Перекати-поле

В детстве она любила бегать с дядей наперегонки. Бегать так, что в ушах свистел ветер, а горло обжигало горячим воздухом. До сих пор она с улыбкой вспоминала, как обгоняла Яшамару, даже уже давно понимая, что он ей поддавался. Тогда ей было, наверное, года четыре, а маленькому Канкуро — всего два. Мама ждала еще одного ребенка, и Темари мечтала, что это тоже будет мальчик — еще одной девочки в своей семье она бы не потерпела. Жизнь тогда для нее была беззаботна, в стране царил мир, а дым пожарищ из Листа до Песка не доходил. Теперь Собаку могла бы, усмехнувшись, сказать, что она урвала свой кусочек детства. А через семь месяцев родился ее брат — маленький, беспомощный комок. Она кусала губы от ненависти к нему, потому что в тот же миг, когда он родился, умерла мама. Да, Темари пришлось пройти долгий путь перед тем, как она поняла и приняла самого младшего брата. А позже был убит Яшамару. Тогда она и Канкуро не знали, почему и как погиб их дядя; для них существовал лишь тот факт, что теперь они одни. Собаку поклялась никогда не оставлять свою семью и несла ответственность за братьев, превратившись в озлобленную маленькую волчицу, защищающую своих волчат. Когда Гаара наконец разобрался со своими демонами и нашел друга, девушка вздохнула свободнее. Теперь груз заботы лежал не только на ее плечах — можно было отдохнуть. *** Ночи в Конохе были теплыми, наполненными запахами травы и ветра. Не сухого и горячего, как на родине, а свободного, проходящего в легкие без препятствий и оставляющего там мягкую горечь полыни и вязкость древесной коры. Это было для нее не ново — Лист раскрывал свои ворота не в первый раз для девушки, только поводы были постоянно разными. В этот раз Ками был благосклонен. Она вступала на чужую землю с миром и за плечами оставляла мир. Он был странным, ее проводник. Его характер, его поведение напоминали ей о маме. Она тоже любила подолгу смотреть на небо, каким бы оно ни было, и Темари помнила, что после этого часто массировала ей шею. Этот взгляд, вроде, ни на чем не останавливающийся, ничего не выделяющий, на самом деле видел многое — она это знала из личного опыта. Он не был силен и не был слаб, а в суждениях своих напоминал скорее отшельника, чем синоби. Темари всегда нравились трудности и загадки — такова была ее натура, а Нара выскальзывал сквозь ее пальцы, как вода. Если быть точнее, она вообще не могла его поймать. Естественно, причина его неуловимости для нее, которую она предположила, была далека от истинной. Но Собаку не любила долго размышлять, а предпочитала делать. ***  — Ино, давай еще раз, — голос Шикамару немного сел от усталости, но в остальном синоби никак не выражал своего состояния. Девушка напротив смахнула со щек мокрые от пота пряди и упрямо сложила печать призыва. В очередной раз ничего не вышло.  — Давай закончим на сегодня. Яманако поджала губы, и Темари, идущая забрать своего проводника, скупо улыбнулась. Неужели сейчас она будет строить из себя взрослую девочку?..  — Нара, я должна научиться этой технике.  — Когда ты прекратишь это соревнование с Сакурой?.. Что-то в глазах девушки заставило замолчать Шикамару и остановиться Темари.  — Нет никакого соревнования, — четко ответила Ино. Наверное, с этой самой фразы Собаку и начала немного уважать куноичи, потерявшую и осознавшую многое на прошедшей войне. Темари решила обнаружить себя, снисходительно заметив:  — Хочешь стать сильнее — так сражайся и с противниками сильнее тебя. Ино яростно хлестнула ее взглядом, показывая, что ей не нужны советы, а Темари пожала плечами. Она же не учитель в Академии, чтобы со всеми нянчиться.  — Ты что-то хотела?  — Да, но увидев теперь твое состояние, я решила отложить свою просьбу. До завтра это подождет, — Собаку не сводила взгляда с Яманако, которая, к своему счастью, комментировать ничего не стала. Уходя, Темари спиной ощущала неприязненный взгляд раздражающей ее девчонки. Возможно, эта Ино возненавидела ее еще тогда, во время боя с куноичи, носящей нелепые оданго. Ей пришлось потратить тогда немало чакры, но победа того стоила. Тен-Тен — так ее, кажется, звали — была не особо сильной, но стойкой… Девушка согнала улыбку с лица — воспоминания не всегда были такими приятными, как это. Далеко не всегда. *** На следующий день они не встретились. Как и через день. Темари кипела от гнева, но внешне это никак не показывала — только глаза непроизвольно щурились. Собаку обходили стороной. Жива еще была память и об экзамене, и о «подвигах» Гаары. Девушке от этого было только лучше. Но, промаявшись от безделья таким образом три дня, она ощущала жуткую потребность кого-нибудь побить. А еще — немедленно покинуть Коноху и вернуться к