Голограмма

      Ньют мертв. Томас лично держал на руках тело друга. Поэтому он знает. Мозг давно это осознал, но это не мешает сердцу каждую ночь биться в агонии с криком: «Жив!». Дни тянутся действительно медленно, каждое свое действие Томас может просчитать до минуты. Он просыпается, хотя несчастные два часа сна не считаются полноценным отдыхом. Сначала идет в душ, минуя зеркало.       «Что я там не видел?!», — оправдывается Томас перед самим собой.       Щеки покрывает месячная щетина, больше похожая на полноценную бороду. Синяки под глазами мирно прячутся в мешках, которые закрывают почти все лицо парня. Волосы грязные и вонючие. Именно поэтому Томас решил сегодня принять душ. Ньют всегда говорил, что ему нравится запах кокосового шампуня, любит ощущать нотки лаванды в одеколоне парня. Так что да, именно поэтому Томас, сдирая мочалкой кожу, пытается втереть в себя запах лаванды. Опрокидывает целый бутылек шампуня и смеется, как сумасшедший. Он явно свихнулся, когда заказывал голограмму с обликом Ньюта. Это была не то, что плохая идея, она была ужасная и какая-то маниакальная. Но так проще. Всегда проще заменить чем-то, а не кем-то.       В квартире пахнет ужином. Запах мясного рулета щекочет вкусовые рецепторы, разнообразие душистых приправ заставляют тереть периодически нос, но в сердце все равно спокойствие. За год Томас привык, он даже стал покупать подарки для Тома — робота без тела и души. Назвать его именем человека, которого любил, было невозможно. А Ньют всегда говорил, что очень любит имя самого Томаса, поэтому имя Том нарисовалось само собой.       Сначала было сложно, но с каждым днем боль уменьшалась, желания становились понятливее, голограмма ощутимее, а поцелуи и секс почти настоящими. Друзья не понимали и косили взгляды, хоть и не говорили в лоб.       Казалось, за год мир полностью изменился. Война закончилась, небоскребы вернулись в город и общество зажило по-новому. Появились новые технологии, заменяя оружие, чувства, личности людей и органы. Единственное — мертвых вернуть невозможно, как бы компании не обещали: «Вы даже не почувствуете разницу. Наши голограммы — это ваше прошлое с воспоминаниями». По сути, Том действительно имел воспоминания Ньюта, помнил все праздники, тайны, предпочтения в музыке и в еде остались такими же. Вот только каждую ночь замену любовнику нужно было отправлять на зарядку.       Томас маниакально верил, что в этот раз все получится. Воруя у компании новую технологию, он верил, что сможет оживить Ньюта, ну или хотя бы сделать голограмму действительно Его. Вирус, который он украл, ломал систему программы и давал голограмме возможность стать действительно живым воплощением человека, чье лицо она носит. Грубо говоря, проекция принимает форму тела с внутренними органами, с внешностью того, кого она заменяет, возможностью ощущать запахи и вкусы. Все воспоминания о жизни в виде программы стираются, а воспоминания о якобы его жизни возвращаются. В общем, кроме владельца и тех, кто знал лично объекта, люди даже не заподозрят, что это умерший человек.       Из друзей Томаса никто не поддержал, семьи не было, а чувство вины перед тем Ньютом добавлялось. Но все же жить с голограммой, которую нужно заряжать каждую ночь, хуже, чем с человеком, созданным им самим, пусть и не совсем настоящим изначально. После того, как вирус начнет действовать, проекция выключится и пропадает с радаров компании, в которой была создана. У Томаса всего один день, чтобы уехать. Всего полдня, чтобы собрать чемодан. Всего три часа, чтобы голограмма превратилась в настоящее тело из плоти и крови. Вся его короткая жизнь, чтобы проводить время с любимым человеком. И вся вечность, чтобы просить прощение у настоящего-мертвого Ньюта.       Заповедник, в который отправились парни, был больше похож на лабиринт из деревьев. Небо почти не видно, от города где-то километров десять, так, чтобы за продуктами можно было добраться и, в принципе, отгородиться от людей. В самом начале было страшно, но мысль, что объятия могут стать реальными, внушала уверенность и правильность поступка. За неделю до всей операции Томас подготовил небольшой домик среди зарослей. Починил крышу, утеплил пол для холодных ночей. Вернул к жизни камин, нарубил на первое время дров. Холодильник и морозилка были забиты в самом конце, чтобы продукты не испортились. Какая-то одежда и постельное белье уже ждало в шкафу. Разные инструменты для небольшого огорода и купленные на черном рынке патроны с ружьем были спрятаны в старом сарае за домиком. В общем, жить можно.

