раз, два, три.

Раз – и Белов чувствует адскую боль в колене в то время, как Модестас хватается за голову в попытках успокоить пульсирующий висок. Одновременно схватываются за участки боли и падают на кровать, слегка ударяясь головой о твёрдый матрас. Модя поворачивает голову и встречается лицом с плечом друга. Удивляется, насколько синхронно они легли, и смеётся. Сергей чувствует дыхание, слегка обжигающее кожу и шумно выдыхает. Ждёт, когда Модестас приложит хоть каплю усилий, чтобы помочь ему. И Паулаускас понимает все в очередной раз без слов и намёков. Лениво встаёт с кровати, осознавая, что Белову, кроме него, никто не поможет. Находит анальгин, наливает стакан воды и идёт обратно к Сергею. Тот уже сидит на кровати, поглаживая колено. Руки трясутся, но он осторожно берет маленькую таблетку, кладёт её в рот и запивает. Вода приятно течёт по горлу, охлаждая внутри все. Серёжа облегченно выдыхает, но колено все ещё ноет. Модестас сидит на полу и смотрит на друга. У того волосы спали на глаза, сам тяжело дышит, будто даже шипит, подпирая спиной стену. Литовец бормочет что-то на своём родном языке и выходит из комнаты, оставляя Белова наедине со своим коленом. Модя бы с радостью положил Сергея в какую-нибудь импортную клинику в Европе, где его больное колено вылечили бы в два счета. Будь он только врачом, или хотя бы тренером сборной, которого Белов так внимательно слушает каждый раз. Но он лишь капитан этой самой сборной, его мнение слушают только в определённых ситуациях, в число которых эта точно не входит. Да и это пересекало все правила, установленные федерацией. А Сергей ждал. Ждал, когда Паулаускас сделает хоть что-нибудь, чтобы болело не так сильно. И не только колено. ххх Два – и ночное небо Грузии глубоко и неизмеримо. Звезды выступают одна за другой, формируя замысловатые рисунки на почти чёрном фоне. Слегка теплый ветер приятно окутывает кожу. Горы тёмными вершинами завораживают и пугают. Большая часть сборной уже давно в постелях и спят. Только Беловым, Паулаускасу и Едешко не спится. Хватаются за возможность отдохнуть перед важнейшей игрой в их жизни. А здесь и дышится легче, и, уж тем более, играется. Грузия принимает распростертыми объятиями. Широкая свадьба, литры алкоголя, к которому спортсменам ни за что нельзя прикасаться, шумные родственники жениха и невесты, музыка, играющая почти до самой глубокой ночи. А главное – команда рядом. Четыре баскетболиста сидят на чуть мокрой траве, подняв голову наверх. Звезды сияют с каждым подъемом головы словно все ярче. Модестас пытается незаметно приблизиться к Белову, на что получает улыбку от последнего. Глазами Сергей указывает на место рядом с ним, куда Модя аккуратно пересаживается. После, едва касается пальцами бледной кожи внешней стороны ладони друга. Тот вздрагивает, но руку не убирает. Саша и Ваня о чём-то весело шепчутся, то и дело указывая на созвездия. Справа слышатся какие-то посторонние звуки, доносится шорох травы, вызванный очередным порывом ветра. У Паулаускаса крышу сносит от одного только мимолётного и случайного прикосновения к коже Белова. Серёжа же выглядит холодным, как обычно. Но внутри все переворачивается только от одного взгляда на Модю. Ночь кажется не такой уж и длинной, когда из-за гор показывается розовый оттенок рассвета. Сашка и Ваня уже давно ушли. Модестас и Сергей даже не собираются. Смысла уже нет. Весь мир собрался здесь, в этой ночи и бледных лицах обоих, когда они случайно встречаются взглядами друг с другом. И Паулаускас смеётся, поднимаясь с влажной травы и протягивая руку Белову. Тот улыбается в ответ, беря ладонь товарища, и они идут в свою комнату. Просто, чтобы Гаранжин не сделал выговор за отсутствие после отбоя. ххх Три – и в Мюнхене солнечно, но уже по-осеннему прохладно. А в их номере окна плотно