I Hate Everything About You

I hate everything about you Why do I love you? © Three Days Grace — «I Hate Everything About You»

Иногда ему кажется, что он ненавидит ее. Ненавидит по одной простой и довольно убогой в своей прозаичности причине: потому что совершенно не знает, что ему делать. Что ему нужно сделать, чтобы завоевать ее вновь. Все происходящее напоминает Каслу одно бесконечное, головокружительное дежавю. Он чувствует себя так, словно уже видел все это раньше, да только забыл об этом. Словно его любимый онлайн-квест внезапно переключился в режим реального времени, но кто-то в последний момент, безо всякого предупреждения поменял правила, не оставив ему ни единой подсказки о том, как пройти на следующий уровень. Он задыхается в этом круговороте — столь знакомом, и, одновременно — столь неизвестном. Беккет до одури похожа на себя прежнюю: со своими острыми скулами, непередаваемой внешностью и неиссякаемым арсеналом саркастичных шпилек в его адрес. Но в то же время, она — абсолютно не та женщина, которую Рик знал раньше; образ которой он с любовным отчаянием хранил в своей памяти все эти пять лет. Он чувствует себя так, будто столкнулся с двумя разными людьми в одном человеке; словно он ищет в потерянных глубинах ее взгляда нечто, чего там давно уже нет: дежавю лишь усиливается. Равно как и ненависть; чувства словно растут в нем, закипая, плотно сплетаясь в цепкой геометрии боли и отчаяния. Кейт такая же. Но другая. Она вся — острые углы и яростные взгляды. Попробуешь прикоснуться — изранишься в кровь; взглянешь — осядешь на землю пылью, кучкой белого фосфоресцидного пепла, что остается после взрывов, что оседает в его легких никотиновым смогом. Касл думает: неудивительно, что все его попытки подступиться к ней оборачиваются полным фиаско. На нее невозможно было смотреть не задыхаясь; не смотреть без того, чтобы у него не сводило горло. Даже ее красота стала другой — приобрела резкую смертоносную инаковость, которую он никогда не замечал в ней раньше. А может, он попросту не хотел ее замечать. Рик вдруг ловит себя на кощунственной мысли — он боится. Боится утонуть в океане того гнева, с которым сталкивается каждый раз, стоит ему только осмелеть и взглянуть Кейт в глаза. Боится задохнуться в той боли, что причинил ей; страшится быть поверженным ею. Быть поверженным болью, в которой виноват только он сам. Именно поэтому, ненавидеть ее оказалось так просто; гораздо проще, чем подвергать себя риску и пытаться осознать глубину и последствия своих собственных ошибок. Впрочем, ненависть носила взаимный характер. По крайней мере, Касл был уверен, что она ненавидит его так же сильно, как он ее. Они оба словно танцевали на краю обрыва, соревнуясь в том, кто кого столкнет вниз первым. Он знает, что у её ненависти есть причины. Ее усмешки колют острыми льдинками безразличия, но взгляд неизменно полыхает яростью. У ее поцелуев медный привкус крови, будто она стремится разорвать его губы своими метками-укусами. Она проводит ладонями по его торсу, очерчивает контуры его ребер, словно хочет вонзить ногти под кожу и вытащить ошметки его едва трепыхающегося сердца. Касл был бы рад позволить ей сделать с собой все, чего ей захочется: растерзать, разорвать, убить, попросту расстреляв. Вот только проблема заключается в том, что ему хочется сделать с ней то же самое. Ему хочется убить ее. Нестерпимо, до дрожи, до нетерпеливого покалывания в кончиках пальцев. Ему хочется сжать свои руки на ее тонкой беззащитной шее за то, как она позволяет себе смотреть на Мерлина: так, как она когда-то смотрела на него. Ему хочется медленно убивать ее за то, как она меняется рядом с Джеймсом, на короткие мгновения становясь уязвимой, становясь собой прежней. Ему хочется приставить пистолет к ее глотке за то, что она не подпускает его к сыну, к их сыну. Кейт в ответ лишь криво усмехается, смотря на него взором, мечущим грады гневных стрел. Ее взгляд проходит насквозь, изрешечивая пулями и пронзая стену за ним. Она будто напоминает ему, кто