i'm afraid

the neighbourhood – leaving tonight

ты обманул меня с самого начала, позволив влюбиться в тебя. и я думал, что будет легко убежать от всего этого, но мои ноги сломаны. и я думал, что это любовь, но в этом нет ничего приятного

у ханбина в глазах бушующий океан, что, если бросишься в него, то вряд ли достанешь когда-нибудь дна, и руки оплетены созвездиями. тонкие, васильковые вены несут свою жизнь через все предплечье. их видно, даже если особо не присматриваться. он похож на того самого мальчика из детской сказки, о котором мама была не прочь рассказать чживону перед сном. такой явный образ, пугающий своей нереальностью до безобразия. мальчик-звездная пыль. чживон боится за него, чживон был бы рад никогда о нем не слышать и не встречать его, потому что такую хрупкость его руки сломают в два счета. сказка звучит набатом в голове, будто предупреждает, напоминает о том, как хрупок ханбин и как легко его переломить. чживону усилий не нужно прикладывать, чтобы это сделать. но единственное, что он делает, это дует на едва проступающую ранку на ханбиновой коленке, а потом нежно накладывает сверху пластырь. ханбин хнычет, ханбину нужен пластырь с микки маусом, но бобби лишь пихает его в бок, объясняя с легкой улыбкой на лице, что в ближайшей аптеке таких не было. не виноват. – съездил бы в японию, что тебе стоит, – тихо смеется младший. они знакомятся, когда почки на деревьях только-только начинают появляться. они знакомятся, когда в воздухе что-то незримо меняется. и непонятно в какую сторону. чживона это пугает, ведь чживону всего десять, и у него страх перед мальчиком из сказки, о чем мама не в курсе, иначе перестала бы о нем рассказывать, ведь чживон зависим от него настолько же, насколько имеет сильное желание вернуться в ту первую ночь, чтобы попросить маму о другой, более светлой истории. маленький ханбин в чживоновых воспоминаниях одна большая слабость: трясущиеся коленки, маленькие ладошки, костяшки на которых до неприличия острые и розоватого оттенка, словно ханбин часто падает. что в последствии оказывается правдой. только вот ханбин никогда не плачет. будто взрослый поднимается каждый раз, отряхивая одежду, одергивая рубашку, а потом давит из себя настолько фальшивую улыбку, что у чживона все внутри переворачивается, рушась и заново отстраиваясь. ханбин, по сути, сплошной обман. чживон не понимает, почему это видит только он, и думает, что спалось бы гораздо легче, не встреть он тогда ханбина на узенькой тропке, когда десятилетний еще чживон гнался за собакой. – тебе не больно? – спрашивает чживон, прекращая преследовать пса и останавливаясь совсем рядом с маленьким ханбином, срывающим одуванчики. – что именно? ханбину восемь, и он смотрит на него осмысленными глазами, все равно задавая вопрос, ответ на который ему не нужен. чживон понимает – ханбин знает, о чем он, но все же отвечает: – улыбаться, когда не хочется? чживон бы мог сказать, что в тот момент мир для него перестает быть таким, каким он есть, но молчит, потому что эти слова не то, что подходит ему. здесь что-то выше, что-то, что не имеет ни одного обозначения в мире. чживон искал, чживон сам в этом убедился. в двенадцать лет чживон понимает, что с ним происходит странное. когда легкие начинает нестерпимо резать, а кашель давит едва ли не сутки напролет, он смотрит на мать с отчаянием и полнейшим непонимаем, скрыто, как это умеет делать только он, чтобы не напугать ее, такую ранимую до него. и, видя мать улыбающуюся, чживон решает терпеть, да вот только делать это, оказывается, еще больнее. он скребет грудную клетку, раздирая кожу до крови, сжимает челюсти настолько сильно, что начинает сводить скулы, а потом смотрит на свои собственные пальцы, перепачканные в красном, как на что-то чуждое ему. и хочется если не выть, то хотя бы тихонечко скулить, уткнувшись в подушку лицом. неизвестность его страшит. следующее, что его повергает в шок – нежно-сиреневого оттенка лепестки неизвестного ему цветка на ладонях, которые он выплевывает, будучи уже четырнадцатилетним подростком. чживон хмыкает через силу, потом топчет их ногами, когда видит спокойно идущего к нему ханбина. младший не замечает. по крайней