Sinking in my seat, oh.

- Как красиво! – восхищение вырывается из уст вместе с густым и раскаленным, если, конечно, сравнивать с погодой, паром. Очако с широкой улыбкой тянется ладонями к падающим с неба крупным хлопьям снега, пушистым и мягким, как облака. Прикрывает глаза умиротворенно, вздыхает так глубоко, что Катсуки кажется, будто еще чуть-чуть и переливающаяся радугой перламутровая ткань платья натянется и разойдется по швам. Солнце яркое, но какое-то тусклое из-за бледных танцующих фей, которые сливаются где-то вдалеке в одну белесую пленку, становятся похожими на заляпанные пальцами стекла очков. А еще просачивающиеся сквозь танец лучи совсем не греют, но Урараке, видимо, на все это абсолютно наплевать, раз она выскочила в такой мороз в одном платье и с длинным, такого же цвета платком на тонкой шее. Может, тоже хочет присоединиться к волшебному хороводу? - Еще бы Деда Мороза позвал, - беззлобно рычит Катсуки, выходя на улицу вслед за шатенкой, скорее уж, чтобы привлечь внимание, нежели из-за засевшей обиды. И какой идиот устраивает зимний бал с утра? Айзава, конечно. Держит их за глупых детишек на утреннике. Все прошло, на удивление, довольно весело, и этому не смогла помешать ни погода, ни, тем более, назначенное, не пойми зачем и каким местом, время. Детвора уже разошлась по домам, кто куда. Остались только эти двое, одинокие и по-странному умиротворенные. Стоят у входа в спортзал, где была вечеринка, и, честно говоря, совсем не знают, что делать. Домой не хочется. - Эй, Круглолицая, простыть, что ли, решила? Очако отрывает радостный взгляд от заснеженных небоскребов и деревьев, смотрит на Бакуго счастливыми искринками и натягивает ниточки-сосуды в его сердце своими красными щеками и носом. За все эти три года она мало чем изменилась. Ну, может, вытянулась немного, срезала детские длинные пряди волос по бокам от лица. Раньше они лишь скрывали эти гигантские щеки, а потом неожиданно и скрывать стало нечего. Аккуратное каре, ни один лишний локон не выбивается из идеальной симметрии. А так, вообще ничего не изменилось в Урараке. И даже то, что сейчас она в своем этом белесом платье будто взмывает ввысь, раскрывает крылья и готовится улететь к феям изящным лебедем… Даже это не заставит Катсуки думать иначе. - Все в порядке, мне не холодно, - она улыбается, кружась и путаясь ногами в сугробах. На бледной коже ни мурашки, ничего не выдает в Очако ледяной зимы, а где-нибудь под платьем, очевидно, спрятана грелка или даже целая батарея (а кто ее, черт возьми, знает?), и теперь любой снег по плечу великолепной Уравити. Катсуки вздыхает, тоже, кстати, без верхней одежды, и подходит к девушке с распахнутым и похожим на огромную белую палатку в руках пуховиком. Решил помочь одеться совсем незамерзшей девчонке. Ну и ну, Король Взрывокиллер, сколько галантности. Уголки губ смущенно приподнимаются, Очако осторожно забирает пуховик из чужой хватки и сбрасывает на заснеженную землю. - Потанцуешь со мной? – уже широко улыбаясь, спрашивает она. За весь бал Бакуго разминал свою задницу лишь однажды, когда тому внезапно захотелось выпить пунша. В остальное же время он сидел на стуле угрюмо, следил за праздником исподлобья, словно контролировал веселье и танцы, шуршащие платья и звонкий смех. - Не хочу. Ну нет, Катсуки, так не пойдет. По правде, Очако и не нужно разрешение. Так вышло, что в каждой паре должен быть альфа, главенствующее лицо. И до отношений парень наивно, но весьма уверенно полагал, что альфой будет именно он. Забавно, но с первым теплым осенним поцелуем вся его уверенность расползлась на губах Урараки вместе с ванильным блеском. «Так мы теперь встречаемся?» - она поворачивается спиной, но даже так отчетливо видно, как покраснели эти очаровательно торчащие уши, за которые нервно прячутся шелковые пряди волос. Вроде ничего такого, банальный девчачий вопрос, ответ на который уже давно известен самой Очако, но у Катсуки такое чувство, будто ему накинули на руки тяжелые цепи, заперли за решеткой, хотя он и не был ни в чем виноват, а потом невинно спросили, не хочет ли он под арест. Урарака действительно главная. Вряд ли она сама это знает, а вот Бакуго уже давно параноидно верит в эту безумную теорию. И теория в очередной раз подтверждается, когда Уравити устало разваливается в его кресле, когда тянет к нему руки, обнимает, когда позволяет стянуть с себя оранжевый свитер. И смешные сережки с золотистым блеском громко звенят друг от друга, стоит Катсуки тяжело вздохнуть и коснуться губами родинок на горячей шее. Очако не приказывает. Не говорит, что нужно делать. Судя по ее румяному лицу, она и сама не знает. Ей просто хочется, как и самому Бакуго. И поэтому она позволяет. Позволяет вдохнуть в себя его тепло и нелепые мальчишеские чувства. Позволяет краснеть и избегать ее взгляда. Позволяет, наконец, осмелеть, сцепиться минералами глаз – янтарем и гранатом, влюбиться в нее по-новому, а потом случайно спалить ее джинсы на бедрах. Черт, похоже, она действительно ведет. Об этом говорят ее руки, ласково обнимающие его угрюмо сгорбленную спину. И голова на широкой груди. Сердце стучит так сильно, будто скачет ближе к Урараке, крича «Забирай меня отсюда, скорее!», и Катсуки с раздражением обхватывает ее в ответ. Она мурлычет что-то под нос, медленно перебирая ногами в снегу и легонько раскачиваясь. - Это даже не чертов танец, - как бы невзначай недовольно протягивает парень, зарываясь пальцами в воздушные волосы. Очако смеется, целует его щеки и беззаботно шепчет, как самая настоящая героиня укрывая их от промозглого ветра и снежных фей: - Я в курсе.