Ты уйдешь красиво

      Капля воды ударяется о поверхность белой ванны, расползаясь прозрачной кляксой по покрытию. За ней следует другая и еще, и еще. Вода утекает в водосток, как рассудок утекает от Антона.       Прошу. Контролируй себя.       Парень сидит на краю ванной, острые локти врезаются в разведенные коленки, а тяжелая голова покоится на ладонях. Старается дышать ровно и глубоко, но в очередной раз срывается и начинает часто хватать ртом воздух. Голова идет кругом от избытка кислорода и мыслей, что засели в мозгу и их никак оттуда не вытравить. Антон морально истощен. Грудную клетку будто сжимают в тисках, все сильней и сильней сдавливая, лишая возможности легко вздохнуть. Он уже готов на все, чтобы эта тяжесть, покоящаяся на его плечах, исчезла. И он знает выход, но у него больше не осталось шанса на ошибку.       Либо жизнь, либо смерть. И, кажется, он готов к любому исходу. Как ты мог такое допустить? Не знаю. Все вышло из-под контроля. У тебя никогда не было контроля. Ты все это время шел по краю обрыва и наконец дошел до его конца. Что ты теперь будешь делать? Прыгать? Внизу бушующее море и острые скалы. Ждать? Чего? Ты и так неуверенно стоишь ногами на земле, усилится ветер, и ты у п а д е ш ь. Выживешь ли? Уже решать не тебе, ты упустил эту возможность — решать самому.       Шастун растирает лицо руками, жмет на глаза до звездочек. В висках уже второй день живет тяжелая боль от напряжения и усталости, ни одна таблетка не помогает. Он исхудал… очень, что теперь действительно похож на ходячий скелет. Щеки впали, под глазами мешки, что, кажется, в них можно хранить годовой запас картошки. Ты знаешь кто виноват? Ты помнишь, когда все вышло из-под «контроля»? Нет. Ложь.       Шастун боится признаться себе, что он сам и виноват. Он единственный виноватый в этой истории, но не единственный, кого затронут последствия его следующего решения, возможно, рокового. Неужели только последствия твоего предстоящего решения? А как же твое прошлое? Ведь из-за того «решения» все и пошло под откос. Так ты помнишь, когда «контроль» ушел из твоих рук? И почему? Помню. Правда.       Антон тянулся к тому, к кому не должен был; испытывал то, что было под запретом. Тело Шастуна пронзал электрический ток, когда Попов лишь касался его, и причина была вовсе не в шокерах; а сердце замирало при встречных взглядах. Все эти ухмылки, улыбки, легкий прищур пронзительно голубых глаз, доводили парня чуть ли не до истерики. Антон наслаждался обществом Арса, ловил кайф от любого взаимодействия с ним. Он перестал узнавать себя, слишком счастливый, слишком яркий, светится как новогодняя елка. Любимая работа превратилась в самую любимую; усталость после съемок отдавалась легкой истомой по всему телу. Но в сердце Шаста таилась тревога, чем больше его переполняло счастье, чем четче он видел взаимность чувств, тем чаще он задумывался о том, что это ненадолго. И так загнался этим, что оборвал, уничтожил все, что было дорого не только ему. Он испугался собственного счастья, позволив страдать двоим. Антон испугался, что Арсений не его соулмейт и не проверил это одним единственным поцелуем. Глупый мальчишка. Ты столько всего угробил.       Антону было страшно и жутко одиноко, рядом больше не было того тепла, что излучал Попов. Шаст чувствовал одиночество физически, время от времени все суставы сводило, боль скрючивала тело, что хотелось кричать. Ты сдался, а нужно было подождать, за тебя бы сделал все другой человек.       В его жизни появилась Ира, такая красивая, солнечная, что при любом взгляде на нее сердце заходилось бешеным ритмом; и главное она была обычной: без цифр на запястье, с возможностью решать. И Шаста она тоже считала обычным. Антон поддался искушению, хотя не должен был. Теперь он несет бремя ответственности за совершенную им ошибку. Шастун понимает, что не имеет никакого права перекладывать эту тяжелую ношу на хрупкие плечи девушки, которая в силу своего легкомыслия и наивности доверилась парню. Для нее решение встречаться с тобой было простым, никак не угрожающим жизни, а вот тебе ― смертельным. Иронично. Какое количество теплых поцелуев тебе осталось почувствовать? Один.       