мере, чживон очень сильно хочет верить в это. они в тот день впервые сбегают из дома, чтобы пойти на сходку школьных друзей чживона. хотя, сбегает здесь, скорее, больше ханбин, с горящими глазами утверждающий, что после готов терпеть любые родительские упреки. он нервно теребит края широкой футболки, постоянно оглядывается по сторонам. чживон видел ханбина разным, но нетерпеливым первый (и последний) раз, поэтому мягко берет его за руку, легко сжимая ее в своей и поглаживая большим пальцем. довольно непривычный для него жест, но ханбин принимает его, заметно расслабляясь, а чживон уже мысленно жалеет о таком опрометчивом поступке. особенно когда, держась за обшарпанный угол дома, с удвоенной силой откашливается огромным количеством лепестков. они падают ему под ноги, а чживон ничего не может с этим поделать. он не знает, как это остановить и что нужно сделать, чтобы прекратить чувствовать всепоглощающую боль, за которой следует только пустота. – эта та девчонка, с которой вы смотрели недавно на звезды? она же? чживон поворачивает голову, невольно наступая на лепестки, будто прячет их – свою постыдную тайну. ханбин смотрит на него нечитаемым взглядом и молчит молчит молчит, только мочку уха дергает той самой рукой, которую чживон имел смелость держать. – можешь и не говорить, и так понятно все без слов. чживон хочет закричать, что ни черта, блять, ему не понятно, что ханбин слепой придурок, и вообще у чживона никогда не было в планах встречать мальчика-звездную пыль и тем более заводить с ним дружбу, потому что это больно – существовать в одной реальности, но быть так чертовски далеко, что даже прикосновения кажутся ненастоящими. но чживон давится всеми возможными на планете ругательствами, вытирает рот рукавом, ощущая неприятный запах цветов, въедающийся под самую кожу. он тянет руки к ханбину и обнимает его. близко, чтобы расстояния между ними не осталось совсем, чтобы его боль хотя бы ненадолго ушла, покинула его тело. чживону хуево, его ломает и крошит в щепки, но ханбин рядом, и это действует, словно лекарство. панацея в действии, и чживон рад бы присвоить ее полностью себе, да вот только все это кажется нереальным. невозможно присвоить то, чего не существует в природе. – спасибо, ханбин-а. – за что ты благодаришь, хен? за то, что не тянешь правду наружу, за то, что принимаешь всего, даже недостатки. чживон пожимает плечами и отпускает ханбина, делая шаг в сторону. – идем. в следующий раз ханбин поднимает эту тему, видя чживона, захлебывающегося кровью, таким потерянным и осунувшимся. ему еще нет шестнадцати, но выглядит так, будто сейчас рухнет замертво. чживон отмахивается. чживон отталкивает его от себя настолько быстро и с такой ненавистью в движениях, что ханбин пугается до чертиков. они, два напуганных подростка, оседают на сырую после дождя землю. чживон, плачущий навзрыд о том, как устал, ханбин, шокированный слезами старшего, потому что чживон, в его воспоминаниях яркий лучик солнца, сейчас трясется в его руках. ханбин собирает все-все лепестки в радиусе видимости и хочет их сжечь. – это мальва? чживону похуй, что это. – ты настолько сильно ее любишь? – спрашивает ханбин севшим голосом, а потом добавляет. – мальва означает человека, истерзанного любовью. чживон чувствует, как пальцы ханбина с силой сжимаются на его плечах, и поднимает голову, но на ханбиновом лице ни эмоции, лишь отчуждение, как будто он и не здесь вовсе. чживона начинает трясти еще больше, чживон ненавидит тот день, когда сказка стала ранящей реальностью. он ребенок, он не готов терпеть такие сильные чувства. к кому угодно, только не к ханбину, потому что чживон знает, чем заканчивается сказка, но не знает, как поменять концовку. ханбин говорит: – ее сиреневый очень красив, чживон. даже слишком. а потом откидывает лепестки в сторону, чтобы не видеть их, чтобы думать, что хен, сломленный и уставший, все еще принадлежит ему. после этого случая ханбин будто расцветает, становится для чживона открытым и очень тактильным. именно только для него. чживон хочет на стену лезть. чживон еле сдерживался с прохладно ко всему относящимся ханбином, но теперь не знает, куда себя деть, лишь бы прекратить