Сердце Атлантиды

Холодно. Почему так холодно? Просто сердце не бьется. И время замедляется, останавливается, со всей силы давит на тормоз, чтобы что-то успеть. И в последнем рывке не успевает. Растягивается в тончайшую нить – волос. Теперь он понимает, откуда у людей выражение «на волоске». И вот уже ножницы тянутся, чтобы перерезать тонкую нить времени. Нет! Не надо! Страшно… Ветер бьет в спину, словно надеется подбросить его вверх, замедлить падение, смягчить удар. Высоко в ночное небо возносится башня Атлантиды, теряя свой шпиль где-то в густой темноте. Там, наверху, начинают зажигаться огни. Там люди, они радуются спасению, восстанавливают то, что он повредил, волнуются за подполковника Шеппарда и Тейлу. А его уже нет. Эти люди живые - говорят, смеются, ходят. У них есть друзья, любимые, родители. А он мертв. Нет, он умер вовсе не в ту секунду, когда Тейла столкнула его с башни, словно носком ботинки поддела пустую бутылку. Нет, он умер в тот момент, когда открыл глаза ничего непонимающим лейтенантом Кенмором. Когда пытался жить, ещё не зная, что холод внутри давно все решил за него. Да, голод был тоже, но совсем другой. Холодно. Как же высоко! Кажется, если напрячь зрение, он ещё сможет различить две фигуры на той площадке. Они наблюдаю за его падением. Спешат убедиться, что в этот раз он действительно проиграл. Наверное, в природе людей бояться. Ожидать, что в пустой темной комнате одна из теней тихо шепнет: «За что?» Он бы поверил, смог, научился, понял. Приходил бы к Карсону на очередной укол, подшучивал над девушками-учеными, обещая съесть их, тренировался с Рононом, пугал Родни лимоном и учился гольфу у Джона. У него бы обязательно получилось жить. А холод? Ничего страшного - накинуть теплую кофту, зайти к другу, улыбнуться и получить улыбку в ответ. Как же ему хотелось разделить этот холод хоть с кем-нибудь. Чтобы и они ощутили пустоту, которую не заполнить ничем. Что ему оставалось? Куда он мог пойти? Кто бы принял у себя чудовище двух миров? Люди ненавидят рейфов, рейфы презирают людей. Замкнутый круг, который не разорвать. А он посередине. Это так естественно - желать найти кого-то похожего на тебя. Или создать. Отомстить за предательство? То, что для кого-то оборачивается благом, для другого отзывается болью. Как же он жалел, что его не убили ещё тогда, когда он похитил Тейлу, надеясь возвратиться к рейфам; что он смог вырваться из мутной пелены, тащившей его в безвременье. Если бы только Майкл не открыл глаза… ТОгда последней его мыслью стало бы тепло, что он вернулся - его просто не успели спасти. Он бы верил, что был кому-то нужен. Но этого не случилось. Или Карсон защитил бы свое сознание, а рейфы не успели обезвредить бомбу, когда Шеппард и Тейла предали его в очередной раз после того, как он им доверился. Снова доверился, надеясь, что ещё можно что-то исправить. Тогда бы он умер, зная, что пытался что-то сделать. И снова было бы тепло. Но теперь… Некого винить - все сделали свою работу правильно. Он все просчитал верно: нужно было забрать ребёнка, и пока Тейла не пришла в себя, запустить самоликвидацию. Так просто. И первый раз в своей второй жизни он заснул бы спокойно. Возможно, ему даже приснился бы сон. Ведь люди видят сны? А рейфы? Ему никогда ничего не снилось. Закрывая глаза, Майкл проваливался все в ту же холодную пустоту, где обитала только боль. А Тейла всегда казалась другой. Яркой, настоящей, доброй. Она столько говорила с ним, убеждала. Сомневалась. И он сломался. Ему так безумно хотелось тепла, что он решился… вдруг? Вдруг она бы согласилась? Как это было наивно, будто и не случилось тех лет, что он прятался по заброшенным планетам, ненавидя себя за доверчивость. Словно увидев её безмятежное лицо, он снова стал лейтенантом Майклом Кенмором, снова поверил в то, что где-то у него есть семья, которая любит его и с нетерпением ждет возвращения домой. Там тихо поскрипывает кресло-качалка, сухой ветер треплет выцветшие, клетчатые шторы. Тихо играет старенькое радио, шелестят забытые на столе газеты, а в духовке готовится сладкий пирог. И он медленно поднимается по ступеням крыльца, стучится в дверь и ждет, когда раздадутся шаркающие шаги. Сейчас щелкнет щеколда, и мама воскликнет: «Ты вернулся!», а отец, улыбаясь, спросит: «Где же ты был?». Он обязательно им это расскажет. И все будет хорошо. Холодно… Майкл падает. Он думает, что призрачный шанс обрести семью, любимую женщину и сына стоил того, чтобы сейчас воспоминать эти года. Наверное, хорошо, что он почти не восстановил в памяти прошлую жизнь. Несколько отрывков, несколько дней - во всем нужно равновесие. А он снова проиграл своей наивности. Теперь он умрет, точно зная, что никому никогда не был нужен. Дурацкий эксперимент, игрушка, которой так просто сказать «ненавижу». Сегодня создал - завтра списал в утиль. Не так ли он сам поступал со своими гибридами? Но ведь творец придумал людей по образу и подобию своему. И люди точно так передали своему созданию часть принципов. Он поступал так, как поступали с ним. Око за око. Все просто. Сейчас Тейла повернется и уйдет с площадки, вернется к своему Торрену, будет целовать его щеки и шептать, как любит. Джон постоит немного дольше. Ещё несколько минут продолжит вглядываться вниз, словно ожидая подвоха. Потом поднимет глаза к небу, поморщится от боли и, чуть прихрамывая, направится считать своих бойцов. И станет долго отказываться от того, чтобы заглянуть в лазарет, обработать повреждения. Потом в своей комнате выпьет пива, полистает журнал. Подумает о том, как он устал. Ещё раз назовет его, Майкла, сукиным сыном и забудет. Словно никогда не существовало на свете такого существа. Майкл знает, что скоро падение закончится. Его примут в свои объятия ледяные волны и будут долго качать безжизненное, сломанное тело, играясь им. Быть может, с утра кто-то прилетит на прыгуне, чтобы убедиться в смерти врага, а потом в городе устроят настоящий праздник. В столовой испекут большой торт, и Тейла станет засыпать спокойно, зная, что никто больше не причинит вреда её сыну. А может, ничего не будет. Все вздохнут с облегчением и разойдутся по своим делам, выкинув из головы недавние события. Что останется после него? Тысячи загубленных жизней, сотни вымерших планет. Ни мыслей, ни надежд, ни памяти. Как же холодно. Нить времени истончается, и Майкл видит, как ножницы смыкаются, перерезая его жизнь. Он думает не об ошибках или мести, просто надеется, что теперь ему больше никогда не будет холодно.