задвинуты тёмными шторами. Без лишнего света и глаз журналистов, лезущих везде. Сергей лежит на своей кровати, прикрывая лицо книгой. Библия. Снова. Модестас выходит из ванной, смотря на бордовую обложку вместо того, чтобы упереться карими глазами в его серые. Решительными шагами идет к нему, вырывает книгу из рук, обращая внимание на себя. Белов удивлённо смотрит на Паулаускаса, замечая, что тот завернут в одно лишь полотенце на бёдрах. Капли падают с волос на покрывало, застилавшее кровать. Серёжа недовольно смотрит на товарища, отодвигая его в сторону и идя в ванную. За дверью раздаётся громкий звук льющейся воды. Модя сидит на кровати Белова, будто ощущая своим телом какое-то эмоциональное расслабление. Несколько игр позади, но впереди – необъяснимое сражение. Звуки утихают, и Сергей выходит из комнатки, возвращаясь на своё место. На нем только шорты, которые он купил в одном из магазинов в Европе. Ложится на свою кровать, указывая Модестасу на соседнюю. Явно не доволен, что литовец нарушает его личное пространство. Холодный, как и всегда. Натирает своё несчастное колено, и Паулаускас снова идёт за ампулами в комнату к Севе. За окном погода – сказка. Модя предлагает Серёже прогуляться по территории деревни, на что получает отрицательный ответ и приглашение лечь рядом. В руках у Белова по-прежнему библия. Модестас ложится как можно ближе к телу товарища, упираясь плечом тому в ребра. Десятый еле заметно улыбается, перекидывает левую руку через плечо пятого и продолжает читать. Сосредоточенный, внимательный. Не до Модестаса ему, совсем не до него. А Модестас хочет, чтобы Белов обратил на него хоть какое-то внимание. Ворочается во все стороны, пытаясь разозлить Сергея, но тот лишь усмехается в его сторону. Модя фыркает в ответ и встаёт с кровати, но тут же слышит короткое "стой". Оборачивается и, наконец, встречается с серыми льдинами. — Останься,— Серёжа убирает в сторону книгу, протягивая руку Модестасу, на что тот улыбается. Снова ложится рядом, кладя ладонь на поднимающуюся грудь мужчины. Сергей перебирает рыжеватые волосы Паулаускаса, но вдруг понимает, насколько это все неправильно. Убирает руку, чуть отодвигается в сторону. Модя сводит брови к переносице и смотрит на него. — Мы не должны,— еле слышно, чтобы понял только Модестас. — Я люблю тебя, Белов,— говорит литовец, чуть хрипя. До Сергея смысл сказанного доходит только тогда, когда чужие губы припадают к его, а рука ворошит мокрые волосы. Губы мягкие, сладкие, как леденцы в детстве. И Серёжа обхватывает шею Моди, удовлетворенно выдыхая. Будто это все, чего он хотел всю жизнь. Модестас садится на кровати, утягивая за собой Белова. Тот все ещё смутно понимает, что делать. Но когда пятый переходит на шею, десятый шумно выдыхает. И весь мир снова ограничивается этой комнатой и Модей. Руки блуждают по телу в каком-то непонятном рисунке. Модестас через раз переходит на литовский, когда Сергей в очередной раз ведет рукой по его напряжённому торсу, нашептывая какие-то нежности, от чего смеяться хочется. Мурашки атакуют тело, когда десятый проводит дорожку из мелких поцелуев до низа живота. По-настоящему красиво. И Белов уже не отрицает: он хочет Паулаускаса. Не в каком-то пошлом развращенном смысле. Хочет засыпать и просыпаться рядом с ним, делить все радости и разочарования, хочет быть всем миром для этого литовца. А впереди ещё весь вечер перед предпоследней игрой на Олимпийских играх. Вечер, полный любви и того, чего они не могли сказать и сделать раньше. Полный преданности и самоотдачи, невнятных слов и шумных выдохов. Без вопросов, без лишних признаний, все и так понятно. А после – звенящая тишина в комнате, отдающая в ушах противным писком. Белов аккуратно поцелует в макушку Модестаса, а тот лишь ближе притеснится к нему, шепча что-то на родном языке.