давиться. ханбин делает только хуже. младший хочет узнать, каковы на цвет и запах его собственные цветы. он пытается, но чживон не прекращает откашливать сиреневый, и ханбина это бесит до покраснения в глазах. он ненавидит мальву всей душой. в семнадцать чживон сообщает ханбину, что его семья собирается перебраться на запад, в америку, на постоянную основу, потому что отцу предложили более выгодные условия на работе. ханбин не знает, как ему реагировать, какую из десятков эмоций выдать, чтобы не показаться удивленным или наоборот равнодушным. чживон сообщать это так легко, будто собирается выйти за хлебом на десять минут и вернуться назад. ханбин улыбается. ханбин теряет остатки себя и не может спросить, вернется ли чживон когда-нибудь, чтобы собрать его осколки и склеить. – пиши открытки, хорошо? – просит младший. чживон кашляет пару раз. ханбин привык, ханбин думает, что переезд к лучшему, потому что он поможет забыть нежно-сиреневый и остаться в живых. младший совершенно не готов терять друга из-за глупой влюбленности в девочку с длинными косичками и любящую звезды. по крайне мере, хочется верить именно в эту причину. – придешь меня провожать? ханбин кивает, и, когда самолет взмывает в небо, ловит в свои ладони уже не лепестки, а вполне себе приличные бутоны амарата. появляется ни с чем не сравнимое желание засмеяться. безнадежность. судьба та еще сука, потому что ханбин реально безнадежный. чживон пару месяцев пытается привыкнуть к отсутствию рядом с собой ханбина и даже к тому, что кашель беспокоит его все меньше и меньше. он так привык чувствовать это удушающее желание сдохнуть, что сейчас потерян, как выкинутый на улицу котенок. и все же чживон в последствии искренне радуется улучшению своего здоровья, да только не учитывает, что жизнь изначально обходилась с ним, словно не терпела его существования, поэтому на смену сиреневой мальвы приходят голубые бутоны фиалки. чживон редко чувствует, как их листья изнутри скребут легкие, лишь только в те моменты, когда цветы мягко упираются в стенки глотки и лезут наружу, пачкая руки кровью. чживону они даже нравятся в какой-то степени, но он не понимает от слова совсем – чьи это цветы. единственная известная ему вещь из теории болезни, о которой он прочитал когда-то в интернете – каждому человеку принадлежит свой цветок с индивидуальным цветом. чживон знает, что у ханбина мальва, нежная, сиреневая, но причиняющая столько боли. фиалки приносят еще больше недоумения, ведь чживон толком ни с кем в новом городе не знаком и влюбиться ни в кого не мог. а потом он начинает злиться. ханбин не хочет его отпускать, чживон уверен в этом, и фиалки эти дурацкие принадлежат именно ему. – это... необычно, – доктор не утверждает, но и не спрашивает. – чживон, хочу сказать... вероятность в том, что цветы принадлежат одному и тому же человеку, есть, хотя это очень редкая разновидность данной болезни. и все же, вы не хотите от них избавиться? чживон поднимает на него удивленные глаза. ему никогда не приходило в голову избавиться от того, что сидит внутри него. эти чувства. его чувства к ханбину, причиняющие постоянное неудобство и раздирающие внутренности с каждым днем все больше и больше, заставляющие топиться в агонии и сходить с ума, никогда не были чем-то вроде того, что называют бременем. он бы никогда не признался никому на свете, но умереть от чувств именно к ханбину было для него высшей наградой в этом мире. мальчик-звездная пыль. чживон так сильно боится его и того, что он делает с ним. чживон, который теперь бобби, наконец-то осознает, что любить – это больно. мама хотела ему донести именно это, мама хотела, чтобы он не тратил свои чувства зря, но сама дала ему причину, чтобы зародить в себе любовь еще до встречи с самим ханбином. чживон боялся, потому что был до чертиков влюблен в тот образ. он не хотел его встречать, ведь тогда ростки, посаженные в глубоком детстве матерью, точно зацветут и будут искать выход. доктор смотрит на него с ожиданием утвердительного ответа, который чживон дать ему не в силах. фиалки мягкие. чживон осторожно касается подушечками пальцев маленького бутона, кажущегося в темноте черным. его фиалки