И эта цифра бьет Антона по солнечному сплетению, выбивая весь воздух из легких. Он едва не сваливается с края ванной, хватается руками о раковину, тяжело дыша. Бьет кулаками о белую поверхность, капилляры лопаются, проявляясь на коже красными и фиолетовыми точками; перед глазами плывет, а в голове сплошной шум, мешающий здраво оценивать обстановку. Шастун должен бежать, и он бежит.       Буквально через полчаса по квартире разносится звук захлопнувшейся двери, а после… съедающая все тишина.       Парень быстро перебирает длинными ногами, волоча за собой чемодан. Его уже колотит, выворачивает на изнанку от чувства безысходности. Как он мог так проебаться? Оставляешь Ирину одну? Плохой мальчик едет к другому мальчику… спасаться. Не поздно ли? Я еду умирать.       До побелевших костяшек сжимает ручку чемодана, резко дергая на себя. Через час у него самолет в Москву, все равно скоро должны начаться съемки, Ира поймет. Ага, давай, успокаивай себя.       Антона съедает чувство вины, он подставил всех.

***

      В помещении, где находятся импровизаторы раздаются звуки со съемочной площадки: голоса организаторов, рабочих, гам и смех зрителей, скрежет чего-то металлического, постукивания, звонки на телефон, просто музыка с площадки. В общем и целом, в комнате спокойно, все заняты своими делами: Дима что-то пишет в телефоне, хмурясь и ворча, Арсений сидит у зеркала и разбирается с какими-то бумагами, время от времени, бросая взгляд на посеревшего Антона. Последний медленно листает ленту инсты и через раз тянет руку к тарелке с чипсами, которая стоит на столе вместе с газировкой. Шастун матерится, когда очередной кругляшек картошки падает на толстовку, оставляя небольшой след жира. Ты боишься. Тебя трясет от страха. Не хочешь у м и р а т ь . Ты уйдешь красиво...       Антона передергивает, телефон в очередной раз летит на пол, матерится, кряхтит, но наклоняется вниз, чувствует взгляд на себе, это давит. Очень. Возвращается в прежнее положение, ему тяжело физически, он разваливается, будто старик, а уж говорить о моральном состоянии смысла нет. Он — овощ.       Шаст двигаться нормально не может, какие тут хорошие шутки выдавать на шоу. Он старается, честно, пытается как-то развеселиться, остроумно отвечать на подколы Сережи, но все это выходит криво фальшиво. Маска Антона больше не может держаться на его лице, от нее уже отваливаются куски пластмассы, оголяя истинный лик, и резинка растянулась от времени. Вся съемочная команда в недоумении, каждый пытается понять в чем дело, причину такого катастрофически быстрого перевоплощения парня — больше не светится, не дарит энергию, радость, теперь лишь тоска и грусть заполняют места положительных эмоций.       Резкий поворот Позова к двери вырывает Антона из раздумий, парень смотрит на друга пустыми глазами, Дима лишь качает головой, уходит из помещения, закрывая за собой плотно дверь. Тот давно уже заметил, что с Шастом что-то не то, хотя не только с ним, с Поповым тоже неладное было, но тот держался достойней мальчишки, Позов лезть не хотел, не его это дело, сами разберутся.       Теперь тишина была угнетающей, такой тяжелой, что можно было отрывать куски и взвешивать. Запястье Шастуна горит, чешется, постоянно напоминает о цифре, что в скором времени исчезнет. Потому что он должен это с д е л а т ь. Хотя бы раз. В первый и последний. Кожа воспалена и любое прикосновение вызывает дискомфорт — браслеты с кольцами давно хранятся в шкатулке, и надеваются исключительно на время съемок — а число выделяется еще ярче, чем обычно, нагоняя еще больше страха и паники.       