именно во всем виноват. Касл бессильно сжимает руки в кулаки, чувствуя, как нераспечатанная пачка сигарет лопается в кармане, рассыпаясь искорками табака. Но он так и не решается закурить при ней; попросту не может. Беккет вновь усмехается. Подходит к нему вплотную; во взгляде — кипящая смола, что сдирает кожу с его лица клочьями. Касл сглатывает, замирая на месте, когда она лезет рукой к нему в карман. Выуживает оттуда смятую пачку «Мальборо» и зажигалку; скептически вертит в пальцах, пачкая идеально белую блузку табачной пылью. — Закуривай, — просит Кейт, с ядовитой улыбкой протягивая ему уцелевшую сигарету. Рик дергается как от пощечины. — Я не хочу, — его голос мелко подрагивает, вибрируя отчаянием. Беккет насмешливо приподнимает бровь. — Разве? — Я не хочу, — упрямо повторяет Ричард, стиснув зубы. Она усмехается — опять. Ему хочется стереть эту чертову усмешку с ее лица, но в следующую секунду он буквально холодеет. Кейт щелкает зажигалкой. Внимательно смотрит на кончик подожженной сигареты, прежде чем вложить зажигалку в его безвольно опущенную ладонь. — Что ты делаешь? — его голос опускается до хриплого шепота, пока он наблюдает за тем, как она неспешно задирает вверх манжету блузки; интонация дребезжит страхом, как струна, готовая вот-вот порваться. — А разве не ясно? Она приподнимает брови. Улыбается — едва ли не игриво. А затем — с силой вдавливает в кожу стремительно тлеющую сигарету. Касл явственно слышит шипение лопающейся от жара плоти; к горлу комком подкатывает тошнота. Он давится криком; стремительно подается вперед и хватает ее за руку, отчаянно сжимая зубы против усиливающейся тошноты. Сигарета падает на пол, оказываясь между ними — он яростно затаптывает окурок носком ботинка, чувствуя, как жар от ее руки переходит к нему, впиваясь укусом в ладонь. — Какого черта ты делаешь? Его пальцы скользят по её запястью, обжигаются, словно готовятся обратиться в пепел. Беккет смотрит на него так, будто ей действительно интересна его реакция. Словно хочет проверить — станет ли ему больно от того, что он обнаружит, или наоборот — не станет. Она почти с извращенным упоением следит за тем, как у него спирает дыхание, как кадык дергается и замирает, когда его пальцы нащупывают следы грубых хирургических швов. Она прямо ловит его пораженный и шокированный взгляд, полный ужаса от слишком очевидного вывода, до которого, он, разумеется, уже додумался. — Кейт… — его голос наполнен тем же трепещущим страхом, что плещется в глазах. — Кейт, что это такое? Беккет улыбается — улыбка безумна и полна боли. Высвобождает руку из хватки его пальцев — неспешно, неторопливо, давая ему прочувствовать каждый дюйм шрама пятилетней давности. — Это ты, Рик. Это все ты. Она подходит к нему впритык; нежно гладит по щеке, намеренно прикасаясь к его коже внутренней стороной запястья: ему требуется неимоверное усилие, чтобы заставить себя стоять смирно и не отшатнуться. — Ты слышишь? Чувствуешь? Вопрос, без сомнения, носит риторический характер, но когда Кейт прижимается губами к его губам, предельно нежно, без следа своей обычной агрессии, Касл с шокированной отрешенностью успевает подумать, что все равно не сумел бы дать на него ответ. Она целует его скулы. Прижимается губами к виску и долго дышит, не совсем до конца отдавая себе отчет в том, что обнимает замершую статую. Она прикасается губами к его уху. Слова звенят в голове приговором без права на оправдание: — Это. Всё. Ты. Дверь за ней захлопывается с громким резонирующим щелчком. Касл едва успевает дождаться ее исчезновения, чтобы, перепрыгивая через три ступеньки за раз, добежать до мужского туалета. Его рвет долго, слишком долго, но вновь выворачивает уже до желчи, когда он остервенело пытается оттереть следы ее крови со своих рук в какой-то жалкой пародии на леди Макбет. В горле все полыхает огнем, а дыхание вырывается из грудной клетки надсадным свистом. — Ты права, Беккет, — он шепчет это собственному отражению — кривому пепельному узору обожженного трупа. — Это. Всё. Я.