***

      Открывая глаза, Том увидел незнакомый потолок. Да и запахи были чужды его рецепторам. В помещении стоял запах хвойных деревьев, горящего дерева. Где-то недалеко ощущался аромат жареного мяса и тушеных овощей. Рот наполнился слюной, а желудок громко о себе напомнил. Стоять на ногах отчего-то было сложно, но с третьей попытки удалось сделать первые шаги, придерживаясь стенки. Глаза изучали в комнате все углы. Старый шкаф, небольшой столик, полки с книгами, вазоны с цветами и камин, очень красивый и старый, возле которого лежала шкура медведя. За дверью слышались шаги, тихая музыка и шипение сковородки. За окном был дождь и темнота. По ногам пробегал холодок, и босые ступни уже успели замерзнуть. Произнести слово тоже оказалось проблематично, да и вообще ощущения были как после комы. Тишину прервал другой парень, черты лица были знакомы, но мозг никак не мог уловить имя из потока информации.       — Я рад, что ты очнулся. Как себя чувствуешь? Пить хочешь?       — Д… — подступивший кашель скрыл ответ.       После осушения чашки с водой говорить стало легче.       — Спасибо.       — Дилан, — свое имя Томас тоже решил скрыть. Пусть воспоминания о прошлой жизни остались, всегда можно найти оправдание новым именам.       Вечер прошел относительно спокойно. Дилан рассказал всю правду, не скрывая даже того, что украл программу. Также он признался, что теперь за ними будут охотиться, поэтому они переехали в заповедник. Единственное, о чем Томас умолчал, это почему его теперь зовут Дилан. Тому стало понятно непослушное тело и голос, он был голограммой, а у них все встроено.       Дни проходили в спокойном ритме, тело привыкало, рот вообще не реально было заткнуть. Чувства внутри возрождались, и ужасно хотелось прикосновений от Дилана. Тот же, в свою очередь, кроме жадных взглядов и нежных касаний рук ничего не предпринимал. Иногда Тому казалось, что Дилан жалеет о своем решении, что, в принципе, и сказал за очередным ужином. От кашля Дилан приходил в себя минут десять, еда никак не хотела проходить в пищевод, от чего дышать было невозможно. Казалось, что разговор будет длинным, болезненным и тяжелым, но отдышавшись и поборов кашель, Дилан прижался целомудренным касанием дрогнувших губ. Первое желание было — отстраниться, ударить, а потом как-то сознание напомнило, что он сам этого хотел. Губы приоткрылись намеренно, а вот стон стал неожиданностью. Поцелуй усиливался, становился мокрее, пошлее и со вкусом вишневого пирога, который ел Дилан. Руки вцепились за волосы на затылке, обхватив перед этим шею, усыпанную родинками, и тело прижалась к поднявшемуся из-за стола парня. Тяжелые дыхания, секундные передышки в поцелуях, и губы опять сплелись воедино. Воспоминания о прошлом накатывались постепенно. Первый поцелуй, это первое касание губ Дилана. Дальше словно наваждение: появились картинки с их встреч, смех из-за дурацких анекдотов, слезы от первого раза, тихие ласковые слова, как успокоительное.       Дилан разорвал поцелуй, заглядывая в любимые глаза напротив. Слов не было, только желание, которое стоило притупить до последнего. Совесть мучала каждую минуту, поэтому до сих пор не было ни обниманий, ни секса. Но Том успел уже напридумать глупостей, а их всегда нужно чем-то заменять. Поэтому легкий поцелуй никак не должен был перенестись на шею, острые ключицы, на грудь. Уж тем более губы не должны были обхватывать соски. Руки не слушались и сами оголяли участки худого тела, изучая по-новому. Дилан соскучился и нет, это не недотрах, он просто соскучился по запаху, по вкусу и по ответному желанию. Периодически ловля стоны с губ Тома, Дилан понимал, что пропадает. Именно сейчас нужно остановиться, но желание такое сильное, да и тело под ним так охотно отвечает на ласки.       Прежде чем оставить себя без одежды Дилан напоследок заглянул в любимые глаза и осознал, что перед ним не Ньют. Перед ним Том, и он любит именно его. Любит новые привычки парня, новые предпочтения в еде, хоть от старых песен так и не удалось избавиться, но их он тоже любит. Дилан осознал, что он тоже уже не Томас, и любят именно его нового, а не старого. Со всеми глупыми поступками, со всеми пошлыми желаниями и просто совсем и навсегда.       Горячие тела прижимались друг к другу, будто голодные звери, которые нашли, наконец, добычу. Хныканья от дикого желания — почувствовать в себе хоть что-то. Рычание зверя, сдерживающего себя от жесткой и не очень приятной процедуры. Достать с тумбочки смазку и начать постепенно проникать пальцами в узкие стеночки, целовать распухшие губы и сосать твердые соски оказалось легче, чем чувства подсказывали. Стирать соленые слезы с румяных щек и шептать нежности оказалось также проще, чем подсознание твердило. Входя членом внутрь, не отрывая глаз от любимого человека все же было трудновато, но больше физически, чем эмоционально. Сейчас Дилан занимался любовью. Не Томас с Ньютом, не их прошлая жизнь, а Дилан с Томом, и их прекрасное будущее. Стоны. Всхлипы. Просьбы. Требования. Все это было ново и так желанно. Кончать вместе оказалось сногсшибательно приятно. Прижимать к себе тело, ставшее таким родным и покрывать виски поцелуями — оказалось правильно.