голубые, даже, можно сказать, больше васильковые что ли, и чживон молится на них. у него нет никакого желания, чтобы они пропадали. еще бобби уверен – именно он был создан, чтобы любить мальчика-звездную пыль, даже если не имел при этом ни единого шанса на взаимность. чживон теперь не боится его, чживон боится, что ханбин, не приспособленный жить этой планете, загниет, а потом исчезнет, как сгнил и исчез весь сад в маминой сказке. в двадцать бобби возвращается на родину, никого не предупредив. он все еще кашляет голубыми фиалками и он все еще влюблен. в ханбина. чживон не хочет его встречать, но ему до дрожи в пальцах нужно знать, что он в порядке и все еще улыбается. хотя бы для него. чживон не смог выполнить просьбу ханбина. за прошедшие три года он не прислал ему ни единой открытки или письма, поэтому он не имеет никакого понятия, будет ли ханбин рад ему. бобби чувствует себя предателем, он всего лишь хотел убежать от чувств, дарованных самой природой, а итоге возвращается, чтобы точно умереть. когда они встречаются, ханбин смотрит на него, словно на приведение или того, кого уже точно не надеялся увидеть. он не улыбается. чживон не против, потому что с самого детства ненавидит сидящую в нем фальшь, он так долго пробивался сквозь нее, что сейчас бы сильно разочаровался, растяни ханбин губы в глуповатой улыбке. – чживон? чживон кивает, а потом кашляет в ладонь. ханбин хмурит брови, видя в чживоновой ладони фиалку, и что-то внутри него гаснет. ханбин не тупой, думает чживон. он просто недалекий и дает бобби шанс на облегченный вздох. лучше пускай думает, что у чживона новая невзаимная любовь. так будет легче обоим. мальчик, любящий цветы всех видов и сидящий сейчас перед ним. чживон смотрит на него, пока младший не видит. ханбин ни капли не изменился с их последней встречи, только осунулся слегка, и кожа стала бледновата, из-за чего вены, оплетающие запястья и тянущиеся по предплечью выше, теперь едва ли не прорывают кожу. его пальцы тонкие, такие, какие бывают у тех, кто занимается музыкой. чживон хочет их в свою руку, он почему-то на все сто процентов уверен, что их ладони идеально друг другу подходят, и уже было тянется, чтобы сжать родные пальцы, когда ханбин заходится сильным кашлем. настолько сильным, что практически все посетители оборачиваются на него, а у чживона лишь одно желание – спрятать и защитить. да вот только ханбин влюблен. в кого-то, у кого цветы глубокого бирюзового цвета. не существующий в природе цвет убивает быстрее, знаешь? ханбин влюблен в кого-то настолько сильно, что его цветы окрашены по-особенному. чживон от злости скребет ногтями столешницу. он хочет знать, каков тот самый человек, которому ханбин предложил свою жизнь. после этой встречи фиалки пропадают, а на их месте с завидной регулярностью появляются цветы иссопа. чживон такой глупый. он чувствует себя опустошенным и разбившимся на мелкие осколки. он не знает, на что надеялся, когда покупал билет, когда бросал солнечную калифорнию на туманный сеул. его просто тянуло туда, где он когда-то оставил свое сердце. с ханбином они больше не пересекаются, лишь изредка чживону на телефон приходят сообщения, которые он тактично не читает, закинув телефон куда-то за диван. с каждым новым днем ему становится все хуже и хуже, потому что цветы раздирают глотку, из-за чего чживон просыпается по ночам, едва не захлебываясь собственной кровью. квартира полностью пропахла иссопом. чживон не хочет ее проветривать. запах кажется ему успокаивающим, и в минуты легкой передышки, когда стебли не рвут кожу, а цветы перестают сыпаться нескончаемым потоком, легкие будто дышат свободнее, чем когда-либо. иногда он пытается дословно вспомнить сказку, с которой все началось. чживон помнит, что мальчик жил на безымянной планете, и что звездной пылью его прозвал сам бобби, потому что мама никогда не называла его по имени. больше всего на свете мальчик любил цветы. собирая семена со всех уголков вселенной, он аккуратно, как подобает истинному садоводу, зарывал их в землю и следил, не отрываясь, до тех пор, пока на свет не прорывался маленький, совершенно беззащитный росток. он следил за ними даже тогда, когда они были уже сильными