Попов уже не скрывает, что откровенно пялится на Шастуна, он не может отделаться от мысли, что парень угасает. Нет, он уже угас. Антон к чему-то готовится. Парня трясет и это видно невооруженным глазом, взгляд потух, нет больше тех зеленых глаз, в которых скрыт весь лес земли. Вы два идиота. Вам как будто нравится страдать. Гребаные мазохисты-соулмейты.       Арсений смотрит на Антона, будто тот интересная головоломка, одна из тех, какие часто подкидывает своим фанатам — Попов пытается разгадать Шаста, но он уже давно его разгадал, только боится, что прав.       Антон в очередной раз тянется к тарелке, рукав его кофты натягивается, оголяя поврежденный участок кожи, немного морщится; он каким-то образом смог забыть, что не один в комнате. Мгновение. Вздох, слетающий с губ Арсения. Шаст замирает, так и не успев дотронуться до картошки. Смотрит в одну точку, боится поднять взгляд на мужчину. Вся чертова комната пропитана страхом этих двоих. Скрип стула, шуршание одежды и легкое касание пальцев к коже.       Антон втягивает воздух через рот. Попался.       Попов аккуратно кладет запястье парня к себе на ладонь раздраженной кожей вверх. Медленно присаживается на диван, разглядывает цифру, ему кажется, что это какой-то непонятный иероглиф, которой не несет в себе никакого смысла, но на самом деле переполнен им. Все ошибки, все то время, какое они тянули, недомолвки, страх — все это вложено в одну единственную цифру. ― Боже, ― шепчет лишь одними губами Арс, а, кажется, что кричит, и этот крик разнесся бы по всему зданию. Это мольба о помощи.       Попов зол, он не может понять на кого именно. На себя, что не смог уберечь парня? Иру, которая ничего не подозревает? Или Шаста, что так по-наплевательски отнесся к своей жизни, доведя себя до такого?       А время тянется, напоминая о себе тиканьем часов. В голове двух мужчин лишь одно решение, которое каждый трактует по-разному. Стоит ли объяснять, как? Нет.       Как их лица оказались так близко? Кончики носов соприкасаются друг с другом, чуть щекоча, а горячее сбившееся дыхание разносит по коже мурашки. Воздух густеет, еле просачиваясь в легкие, еще чуть-чуть и молнии начнут сверкать в комнате. Напряжение достигает своей точки, отдаваясь дрожью где-то в макушке головы и трепетом в сердце.       Антон хочет что-то сказать, но Арс не позволяет, рывком притягивая к себе парня. Теплое прикосновение губ всего на несколько секунд. Одно сердце колотится так быстро, вот-вот пробьет ребра, а другое замирает, не имея возможности сделать несколько ударов, его обладатель цепляется за чужие запястья. Говорила же, ты уйдешь красиво…       Несколько секунд и… как будто первый подростковый поцелуй, переходит в тот, при котором своим детям взрослые закрывают глаза, хотя им уже есть семнадцать: мокрый, отчаянный и такой желанный поцелуй. …и возродишься так ярко, что сможешь затмить свет солнца.       Теперь два сердца колотятся об ребра, а два соулмейта не могут друг от друга оторваться. Но им приходиться, чтобы убедиться в реальности происходящего. Горячие мокрые лбы соприкасаются, ладонь Арса покоится на шее Антона, большим пальцем потирая кожу. ― Живой? ― голос Попова хриплый, будто он заблудился и кричал без остановки, хотя в какой-то степени он, действительно, заплутал — у себя в голове. ― Вроде, ― глаза Шаста закрыты, а голова идет кругом, ― что с числом?       Арс затаив дыхание, медленно разворачивает руку Антона, паника охватывает его разум, все внутри бьется, но когда он видит чертову двойку, все падает, будто весь тот груз, что копился последний год, скатился с его плеч и валяется где-то в ногах, легкость и слабость захватило тело мужчины, голова медленно переместилась на плечо Шаста. ― Ой, идиоты, какие же идиоты, — тянет Попов.       Сердце Антона замирает, а глаза распахиваются, он резко освобождает запястье и поднимает к глазам: два, он видит двойку. ― Блять… Люди очень любят из жизни делать драму, хотя на деле все просто.