***

      Болеть всегда плохо, а если ты бывшая голограмма, так и чем тебя лечить не понятно. Обычные лекарства не помогали уже неделю, да и болезнь была странная. То терялись куски памяти, то приступы рвоты вперемежку с кашлем не прекращались. Желудок отвергал любую пищу, а тело стало просвечиваться. Когда ступня на правой ноге стала прозрачной, Том думал, что это галлюцинация, ведь нога через секунду была прежней. После того, как она исчезла до колена и вернулась в нормальное состояние спустя час уже заставило волноваться, но не признаться Дилану. Но когда прямо за ужином, шутя и разговаривая, Дилан не смог прикоснуться к руке, стало страшно, и осознание пришло мгновенно. Их нашли. Их маленький собственный рай обнаружили и что-то делают. Это что-то касается напрямую Тома.       Дилан несколько раз выбирался в город и пытался что-то узнать у бывших друзей, читал в газетах, но не мог найти. На третью ночь поисков парень наткнулся на бомжа. Мужчина сорока лет в оборванном и грязном костюме. Видно раньше он был успешным.       — Он умрет. Они заберут его так же, как забрали мою Клавдию. Им не нужно будет даже приходить в ваш дом. Всего лишь удалить папку в компьютере, и голограмма умрет. Компания не хочет иметь плохую репутацию и удаляет дефектных. Так они их называют. Вирус, который дал им тело, начнет действовать в другую сторону. Сначала организм перестанет принимать пищу, потом начнут исчезать части тела. А в самом конце тела не станет, как и доказательств, что их программа полное дерьмо, и их нужно уничтожить.       Последние крики мужчины Дилан ели слышал, ноги уносили его в сторону дома, но он боялся не успеть. Украсть машину не составило особого труда, гнать, не обращая внимания на светофоры, тем более. Главной задачей было успеть вовремя.       Подъезжая к дому, паника уже полностью завладела разумом. В голове роились мысли одна хуже другой. Сердце колотилось об ребра и мешало дышать.       Забегая в дом, Дилан звал и звал Тома. Открывал дверь за дверью. То в комнату, то в чулан, то в ванную. Даже в сарае смотрел. Парня нигде не было. Страшная мысль посетила голову, и Дилан остановился у постели их спальни.       — Томми, ты здесь? — он умолк. Даже дышать перестал, вслушиваясь.       — Дилан, — еле слышно произнесли почти невидимые губы.       Дрожащие ноги с трудом поддавалась ходьбе, но парень смог дойти и присесть на край кровати. Слов не было. Дилан почти не видел любимого, но продолжал смотреть туда, где должны быть глаза. Рука чувствовала волосы под собой, но Дилан не видел блондинистую голову. Тело Тома иногда мерцало и можно было различить, где находятся руки, где лежат ноги и глаза. Такие любимые и такие потухшие. Второй раз, Дилан уже второй раз теряет дорогого ему человека. Видит и держит умирающее тело. Где-то далеко зародилась мысль, подойдя ближе, дала подсказку, а стоя впритык, сказала прямо: «Уходи». По сути, его ничего не держало. Друзей нет, семьи тоже. Любимый человек умирает, так зачем жить ему?!       Поцеловав невесомо невидимые губы, Дилан попросил подождать и пулей помчался в сарай. Патроны и ружье нашлись так же быстро, как и возвращение к Тому. Страха не было, лишь уверенность в правильности действий. Блондин чувствовал, что еще пару минут, и его не станет. Он понимал, что Дилан собирается сделать, но ощущал, что сил хватит лишь на одну фразу, которую он так и не успел сказать.       — Я люблю тебя.       Услышать ответ было страшно, но отчего-то именно сейчас, держа в руке ружье, Дилан решился. Так же, как и Ньюту, он смог признаться лишь тогда, когда тот умирал. Единственное — ответа тогда не услышал, ведь парень умер на долю секунды раньше.       — И я тебя, — теплая улыбка. Глаза закрываются, и голограмма растворяется.       Так же, как и перестает биться сердце Дилана.