и взрослыми растениями, способными выстоять резкие порывы ветра, что приносил бесконечный космос. любовь мальчика к растениям была настолько велика, что изредка встречающиеся на этой планете обитатели крутили пальцем у виска и называли его помешанным, сошедшим с ума, но никто никогда не знал истинной причины, никто никогда не хотел смотреть на мальчика больше, чем на простого садовода, вечно копающегося в саду. – мама, а ты знаешь причину? – чживон хлопает своими по-детски наивными глазами. и мама продолжала. вина. вина к существу, полюбившего этого мальчика. существу, что не посмотрело на оболочку и решилось пройти сквозь ворота, чтобы узнать больше и принять мальчика полностью. только мальчик этот слишком пугливый, берег свое сердце, не давая разрешения никому к нему прикасаться. мать после этого отрывка всегда замолкала, а чживон не смел потревожить ее мысли. он убил его. существо, что просто хотело узнать бесконечный космос внутри, ведь космос снаружи казался ему таким пустым, а внутри мальчика таилась целая неизведанная вселенная, увидеть которую дано было далеко не каждому, если не ему одному. дверной звонок прерывает поток чживоновых воспоминаний, заставляя встать и направиться в коридор, чтобы открыть дверь. наверное, было ошибкой не посмотреть в глазок, потому что на пороге стоит ханбин, взъерошенный и жутко бледный, со злыми глазами, под которыми пролегли темные круги. – ты придурок, – говорит он и толкает чживона в квартиру. – я ненавижу тебя, – кричит он и бьет его по груди ладонями, что не в силах сжаться в кулак. – думаешь, я, блять, пишу, чтобы видеть, как ты меня игнорируешь? сколько еще это будет продолжаться? ханбин заходится в сильном кашле, оседая на пол, но продолжая держаться за края чживоновой футболки. кровавые цветы амарата мешаются с иссопом. чживон думает, что ни разу так и не убрался в квартире за все это время. он опускается рядом, поддерживая ханбина за грудь, чтобы тот в случае чего не завалился лицом вперед. – ты такой эгоист, чживон. ты, блять, такой эгоист по отношению ко мне. чживон хотел бы, чтобы это было ложью, но ханбин прав – чживон слишком эгоистичен, когда дело касается его самого. бобби бы сказать, что это страх, но он лишь хватает воздух губами, продолжая поддерживать ханбина. чживону даже кажется, будто это не он держит сейчас младшего, а именно тот тащит наверх его. они оба разбиты, и ничто в мире не способно спасти их, кроме них самих. – я так сильно ждал тебя. ханбин поднимает на него глаза, в которых плещется сплошная отчаянность, перемещает руки выше на чживоновы плечи, прямо как тогда, когда чживон разрыдался, словно девчонка. чживон не понимает ни его слов, ни его жестов. такой ханбин, слишком эмоциональный и подвешенный, для него новинка, и он смотрит на него, в попытках ничего не упустить. пальцы сами собой касаются щеки ханбина. кожа под подушечками мягкая, и чживон сравнивает ее с лепестками так полюбившихся ему фиалок. это его, ханбина, цветы, которые он с непробиваемой решимостью отказался вырывать. чживон бы удушил себя, но дать прикоснуться к тому букету чувств он бы никогда не позволил. – тот сиреневый тебе принадлежит, ханбин-а. – и тот васильковый тоже, как и то, что под твоими коленями. – всегда, все время это все было твоим. ханбин ошарашен настолько сильно, что практически до крови впивается ногтями в чживоновы плечи, а затем с силой толкает его на пол, в ворох давно умерших цветов. – такого не бывает. – доктор сказал обратное. чживон пялится в потолок незаинтересованным ни в чем взглядом и периодически сипло вздыхает. ему тяжело дышать, потому что цветы ищут дорогу к свету, хотя чживон сказал бы что-нибудь более лиричное по типу они тянутся к тебе, ханбин-а, их создателю, их звездному мальчику, что не способен в полной мере проявлять эмоции. чживон резко выдыхает, когда ханбин опускается головой на его грудь. его глаза закрыты, а пальцы сжимают чживонову футболку как-то уж слишком сильно, будто ханбин боится снова его потерять. они лежат еще минут десять на полу – чживон, не знающий точно, что нужно сказать, и ханбин, не верящий в произнесенные старшим слова. – бирюзовый твой. а после добавляет: – тупица.