братьям, которые без нее даже поесть нормально не могли. Увы, пока надежды на это не было. Она застряла в ненавистном ей сейчас Листе, и проводником ее снова был не менее ненавистный Нара. На четвертый день Темари плюнула на гордость и якобы равнодушие — и попросила Чоуджи найти пропавшего синоби. Добродушный парень оказался цепким на детали ниндзя и друга сдавать не захотел. Собаку даже начала его уважать, что, впрочем, не прибавило ей хорошего настроения. Хотя, Акимичи все же кое-что ей рассказал. Например, то, что Нара иногда пропадал куда-то один, и никто не мог его найти. Даже Пятая. Даже разведчики. Он не говорил никому, куда уходил, и возвращался так же неожиданно и бесшумно. Чоуджи, конечно, знал причину, но говорить о ней не хотел, что и не было нужным. Темари все поняла сама — ее отец тоже обладал такой странностью. Еще когда он был жив, то уходил куда-то и возвращался всегда до бури. Мама только улыбалась и встречала его вкусными онигири, приглаживая встрепанные ветром волосы… Свобода. Ветер. И ты, как часть этого. Вот что было катализатором такого поведения. Впрочем, Темари умела ждать, когда это было надо. Шикамару нашел ее сам. Точнее, «нашел» — это сильно сказано. Скорее, просто наткнулся на девушку на мосту: Темари наблюдала за тем, как расточительно широко и бесстыже раскинулась между двух берегов река. Нара, засунув руки в карманы, остановился чуть поодаль.  — Искала меня?  — Да, — Собаку почти спокойно оттолкнулась от перилл. — Три дня назад. Синоби молча пожал плечами, продолжая лениво на нее смотреть, а внутри куноичи кольцами скручивалась змея обиды.  — Я хотела попросить тебя помочь мне с Архивом — надо было кое-что найти.  — Тсунаде-сама с радостью даст тебе и разрешение, и помощников. Злость вышла из нее, как вино из дырявого бурдюка, и она бросила ниндзя сухо и как-то равнодушно:  — Забудь. Ты спросил — я ответила. Шикамару поднял голову к небу, зябко поежившись, потому что-то неумолимо затягивало серой пленкой. На деревянный настил моста упали первые капли.  — Советую идти в дом… — начал было говорить Нара, но осекся, потому что девушке его равнодушная вежливость явно не была нужна, и слов его она вряд ли слышала. Вроде бы, куноичи и привыкла за частые путешествия к дождю, но все равно никак не могла насладиться. Одно из тех удовольствий, к которым нельзя отнестись равнодушно. Шикамару с некоторым удивлением застыл, наблюдая, как на ее лице появляется и обосновывается совершенно детская улыбка, пока не понял, что промок. Недовольно фыркнув, он прошел мимо Темари, мимолетно подумав, что его раздражают эти нелепые хвостики, а потом удивился. Почему вообще эта мысль пришла ему в голову? Кажется, война все же оставила свой след. Собаку, кстати, как-то против воли задумалась — почему Ино не дает себе продыху в изучении техник, когда надобность во всем этом отпала? Вывод пришел неожиданно и не факт, что был верным, но куноичи склонялась к нему больше всего. Яманако не отпускала война и держала совесть. Она до сих пор не могла простить себе смертей, лежащих на ее плечах тяжестью жизни. Но Темари не стала над этим долго думать. Просто не хотела. Разве мало того, что было; разве мало ночей, наполненных ужасом? Нет, днями девушка хотела жить и снова пробовать удержать неуловимое. …Он постоянно был где-то рядом, мелькал то тут, то там; они даже пересекались пару раз. Но Шикамару игнорировал ее. По крайней мере, так казалось Темари. И решив, что тут упрямством не поможешь, она заперлась дома, терпеливо дожидаясь, когда Гаара и Тсунаде уладят все свои дела. В одиночестве, кстати, было не так уж и плохо, и даже Шикамару перестал быть навязчивой идеей — поймай она его, то сама перестала бы быть свободной. И ей даже почти удалось себя в этом убедить. Почти — такое горькое слово. Но кто сказал, что не будет горше, если это почти станет целым? И в один вечер, когда сиреневая дымка лишь начала сгущаться в вязком от солнца воздухе, Шикамару принес документы из Архива, нужные ей. На вопросительный взгляд пожал плечами и равнодушно отметил, что не понять, что она ищет, способен только идиот. Но он был кардинален — Темари точно знала, что не понял бы никто, кто не изучил ее необычайно хорошо. На миг она даже испугалась — как додумался Нара? — но это тоже не задержалось надолго в ее сознании. В руках девушки были документы, связанные с отцом и «Акацки». Кажется, в этот день синоби сидел с ней долго, пока она копалась в бумагах. Боялся истерики? Скорее всего, да. Но Темари, вроде, не проявляла признаков расстройства, и он тогда стал рассматривать ее веер, слишком пристально, чтобы интересоваться им всерьез.  — Как ты справляешься с этой махиной? Пожатие плечами и взгляд в сторону.  — Просто справляюсь, и все.  — Мне нравится ветер, — внезапно высказал Шикамару, а Собаку немного удивленно повернулась к нему, но это не было признанием в любви.  — Он двигает тебя с места. Нара был перекати-полем, и Темари не знала, как удержать его. До того, что можно просто подогнать его в нужную сторону, она еще не додумалась. Зато ее проводник, видимо, все понял уже тогда. Яманако все чаще попадалась ей на глаза, раздражая мельтешащим хвостом и прищуренными голубыми глазами. Собаку считала голубые глаза даром — цвета воды, они давали надежду — и решила, что наделить ими Ино было жестокой ошибкой. Они соперничали, сами отрицая это и мало понимая мотивы друг друга. Ино чувствовала, что теряет напарника и друга. Темари думала, что Шикамару влюблен в Яманако. Странно, в своей упертой молчаливой борьбе они никак не могли найти время взглянуть на все со стороны. Но что поделать — война приучила их мыслить категорично. А потом и Ино, и Шикамару куда-то пропали. Собаку не стала ничего вызнавать из-за гордости, ожидая, что вскоре они вернутся. Как раз у нее была передышка и время подумать про отца. Про то, как медленно он угасал, узнав, что мамы больше нет; как менялся, становясь все замкнутее; как сухо отталкивал младшего сына. Тогда Темари совсем не хотела любить. Если это чувство приносит такие страдания, то зачем оно вообще? Люди должны быть счастливы. Даже иероглиф Гаары, который тот начертал у себя на лбу, вызывал в ней глухую тоску и раздражение. Глаза мамы, которые не унаследовал никто, кроме Гаары, становились похожими на море в штиль, когда она смотрела на папу. И движения ее были более плавными, кошачьими. А еще имя мужа срывалось с ее губ так, словно это была долгожданная вода после самума. Мама пела им песни, и отец сидел иногда рядом, положив голову ей на колени, а она перебирала его, точно горящие пламенем, волосы и смотрела куда-то вдаль. Все-таки, она никогда не принадлежала им полностью — какая-то часть ее была вместе с небом, как и душа отца — с ветром. Может, потому и они такие? Их выросшие, горемычные дети, жаждущие узнать о любви?.. Через две недели Темари отправили домой. Сначала, конечно, была злость, смешанная с опасениями: две недели — достаточно большой срок для задания среднего уровня теперь. Потом пришел черед обиды и отрицания. Еще немного времени спустя Темари больше не щурилась и улыбалась почти как прежде. Рядом были братья, повседневные дела затягивали, а память латала дыры. К тому же, в песках рядом с селением не было перекати-поля, только саксаулы. Колючие и привычные. Дела с Листом были улажены, вовсю шли ремонтные работы, и люди учились жить. Темари была не исключением — были все условия для того, чтобы на время забыть бремя синоби. Да, у нее не было Шикамару, она не поймала неуловимое, зато рядом была семья. Канкуро и Гаара. Она их любила. Правда, мысли все чаще были тоскливыми. Девушка переступила двадцатипятилетний порог, но не было мужа и детей. Была пустая квартира, распахнутые, кроме сезона бурь, окна и свобода. Какая-то странная, горчащая на языке. А потом в ее дверь постучали, и Собаку абсолютно без мыслей открыла. И даже не удивилась, увидев на пороге его, слегка иронично констатировав:  — Нара. Он кивнул ей, немного повзрослевший глазами, но ничуть не изменившийся, вроде бы, в остальном, и прошел внутрь, когда она отошла. Осмотрелся, засунул руки в карманы, встал, загородив весь проход, и спокойно взглянул на Темари. За его плечами, в открытом проеме двери заходило солнце. Был он какой-то инородный в этой квартире, какой-то виноватый, незнакомый. Чужой. Промелькнула мысль, что она знала точно такого же человека, слишком сильного для простого дома. Слишком свободного для четырех стен даже с любящей женой.  — Я подумал, что неплохо бы менять иногда климат. Темари, с легкостью обойдя его, отошла к окну, смотря как дома, обожженные солнцем, заливает красным. Самое прекрасное время, самый прекрасный мир. Почему, интересно, она не почувствовала, что он придет? Почему молчали пески?  — Я очень устал. Даже голос чужой — мягкий и задумчивый.  — Думал, ты дождешься, когда я приду. Думал, поняла, — только вот насмешка знакомая. Теперь, когда он стоял напротив окна, его лица не было видно, а вот он ее мог разглядеть отчетливо, до каждой черточки. Темари, не улыбаясь и не шевелясь, смотрела на Нара, думая, что перекати-поле не удержишь, можно только остановить на время. Но размышлять над этим, опять же, не хотелось. С чужими глазами, с чужим голосом и чужими мыслями протягивал к ней руку ее Шикамару. И, кажется, у нее перехватило дыхание и заложило уши. Словно она, как в детстве, бежала с ветром наперегонки — и обогнала его.