год. Но он постоянно себя одёргивает: сначала надо доказать себе, Виктору, всему миру, что Юри Кацуки чего-то стоит как фигурист, даже без именитого тренера за своей спиной. День произвольной программы ещё напряжённее, чем день короткой программы. Виктор отстаёт от него на три балла — неслыханное дело для пятикратного чемпиона и невзрачного японского фигуриста. Что кажется ещё более странным — Юра и Отабек болеют за него, за Юри. В этот раз он выступает последним. В спину доносится «давай», и он делает типичный для тех двоих жест, мол, всё ок, счас я всех порву. Костюм представляет из себя фрак Сиэля Фантомхайва — Юри почему-то запало в душу это аниме и этот гордый юноша. Как и музыка из него. Её Челестино одобрил сразу и без лишних разговоров. Снова скрипка и фортепиано. Снова тысячи взглядов устремлены на одинокую фигурку посреди льда. «В тиши сияющих небес» берёт за душу даже самого равнодушного зрителя, заставляя непрошеные слёзы навернуться на глаза. Вот уж и правда — прочувствованное до мелочей выступление. Невысказанная, невыплаканная боль Кацуки щедро льётся на зрителей, на соперников, на весь мир, позволяя прочувствовать расползающийся по душе и телу холод и отчаяние. Четыре с половиной минуты самого проникновенного выступления, будто по осколкам битого стекла, на которое заменили живое сердце. Как и в коротком выступлении, Юри в конце обнимает себя руками, стремясь сохранить то нерастраченное тепло, которое ещё в нём осталось. Метка почти добралась до груди. Он знает, что произойдёт, если ледяные иглы заполонят бледную кожу груди: они начнут прорываться внутрь, в считанные часы добираясь до сердца, убивая отвергнутого. Глаза на удивление сухие, только дыхание сбилось к чёрту. Поднимая лицо на трибуны, Кацуки улыбается самой фальшивой из своих улыбок. Ему наплевать. Всё равно это будет его последнее достижение в этой короткой жизни. Быть может, повезёт с соулмейтом в следующей? Он гордо выезжает с арены, не обращая внимание на то, что кольцо Виктора выбилось из-под рубашки, сверкая в огнях софитов. Зато это видят все остальные. Челестино незаметно поправляет цепочку, пряча кольцо в широком галстуке-боа, вручая воспитаннику бутылку воды и обезболивающее на всякий случай. Юри благодарно кивает, запивая несколько таблеток тёплой водой. Всё, что связано с холодом, он теперь ненавидит. Всё, кроме ледовой арены и льдисто-голубых глаз своего соулмейта, которого он так и не смог возненавидеть. Жюри объявляет оценки. Зал взрывается шквалом аплодисментов. Юри Кацуки впервые на пьедестале с золотой медалью. Виктор Никифоров впервые за долгие годы оттеснён с первого места с отставанием в два балла. Все вокруг ликуют, не замечая потемневшие глаза Юри. Метка добралась до груди и шеи. Счёт его жизни пошёл на часы.***
В номере Юри срывает с себя медаль и костюм, задыхаясь от сжимающего в тиски холода. Дышать становится трудно, из рта идёт пар. Тонкие нити уже слегка проникли под кожу, замораживая боль. Резкий стук в дверь выводит Кацуки из транса. Надеясь, что это Пхичит или Челестино, он накидывает обратно старомодную рубашку костюма и открывает дверь. В комнату на всех парах влетает Виктор, крепко прижимая к себе, но тут же с шипением отрывая руки: метка замораживает не только владельца, но и того, кто пытается к нему прикоснуться. — Что с тобой происходит?! Никифоров срывает с плеч своего соулмейта рубашку, в ошеломлении падая на колени. Из его глаз льётся вода, будто кто-то решил растопить кристальные ледники, запечатанные в них. Юри снова накидывает рубашку на плечи, рассматривая пустым взглядом возлюбленного. — Почему, Юри? Почему ты не позвонил мне? Почему не сказал? Почему со мной не происходит того же? Кацуки устало садится на стул, чувствуя, как иглы потихоньку отступают. Всё правильно: если соулмейт рядом, метка прекращает вести себя агрессивно, и возвращается в прежнее состояние. Но его метка росла год. Хватит ли жалких крох, чтобы заставить её снова превратиться в едва заметную снежинку? — Я тебя не отвергал, Виктор. Поэтому твоя метка в покое. Никифоров берёт ледяные пальцы Юри в свои ладони, грея своим дыханием, роняя на них свои слёзы. — Прости меня, умоляю. Я не думал, что всё так обернётся. Я всего лишь хотел, чтобы ты почувствовал, что можешь сам встать на ноги, сам чего-то добиться. Я не подумал о том, что будет с твоей меткой. Метка стремительно собиралась в прежнюю точку. Видимо, искреннее раскаяние соулмейта позволило ускорить процесс. Юри уткнулся губами в светлую макушку, выдыхая: — Ты никогда не думаешь о других, Витя. Поэтому у тебя так много поклонников, и так мало близких людей. Ледяной Король без страха и упрёка. Потому что упрекать некому. Забрав у Виктора одну руку, Юри сдёрнул с шеи цепочку с кольцом, протягивая возлюбленному: — Я возвращаю тебе его. Я ведь выполнил условия: стал золотым призёром. Виктор крепко сжал в ладони своё старое кольцо, снова хватаясь за руки Юри, как за спасательный круг. — Я тебя больше никогда не оставлю. До гробовой доски. Я клянусь тебе! Только, умоляю, прости меня за моё предательство! Метка на спине затеплилась, снова закрепляясь в том же месте, но Юри продолжало казаться, что тонкие иглы вот-вот пронзят его сердце. Он не желал, чтобы Виктор проходил через тот же Ад с меткой, что и он. Вместо ответа он взял кольцо, снова надевая его на тонкий безымянный палец своего соулмейта. — В следующий раз вернуться у тебя не выйдет. Потому что иглы сразу начнут пробираться к сердцу. Виктор сжал в своей ладони потеплевшую ладонь Юри, целуя его кольцо на безымянном пальце: — Следующего раза не случится. Я клянусь тебе в этом. Спокойствие затопило обоих, кутая в тёплый плащ блаженного неведения. Ни Виктор, ни Юри так никогда и не узнали, что метка блондина распространялась так же, как и метка Юри, только по организму, опутывая терновником органы. И в момент, когда сердце Юри пронзили бы ледяные иглы, терновник выпустил бы свои шипы, убивая его соулмейта. Потому что Судьба не любит, когда с ней начинают спорить.