broken lips

Сладко. Аромат свежезаваренного кофе витал в воздухе на пыльной, душной, кухне. Солнце беспрепятственно врывалось в заляпанные отпечатками стёкла, и врезалось в голубоватые стены своим теплом. Здесь два стула, один стол, кухонный старенький гарнитур, холодильник, газовая плита, какие-то тазики с пакетами и цветы…цветок. Один. Кактус. И Мин Юнги. Юнги не цветок. Он человек, и он недавно проснулся. Давно всеми забытый кактус. Горстка кофейных зёрен была рассыпана рядом с ладонью Юнги, они ему очень нравились. Те же семечки, только приятней, хотя… на любителя. Беспорядочный сноп чёрных волос уже напекло солнечными лучами, и поэтому он отодвинулся на стуле поодаль от стола. Скрежет стальных ножек о дешёвую напольную плитку, заставил его сморщиться. Голова. Мусорное ведро под раковиной было забито бутылками, и кожурой, и этот дикий аромат боролся с кофейным, уже тающим, за право главенствующего. Фу. Мин встал, сгребая пальцами горстку зерен и, отправил их себе в рот. Подошёл к старому ведру, подхватил его, придерживая сверху бутылки. Закрывая окно, он потянулся за пачкой сигарет, всё тут же на подоконнике, достал одну и закурил. Прочь дегустировать ароматы, вернемся к табаку. Хосок жадно отпил воды из банки. - Ох, хуёвый коньяк. - Дак, паленка, - дым струйкой вырвался из приоткрытых губ Мина. - Что пожрать? - Как всегда. Хосок выудил из шкафчика две пачки лапши, его губы плотно сомкнулись, будто бы он был раздражен. Будто бы именно сегодня, в светлое понедельничное утро мая, его должен был ожидать завтрак по всем пунктам британского меню. И газета. Чон вдруг замер, когда собрался уже выкинуть упаковку из-под лапши в мусорное ведро. С минуту он просто тупо пялился под раковину. Голова накренилась влево, и кажется, это было рычагом. - Э…ведро? Мин молча швырнул окурок в пожелтевшую банку из-под кофе. - На ярко-зеленом газоне, под теплыми лучами солнца, в нежилой, а даже мертвой зоне – нашло оно своё гнездо, - тихо и сухо проговорил Юнги, с выражением трагика в греческом театре. Чон простодушно усмехнулся и с облегчением швырнул упаковку под раковину. Туда полетела и вторая. Приятный запах лапши и специй щекотал ноздри. - Будешь, хен? Хосок поставил небольшую кастрюльку на стол, и протянул старшему палочки. Юнги смахнул последние кофейные зерна на пол, и взял инструменты. - Ты редко таким бываешь, даже бесишь. Юнги, потянулся за порцией лапши, а Хосок потеряв зрительный контакт с ним, надломил уголки губ в больной улыбке. Он медленно потянулся руками, тонкими и бледными, к шее старшего. Одну руку Мин раздраженно отпихнул, потому что та загородила ему путь к еде. А вторая, все же невесомо коснулась… его щеки. - Устаешь, - выдохнул Хосок, прикрывая глаза. Забота Хосока - всегда настороженно чуткая. - Ешь и свари Чимину. Приказы Юнги - всегда выполнять безоговорочно. Юнги вытер рот тыльной стороной ладони, все еще смакуя на языке привкус острых специй, которые не любил. На работу. К двум. Понедельник, неделя до выходных. - Я дома. Хосок напрягся, прислушался. Вот он поставил свои кеды на полку, вот он швырнул бейсболку на крючок. Упала. Видимо не стал поднимать, потому что зашумела вода в ванной. Освежился. Юнги достает тарелку для Чимина и моет свои палочки. Идет. Да, для Чимина все самое лучшее, что можно найти и сделать в этом хаосе. Здесь. Хосок улыбается. Это выходит произвольно, просто невозможно не улыбаться, смотря на него. - Ох, а это уже серьезнее, чем предыдущие ссадины, - Юнги приблизился к вошедшему, вернувшемуся из школы, побитому Чимину. Мин молча взял руки Пака в свои и посмотрел на нетронутые костяшки пальцев. - Слабак, - по-доброму. Юнги с ним не умеет по-другому, по-взрослому, раздраженно и зло, не выходит. Хосок улыбается, так светло и ярко, что Пак слегка дергается. - Я обработаю, - Хосок будто соперничая, тащит Чимина от Юнги, и усаживает на стул. Мин уходит собираться. Обработаю. Как в третьесортных порнофильмах. Эх, да тут только даже и обработать нечем. Хосок мочит под краном край своей растянутой майки, и закусив губу, облизнувшись, возвращается к побитому. Он всё еще покусывает свои губы, смотря на разбитые Чиминовы – хочет почувствовать стальной вкус крови. Не своей. Придерживая подбородок младшего, и красноречиво смотря тому в глаза, проводит тканью майки по уголкам губ. Чимин морщится, больно, Хосок с ним не умеет мягко, но это все не имеет значения. Чимин долго разглядывает в зеркале свои расписанные губы, алые, с дорожками запекшейся крови, с разорванными уголками. Глаза – воск, теплые, липнут к своему отражению. И Пак никак не может вспомнить во сколько лёг вчера. Но это его почему-то заботит. Может потому, что вялое, не способное на самоконтроль тело Чона, попросило дотащить его хозяина, хотя бы до дивана в гостиной. Но Пак точно помнит, восхищенное: «Мягкие, такие мягкие, как мармелад…». И пальцы Хосока оставляют на губах Чимина только ощущение холода. И темнота. И болезненное утро. С больным на голову Хосоком рядом, который потом запрётся в душе на добрых два часа. Пак долго не может прийти в себя, и разглядывает от чего-то свои руки, пальцы подрагивают. Сумбурное состояние, хочется всё и не хочется ничего. Он таки сумел уложить Чона в его комнате, в его кровать, и сам уложил себя рядом, жаль только с кроватью, а не с Хосоком. А вот губы болели уже тогда. И это почему-то его не заботит. Потом школа, как забег на 100 метров с препятствиями. Четыре урока – стометровка. И четверо обкуренных одноклассников – препятствия. И по Чиминовым ощущениям, Чон последний, кто касался его губ. Но видимо, у него серьезные проблемы. Аки хохлома на губах, сама не появляется. И следом переживающий Юнги. И этот дурацкий взгляд Хосока, да и в целом дурацкий Хосок. Увидев которого впервые, Чимин захотел. Мин такой по-доброму, по-детски, с заботой, с улыбкой. А Хосок такой колкий, острый, с издёвкой, с нарывом. И Мин, как к брату. А Хосок, как со щенком. Захотел Чимин такого хена. … Чимин уходит с кухни, не ждёт, пока заварится лапша и для него. Придет позже, когда там не будет Хосока. Юнги ушёл, кинув на прощанье сухое: «Не скучайте». И Хосок уже рядом, хватает узкие белые запястья и тащит на себя. Чимин жмурится. - Не надо хен… - Вчера ты другого просил. Над ухом наклоняется, губы у мочки и теплое дыхание. Мурашки. - Давай хен… сделай это со мной… - подражает Хосок вчерашнему Чимину. Чимин задыхается. Из него сейчас ушла вся кровь и расплескалась где-то в открытом океане, огромной волной… Руки Хосока тонкие, острые и…раскаленные на этих самых важных точках тела Чимина. - Хен… Чимин не хочет. Не сейчас. Он еще не придумал новую отмазку для Юнги с разбитыми губами. Он вовсе не слабак. Просто Хосок сильнее.